Кратосархат

Открываю глаза и в первое мгновение с радостью предполагаю, что наконец-то покинул бренный мир. Так сказать, успешно отчалил в чертоги невероятно интригующей смерти. После всех моих мучений в кои-то веки стал счастливым обладателем билета на Тот Свет! Вот это удача! Поминайте, как знали, всё, прощайте, слёз не надо! Правда, вслед за радостью почти сразу возникают нотки разочарования. А как же Джаэр? В моей жизни только появилось что-то, а точнее кто-то, кто мне нравится и ради кого можно было бы и помучиться на земной глади еще пару сотен годков, периодически кокетливо смахивая с губ кровавую пену. Почему наши желания исполняются в момент, когда это уже ни черта не нужно?! Боги те еще шутники. Щурясь, всматриваюсь в окно перед собой и понимаю, что все еще живее всех живых. И это странно, учитывая мое состояние. Слишком хорошо я себя чувствую. Я бы даже сказал, прекрасно. Ничего не болит. Я выспался. Отдохнул и бодр и телом, и духом. Как такое возможно? Подозрительно. Мне не нравится. Сквозь широкое распахнутое окно пробиваются лучи дневного солнца. Окно и солнце, ха! Комната не моя. Тогда чья? Сонный разум все еще в процессе пробуждения, потому не торопится помогать мне отвечать на элементарные вопросы. В голове каша. Перед глазом слепящий свет. И торс мой опоясывает странный жар. Он не болезненный, скорее, приятный. Но что его могло бы вызвать? Быть может, мне отрубили часть тела раскаленным лезвием гильотины? Между прочим, смешной факт. Я знаком с гильотиной не понаслышке, но на ней мне голову не рубили ни разу. А вот другие части тела — только так. Потому она в моем списке смертей отсутствует. Ну ничего, Ксэт, не расстраивайся. У тебя еще все впереди! Я приподнимаю одеяло и какое-то время недоуменно разглядываю обнимающую меня коричневую руку. Мне требуется почти минута, чтобы вспомнить, что произошло ночью и осознать это. О боги. О боги! О БОГИ!!! Резко оборачиваюсь и пялюсь на спящего кратоса. Рука принадлежит ему. Сейчас в свете дневного солнца он выглядит даже моложе, чем накануне ночью. Увы, с его возрастом не вяжутся многочисленные шрамы, полученные в битвах. Вот почему у меня ничего не болит. Все еще действует его кровь, которую он тщательно нанес на каждую мою рану. И не только на рану. Языком. О БОГИ, ДА КАК ЖЕ ЭТО ПОЛУЧИЛОСЬ?! Усмирив было поднимающуюся во мне бурю эмоций, осторожно выбираюсь из-под руки кратоса, стараясь его не разбудить, и шарю взглядом по комнате в поисках своей одежды. Странно. То ли дело в солнечном свете, к которому я непривычен, то ли мой обзор резко увеличился. Да нет, глупость какая-то. Я все еще не проснулся и немного ошарашен прошлой ночью. Вот в чем кроется корень зла, убеждаю я себя и немного успокаиваюсь. Наша с Джаэром одежда раскидана по всей комнате и первое, что я нахожу, это свою сорочку без единой пуговицы. Натянув ее на себя и тем самым скрыв хотя бы часть наготы, пытаюсь совладать со своей шевелюрой, что оказывается не так уж и просто, как если бы… Стоп. Волосы, что до того доходили мне до поясницы, отросли! До самых, черт их подери, сгибов колен! Это что еще за шуточки?! На кой черт мне такая копна волос? Я вам что, царская особа?! Какого лешего здесь происходит?! Какого лешего, я вас спрашиваю?! Невольно бросаю взгляд в сторону заляпанного мной же зеркала и застываю. Из зеркальной глади на меня смотрит кто-то мне незнакомый. Да, это нэкрэс, но выглядит он моложе. Кожа его лица гладкая. Никаких загнивающих ран. Лишь тонкие