Кратосархат

Так, тут главное без паники. Без паники, без паники, без паники, без паники. Кто паникует-то? Я не паникую. Спокоен, как звероудав. Ситуация скверная, но не критичная, правда же? Без паники, Ксэт. Без паники, черти тебя дери. Хотя сейчас черти сделали бы тебе огромное одолжение, хорошенько бы тебя отодрав. Но чертей нет. Без паники! Расслабься, Ксэт. Вдыхай через нос. Выдыхай через рот. Ну, с кем не бывает? Типичная история, ничего особенного. Всего-то судьба всех рас зависит от того, проведешь ты, Ксэт, с кем-нибудь ночь или нет. Ха. Интересный поворот событий, в котором расставание с невинностью приравнивается к, не побоюсь этого слова, эпохальному событию! Кто бы знал, какое большое значение для всего живого имеют твои недостаточно живые детородные органы! Вы вот могли такое предположить? Я – нет. Никогда даже в самых смелых фантазиях не полагал, насколько они могут оказаться важны. Центральные, черт бы их побрал, фигуры в этой донельзя абсурдной войне! Тысячи мужчин и женщин, детей и стариков обретут надежду на спасение в момент, когда твое тело познает близость с другим человеком. Необязательно живым, мы ведь, нэкрэсы, не слишком разборчивы, когда дело касается подбора любовников, так ведь? Интересно, как бы народ отреагировал на столь эксцентричную новость? Наверняка невероятно приободрился бы. Не каждый день тебе в затылок дышит смерть на расстоянии члена одного не шибко везучего нэкрэса. Так волнительно. Вдохновленные сей новостью, люди наверняка устроили бы в честь меня и для меня целый мертвый фестиваль, притащив на экстравагантное мероприятие свежие трупы со всех близлежащих районов. То-то пир бы устроили на весь мир! Я и сотня мертвецов! Ух, и пошумели бы! Я бы еще, нацепив на себя важный вид, прохаживался мимо рядов выставленной напоказ мертвечины и выбирал: «Нет, эта не подойдет. У нее нет носа. Я не люблю безносых. Мертвая — полбеды. Это даже, наверное, плюс, ведь я могу не беспокоиться, что опозорюсь, оказавшись не лучшим любовником. Но вот с носом надо что-то делать. Без него совсем не то. А у этого отсутствует нижняя часть туловища. Что говорите? Неважно, в какое отверстие? А ведь правда… Рот цел. И ухо одно на месте. Есть над чем пофантазировать. И все же… А здесь ничего не ясно. Уверены, что трупу не больше недели? По мне, так он разлагается уже который месяц. Ах, будучи живым, он болел. Мне-то болезни не страшны, так что это не важно! А может, фиг с ним, с выбором? Давайте я попробую каждого? Устроим мертвую оргию? Сообразим, так сказать, на сотню человек? Как идея? Поддерживаете? Я так и думал». Боги, почему мне нельзя просто помереть? Просто помереть и больше никогда ни о чем не беспокоиться. Лечь и помереть. Сесть и помереть. Встать и помереть. Как-нибудь. Любым способом. От огня. От меча. От кола в заднице. Я существо неприхотливое. Мне бы только цели добиться, а именно: подохнуть к чертям, чтобы прекратить уже испытывать безграничный стыд за всю ситуацию в целом и за себя в частности! — Ты сегодня спал? — интересуется Парц с тревогой в голосе после того, как выслушивает мой короткий, часа эдак на полтора, полный «восторга» рассказ про то, что моя личная панацея наконец-то найдена. И это вам не мифические ягоды красных лопухов с вершин стальных гор. И отнюдь не яд вылезающих на поверхность раз в десять лет серебристых медведок, что водятся в недрах медной пустыни. Нет. Все намного проще! Всего-то и надо, что… — Конечно, спал! — активно киваю я. — Как младенец! Мертвый, — заверяю я друга, чувствуя, как мой правый глаз предательски дергается. Вру, конечно. После возвращения из башни кратосов я падаю на кровать, зарываюсь носом в подушку и отчаянно воплю в неё до самого рассвета, отчего теперь мой голос хрипит и постоянно срывается. На рассвете я все же ухожу в мир грез на пару часов, но, пробудившись и оказавшись под нещадным шквалом воспоминаний, больше заснуть не могу. Не получается. Мысли терзают