Серьезный разговор

      Когда от Матвея приходит короткое и без единого смайлика сообщение «После работы нам надо серьезно поговорить», у Женьки машинально сжимается очко. Он хаотично перебирает в уме события минувшей недели в надежде найти момент, когда мог крупно проебаться. Весь рабочий день пыжится хоть что-то вспомнить, хотя бы намек, хотя бы на полшашечки сообразить, за что же Светлов собирается яйца ему скручивать сегодня вечером, но так и остается без единой достойной мысли в башке.              — Евгений Сергеич?              — А? Смехов? Уже закончили? — рассеянно спрашивает Женя, когда капитан тренируемой им команды по плаванию стоит перед ним мокрый, пришлепав из воды, и отвлекает от жизненно важных размышлений. Женя со свистком на шее и секундомером в руке стоит возле стартовых тумб и про барахтающихся, хоть и вполне профессионально, в бассейне пацанов успевает забыть. Вообще из реальности напрочь выпал, представляя в страшных фантазиях, как Матюша шмотье в чемоданы кидает и уходит из дома навсегда.              — Ну да, мы вам уже сказали вообще-то, но вы тут как-то зависли, — объясняет в недоумении Смехов. Остальная команда за его спиной плещется в бассейне, выжидая. Тренер — обычно мужик бодрый, спуску им не дает, говорит: лентяи и салаги медали не выигрывают. А тут стух внезапно, подзавис, как громоздкая прога на древнем компе.              — Так, ладно, тогда сворачиваемся, — командует Шмельков. — Пятнадцать минут еще поразминайтесь в спокойном темпе, а потом вылезайте и в душ.              Попрощавшись после занятия с учениками, Женя с тревогой проверяет телефон, вдруг Матвей что-то вдогонку написал или уточнил хотя бы, но тишина. В итоге Женя как был в трениках, так и уходит, лишь куртку поверх футболки накидывает, благо вечера еще теплые. Домой едет в легком мандраже, чуть газ с тормозом на светофоре не путает и матюгается сам на себя. Ну вот что там на Светлова нашло? Чего такого могло приключиться, что он вдруг Шмелькова так огорошил? Если Матвея что взбесит или даже малясь не устроит, он же сразу обычно в лоб говорит, по углам не ютится и сообщения грозные не строчит. Он на вид лишь тонко-звонкая нимфа-скромница, а по натуре коварный гремлин и прямой, как рельса, в любых суждениях. Женька его, конечно, со всей гнильцой в характере любит. Как повстречал четыре с лишним года назад, так и ухнул в него с головой, прям как в бассейн с трамплина, хоть вовсе и не прыгун, а спец в заплывах на дальние дистанции. Вот и плывет теперь со Светловым уже пятый год рядышком, на чужие дорожки не покушаясь, но и свою защищая от вторжений противников.              На измены Женю за все совместные годы ни разу вообще не тянуло. Зачем, если с Матвеем ему комфортно, дома всегда с радостью ждут, на столе вкусный ужин, а в постели сексуальный любовник? Женька, конечно, так себе романтик, но когда разговор о Матвее заходит, сразу дичь ванильная так и всплывает, хоть стихи пиши — души не чаю, аж кончаю. Ну правда, Матвея то сожрать от обилия чувств хочется, то затискать от умиления, то затрахать до отключки, а лучше все и сразу. Даже родители Женькины, зная уже про их отношения, Матвея взлюбили, как родного, и не дай бог Женек накосячит — мать сразу Матюшеньку защищает, а сыну выписывает нагоняй, за что, мол, мальчика обидел, злодей. Но благо ссоры у них случаются крайне редко, и те по мелочам, так что тишь, гладь, благодать. Женя с Матвеем до жопы счастлив. Он его, если надо, на руках носить будет, что и делает, впрочем, время от времени, — тот и сам на шею запрыгнуть горазд.              Но в чем-то Шмельков, черт дери, провинился!              Будто оттягива время до собственной казни, Женя заворачивает по пути в супермаркет: бутылочку любимого Матюшиного винца прикупить. Паркуется и входит, уверенно шагая к отделу с алкашкой. Вкусы у Матвея, конечно, недешевые, как, впрочем, и весь Светлов от крашенной белой макушки до напедикюренных пальчиков на блядски соблазнительных и стройных ногах, но на войне за любовь все средства хороши, главное, чтобы в итоге Светлов ему это винцо об голову за какой-то пока неизвестный проеб не разбил.              