шрамы на шее, груди и животе, которых и не заметишь, если не будешь приглядываться. И глаза. Их две штуки. — Мать моя агафэса… — еле слышно выдыхаю я, и нэкрэс из зеркала вторит мне. — Не может быть… — Я делаю шаг в сторону зеркальной глади. Отражение делает то же самое. — Невозможно! — восклицаю я, поднимая левую руку и разглядывая сросшееся запястье, из которого торчат красные нитки. Отражение смотрит на свою руку с не менее растерянным видом. Кроме того, в глаза (в количестве двух штук!) мне бросаются то и дело становящиеся видимыми руны, что я ранее не единожды наносил на свое тело, дабы унять боль и заставить тело восстанавливаться в месте незаживающих ран. Наносил безуспешно и руны со временем, как мне казалось, исчезали с моего тела. Теперь же они, явно напитанные моей силой, то вспыхивают розовым, то меркнут. Больше всего рун я рисовал на левой руке, потому она походит на усеянный светлячками куст черемухи в темноте леса: пульсирующая потусторонним светом, будто маяк посреди шторма. Со стороны кровати в ответ на мои искренние возгласы слышится возня. Джаэр садится на постели и сонно смотрит на меня. Волосы его всклокочены, из-за чего выглядит он как… мокрый взъерошенный воробей, только что искупавшийся в луже. Меня его вид заставляет невольно улыбнуться. — Сколько времени? — интересуется он, зевая. — Да плевать, сколько времени! — отмахиваюсь я, оборачиваясь к нему. — Ты только посмотри на меня! — развожу я руками и предоставляю ему возможность полюбоваться моим восстановившимся телом. Здоровым телом. Без единой раны! Джаэр блуждает по мне сонным, но заинтересованным взглядом. — Хочешь ещё раз? — спокойно спрашивает он, потягиваясь, а я не сразу понимаю, к чему этот вопрос. Пока не вспоминаю, что стою перед ним голышом в одной лишь распахнутой сорочке. — Нет, я не об этом, — смущённо бормочу я, кутаясь в единственный предмет одежды. — Почему «нет»? — на лице кратоса появляется искреннее удивление. — Тебе не понравилось? — спрашивает он с беспокойством. — О, нет, что ты, мне, безусловно, все понравилось! Что неожиданно даже для меня, — отмахиваюсь я, — но я сейчас не о том! — Если понравилось, тогда почему «нет»? — продолжает Джаэр переводить тему разговора не в то русло, на которое я рассчитывал. Да ты чего привязался? — Под «нет» я имел в виду не то «Нет»! — выпаливаю я и только потом соображаю, что несу какую-то белиберду. — Значит «да»? — невозмутимо продолжает Джаэр. — Да. Конечно, да, — на самом деле я теряю нить беседы. Моя голова забита другим. Два глаза! Больше никаких личинок! И отваливающихся ног! Я целый! Что может быть лучше, чем целое тело?! — Хорошо, — кивает Джаэр и протягивает ко мне руку. — Да нет же, я имел в виду… — все еще растерянно бормочу я, когда пальцы кратоса смыкаются на моем теперь уже здоровом запястье и тянут меня к кровати. Как результат, только что я стоял у зеркала, а в следующее мгновение уже лежу под кратосом, который, беззастенчиво разместившись между моих ног, облизывает мои губы. — Стой, — морщусь я, чувствуя, как мне сложно сосредоточиться на первоначальной причине своих восторгов. — Погоди, говорю! — с усилием отстраняю я Джаэра от себя и на всякий случай закрываю его рот рукой. Ладонью ощущаю влажный язык. Какой же ты… Неуемный! — Посмотри на меня, — требую я, стараясь оставаться серьезным. — Я и так на тебя смотрю, — слышу я приглушенный благодаря моей руке ответ Джаэра. — Посмотри внимательнее, — хмурюсь я. — Ничего не замечаешь? На лице