меня подобно стае голодных волков. Смерть от стаи голодных волков, между прочим, шесть из десяти. Кусают больно. Жуют долго. И потом приходится ползать по всему лесу и собирать свои, срыгнутые животными, останки, потому что переварить мою плоть не способны даже желудки обезумевшего от голода зверья. — Выглядишь… усталым, — замечает Парц. Я, все это время неосознанно ковыряющий шов на запястье, как раз его доковыриваю. Нитки рвутся и расползаются. Запястье с глухим стуком падает на пол, а я перевожу взгляд с пузырящейся кровью культи на друга: — Правда, что ли? А чувствую себя бодро и весело, — произношу я замогильным голосом. — Ксэт, я понимаю, что для тебя это больная тема, но… — Здесь нет никаких «НО»! — рычу я. — Почему вся война свелась к моим личным постельным успехам? Или, точнее, к их отсутствию? — бормочу я. — Боги надо мной насмехаются! Им оказалось мало наблюдать за моей физической агонией! И они придумали новый вид пыток! — Ты драматизируешь… — Драматизирую? Да если бы! — всплескиваю я рукой и культей, орошая все вокруг черной кровью. — Я не представляю, что мне делать, — признаюсь я, нервно потирая переносицу. Голова просто раскалывается. — По-моему, ответ очевиден, — бормочет Парц смущенно. — Не хочу я спать с трупаками! — взвинчено огрызаюсь я. — О трупах никто и не говорит, — заверяет меня друг. — Я имею в виду кратосов… — А с кратосами тем более спать не хочу! — знаю, мое поведение похоже на капризы. Я ведь уже не ребенок, а печать взросления давно привнесла в мою жизнь необходимость открещиваться от «хочу» и все чаще делать то, чего делать мне исключительно не хочется. Но мы-то внезапно узнали, что никакой я не взрослый. А раз так, надо соответствовать статусу незрелого создания. — Я понимаю, для многих первый раз имеет большое значение, — начинает было заводить свою шарманку Парц. — Для меня не имеет! — уверяю я его. — Тогда почему ты так рьяно себя бережешь? — недоумевает друг. Я вздрагиваю и гляжу на Парца, как на идиота. — Себя берегу? — не верю я своим ушам. — Не себя! Окружающих! Я берегу окружающих! — кричу я, вскакивая со стула и начиная метаться по всему лазарету. Хотя «метаться» в данном случае не совсем то слово, которым можно окрестить мою, сопровождающуюся болезненным кряхтением, медленную хромую поступь. — Неужели ты не понимаешь?! — Я лишь одно понимаю, Ксэт. Ты возводишь себя в статус какого-то проклятья, но это ведь совсем не так! — разводит Парц руками. — Ты слишком несправедлив к себе! — Ну да, конечно, — ворчу я, почесывая свежие шрамы на запястьях. Даже от потери крови нормально помереть сегодня утром мне не удалось. Не смог расслабиться и заглушить непрекращающийся поток угнетающих мыслей даже на пару минут. — Ладно. Всё это глупости. Сегодня ночью я решу свою проблему, — тяжело вздохнув, огорошиваю я Парца новостью. Агафэс тут же начинает сиять. — Я уж думал, что ты не решишься, — выговаривает он с явным облегчением. — Не решился бы, не завись от этого так много жизней, — бормочу я, мысленно задаваясь вопросом, с каких пор я решил встать в ряды героев? Мне что, больше всех надо? Да. К сожалению, так и есть. — И ты уже выбрал, с кем? — смущенно интересуется Парц. — Естественно. С единственным человеком, который действительно не против, — отвечаю я кисло. — Жду не дождусь. Весь день я намеренно избегаю трапезную. Не хочу жевать хлеб под надзором десятков взглядов людей, проинформированных о том, что я убиваю себя вынужденным воздержанием. Для них, возможно, решение моей проблемы действительно кажется простым. Но я считаю иначе. Да, как обещала мава, в постель со мной возляжет любой из кратосов. По приказу. Мне невольно вспоминаются слова той погибшей модрэс, что в день наказания рассказывала мне про свою позицию. «И если бы мне сказали, что для спасения достаточно нырнуть в постель к пратусу, я бы сделала это незамедлительно». Вот и кратосы такие же самоотверженные. Я же, получается, выступаю