На ключ

Слэш
PG-13
Завершён
334
Размер:
16 страниц, 1 часть
Описание:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
334 Нравится 19 Отзывы 58 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
      

***

      На чердаке тихо и темно, и видно очень плохо – шкафы, полки и ящики, покрытые слоем древней пыли и старательными рисунками Арахны, сливаются в единый бесформенный хлам, расширяясь и разбухая. На чёрные волосы сквозь крохотное оконце падает тусклый свет луны, плавно переходит на бумажно-бледное лицо и останавливается на тонкой полоске губ.       Он сидит неподвижно, поджав ноги и положив голову на колени, и едва заметно дышит, улавливая тонкий запах густых трав и полевых цветов. Это время – только его и только для него – время душистых шишек и беспокойных василисков. Три, два...       Запах хвои становится всё сильнее.       Тропа рождается медленно, будто собираясь из миллионов маленьких частей, и ведёт прямо, не разветвляясь на хитрые маленькие дорожки. Слепой проверяет её устойчивость (чтобы не дай бог не провалиться обратно, как это было несколько раз), и, наклонившись, берёт горсточку тёмной-тёмной земли. Ладони сразу становится холодно, и ощущается лёгкое движение – почва пульсирует, наполняет кожу своим существом, делает Живым. Настоящим.       Слепой идёт медленно, будто плывёт – в густом мху ноги утопают и погружаются по щиколотки.       За деревьями – высокими, кривыми, фигурными – визжат молодые свистуны и плачут василиски, а за поросшими осокой холмами слоняются большие и неуклюжие Пёсьеголовые – ворошат листву и ломают ветки.       Сегодня он попал в Лес слишком быстро и слишком беспроблемно, в одно мгновение оказавшись сразу на опушке, и понял, что в следующий раз придётся сильно постараться, ведь впредь Лес просто так его не впустит.       Это была своеобразная награда – за удержание лидерства, за сохранность Дома – и Слепой принял её сполна, впитал каждой молекулой своего осчастливленного существа и вернул в трижды больше любви, бездумного обожания и поклонения – всего того, что пытался когда-то подарить Лосю, а теперь же отдавал Лесу, опушкам, мхам и василискам.       Лица коснулся шлейф тёплого ветра, окутал и погладил по волосам.       Луна засияла ярче, серебром покрывая лицо и тело, и глазам пришлось проморгаться от густой волны бледного света – пожалуй, единственный недостаток вновь обретённой зрячести.       Он стоит неподвижно, подставив лицо ветру и бледному небесному диску, но затылком ощущает что-то чужое, нездешнее, тянущее назад, хватающее за пряди волос и за длинные рукава свитера – ткань рвётся, расползаясь на ниточки, а оно с силой дёргает на себя и отпугивает Лес, отдаляет его и уменьшает, и картинки в глазах вдруг исчезают, будто рисунки, стёртые ластиком с полей тетради – луна гаснет, цикады замолкают, и вместо шёлкового ветра – дрожь в теле и застывающие лёгкие.       Мгновение.       Ещё одно.       Дощатый пол. Серые стены. Подоконник и крошечное окошко сверху. Паутина, много паутины. И ничего похожего на хвойные деревья.       Слепой дышит глубоко, безуспешно пытаясь поймать тонкие нити Леса, но вместо этого вдыхает древнюю чердачную пыль и хватается за голову. Всё слишком хорошее исчезает слишком быстро.       Рядом сидит Сфинкс и, по ощущениям Слепого, смотрит прямо на него, сверлит своими зрячими глазами и пытается, небось, понять, о чём тот думает.       Сидит и ногой мотает из стороны в сторону, скользя по полу и мешая сконцентрироваться, собраться.       В лучшие дни Слепой мог услышать, как Арахна кропотливо трудится над новыми узорами – долго, праведно, падая с собственной паутины и забираясь обратно; теперь же он слышит только дыхание недовольного состайника и его нервные движения – всё то, к чему он так привык за годы жизни в Четвёртой и от чего в последнее время так часто пытался скрыться. Сегодня снова почти получилось.       — Слепой, это уже не смешно. Я перерыл весь Дом, пока тебя искал – это нормально, по-твоему?       Он недоволен. Он теперь так часто недоволен.       Слепой прячет лицо в ладонях, потирает глаза и тяжело вздыхает – отличный сигнал того, что трогать его сейчас не стоит – никакой реакции в такие моменты от него не дождаться.       — Слепой, даже если ты стал ещё и глухим, ты всё равно не имеешь права вести себя как последняя свинья – у тебя целая, мать её, стая, и ты её вожак, спешу напомнить, – Сфинкс подсел ближе и нагнулся к самому уху, вдалбливая, вбивая каждое слово в поникшую черноволосую голову.       — И если ты думаешь, что я сейчас возьму и уйду – хера с два, – резюмировал Сфинкс и отвернулся к противоположной стороне.       