кратоса читается недоумение. — Вообще ничего? — переспрашиваю я нервно. Неужели мои преображения мне лишь почудились? Да быть такого не может! Но и Джаэр же далеко не слепой! Кратос, мягко убрав мою руку от своего рта, наклоняется к моей шее и принюхивается. — О, я понял, — выдает он. Слава богам… — Раньше твой запах терялся в запахе смерти. Почувствовать его было сложно. Теперь же все иначе. Твой запах стал насыщенней! Приплыли. Я его сейчас придушу. — И чем же я пахну, по-твоему? — цежу я сквозь зубы. — Ромашками? — Костром, — отвечает Джаэр, не улавливая в моем голосе сарказма. — Надеюсь тем, на котором сжигают темных колдунов? — усмехаюсь я. — Нет. Тем, что разводят на привале в глубине леса. Пламя которого побеждает холод ночи, а треск хвороста успокаивает не хуже материнской колыбельной. Костер, рядом с которым хочется сидеть вечно. — Ладно, предположим, — бормочу я смущенно. — Ну а кроме? — продолжаю я настаивать. — Кроме запаха какие-нибудь еще изменения во мне замечаешь? — Нет, — говорит, как отрезает, Джаэр. — Нет? — вздрагиваю я и невольно тянусь к левому глазу. Ощупываю. Нет, не дыра. Целый глаз! — Уверен? — Уверен, — кивает Джаэр и уже было целует меня, но я вновь с силой отстраняю его от себя. — Ты слепой, что ли! — вспыхиваю я раздосадовано. Какого лешего ты заставляешь меня сомневаться в моих феерических метаморфозах?! Это же не галлюцинации? Я ведь не вижу и не чувствую того, чего на самом деле нет?! Или вижу? Если это действительно так, разочарование мое не будет иметь границ. — У меня же два глаза! Два! — восклицаю я. — Два же? — переспрашиваю я на всякий случай. — О, действительно два, — кивает кратос с непробиваемым равнодушием и вновь лезет ко мне с поцелуями. — И это все, что ты можешь мне сказать? — возмущаюсь я. — Один, два — какая разница? — бросает Джаэр и, поняв, что поцеловать себя я ему не дам, решает уделить внимание моей груди. — КАКАЯ РАЗНИЦА? — дрожа от гнева, пытаюсь подняться с кровати, но кратос настойчиво укладывает меня обратно на лопатки. — Мне все равно, — выдыхает он мне в солнечное сплетение. — Я не обращал внимания на количество твоих глаз, — заявляет Джаэр и начинает медленно спускаться поцелуями к моему животу. — Да как вообще возможно не обращать внимания на дырень в голове человека, которого ты… — вздрагиваю и, поднявшись на локтях, кидаю на кратоса ошалелый взгляд. Что за дикая тяга облизывать то, что не надо! Ну-ка прекращай! Немедленно! — Просто не обращаю, — пожимает Джаэр плечами, а затем вновь проводит языком по моему члену. — Ну а тело?! — если я ему скажу перестать делать то, что творит этот бесстыжий, он меня все равно не послушает. Да и… не то чтобы я на самом деле хотел это прекращать. — Посмотри на тело… — выдыхаю я, чувствуя, что слегка плыву. — Ни одной раны… И кожа стала… м-м-мягче… — бормочу я, откидываясь обратно на подушку. — Да-да, — слышится равнодушное, а затем он берет глубже и вместе с тем проталкивает в меня свои пальцы. — Чертовы двери явно нараспашку, — продолжаю я тихо. — Так что совсем не обязательно… М-х-х! — я невольно выгибаюсь на постели навстречу губам и пальцам Джаэра. — Я думаю, подстраховаться никогда не помешает, — невозмутимо заявляет кратос, вытягивая из меня пальцы, испачканные прозрачно-золотистым. — В тебе осталось мое семя. Думаю, сегодня можно обойтись без моей крови. Похотливый ребенок! Обязательно произносить подобное вслух?! А Джаэр, будто желая подчеркнуть это свое бесстыдство, внезапно толкается