в роли пратуса? Великолепно. Рука сама собой тут же вновь тянется к петле. Не хочу я так жить. И завершать свою жизнь так тоже не хочу. В голове моей сплошная неразбериха. Лишь солнце скрывается за горизонтом, а солдаты разбредаются кто по своим постам, кто по казармам, я пробираюсь на кухню и шарю по полкам. Ищу я не еду. Мне нужно лекарство от мыслей. Снадобье, позволяющее наплевать на собственные принципы или хотя бы притушить их прожигающий глаза свет. Пузатая бутыль медовой водки, которую уважают в агафэсских деревнях, отлично подходит под мое описание. Помню, отец разок разрешил мне ее попробовать. Ах, как давно это было. Во времена, когда я гордился своей перьевой шевелюрой, а не ломал голову, чем бы обкорнать чудовищно прочные космы. Алкоголь действует на меня так же, как и любой другой яд. То есть опьянеть я могу, но на очень недолгое время. Одного штофа водки должно быть достаточно. Не думаю, что процесс затянется надолго. Сколько для этого требуется времени? Минут пять? Надеюсь, не больше, а то, боюсь, начну разваливаться на куски в процессе. Делаю несколько глотков ледяной, но при этом согревающей изнутри жидкости и уверенно направляюсь к башне кратосов. Стражники в масках из черепов животных молча пропускают меня внутрь. Они не задают мне вопросов, лишь провожают меня внимательными взглядами сверкающих золотом глаз. Когда же я, запоздало сообразив, что не знаю, где находятся необходимые покои, возвращаюсь к ним, чтобы задать вопросы, их глаза и вовсе начинают сверкать как факелы. Хорошо, что выбранный мной кратос из того самого трио, подчиняющегося непосредственно маве. Высокий чин гарантирует отдельную комнату. Не хотелось бы и без того наверняка не самый приятный процесс совершать в казарме под надзором десятка солдат. Такому позору лишние зрители без надобности. Получив краткую инструкцию от стражников, я поднимаюсь вверх по витиеватой лестнице, то и дело прикладываясь к бутылке. Чем меньше ступеней остается до «заветной» цели, тем сильнее натягиваются мои нервы. Хочется развернуться. Выбежать из башни кратосов. Запереться в своем склепе, который я величаю комнатой. Но я упрямо заставляю уставшее от жизни тело двигаться исключительно вверх. Целый день планомерно уговаривать себя на сие испытание, чтобы теперь сбежать? Нет, Ксэт, ты этого не сделаешь. Сладковатый, но очень крепкий напиток быстро ударяет мне в голову. До этого я пил алкоголь всего несколько раз и обычно это заканчивалось моим убийством (первая проба алкоголя с отцом не в счет). Потому я не употреблял алкоголь вот уже шесть лет. Но сейчас я вспоминаю давно забытое чувство приятного опьянения и невольно ловлю себя на мысли, что, вместо того чтобы постоянно себя убивать, я бы мог просто пить. Впрочем… Замена так себе. Со смертью ничто и никто не сравнится. Ноги слушаются меня все хуже, зато боль беспокоит не так сильно. Нет, она не стихает, просто мне на нее становится плевать. Делая очередной глоток, добираюсь до нужной двери и останавливаюсь напротив нее. С напускным интересом рассматриваю потрескавшуюся деревянную поверхность. От мысли, что меня за ней ждет, меня слегка подташнивает. Или дело в медовой водке. Или в сдающих нервах. Или в моем предсмертном состоянии. Вариантов причины тошноты на самом деле масса. Выбирай любой. «Давай же, — подгоняю я себя, чувствуя, что моя решимость вновь начинает ускользать. Ее бегству не мешает даже алкогольный дурман. — Пять минут позора и проблема решена!» «А вдруг не пять? — мелькает в голове предательская мысль. — Вдруг десять? Боги, только бы не десять!» Мне бы пять пережить! «Наглотаешься его крови, так может, тебе даже понравится!» — пытаюсь я себя утешить. Получается плохо. И все же… Я поднимаю руку, и мой кулак останавливается сантиметрах в десяти от двери. «Стучи, — требую я от себя. — Стучи, я сказал!» Почему так сложно? Закрываю глаза, делаю глубокий вдох, сжимаю кулак сильнее прежнего и уже действительно