На какое-то время в воздухе повисло молчание. Напряжение скручивалось в тугой узел, расплести который будет крайне сложно, и обида друг на друга росла, мгновенно замещалась злостью и тут же возвращалась обратно.       Слепой выпрямился и повернул голову в сторону Сфинкса, и сделал он это слишком медленно и плавно, словно только что отошёл от тягучей дрёмы.       Распахнул покрытые туманом глаза и чуть слышно произнёс:       — Когда ты ешь, я не забираю у тебя еду.       Странная фраза оживила Сфинкса, подала знак того, что операцию «Выбей-дурь-из-вожака», получившую своё название от Шакала, можно продолжать, и он снова заговорил, начав с того, на чём закончил:       — Я просижу здесь до того момента, пока ты своей помутневшей головой не поймёшь, что делаешь что-то неправильно. Я, конечно, предполагаю, что сидеть мне здесь ещё как минимум вечность, но оно того стоит, я уверен.       В ответ – лёгкая усмешка и снова едва слышные слова:       — Когда ты дышишь, я не забираю твой воздух.       — Чёрт бы тебя побрал, Слепой! Тебя, твои загадки, твой Лес, всё это! Мы идём к Выпуску, ты должен вести стаю за собой, и куда, спрашивается, ты всех их приведёшь?! В воображаемый еловый лес, да?! Может, нужно запастись травой Стервятника, чтобы всем хватило и надолго?! – он прокричал это на одном дыхании, глядя прямо в лицо Слепому, из последних сил выискивая там отклик, понимание, но в который раз наткнулся на бледный полупрозрачный лист бумаги.       — Он не еловый, – тихо и обиженно добавляет Слепой и прячет лицо в волосах.       Один – ноль. Дальше можно не играть.       За изогнутыми ветками деревьев послышался шум – большая тёмно-синяя птица взмахнула огромными крыльями и помчалась в сторону озера. Озера с самой чистой и вкусной водой, которую он когда-либо пробовал.       Такие пограничные состояния Слепой ненавидел больше всего – когда мир поделён напополам, и одна его часть пытается вытеснить другую, подавить и растворить в себе. Дом всегда побеждает, и приходится снова считать минуты и часы до новой встречи с Лесом.       Он сидит в том же положении, ни разу ни пошевелившись – сгорбленная маленькая фигурка, а рядом – фигура большая и внушительная, но тоже поникшая.       Решив, что других вариантов разбудить Вожака нет, Сфинкс резко разворачивается и толкает Слепого в плечо (возможно, несколько переоценив силы), и Слепой с едва слышным грохотом падает на пол.       — Какого, блядь, хрена ты делаешь, а?! - Бледный шипит сквозь зубы и мотает головой из стороны в сторону – дезориентировался, слегка потерялся. Так резко из Леса забирать нельзя.       Сфинкс слез с подоконника и сел на корточки рядом:       — Ты, блин, с катушек съехал, Уважаемый-Хозяин-Дома, раз начал вырубаться посреди бела дня! Имей совесть, если вообще знаешь, что это такое!       — Ну так возьми и привяжи меня к себе, ходи с нашатырём, чтобы я не дай бог не отключился!       — Я бы так и сделал, да вот психу нашатырь не поможет, – со вздохом говорит Сфинкс и собирается вставать.       Слепой реагирует быстро, слишком быстро для своего состояния. Быстро цепляется за одежду, быстро рвёт тёмно-зелёную рубашку – ответ на испорченный свитер – и так же быстро обхватывает подаренными Лесом руками-прутьями шею, плечи, пытаясь причинить боль, чтобы понял, чтобы раз и навсегда. Сфинкс моментально краснеет и ногами старается дать отпор, извиваясь и выпутываясь из оков цепких холодных ветвей и попадая в них вновь.       Эта драка – разрядка для них обоих, нужная каждому в равной степени, и рассеченная губа болит совсем не так, как обычно.       Половицы скрипят и рыдают, а за окошком внезапно что-то сильно прогремело, и отовсюду повалили голоса.       Их обоих это отвлекло. Они остановились одновременно и синхронно повернули головы в сторону шума – он прозвучал как взрыв и заставил замуровать обиды и недомолвки в самом дальнем чулане.       — Что это?.. – тихо и встревоженно спросил Слепой, на мгновение потерявший способность дышать.       — Непонятно, – Сфинкс встал и подошёл к окошку, пытаясь в нём что-то рассмотреть, но кроме густой синей ночи и обилия снега не увидел ничего. Развернулся к Слепому и смущённо спросил: — Я не сильно тебя...задел?       Вместо ответа тот мотнул головой и резко встал, зализывая кровоточащую губу.       Внизу столпились голоса.       На первом этаже воцарилась вакханалия – крики, паника, любопытные и не очень возгласы, и самые смелые (а потом и все остальные) плавно перетекали во двор – под особенно волшебный в эту ночь небосвод.       Сфинкс тоже вышел, оставив Слепого позади, в коридоре. Порванную рубашку продувало и превращало в зелёный парашют, тело начало дрожать и покрылось миллионами мурашек. В глаза дул ветер, заставлял щуриться и расфокусировал зрение.       Мимо пробежали Рыжий и Мертвец из Второй и завернули за угол. Там, судя по копошениям и крикам, происходило самое интересное.       — Террористы! Это всё террористы! – гремя гирьками и колёсами, по коридору ехал перевозбуждённый Табаки и вопил во всё горло: — Не успели! Не убереглись! Террористы!       Продолжая кричать и шуметь Мустангом, Шакал доехал до Сфинкса и, с подозрением рассмотрев его рваную одежду, покачал головой, моментально сделав какие-то известные ему одному выводы. Не обратив на это внимание, Сфинкс зашагал в сторону «взрыва», попутно выслушивая заговорщические теории состайника, крайне резко перешедшего от террористов к «хитрым марсианам» и «нечистым силам, ведь сегодня такой день». Какой именно сегодня день и что с ним не так, Сфинкс спрашивать не стал.       На снежной площадке, покрытой чёрной копотью, был разбросан разный хлам –ящики, стулья, петарды. Возле них слонялись Логи и собирали своё барахло – больше всех трудился Конь под властным надзором Лэри. Сразу стало очевидно, что «взрыв» затеяли Бандерлоги, и что они и есть те самые «террористы», «марсиане» и «нечистые». Добрая половина Дома уже помогала им и спасала уцелевшие древние петарды от снега, остальные же просто восторженно глазели, переминаясь с ноги на ногу.       — Детвора! Я такое делал, когда ещё и говорить не умел! Хотя, сколько себя помню, говорил я всегда... Эх, растеряла нынешняя молодёжь свои таланты, растеряла... – голос Шакала заполнил собой каждый сломанный ящик и размокшую петарду и слишком быстро растворился в сугробах и снежинках.       Сфинкс оглянулся в поисках Слепого. Во дворе его не было. Значит, остался в коридоре. Быстрым шагом Сфинкс направился обратно в Дом, но, ступив на дорогу, ведущую ко входу, наткнулся на весь воспитательский состав во главе с перекошенным от злости директором. Быстро кивнув головой в знак приветствия, Сфинкс мгновенно исчез за дверями.       Воспитатель Гомер хотел было что-то сказать ему в след, но открывшаяся панорама заставила его замолчать и состроить максимально удивлённую физиономию. Делегация остановилась возле вмиг опустевшего места преступления – все причастные и непричастные к этому «грязному дельцу», как сквозь зубы назвал его Акула, бросились врассыпную, оставив после себя лишь протоптанный грязный снег и гору подгоревшего мусора.       — Что здесь происходит?! А ну, негодяи, живо все показались – хочу заглянуть в ваши бесстыжие глаза!       Никто не вышел.       На Перекрёстке тихо. По паркету скрипят колёса, и свинцовые гирьки бьются друг о друга.       — Революция... Бунт! Давно пора раскулачить эту конторку – вон какие важные ходят эти ваши воспитатели! Тьфу! – Табаки шумно ехал в Четвёртую (как он, чёрт возьми, успел оказаться в Доме?!), изливая эмоции ссутулившемуся Горбачу. А поскольку эмоций было много, изливал он их долго и громко, нарушая стеклянную тишину опустевшего коридора.       Их догнал Сфинкс.       — Эй, вы не в курсе, куда делся Слепой? Его нет ни на улице, ни в коридоре.       Горбач сконфуженно провёл взглядом по разорванной рубашке. Сфинкс нервно закатил глаза и со вздохом спросил:       — Продублирую вопрос: никто не в курсе, где Слепой?       Глаза Шакала снова загорелись: — О, наш Вожак, небось, снова примкнул к Лесной армии... любит он это дело! Слушает песни свистунов и грызёт зверобой – чем не сказка!       — Мы не видели его, – дипломатично резюмировал Горбач.       Эти двое растворились в коридорных потёмках, а Сфинкс спиной почувствовал чьё-то едва уловимое присутствие.       Резко обернулся и уставился на покачивающегося из стороны в сторону Слепого.       — Ты меня искал? Я польщён, – Бледный скривил губы в блаженной улыбке и засмеялся жутким и почти беззвучным смехом. Он умеет только так.       — Ты где на этот раз пропадал? Опять в Лес сунулся?       Слепой подошёл ближе, практически вплотную, дыхнув на Сфинкса настойками из шишек и еловых веток.       — В этот раз не получилось... – поникшим голосом начал Слепой, мгновенно стерев улыбку с полупрозрачного лица. — Наверное, он обиделся. Я должен извиниться...       — Так, я не знаю наверняка, где и кто тебя успел споить за эти двадцать минут, но я догадываюсь. В любом случае, когда я встречу этого контрабандиста, он поймёт, что совершил ошибку и так делать нельзя. А что касается тебя, алкоголик, то я...       Дверь в Дом звонко распахнулась, и по паркету зашагали воспитатели.       — Кто бы ни натворил такое безобразие, ему не поздоровится! Чтобы сразу же ко мне в кабинет! Я, между прочим, собирался отдыхать, а тут такое! – Акула гремел и бесновался, широко размахивал руками и обращался то к Гомеру, то к Ральфу. В сторону Шерифа и Ящера он не поворачивался.       Сфинкс, быстро бросив взгляд на воспитателей, граблёй схватил свитер плохо соображающего Слепого и как можно незаметнее направился в сторону лестницы.       