в меня уже не пальцами. Из меня вырывается сдавленный стон, а вслед за ним голову пронзает мысль. — Стой, — шепчу я, задыхаясь от неожиданных ярких ощущений. Джаэр толкается в меня вновь, проникая глубже. И это чертовски хорошо, но… — Я же сказал остановиться! — рычу я, хватая Джаэра за волосы и силком притягивая его к себе. — Что не так? — теперь раздражение слышится в голосе кратоса. Он явно недоволен тем, что я его прервал. — Вчера… или уже сегодня… в самом конце ты же… Придушил меня? — спрашиваю я осторожно. — Да, придушил, — спокойно кивает Джаэр. — Насмерть? — Полагаю. Судя по хрусту, я сломал тебе шею. — То есть… Ты убил меня? — не верю я своим ушам. — Да, убил, — продолжает соглашаться Джаэр. — И часто кратосы убивают друг друга в постели? — не прекращаю я задавать наводящие вопросы. — Никогда. — Тогда почему?.. — Потому что тебе нравится умирать. У меня нет слов. Я не знаю, что сказать, потому тишину прерывает Джаэр: — Тебе понравилось? — наклоняется он ко мне совсем близко и вглядывается в мои глаза (в количестве двух штук!). — Да. Чертовски понравилось. Смерть во время оргазма? Десять из десяти! Нет! Двенадцать! Двенадцать из десяти, ей-богу, теперь она в моем топе смертей на самой вершине, и я очень сомневаюсь, что что-то сможет скинуть ее с пьедестала первенства! — Хочешь, чтобы я повторил? — Хочу. И кратос повторяет снова и снова весь день и до глубокой ночи. **** В час ночи я порываюсь прогуляться до трапезной и раздобыть еды, но Джаэр почему-то настаивает на том, чтобы я остался в его комнате. Уходит один и возвращается с целой корзиной овощей, вареного картофеля, куском сыра, несколькими ломтями хлеба и кувшином молока. Разместившись на кровати друг напротив друга, мы, после суточной голодовки, молча и без труда опорожняем содержимое корзины. Насытившись, я поудобнее укутываюсь в заменившую мне одежду простынь и откидываюсь на спинку кровати, а Джаэр собирает рассыпанные по комнате пуговицы и берется пришивать их к моей сорочке. — Можно вопрос? — интересуюсь я, нервно теребя край простыни. Эту ночь, а затем день и часть еще одной ночи можно было бы назвать идеальными, не вспомни я один нюанс, хорошо сыгравший роль ложки дегтя в бочке с медом. — Конечно, — кивает Джаэр, сосредоточенный на моей сорочке. Он, как и любой другой кратос, умеет орудовать иглой, так как сам следит за своей формой. И все же выходит у него это далеко не так ловко, как у Парца или любого другого агафэса. — Соэр… — произношу я, и кратос невольно вздрагивает, — упоминал, что ты кому-то обещан. Это так? — Обещан? — Джаэр морщится, будто бы пытаясь понять смысл произнесенного мною слова. — Полагаю, он имел в виду, что у тебя есть суженая… или суженый, — поразмыслив, спешно добавляю я. — Ах, это… — Джаэр заметно расслабляется. А я нет. — Так значит, есть? — хмурюсь я. — Не в том смысле, который в это понятие вкладываешь ты, — заверяет меня Джаэр. Мое явно недовольное выражение лица его почему-то веселит. — Брось, — киваю я на иглу. — Сам пришью, — с этими словами я скидываю простынь и принимаюсь натягивать на себя брюки. Я явно подзадержался в башне кратосов. Пора бы возвращаться в родные пенаты. — Ты уходишь? — встревоженно спрашивает Джаэр, начиная щурить эти свои мерзкие золотистые глазенки. — Да, — киваю я, не без боя справляясь с ширинкой. — Искренне благодарен тебе за помощь. Спасибо. Но мне пора. — Куда? — В свою комнату. — Чем плоха моя? — улыбается Джаэр, не выпуская из рук сорочку. — Тем, что