порываюсь постучать. Но за мгновение До меня останавливают, сжав мое запястье до такой степени, что кончики пальцев начинает покалывать из-за пережатых вен. Из-за легкого, но непривычного мне алкогольного опьянения реагирую я медленно. Сперва смотрю на руку, что сжимает мое запястье, а уже затем перевожу взгляд на ее хозяина. Джаэр выглядит… необычно. Сквозь привычную мне маску спокойствия будто бы рвется лютое бешенство. Что, настроение плохое? Ну, знаешь ли, ныне в крепости вообще мало весельчаков. Все готовятся помирать. А я готовлюсь жить долго и несчастливо. Даже не знаю, кому из нас хуже. — Соэр? — произносит Джаэр еле слышно. Или даже, скорее, цедит сквозь зубы. — После всего… ты выбираешь Соэра? Конечно, я выбираю Соэра. Он единственный человек, которого я не стану принуждать спать со мной, все ведь слышали, что он сделал мне предложение, от которого я бы очень хотел, но не могу отказаться. А если даже окажется, что он всего лишь шутил, противиться он мне из-за приказа мавы все равно не сможет. В этом случае ночь длиною в пять минут станет для него моей маленькой местью. — Да, — киваю я хмуро. — Ты можешь выбрать любого! Любого из нас! Но идешь к нему?! — Какие-то проблемы со слухом? — начинаю я злиться. Ты хоть понимаешь, сколько сил мне потребовалось на то, чтобы решиться на это?! Не надо сейчас вести со мной беседы! Я и так в полушаге от того, чтобы пустить все на самотек и приговорить вас всех к смерти! — Я же сказал, да. — Что за дурь? — ого, только посмотрите, как полыхают его глазенки. Джаэр действительно зол. — Выбери кого-нибудь другого. Кого угодно, но не его, — заявляет он. Не понимаю, в каких же вы состоите отношениях, раз ты внезапно так рьяно бросаешься прикрывать его спину? — Чем это он такой особенный? — рычу я. — Он? — Джаэр вздрагивает и только теперь отпускает мою руку. — При чем здесь Соэр? — морщится он, будто бы не понимая, о чем мы говорим. В смысле, при чем?! Я и сам, кажется, не понимаю хода нашего разговора. — При том, что ты не хочешь подпускать меня к нему, — разжёвываю я Джаэру как маленькому. Недоумение на лице кратоса сменяется раздражением. — Не тебя к нему, а его к тебе, — выдыхает он с нажимом. — С Соэром тебе будет плохо, ты ведь и сам это прекрасно понимаешь. Знаешь же, какое у него к тебе отношение. — Ну плохо, так плохо, — пожимаю я плечами. — На другое, честно говоря, я и не рассчитывал. — Боги, — выговаривает Джаэр, а затем запускает пальцы под свою маску и трет глаза. — Как ты можешь настолько себя ненавидеть?! Этот вопрос хуже пощечины. Я от него резко трезвею и потому делаю сразу три глотка из бутылки, чтобы скорее вернуться к нормальному расслабленному состоянию, прежде чем открываю рот, дабы ответить что-нибудь колкое. Но мою попытку окончательно и бесповоротно рассориться с Джаэром прерывает скрип. Соэр, видимо услышав наш разговор, распахивает дверь и устремляет на нас хмурый сонный взгляд. Предстает перед нами в одних лишь льняных брюках. Даже без маски. Сперва он сверлит взглядом меня, затем Джаэра, а после вновь обращает внимание на мою персону. Кажется, только после этого до него доходит, что происходит, ибо на губах у него появляется противная ухмылка. — О-о-о, так ты сделал выб… — Скройся, — рычит Джаэр, не позволив Соэру договорить. — Ты не можешь идти против его желания, — заявляет он, опираясь плечом на косяк и складывая руки на груди. Выглядит настолько самодовольным, будто ночь со мной равна его личной победе на войне. — Кто бы говорил, — сверкает глазами Джаэр. — Ты не его желание, — парирует он. — Не тебе решать, с кем ему… — Закрой дверь с той стороны, — требует Джаэр, хрустя пальцами. — Умоляю, только не говори, что будешь из-за него драться со мной, — смеется Соэр. Джаэр в ответ молча выуживает из ремня на груди один из кинжалов. — Я сильнее тебя, — напоминает кратос, но в голосе его я улавливаю сомнение. — Сейчас нет, — уверенно отвечает Джаэр. — Паэста тоэл Ксэт