Как-то автоматически, пока Женя зигзагами ходит меж стеллажей, в корзину к бутылке ложится еще и коробка с тортом, упаковка мороженки (тоже того, что Матвей любит, как иначе, он у Женьки сладкоежка), баночка хорошего импортного паштета и свежий хлеб из местной пекарни. Осталось лишь смазку с приторно-фруктовым запахом и пачку презиков накинуть для полного комплекта «Джентльменский набор: Fucked up Edition», мысленно смеется Шмельков, а потом и правда вспоминает, что резинки-то у них почти кончились, надо бы и правда купить, тут как раз аптека в соседнем здании. Если, конечно, ему с Мотей светит еще что-то в будущем.              По пути к кассе Женя случайно забредает в отдел с игрушками, и в мозгу щелкает мысль. На выбор подходящего плюшевого безобразия у Шмелькова уходит минут десять: девять — чтобы перечислить в уме все имеющиеся у Матвея мягкие зверушки, и одна — чтобы снять с верхней полки огромного медведя, который, как Женьке кажется, улыбается виновато, будто тоже где-то успел продолбаться.              Кассир, пробивая покупки, еле сдерживает ухмылку, по лицу ясно, о чем думает.       «Да, милая, правильно мыслишь», — хмыкает про себя Шмельков и упаковку местных презервативов подкидывает на ленту для антуража.              Когда Женя тащит медведя от стоянки к парадной, прохожие с интересом оглядываются. Вот уж прям диво дивное, огромных игрушек словно не видели. Знали бы вы, кому я дарить его собираюсь, думает Женя, еще больше бы удивились. Хотя Матюша с волосами почти по скулы и сахарной внешностью Тинкербелл и за девушку может порой сойти. Не дай бог, правда, Матвею об этом в глаза сказать — за глаза, впрочем, тоже — он в ответ говорильщику собственное око на жопу натянет и сделает цветной телевизор.              Перед входом в квартиру, пытаясь в одной руке медведя кое-как удержать, а другой вытащить из кармана ключи, Женя едва не роняет пакет с винищем на пол, аж сердце екает. Такими темпами он все лимиты по стрессу сегодня истратит. Какое там к черту вино вообще? Тридцать капель корвалола на ночь и в койку, притом без сладкой Матвеевской задницы рядом, чтобы спокойно выспаться, по-дедовски так, а то ведь Светлов — коварный демон-совратитель — умотать его в ноль может, сам едва сбив дыхание. Женька всего-то на тройку лет старше, а порой кажется, будто десятка на полтора.              — Матюш, я дома! — нарочито радостно кричит Шмельков, наконец войдя. Ставит аккуратно пакет с покупками на стол в прихожей, продолжая обнимать медведя за пузо.              — Я в спальне! — отзывается Матвей. Вроде не злой, не обиженный, не раздраженный.              Женька пожимает плечами, шагает к комнате, прикрываясь плюшевым зверем, как щитом, вздыхает и сглатывает тягучую слюну. Перед смертью, говорят, все равно не надышишься.              Что-то ища, полуголый в одних трусах Матвей увлеченно копается в недрах шкафа, на появление Жени не реагируя. Из-за распахнутой двери торчат лишь сочные округлости попы.              — Евгеш, ты мои шорты красные найковские не видел случаем? — спрашивает Матвей и пыхтит. — Все полки перерыл, в стирке проверил, заколебался.              — Эээ… в сумке с формой для зала проверял? — растерянно уточняет Шмельков.              — Блин, точно, — воодушевляется Матвей и выныривает обратно. — Ну что б я без тебя… Ой, это что, мне?              Увидев медведя, Матвей весь расцветает, про шорты забывая напрочь. Руки в кулачки от радости сжимает и лыбится довольно. Вот уж что, а страсть Светлова ко всяким няшностям Женя быстро усвоил и к шеренге плюшевых солдат в их спальне давно привык.              — Конечно, тебе, коть, не себе же я вдруг решил питомца завести, — отвечает Женя все еще обескураженный. Ему ж тут разбор полетов обещали, в конце концов.              Матвей подлетает, виснет на Женькиной шее прям поверх игрушки и смачно целует Шмелькова в щеку.              — Спасибо, Гешенька, такое ты у меня золото, — сюсюкает Светлов. Трется чуть вздернутым носиком об его нос, фыркает смешно. То ли дурачится, то ли заигрывает — его не поймешь, когда в режим мякотки впадает.              Женя, конечно, рад, что Матвей ластится, прелестями своими по нему елозит, бросать тоже, кажется, не планирует. Да и вообще, видимо, любит по-прежнему, но к чему тогда то сообщение? Женя, отважившись, рот открывает, спросить хочет, в чем-таки дело, но Матюшка уже внутри по-хозяйски шурует языком, затыкая, словно нарочно. Напору Светлова, если тот возбудился, противостоять бесполезно, да, впрочем, не сильно-то хочет. Не буди лихо, пока оно тихо, решает Шмельков, и подхватывает Матвея под задницу, роняя медведя на пол. Прости, мол, Потапыч, не до тебя уже.              