здесь должен быть не я, — бросаю я мрачно. — Глупости, — кратос остается спокоен. — Ты ведь меня не дослушал. Но… мне приятно, что ты меня так ревнуешь. — Я не ревную! — рычу я, при этом швыряя Джаэру в лицо покалеченный им же жакет. Кратос в ответ разражается хохотом. Звонким, совсем еще мальчишечьим. — И после этого… — выдавливает он из себя, а затем вновь смеется, — …ты называешь ребенком меня? Что за ребячество? — поражается он. — Иди сюда, — подзывает он меня к себе. — Нет уж, — хмурюсь я. — Ты снова полезешь ко мне с поцелуями. — Не полезу. — Обещаешь? — Нет. — Ладно, слушаю тебя, — бормочу я, усаживаясь на край постели подальше от Джаэра. Мне невыносимо хочется узнать, как обстоят дела на самом деле, но вместе с тем я испытываю стыд за то, что требую от кратоса объяснений. Не уверен, что имею на это право. Он мне, в конце концов, ничего не должен. А теперь давайте все вместе убедим в этом мое подсознание, потому что оно явно уверено, что Джаэру следует отчитаться передо мной обо всем и сразу. — Если позволишь, начну издалека, — предлагает кратос, снова берясь за пуговицы на сорочке. — После инициации и получения статуса «взрослый» каждый кратос претерпевает период переизбытка влечения. И именно в это время мы впервые знакомимся с любовью. Первая любовь — чувство оглушительное, но, как правило, не взаимное, так как влюбляемся мы в тех, кто нам не по зубам. Мое сердце впервые украла мава соседнего отряда. Мне тогда было четырнадцать. А ей около восьмидесяти. — Это она оставила тебе шрам на шее? — догадываюсь я, стараясь абстрагироваться от разницы в возрасте несостоявшейся пары. Для кратосов это неважно, хоть ты тресни. — Да, она, — кивает Джаэр. — Преподала мне хороший жизненный урок. Сбила спесь с самоуверенного юнца. Ты и сейчас весьма самоуверенный юнец. Полагаю, спесь с тебя сбили далеко не всю! — Так уж вышло, что Соэр на тот момент так же потерпел поражение от руки своей возлюбленной. На этой почве мы и сошлись. — Сошлись, в каком смысле? — напрягаюсь я. — На этом жизненном цикле кратосам необходим партнер в постели, иначе от перевозбуждения может помутиться рассудок, — объясняет мне Джаэр. — То есть… — не верю я своим ушам. — Вы были парой? — Лишь спали вместе. Но парой никогда не были. Наши сердца принадлежали кратосам, которых мы не смогли впечатлить в бою. — Но как же ты мог с ним спать? Он же… ужасен, — морщусь я. — Да? Почему же еще сутки назад его ужасность не помешала тебе попробовать постучать в его дверь? — фыркает Джаэр, при этом кидая на меня испепеляющий взгляд. — К тому же Соэр раньше был совсем другим. Он изменился из-за меня. Точнее… из-за одного обстоятельства, — говорит кратос хмуро. — Мы проводили ночи вместе, а днями думали о том, как завоевать внимание наших возлюбленных. Иногда мы вызывали их на бой. Соэр обычно присутствовал на моих боях, а я — на его. И так уж вышло, что кратос, к которой Соэр питал сильные чувства, почему-то обратила внимание на меня. Она вызвала меня на бой прямо на его глазах. Его сердце было разбито, а я… Я разозлился. От боя я отказался, но кратосов с пеленок учат добиваться того, чего они желают. Вызов на бой повторялся до тех пор, пока я его не принял. — Дай догадаюсь, ты проиграл и оказался обязанным быть с ней? — предполагаю я, на что в ответ получаю полный ужаса взгляд. — Боги, какой кошмар, конечно нет! Проигрыш ни к чему тебя не обязывает. Я же говорю: бои показательны. Неважно, кто победит, а кто проиграет. Важно впечатлить