мэц, — выдыхает он с едва ли дружественной интонацией, и единственное слово, которое мне знакомо в этой фразе — моё имя. — Мава запретила разговаривать на нашем диалекте, если рядом с нами присутствует хотя бы один представитель иной расы, — шипит Соэр зло. Ох, а я уже успел забыть об этом соглашении. К нему пришли недели через две после приезда всех рас в крепость. Вынужденная необходимость, а то пратусам постоянно мерещилось, что их обсуждают кратосы и модрэсы. Модрэсам — что их обсуждают кратосы и пратусы. Только кратосам, которые никогда никого не обсуждали, не мерещилось ничего, хотя именно для них данное постановление принесло больше всего неудобств, ведь в их диалекте почти отсутствуют слова с буквой «Р», которую им так сложно выговаривать. В общем же языке таких слов в достатке. Зачем-то именно сейчас невольно вспоминаю, что и ритуал кратосов проводился на общем языке. Тогда я на это не обратил никакого внимания. Лишь теперь ко мне приходит осознание: кратосы не обращались к своему диалекту из-за меня. Даже провидица. Поразительный народ. — Не хочешь сказать ему то, что говоришь мне? — продолжает Соэр плеваться ядом. Но конкретно с этим предложением я склонен согласиться. Мне и самому интересно, что же такого Джаэр обо мне говорит? — Скажу, когда придет время, — фыркает Джаэр, жонглируя кинжалом, а затем размахивается и кидает его в Соэра. Острое лезвие входит в деревянный косяк по самую рукоять, как нож в талое масло. Всего в паре сантиметров от лица Соэра. Тот в ответ морщится. Но не бежит за своим оружием и не торопится кидаться на Джаэра. Лишь тихо шепчет что-то невнятное на кратосовском диалекте, а затем возвращается в свою комнату, громко хлопнув дверью. Я порываюсь было кинуться за ним, но Джаэр преграждает мне путь. — Нет, — выговаривает он с усилием. — Отойди! — требую я. — Я не позволю тебе совершить эту ошибку. Не позволит он, посмотрите-ка! Я твоего мнения не спрашиваю! — Это не ошибка, а единственный подходящий мне вариант, — заявляю я громогласно. — И почему же? — Почему? — я аж захлебываюсь от клокочущего во мне гнева. Впечатление, будто все вокруг меня — сплошь слепцы и не понимают или стоически игнорируют мое положение! — Да потому что он единственный, кто не против! — произношу я вслух, как мне кажется, очевидное. По лицу Джаэра пробегает непонятная мне эмоция. Возможно, считать ее мне не дает кратосовская маска. — Единственный? — кратос будто пытается попробовать это слово на вкус. — Это не так. Разве я сделал не все для того, чтобы ты понял, что можешь на меня положиться? Всё. Ты сделал всё и даже больше, а потому… — Так почему не я? Почему между мною и им ты выбираешь не меня? О боги, умоляю, почему вы заставляете меня переживать этот разговор?! — Я больше не стану пользоваться твоей добротой, — отвечаю я, нервно сглатывая. Да, безусловно, я об этом думал. «Джаэр мне не откажет!» — вот что крутилось у меня в голове. Но я не хочу. Так не хочу. Не с ним. — Доброта? — Джаэр будто не верит своим ушам. — С каких это пор кратосы славятся добротой? — задает он мне резонный вопрос. — Ко мне ты был добр, — говорю я еле слышно. — Нет, не был. Не был и не буду. Мои действия никак не связаны с треклятой добротой! Доброта бескорыстна. Мои же действия направлены на достижение определенной цели. — Какой цели? — хмурюсь я. Неужели все это время Джаэру от меня было что-то нужно? И почему я сразу этого не понял? Хотя… что с меня взять? Ногу? — Ты, — указывает кратос на меня. — Ты моя цель. — В каком это смысле? — не понимаю я и на всякий случай делаю глоток из бутылки. В ситуации без медовой водки я явно не разберусь. С ней, впрочем, тоже вряд ли. — В прямом смысле, — злится Джаэр. — В единственном, сэтта цинт зант! — вспыхивает он. — Хэлэф конта хлэф! Зымсыт паратэч фэна! — рычит он, а затем ударяет кулаком в стену рядом с дверью Соэра. От его кулака в твердой поверхности остается глубокая вмятина, обрамленная разбегающимися