Женя не медлит и несет Матвея прямиком в кровать. Укладывает осторожно, но чуть не грохается сверху, прижав всем весом, когда Светлов резко тянет его на себя.              — Матюш, ну придавлю ведь, — вроде и возмущается, но так заботливо.              — А мне нравится, когда ты меня всем телом аж в матрас вдавливаешь. Люблю это чувство тяжести, — признается Матвей, скользя губами по лицу Жени. Руками крепко вокруг шеи обнимает, и ноги смыкает крестиком на спине. Даже если захочешь — не выпутаешься.              — Моть, ты меня однажды вусмерть загоняешь, — смеется Шмельков, когда Матвей присасывается к его шее, вылизывает, проходясь языком по кадыку и вверх к подбородку. Только ж утром, пусть и по-быстрому, перепихнулись, едва Женька глаза продрал. Ненасытного Мотьку он драл, конечно, сразу после.              — Устал? — на секунду отвлекшись от лобызаний, волнуется Светлов. — Ты ляг тогда, Геш, а я верхом чуток, ладушки? — И смотрит так невинно, ресницами хлопает. Ну как откажешь?              Женя перекатывается по постели и усаживает Матвея себе на бедра. Тот сразу крепкими ляжками сжимает его по бокам, голову кокетливо к плечу склоняет и на Шмелькова смотрит так хищно, того и гляди — накинется. Женьку аж жаром обдает во всех стратегических местах. Господи, столько лет вместе, все уже в деталях видано, все, казалось, испробовали, до миллиметра друг дружку исследовали, а ведет как изнова — аж яйца звенят, как Мотьку отведать во всех смыслах хочется.              Бесцеремонно ерзая задницей по Женькиной бугрящейся ширинке, над которой разве что пар еще не клубится, Матвей медленно скользит теплыми ладонями по его торсу, задирает футболку вверх и сыто облизывается, когда перед глазами вырисовываются скульптурно очерченные мышцы пресса.              — По тебе статуи лепить надо, Евгеш, — с обожанием произносит Матвей, любуясь. Возит руками по груди, животу, спускается к кромке спортивок и оттягивает резинку. Тащит, пока Женькин член бодро не выпрыгивает из трусов. Боеготовность на максимум. — Жаль, что я рисовать не умею, каждый день бы твои портреты обнаженные писал.              — А потом куда, продавал бы? — уточняет Шмельков и тут же закатывает глаза под веки, когда Мотька, юркнув ниже, наклоняется и дижет языком по головке.              — Неа, — обсасывает кончик целиком и причмокивает со вкусом, — развесил бы по стенам и дрочил. — И гогочет переливчато, губехами притом не отлипая от члена. Жене одновременно и щекотно, и горячо от дыхания, а от паха к животу густое тепло растекается лучами.              Распалив оральными ласками Шмелькова до нужного градуса, Матвей шустро спрыгивает, бельишко с обоих стягивает и оседлывает обратно. Женькин член аккуратно, как по заказу, утыкается ему меж ягодиц, прям пульсирует в ожидании.              — Геш, ручку протяни, там смазка возле подушки, — любезно просит Светлов.              Шмельков шарит наощупь, пока не натыкается на бутылек, передает Моте и ждет. Мотя, щелкнув крышкой, давит гель на ладошку, растирает для согрева и заводит за спину руку. С утра еще вполне готовенький после их скоростного заплыва вольным стилем, так что немного мажет между ягодицами, а остатки распределяет по Женькиному стволу и, не медля, насаживается.              Пока Матвей скачет на нем с упоением, Женя блуждает ладонями по его телу. Бедра аппетитные тискает, живот поджарый поглаживает, кружа в опасной близости от паха. Соски торчащие, по-ребячески розовые, пальцами теребит, заставляя Светлова поскуливать еще громче, пока тот жадно прыгает на его члене, будто месяц трахаться не давали, а тут вдруг дорвался.              Женьку уносит от счастья, кайфа и распирающей грудь любви. Думать в принципе сложно, но в мозгу одна крепкая установка: никуда не пущу его. Колени в кровь сотру, прощение вымаливая, если правда ненароком обидел-таки, хотя утреннее сообщение уже миражом кажется, так охуенно и сладко им вместе сейчас, так пылко Матюша отдает себя без остатка.              