Путь директора и следующих за ним педагогов он мог предсказать, не подумав ни минуты – сначала они пройдутся по Перекрёстку, выискивая особо несообразительных, затем поднимутся на второй этаж и заглянут в каждую жилую комнату. Этот ритуал они совершали постоянно, если не могли найти виновного на самом месте преступления или в его собственной спальне, только в случае с Логами виновным был не один, а как минимум стая.       Рассчитав время, Сфинкс направился в сторону Четвёртой, но внезапно уловил топот поднимающихся по лестнице ног и неразборчивое бормотание директора.       — Мы попали, – шёпотом констатировал Сфинкс и замешкался: вдоль стен расположены лишь учебные классы и до спальни добежать он не успеет, а демонстрировать и без того расстроенной Акуле невменяемого Слепого – большее из зол. Тихонько подкравшись к кабинету химии с зажатым в протезе рукавом Слепого, Сфинкс слегка приоткрыл дверь и быстро юркнул внутрь.       В кабинете темно и мрачно и пахнет недавно законченными занятиями – хлоркой и чем-то горелым. Сердце бешено стучит, и Сфинкс как можно тише выдыхает и прислушивается к звукам извне: всё те же голоса, те же причитания и те же шаги. Неожиданно изменившие привычный маршрут воспитатели заставили его на мгновение попрощаться с жизнью и поприветствовать Клетку, несмотря на то что в погроме он не участвовал и виноватым не был.       Слепой по стенке сполз на пол и обнял колени, уткнувшись в них лицом.       — Мне дурно, – приглушённо шелестнул он и чуть качнул головой.       Нехорошие слова поползли в голову мерзкими червями. Они сплетались в одну большую гнусную речь и обвивали горло, перекрывая кислород и заставляя часто-часто дышать.       Сфинкс был готов разразиться негодующим монологом (в который раз?) и задушить состайника этими словами – проще говоря, сделать больно и неприятно, так, как поступал Слепой, когда в очередной раз поддавался своему эгоизму и плевал на остальных.       — Дурно, говоришь? Ох, как же это удивительно! И с чего это тебе вдруг стало дурно? Неужели...       Остановившиеся возле самой двери шаги заставили червей уползти обратно в яму возмущения. Сфинкс замер и напряг слух, пытаясь разобрать слова из коридора. Пошевелись он, привлёк бы внимание Акулы гораздо быстрее, и тогда и ему, и Слепому пришлось бы выслушивать тошнотворные нотации, сидя в продавленных креслах в директорском кабинете.       — Предлагаю совершить внезапный набег на их спальни! Они нас и не ожидают увидеть там – сидят, небось, ноги свесили и радуются, что обхитрили старых маразматиков!       — Вы действительно думаете, что они настолько глупы? - впервые в монолог Акулы вклинился Ральф.       На риторический вопрос поспешил ответить Шериф, голос которого услышали, наверное, и сидевшие за сугробами «малолетние преступники»: — А то! Чего от этих сопляков ожидать? Натворили дел да попрятались по норкам – таких только выкуривать надо!       — Выкуривайте своих, а Первую группу трогать не смейте, это самые образцово-показательные ребята! – попытался вступиться Гомер, и если бы не Акула, Дом повидал бы ещё одну жестокую бойню, и на этот раз – между двумя воспитателями.       — Прекратить собачиться! Проверьте лучше кабинеты, а я пойду в спальные комнаты, и в Первую группу в том числе, раз тут такие обстоятельства, – он укоризненно посмотрел на Гомера и растворился в коридорных потёмках.       — Да...ситуация, – красноречиво протянул Шериф в след ускользающему силуэту.       Последние слова до Сфинкса не дошли: подняв Слепого, он, в сотый раз оценив обстановку, поволок вожака к большому химическому шкафу, в котором не было ничего, кроме полупустых колб и старых мятых плакатов.       — Послушай, если мы так и будем стоять здесь, нас просто уничтожат. Никто не поверит, что мы не при чём и просто заглянули сюда повторить домашку.       — И...что ты предлагаешь? – голос блаженный и тихий. Это бесит сильнее всего.       — Быстро. Лезь. В этот. Грёбаный. Шкаф, – сквозь зубы цедит Сфинкс. — Так понятнее?..       Гомер деликатно приоткрыл дверь. Огляделся, сделал пару шагов и включил свет – яркая волна заполонила пространство и обнажила каждую трещинку на стенах и царапину на полу. Скрипнув половицами, Гомер рассеянно покачался на каблуках и, погасив свет под нетерпеливое сопение Шерифа, скрылся из кабинета и запер дверь на ключ.       Молчавший до этого Ящер вдруг подал голос, но скорее из вежливости, чем из любопытства:       — Ну, что там?       — Да видно ж было, что никого! Какому нормальному человеку вообще придёт в голову прятаться в этом вонючем классе! Там же хлоркой несёт! – Шериф продолжал поддерживать светскую беседу и выглядел крайне раздражённым.       