возможную пару. Проигрышем ты никого не впечатлишь, но и победа не означает, что тебе ответят взаимностью. Это лишь шанс обратить на себя внимание и не более. — Так ты проиграл? — Нет. — Выиграл? — Хуже, — на лице Джаэра появляется искренняя скорбь. — Я убил ее. Поверь, я этого не хотел, — произносит он торопливо. — Все случилось в запале схватки и скорее являлось несчастным случаем, ведь она была во много раз сильнее и опытней меня. И все же… бой закончился ее смертью. Вот это Соэра и сломало. Он меня возненавидел, и я его за это не виню. Если бы на его руках оказалась кровь моего возлюбленного, я бы тоже не смог ему этого простить. — Но как это связано с тем, что ты якобы кому-то обещан? — напоминаю я, с чего начался наш разговор. — Любовные схватки очень редко заканчиваются смертями. Более того, смерть в данном случае нонсенс. Если ты забираешь жизнь кратоса, который был в тебя влюблен, ты считаешься должным ему. Обещанным. И если после его перерождения вас вновь столкнет жизнь и кратос потребует от тебя твою жизнь, ты не имеешь права противиться. — Значит, за тобой могут вернуться? — угрюмо подвожу я итог. — Разве? — Джаэр вновь начинает смеяться. — Ты воспринимаешь это неожиданно серьезно для человека, который не верит в перерождения, — замечает он. — Я не знаю ни единого случая, при котором к обещанным действительно приходили за их жизнью. Мы ведь не помним свои предыдущие перерождения, а значит, не помним и тех, кто их прервал, — успокаивает меня Джаэр. Действительно, и чего это я так всполошился? В конце концов, если за его жизнью придут, я всегда смогу прикрыть его спину. О нет… Почему я рассуждаю так, будто на полном серьезе намерен остаться с ним, ведь это невозможно! Невозможно же, верно? — Если Соэр так на тебя зол, почему не вызвал тебя на бой и не убил? — пытаясь отвлечься от неуместных мыслей, тороплюсь я продолжить разговор. — Потому что он не смерти мне желает, а страданий, — замечает Джаэр. — Ведь нет ничего хуже, чем ощущение, что твоя любовь предпочитает тебе другого. — А что, правда, предпочитали? — удивляюсь я. — Конечно. Он ведь старше меня на год, а это значит, что опытнее и сильнее. Я могу взять над ним верх лишь в порыве неконтролируемой ярости. А учитывая, что после непреднамеренного убийства я решил держать свои эмоции в узде, я всегда оказывался хуже. Из нас двоих всегда выбирали не меня. — Но это же… Глупость! По-моему, ты намного лучше Соэра! — в сердцах выпаливаю я. — Вот как, — ухмыляется Джаэр, прищурившись. — Тогда поцелуй меня, — просит он и испытующе смотрит на меня. — Потом поцелую, — отмахиваюсь я, невольно облизываясь. Губы опухли и саднят. То есть, тело, если мне располосуют живот, ты сразу же восстановишься. А на губы твоя власть не распространяется?! Как это понимать? — Нет, сейчас, — настаивает Джаэр и, ухватившись за прядь моих волос, тянет ее на себя, заставляя меня приблизиться. — Кажется, твои волосы стали длиннее. — Удивительная наблюдательность, — не могу себе отказать в едком ответе. Они, милый мой, такой длины уже минимум десять часов. — Понятия не имею, что с ними делать. Надо найти оружие, которым получилось бы их перерубить.  — Зачем? — Чтобы не мешались. — Мне нравится такая длина. Их удобнее накручивать на руку, — произносит Джаэр и в виде демонстрации начинает на самом деле накручивать волосы на ладонь, уменьшая расстояние между нами до тех пор, пока его губы почти не касаются моих. — Кто бы мог подумать, что у тебя на уме всегда только одно, — ворчу я. — Только ты, — соглашается со мной кратос, явно ожидая поцелуя. Ничего не остается, кроме как чмокнуть его в губы. — И это все? — разочарованно протягивает Джаэр, а затем подается ко мне и проводит по моим губам языком. — У меня уже губы от тебя устали, — признаюсь я. У меня от тебя, Джаэр, уже устало все тело! Кратос отпускает мои волосы и возвращается к сорочке. Все пуговицы, кроме самой верхней, вернулись на свое законное место. — Выходит, Соэр открыл охоту на твои симпатии? — продолжаю я. — Именно, — кивает Джаэр. Погодите-ка… — И ко мне Соэр полез потому, что знал, что ты мне симпатизируешь? — догадываюсь я. — Верно. Боги. Я чуть не совершил самую ужасную ошибку в своей жизни! — Неужели он узнал про наш неудавшийся бой? — Думаю, он слышал, как я прошу Клысца поставить меня в патруль в паре с тобой, — протягивает Джаэр задумчиво. — Ты попросил что?! — вздрагиваю я. — Но… это же было раньше мортэкаста. — О каком мортэкасте ты говоришь? — не понимает Джаэр. — Ты меня заинтересовал куда раньше. — На общем собрании? — начинаю я гадать. — Чем я мог тебя заинтересовать? Недовольной рожей? — Нет, до собрания. До нашей первой встречи. Ты стал мне интересен в момент, когда нам сообщили, что на нашей стороне будет драться нэкрэс. — Тебе что, было достаточно моей расы, чтобы проникнуться ко мне чувствами? — усмехаюсь я. — Нет, — качает Джаэр головой. — Дело не в расе. Мой интерес вырос из единственной мысли, которая тогда меня поразила. Мысль заключалась в том, что твои действия как раз таки никак не вязались с твоей расой. Нэкрэсы одиночки. Возможно, тебя это удивит, но ты не первый нэкрэс, с которым я сталкиваюсь. Они иногда захаживают на нашу территорию за провизией. Кратосы одна из немногих рас, которые не кидаются тут же их сжигать. Они сильны, это верно, но абсолютно отстранены от реальности. Нэкрэсы не вступают в бой. Им все равно на окружающих. Безразличие и смерть — все, что можно прочитать в их глазах. Они не спасители. Не помощники. Не защитники. И воевать ни за кого не станут. И дело не в том, что нэкрэсы плохие. Они другие. И мир видят иначе. Но ты не такой. Точнее… ты не совсем такой. В тебе я замечаю все те же черты, что и в любом другом нэкрэсе, кроме одной. Ты не равнодушен. Тебе не наплевать. И хотя сам ты в смерти ничего плохого не видишь, ты не игнорируешь тот факт, что других она может страшить. И что других от нее, возможно, следует уберечь. То есть… Ты никому не навязываешь свое видение мироздания и не считаешь свою позицию единственно верной. Ты будто бы идешь против своей природы ради защиты рас, на которые тебе должно быть плевать. И как, позволь спросить, после этого не влюбиться в тебя? И не захотеть тебе принадлежать? Что-то жарковато стало. И дышать оказывается неожиданно тяжело. — Агафэсы в таких случаях обычно говорят «хочу, чтобы ты принадлежал мне», а не «хочу принадлежать тебе», — пытаюсь я за сухими фактами скрыть ужасающее смущение. — Да, агафэсы странные, — заявляет Джаэр. — Кто бы говорил, — смеюсь я. — Ты и меня считаешь странным? — Ещё каким. — Почему? — Хотя бы потому, что ты притащил в свою постель полумертвое тело, — вздыхаю я. — Ни о чем не жалею, — произносит Джаэр, а затем откусывает нитку от последней пришитой пуговицы. — Готово, — демонстрирует он мне сорочку. — Теперь жакет, — напоминаю я. И Джаэр со вздохом берется за второй предмет одежды. — Ты не единожды упоминал про инициацию, — решаю, что сейчас удобное время для того, чтобы