Кончая, Матвей аж хнычет, а Женька аморфной жижей растекается по постели. Ухайдакал-таки его Светлов, выжал до капли. Хорошо настолько — хоть плачь. Шмельков на мгновение почти забывает, с чего началось-то все.              — Моть, я провинился чем? — шепчет Женя, перебирая волосы Матвея. Тот лежит головой у него на груди, рукой обнимает за пояс, прилипнув вплотную. Оба еще после оргазма отдышаться не успели, и Женя ощущает под рукой частое биение Мотькиного сердца.              — А? В смысле? — недоумевает Светлов. Спит почти уже, едва слюни на Женьку не пускает. Для Матвея секс — лучше любого снотворного.              — Ну… смс твое, что поговорить надо серьезно.              — Ах, это, — Матвей хмыкает лукаво и чуть голову задирает, чтобы глазами встретиться. — Испугался?              — Да я извелся весь, — жалуется Женя. — Не тяни, если правда накосячил с чем.              — Погодь тогда.              Матвей чмокает его в край челюсти, поднимается и убегает внезапно из комнаты, но быстро возвращается, что-то пряча в кулаке. Плюхается обратно возле Женьки и прокашливается.              — Скоро ведь пять лет, как живем вместе, поэтому, как честный человек, я принял серьезное решение, что пора бы нам оформить наши отношения более официально. Руку дай, — говорит Матвей.              Офигевший, мягко сказать, от подобного поворота Женя протягивает ему пятерню и ошарашенно смотрит, как Светлов разжимает кулак, берет с ладони обычный, без изысков, золотой ободок и надевает ему на палец.              — Евгений Шмельков, замуж за меня пойдешь? — спрашивает, а сам уже улыбается хитро.              Знает ведь и так ответ, зараза любимая.

новогодний драббл-бонус

      — Геш, мандаринку хочу, — просит Матвей и царапает меня ноготками по плечу, как котенок, мол, встань, метнись, любимый.       Лежим под одеялом, смотрим «Борна» — решили всю трилогию обновить, вот сегодня дошли до второй части. Я уже чуть разомлел в тепле и с Мотькой под боком, но как ему, сладкому такому, отказать, а?       — А ты уверен, что у нас ещё остались? Я на прошлой неделе покупал, ты, по-моему, все в первые три дня слопал, — вспоминаю с усмешкой.       — Вкусные были, — оправдывается Матвей, а потом опять подлизывается, по бедру под одеялом гладит: — Ну Гешенька, ну сходи, у меня ноги голые, не хочу одеваться, а там холодно.       И щекой вдобавок трётся мне о плечо.       Вот ведь, пользуется тем, что люблю его. А теперь ещё и тем, что колечко на пальце. Ладно, я ему и подснежники в декабре принесу, если попросит, лишь бы счастлив и доволен был.       Откидываю одеяло, вылезаю — в принципе дома протоплено, на мне пижамные брюки, просто лениво, но назвался мужем — неси мандаринку.       Мандаринка все же в наличии имеется, но одна, а Мотька их лопает по три-четыре за раз, как ещё не порыжел, я не знаю.       Мою, несу ему.       — Последняя, — говорю и вкладываю в ладони, сложенные лодочкой, будто Матвей целую авоську ловить готовится.       — Хорошо поискал? Может, во втором ящике, где мы морковь храним? — уточняет Матюша, вертя в пальцах мандарин. Ждёт, что ли, что тот почкованием сейчас размножится?       — Нет, Моть, точно один, завтра купим свежие, — обещаю, залезая обратно к нему в кровать.       Обнимаю сразу, тычусь носом, трусь, вдыхаю до невозможности родной запах. Ну жуть как люблю его.       — Ай! Жень, ты чего? — взвизгивает Матвей, когда я кусаю его за участок помягче.       — Съесть тебя хочу, раз уж мне мандарина не досталось.       Тискаю его, целую в щеку. Не, точно сожру сейчас. Матвей гогочет, когда начинаю дальше его в шутку покусывать, так, губами буквально.       — Я с тобой поделюсь! — вопит Мотька, брыкаясь у меня в руках, футболка аж задирается.       Опускаюсь ниже, чмокаю его в живот и остаюсь так лежать. Матвей, судя по запаху и движениям, чистит мандарин, а потом пихает мне одну дольку в рот. Втягиваю в себя, жую.       — Ещё давай, — клянчу и открываю рот в ожидании.       — Наверх посмотри, — зовёт Матвей. Приподнимаюсь — Мотя дольку сжимает губами и наклоняется ко мне.       Улыбаюсь довольно, хватаю половинку. Надкусанный мандарин сочится, сок течет. Матвей берет меня ладонями за щеки, облизывает губы, а затем присасывается целиком и целует.       А последняя мандаринка-то самая сладкая оказалась.