Гомер усмехнулся и пролепетал:       — Забавно такое слушать от вас, коллега, ведь запах спирта – это ваш любимый парфюм, разве не так?       Шериф моментально покраснел и раздулся, и Ящер, стоявший рядом с ним, нарочито бодро направился вдоль по коридору, делая вид, что максимально пристально разыскивает хулиганов.       Под недовольный монолог Шерифа и нервное хихиканье Гомера коридорные гости медленно исчезли.       В шкафу слишком тесно даже для шкафа, и для внезапных посиделок с друзьями он явно не предназначен. Скрипящая дверца открылась, и Сфинкс с трудом вылез из старого дубового гроба. Ноги затекли и сильно ныли, отдавая миллионами мелких уколов, и Сфинкс, поморщившись, встряхнул стопами, пытаясь уменьшить боль.       — Если ты спишь, то лучше не просыпайся вообще, – он наклонился к свернувшемуся в три погибели Слепому и попытался поднять его и вытащить из шкафа. Что, в принципе, довольно легко получилось, и Сфинкс не почувствовал ни сопротивления, ни тяжести.       Выгрузив состайника, Сфинкс в несколько больших шагов оказался возле двери и, сделав вид, что не слышал поворот ключа и болтовню преподавателей, деликатно повернул ручку. К большому удивлению, та не поддалась.       Чертыхнувшись, включил свет и вернулся на прежнее место. Сел на расцарапанный кем-то слишком импульсивным стул и ногой начал раскачивать соседний.       — Мне здесь не нравится, – Слепой перебирает пальцами и зарывает их в волосы. — Мне нужно уйти. Срочно.       — Ах, так тебе срочно? Вот прям очень-очень срочно, да? Ну извини, приятель, мы здесь как минимум до завтра, пока не придут преподы и не начнутся занятия, так что отмени все свои «срочно» до лучших времён и наслаждайся таким вот уединением. Вынужденным, между прочим.       — Пытаешься винить меня?       Сфинкс чувствует, что краснеет. Уши поджигает невидимая спичка марки «Как-же-он-меня-сейчас-бесит», и они начинают гореть адским пламенем, распространяя огонь по всему лицу.       — Я никого винить не пытаюсь. Я лучше прямо скажу, что если бы ты не выпил или выкурил какую-то дрянь, нас бы здесь не было. Лично я, – от переизбытка эмоций Сфинкс вскочил с многострадального стула и вплотную приблизился к Слепому. — Лично я бы сейчас был в спальне, читал что-нибудь и радовался жизни. Но вместо этого я стою сейчас напротив тебя в запертом на ключ классе и трачу свои нервы на объяснение таких элементарных вещей!       Слепой вздыхает:       — Мог бы тогда оставить меня.       — Не смей мной манипулировать! – кричит Сфинкс и тут же осекается. Чувствует, что начинает гореть всем телом. — Единственное, что меня радует во всей этой абсурдной ситуации – то, что теперь ты, наконец, поймёшь, каково это, когда тебя запирают, – заканчивает он и снова садится. Стул приветствует его мерзким скрежетом и шатающейся спинкой.       Пальцы выпутываться из волос и плавно переходят на плечи – Слепой обнимает себя, покачиваясь, и поворачивает голову в сторону Сфинкса. Какое-то время они молчат.       — Тебе так недоставало моей персоны в том тесном кабинете? Остальных было мало? – он спрашивает холодно и ровно, спрятав все эмоции куда подальше и старается держаться в своём стиле – отстранённо-пофигистическом, таком, каким его знают все.       Тело Сфинкса превращается в горящий факел.

***

      Коридорную тишину разрезают металлические колёса знаменитого Мустанга. Он гремит и поскрипывает, и в такт ему звучит бодрый монолог Шакала. В его речь скромно вклинивается едва слышный голос Горбача и тут же исчезает, утонув в потоке слов и эмоций состайника.       — Понимаешь, Горбач, они, эти призраки, прячутся о-очень искусно, и тут главное – поймать его фонарём, чтоб он ослеп и растерялся, а пока он слепнет и теряется, ты его – хвать! И всё, призрак у тебя в кармане, как говорится.       Табаки оставлял после себя монеты. Клал он их осторожно и медленно, стараясь не нашуметь, и получался тоненький бронзовый ряд – от Четвёртой до Мустанга. Монетная полоска росла и увеличивалась.       — А если призрак сам по себе того... слепой? Как наш, например. Ему фонарь ни по чём.       — Горбач, не бывает слепых призраков, не бывает! Это мы слепые и их не видим, а они видят всё, – Табаки обвёл рукой чёрный коридор. — Всё видят, гады.       Достав из сумки большую гравированную монету, Шакал повертел её в руках сунул в карман. Вместо неё вытащил монету поменьше и поскромнее и, нагнувшись, положил на пол.       — Вот, – прошептал он. – Теперь, если что, нас найдут. Гляди, сколько монеток!       Горбач неопределённо хмыкнул и направил свет фонаря на денежную дорожку.       — И призраки не сопрут, что самое главное. Не нужны им деньги, им души подавай, помоложе да поневиннее, – Табаки обогнал Горбача и теперь ехал впереди, освещённый холодным бледным прожектором.