выудить из Джаэра побольше информации. — А в чем она заключается? — Мы выбираем свой пол, — бросает Джаэр, вертя в руках серые пуговицы от жакета. Я на мгновение замираю. Быть может, я что-то неверно понял? Или опять в игру вступает плохое знание Джаэром общего языка? — В смысле, решаете, мужчина вы или женщина? — осторожно допытываюсь я. — Ну да, — пожимает Джаэр плечами. — Рождаются же кратосы бесполыми, — сообщает он и, заметив мое выражение лица, поясняет: — До тринадцати лет нас учат всему, чему нас можно научить вне боевых действий. И самым главным навыком является далеко не искусное владение мечом или умение предугадывать стратегии противников. Главное — умение принимать решение и знать, кто ты есть. Выбор пола — последнее испытание перед взрослением. — Так вот почему ты упоминал про способность к деторождению, — вспоминаю я. — Выходит, ты хотел быть женщиной? — Не совсем, — качает Джаэр головой. — Женщина или мужчина — не так уж для нас это и важно. Но да, мне была интересна эта способность, и я действительно по неопытности долгое время полагал, что из-за нее на инициации выберу женский пол. — И что изменилось? — Ничего. Просто я познал себя. Я был мужчиной. Нельзя выбрать себе пол из-за какой-то одной характеристики. И из-за кучи характеристик тоже нельзя. Но если ты понимаешь, кто ты есть на самом деле, выбор для тебя оказывается очевидным. — Это… Невероятно, — выдыхаю я изумлённо. — Невероятнее того, что нэкрэсы рождаются полумертвыми? — смеётся Джаэр. — Намного невероятнее! — заверяю я его. — А бывают кратосы, которые не делают выбора? — Есть и такие. При инициации нас на месяц замуровывают в пещере пустоты. Это небольшие подземные комнаты без окон и дверей. Говорят, там нельзя услышать даже голоса Богов, а значит, даже они не смогут повлиять на твое решение. Ты остаешься один со своими мыслями. С собой тебе дают всего две вещи: флаконы с волчьими слезами и кровью черной рыси. Если ты мужчина — пьешь слезы, если женщина — кровь. И за этот месяц преображаешься. Метаморфозы достаточно болезненные, но в тринадцать лет эти изменения способен пережить абсолютно каждый кратос. Если же выбор не сделан, тебе предлагают метаморфозу через год. Есть те, кто принимает решение намного позже. Некоторые из них погибают во время изменений. Другие предпочитают навсегда оставаться бесполыми. Их право. Но они бесплодны. Кровь в их жилах обычная, а сила и скорость куда меньше, чем у остальных кратосов. Если кратос, не сделавший выбор, оказывается слишком слаб, его изгоняют. Если он доказывает свою полезность, остается. Но на войну таких кратосов не берут. Вероятность их гибели слишком высока. — Тогда что же они делают в расе воинов, если не воюют? — Защищают дом. — Звучит печально. — Разве война может быть иной? — Я думал, кратосы любят воевать, — произношу я тихо. — Не любят. Умеют, — поправляет меня Джаэр. Мы еще много о чем говорим. И о кратосах. И о нэкрэсах. Я и сам не замечаю, как рассказываю ему о своих страхах, о самых ужасных моментах в своей жизни, а он в ответ делится своими сокровенными тайнами. Первые лучи восходящего солнца окрашивают горизонт красным золотом. Джаэр спит, положив голову на мой живот и сцепив наши пальцы в замок. А я смотрю на спящего кратоса, накручиваю на палец короткую прядь черных волос и впервые за очень долгое время ловлю себя на мысли, что жизнь, между прочим, не так уж и плоха и ей стоит дать еще один шанс. И умирать в это прекрасное утро совсем не хочется.