во все стороны тонкими и толстыми трещинами. — Я не знаю… — произносит он уже тише. — Не знаю, как это должно звучать на общем, черт бы тебя побрал! — восклицает он с неприкрытым отчаяньем в голосе. И в этот момент… мне его даже становится чуточку жаль. Языковой барьер между нами будто причиняет ему невыносимую боль. — Не можешь сказать — покажи, — пьяно предлагаю я. Джаэр в ответ сверкает глазами. — Показал бы, будь я уверен, но… Я не представляю, что творится в твоей голове, — он щурится, будто пытается во мне что-то разглядеть. — Кратосов легко прочитать. Ты всегда знаешь: да или нет. Всегда. Четко и ясно. Без полутонов. Мы не портим наши желания сомнениями. Не приемлем нерешительности. Но тебя я не понимаю. Иной раз мне кажется, что тебя обуревает туча чувств. Но в другой — не вижу в твоих глазах ничего, кроме пустоты смерти. Я не знаю, чего ты хочешь. Не знаю — кого. Ты говорил, что твое сердце кому-то принадлежит, и я полагал, что в этом случае мое предложение о помощи было бы неуместным. Но вот ты стоишь у двери Соэра. Твое сердце отдано ему? Нет. Я в это никогда не поверю. И я не понимаю. Не понимаю! Он замолкает, а я не знаю, что сказать. Мое сердце принадлежит не кому-то. Мое сердце принадлежит тебе. — Давай… поговорим об этом утром, — предлагаю я сухо. Я устал. Физически и морально. И хочу уже скорее расквитаться с этой идиотской невинностью, чем бы она ни являлась. Быть может, завтра, если мне действительно станет лучше, я найду в себе силы поделиться моими истинными эмоциями с Джаэром. — Мы говорим об этом прямо сейчас, — настаивает кратос. — Я спрашиваю в последний раз: я или он? — Джаэр сперва касается своей груди, а затем указывает на дверь Соэра. Ты. — Он, — произношу я вслух. — Потому что он с тобой будет не по приказу? — Да. — Мне тоже этот приказ не нужен. Чем я хуже него? — Ты не хуже. Ты намного лучше. — Тогда выбери меня. — Нет. — Нет? — Нет, — повторяю я с нажимом. — С кем угодно, но не с тобой, — выдыхаю я пьяно, а уже затем понимаю, что посмел сказать больше, чем следовало. Джаэр вздрагивает. Желваки его ходят ходуном. Затем он хмурится, а следом неожиданно вперивает в меня удивленный взгляд, будто бы к нему пришло озарение. — Это я. Человек, который приходил тебе во сне. Это я. — Что? — я невольно присасываюсь к бутылке. — Нет! Безусловно, нет! — боги, это самое неправдоподобное «нет», которое когда-либо срывалось с моих уст. — Я не спрашиваю, а констатирую факт. — А я говорю, что ты ошибаешься! — настаиваю я. Джаэр в ответ подходит к соседней от комнаты Соэра двери, распахивает ее и жестом указывает внутрь. — Проходи, — приглашает он. Дверь явно ведет в его комнату. Я шумно сглатываю. — Нет… Я не могу… — качаю я головой. — Это я не могу. Не могу заставить тебя силой, как бы мне этого ни хотелось. Только ты можешь принять это решение. Но помни, сейчас ты не просто выбираешь себе партнера на одну ночь. Прямо сейчас ты выбираешь между Собой и Мнением окружающих, между своими желаниями и желаниями сторонних людей, которые не имеют к тебе никакого отношения. Ты выбираешь между любовью к себе и всепоглощающей ненавистью, которую ты и так в достатке к себе испытываешь. Так что? Каким будет твое решение? Боги, как я устал. Невыносимо. — Будет плохо, — выдавливаю я из себя, делая шаг в сторону двери. Двери Джаэра. Не знаю, зачем я так пыжусь. Спать с Соэром мне совсем не хочется. С Джаэром, если честно, тоже. Только если от мысли о ночи с Соэром мне противно, то от мысли о ночи с Джаэром… я испытываю трепетный страх. — Кому? — Тебе. — Сомневаюсь. — Ты уж мне поверь. — Нет. Ты становишься патологическим лжецом, когда речь заходит о тебе самом. Я не поверю ни единому твоему слову, — заявляет Джаэр, в нетерпении постукивая пальцами по своей двери. Я не нахожусь, что ответить, потому, пряча взгляд, поспешно захожу в комнату кратоса и вздрагиваю, слыша щелчок запирающегося затвора у меня за спиной. Пути назад нет.