***

      — Ты никогда, – Сфинкс махнул граблёй возле бледного лица Слепого, который, кажется, стал совсем прозрачным. — Никогда никого не слушаешь и даже тогда исчез непонятно куда, пока мы все сидели и ждали неизвестности. Где ты был?!       Голос переходит на крик и тут же затихает.       — Где ты был тогда? – шепчет, не отрывая взгляда от Слепого.       — Если бы я хотел это обсудить, я бы давно уже рассказал. Как понимаешь, обсуждать я это не хочу.       Слепой не видит побагровевшее лицо Сфинкса, но слышит нервный скрежет зубов и тихие проклятия, разъедающие пол, стены и вообще всё гораздо сильнее, чем любой химический раствор.       В коридоре звуки рождаются быстро и неожиданно, заставляя их обоих замереть и прислушаться.       Там, в темноте, кто-то едет и кто-то идёт, разговаривая и убивая тишину. Голоса знакомые до одури и ошибиться здесь просто невозможно.       — Ну неужели, – коротко бросает Сфинкс и моментально оказывается возле злополучной двери и, всмотревшись в замочную скважину шепчет:       — Эй, Горбач! Шакал! Мы здесь!       Наверное, шепчет он слишком громко, потому как Горбач, вздрогнув от неожиданности, роняет фонарь, а Табаки вертит мохнатой головой из стороны в сторону, позвенивая скрепками и бусами из ягодных косточек.       Подобрав фонарь, Горбач устрашающе спрашивает: «Кто здесь?!» и светит по всем углам, пытаясь поймать невидимого бандита.       Шакал, загоревшись от возбуждения, подсказывает:       — Да это же тот самый призрак, Горбач, товарищ! Лови, лови его скорей!       Сфинкс вплотную вжимается в дверь и теперь уже не шепчет, а цедит сквозь зубы:       — Это я, Сфинкс, придурки! Нас со Слепым заперли в кабинете химии, около которого вы сейчас стоите и дурака валяете, неужели так сложно понять?!       — Ой! – теперь от неожиданности из рук всё валится у Шакала – маленький компас, перочинный нож и куча древних монет.       К двери подходит Горбач и, нагнувшись, светит прямо в замочную скважину, заставляя Сфинкса с шипением попросить убрать «эту херню от его глаз, иначе он сломает кому-нибудь шею».       Покорно выполнив просьбу состайника и спрятав фонарь куда подальше, Горбач коротко спрашивает:       — Как это – вас закрыли?       На что незамедлительно получает не менее лаконичное пояснение:       — На ключ, блядь, нас закрыли на ключ!       Густо покраснев и качнув головой в знак понимания, Горбач освобождает место возле двери Шакалу и, встав чуть позади, поясняет:       — Просто все думают, куда вы делись... А мы с Шакалом последние видели тебя – вот нас и отправили на поиски. Мы и нож взяли, – Табаки быстро вытащил нож из сумки, несколько раз демонстративно сложив и разложив его. — Ну, на всякий случай. Мало ли, что с вами...       — Это, конечно, очень мило и трогательно, но, может, вы поможете нам как-нибудь отсюда слинять, раз уж вы теперь наши местные спасатели?       Горбач посмотрел на Табаки. Табаки смотрел в никуда и задумчиво чесал подбородок.       — Да-а... – протянул он и принялся чесать затылок. — Ситуация не из лёгких, но даже из неё можно найти выход. Через окно! Да, точно, через окно!       Глаза Шакала заблестели и он, щёлкнув пальцами в знак придуманного гениального плана, вновь прижался к двери:       — Сфинкс, товарищ, поверь мне: снег – он как мягкая вата, вы даже ничего не почувствуете!       За дверью – молчание. Значит, лучше не продолжать, но Шакал продолжает, ещё живее описывая Сфинксу свою грандиозную идею, пока Горбач жестами просит его прекратить и не доводить до греха. «Прости, не могу остановиться», – так же жестами объясняет Шакал и теперь уже вслух доказывает Сфинксу, что «умереть от падения со второго этажа очень сложно, а вот покалечиться – да, но куда приятнее ходить с перекошенный набок шеей, чем всю ночь провести в этом гадком помещении».       — Ну, как-то так, – выдыхая, заканчивает Табаки и, выдержав паузу, любопытствует:       — Скажи, дорогуша, а чего это ты там притих?       Примкнув к замочной скважине, пытается, щурясь, разглядеть внезапно исчезнувшего собеседника, но, никого не увидев, говорит короткое «Не понял» и отстраняется.       Горбач переминается с ноги на ногу и, деликатно прокашлявшись в ладонь, высказывает жуткое предположение:       — Может, они уже того... прыгнули?       Шакал в ужасе охает, прикрывает рот ладонью и опять лезет к скважине.

***

      На стене колышется ободранный плакат с уравнениями реакций. Уголок его разодран и будто бы изжёван чьими-то мелкими зубами. Свет снова выключен, и темнота обволакивает шкафы и парты.       По полу гуляют бумажки и фантики, шуршат и шелестят, и в целом, всё – стены, шкафы и пол – пришло в движение после распахнутого настежь окна.       За дверью слышится копошение, звучат встревоженные голоса, и кто-то нервно дёргает за ручку.       Ветер дует густой волной, разбрасывает по кабинету снежинки и рассыпает звёзды.       Они сидят на подоконнике, один – забравшись целиком, а второй – свесив ноги и мотая ими из стороны в сторону.       Всё, как было этажом выше, на чердаке, только окно большое и видно весь двор, застланный белым ледяным покрывалом.       Всё, как было этажом выше, только сердце вместо обид горячится восторгом, совсем уж детским, и бьётся часто-часто и, кажется, если бы не гул ветра, разгоняющий снежинки по небу, его бы услышали все.       Небо, кстати, волшебное. Звезда выступает одна за одной – небосвод просыпается, открывая миллионы маленьких глазок, и светит ими, обжигая глаза и душу.       Сфинкс сидит с высоко поднятой головой, слегка щурясь от ветра и прилипающих к лицу снежинок, и дышит глубоко-глубоко, будто бы стараясь вместить в свои лёгкие весь зимний ночной воздух, ни оставив на улице ни капли кислорода.       — Надо же... настоящий звездопад. Интересно, сколько он ещё продлится? Я вчера такого не видел, хотя, может, не замечал просто, – он говорит тихо и приглушённо, будто боясь спугнуть волшебство и, чуть помолчав, мечтательно тянет: — Звездопад...       Тела Слепого касается ветер, оставляет после себя рой мурашек и переходит в волосы – ворошит и треплет. Слепой слегка подрагивает и обнимает себя за плечи, и так же, как Сфинкс, полной грудью вдыхает ледяной воздух и замирает, будто бы застыв. Голова поднята кверху, к горящему небу, и он весь – будто бы мраморная статуя, а глаза у него – покрытая облаками луна, такие же бледные и большие.       Сфинкс поворачивается в его сторону и пристально вглядывается в тонкий профиль. В голову лезет очевиднейшая мысль о том, что глаза Слепого – на его пальцах, но руками неба не получится коснуться, а вот нутром – очень даже, и когда зрение прячется в одних лишь ощущениях, тогда и звёзды, и сдувающие с крыши снежинки превращаются во что-то большее и трепещущее, и простым зрячим этого понять не дано.       Сфинкс сидит и размышляет об этом, позабыв о волшебном виде на ночную зиму, а левая рука Слепого – пять его левых глаз – медленно и плавно касается одного протеза и замирает в напряжении.       Лёгкое шевеление выпутывает Сфинкса из потока мыслей и возвращает на холодный подоконник, туда, где сидит его состайник, Слепой, Бледный, вожак Четвёртой и Хозяин Дома – словом, тот, о ком знают все и кого не знает никто, и Сфинкс, тряхнув головой, наконец решается глянуть на переплетённые с протезом пальцы, белые, сливающиеся с дворовым снегом.       Хочется что-то сказать и что-то спросить, но слова бледнеют и испаряются, не давая шансов выразить эмоции и раскрыться.       Слепой, будто прочитав мысли, широко улыбается и шепчет, всё ещё уставившись на небо:       — Знаешь, никогда не любил трогать тебя за протезы, но сегодня почему-то хочется.       Выпрямившись и сев поудобнее, но так, чтобы не выпутаться из пальцев Слепого, Сфинкс так же тихо спрашивает:       — Не любил... почему?       Слепой улыбается ещё шире и, мотнув головой, говорит:       — В них нет жизни. Не хотелось трогать неживую часть тебя.       Сфинкс неопределённо хмыкает и пожимает плечами:       — Почему тогда сейчас трогаешь?       — Говорю же: сегодня хочется почему-то, – Слепой поворачивает голову в сторону Сфинкса и удивлённо вскидывает бровь. — К чему столько вопросов?

***

      Гора потемневших монеток валяется на полу под дверью, и больше – ничего и никого.       Связку ключей из потаённого места выуживает Стервятник, дрожащими руками пытается её удержать и не свалиться со своего насеста. Возле стремянки сидит Шакал, нервно грызёт ворот безрукавки и часто-часто дышит. В дверях их ждёт Лорд, покручивая кольцо на большом пальце.       — Папе Птице нужна помощь? – из глубины спальни шелестит чей-то сонный голос, но, получив вежливый отказ Вожака, снова замолкает.       — Наконец-то, – выдыхает Стервятник, вытащив огромный букет из местами проржавевших ключей и, спустившись, выходит из Третьей, пропуская Табаки и Лорда вперёд.       Они спешат, очень спешат, трость Стервятника – его третья нога – звучно ударяет об пол, ключи гремят и постукивают друг о друга, а Шакал, держась рядом, говорит редко и тихо, будто стараясь не встревать в тревожную атмосферу, тугим кнутом пронизывающую весь коридор.       — Небось, Горбач уже вытаскивает их заледенелые тела из сугробов... а сугробы сейчас большие, и снег глубокий – долго вытаскивает, небось...       — Хватит нагнетать, Табаки, – устало просит Лорд.       А Горбач тем временем спешит по занесённой дороге к окнам кабинетов. Останавливается, щурясь, и рыскает глазами по снегу – ищет «заледенелые тела» или хотя бы следы. Не найдя ничего, кроме гладкого снега, поднимает голову к окнам и в ужасе замирает.       — Что ж это они, проветрить решили, что ли? Или... на самом деле прыгнули? – дыхание превращается в густой пар и мгновенно растворяется.       Собственные мысли заставляют Горбача идти вперёд, в рыхлые сугробы, попутно всматриваясь в распахнутое окно и кричать, как ему кажется, очень громко:       — Эй! Вы там где? В снегу или в классе? Эй!       Те, кто в классе, а не в снегу, плавно перетекли на пол, вжимаясь боками в стену и переплетая ноги.       Слепой тянется медленно, будто нарочно затормозив движения, и так же медленно касается нижней губы Сфинкса – невесомо, едва ощутимо, но тело пробивает током, а воздух совсем исчезает, превращая лёгкие в два больших вакуума. Он отстраняется и улыбается уголками рта, пристраивается ещё ближе и вновь приближается к лицу. Разбитая нижняя губа саднит и ноет, лишь добавляя желания целовать ещё и ещё, и Слепой повинуется этому желанию, касаясь губами щёк, глаз и подбородка.       Лицо горит адским пламенем, и глаза будто стекленеют – моргать нельзя, чтобы ни в коем случае не упустить что-то важное, чтобы как можно сильнее впечатать в себя его образ, казалось, изученный миллион раз до этого, но сегодня, именно сейчас, Сфинкс смотрит на Слепого и будто видит впервые, поражается, не может насмотреться.       Он целует быстро и рвано, касаясь губами каждую клеточку кожи, и Сфинкс отвечает, пытается поспевать за прохладными губами Слепого и чувствует его руки на своей шее – это похоже на объятие, очень своеобразное объятие, и длинные пальцы сцепляются в замок, а ключа – нет, но он и не нужен, ведь Сфинкс готов просидеть так до конца своих дней, до конца этой ночи и всех оставшихся ночей вместе взятых.       Снизу, с улицы, слышится паникующий голос Горбача, но среагировать на него сейчас – значит оторваться друг от друга и уничтожить внезапную сказку, поэтому Сфинкс, не двигаясь с места, мысленно просит прощения у встревоженного состайника и продолжает получать – и дарить – самые нежные прикосновения в его жизни.

***

      В коридоре снова рождается шум, разветвляясь на голоса и шаги. Дверная ручка поворачивается, и кабинет химии обнажается перед остальной частью Дома.       Первым в класс врывается Табаки – с глазами перепуганными и круглыми, а следом, съежившись от холода, въезжает Лорд. Стервятник опирается о косяк и скромно вертит в руках связку ключей.       — Вы! Вы все! Где вас псы гоняли?! Чего попрятались и не отвечали?! – Шакал вплотную подъехал к сидящим возле стены Сфинксу и Слепому и, тяжело дыша, продолжил: — Я чуть не умер! Пришлось всех на уши поднять – вон, посмотрите, – он жестом указал на стоящих позади. — Люди, может быть, спали, а может, даже ели, а теперь что? Им пришлось отложить свой ужин и тащиться сюда, чтобы лицезреть это?! Сидите тут, видите ли, отдыхаете у стеночки, а я?       Лорд подъехал ближе и чуть потрепал Шакала по плечу. Потом, присмотревшись, заметил порванную в разных местах одежду и расплылся в улыбке:       — Табаки, дорогой, ну не драматизируй ты так! Просто иногда людям хочется побыть в одиночестве, а где тут его найдёшь, одиночество это? Вот и приходится запираться в классе, да и сюда рано или поздно доберутся, – он скосил глаза на Шакала. – Особенно неравнодушные. Кстати, как вы тут в такой холодине сидите?       — То есть за их состояние ты волнуешься, а чтобы мне посочувствовать – держи фигу с маслом?!       Лорд усмехнулся, изо всех сил стараясь не рассмеяться Шакалу прямо в лицо. Он бы явно этого не пережил, а прощаться с Табаки Лорд был не готов.       Сфинкс молчал и делал вид, что вот-вот задремлет. Слепой молчал и улыбался. Улыбка Слепого – само по себе явление редкое и необычное, и в любой другой день она бы всех смутила, но эта ночь и так перевернула всё вверх тормашками, и на хорошее настроение Бледного никто особо не среагировал.       За спиной Стервятника возникла промокшая фигура Горбача. Если Нанетту сунуть в таз с водой и изрядно там извозить, получится что-то похожее, но даже мокрая ворона выглядела бы куда солиднее и презентабельнее покрытого снегом Горбача.       Стоя на месте он, насупившись, с недоумевающим вопросом обратился то ли к Стервятнику, то ли к самому себе:       — Ну и какого хрена?       Из кабинета все выходят и выезжают молча, уставившись в пол и сделав очень задумчивые лица.       Сфинкс, всё ещё не до конца поняв ситуацию, идёт медленно, краем глаза посматривая на улыбающегося Слепого, и сам непроизвольно улыбается, краснеет и слегка прибавляет шаг. Что это – помешательство или помутнение из-за такой сказочной ночи – сказать сложно, да и лучше об этом не думать.       Колеса Мустанга прекращают скрипеть, и Шакал, остановившись посреди коридора, разводит руками:       — Нет, ну это же свинство! Самое натуральное свинство!       Сфинкс тоже остановился и повернулся в сторону Табаки:       — Скажи, Шакал, а как ты смог попасть в коридор, если вместе со всеми был во дворе? Я не видел, чтобы ты ехал обратно.       Шакал запнулся и громко сглотнул:       — Я, между прочим, человек неординарный и непредсказуемый, и вообще, с такими вот вопросами в приличном обществе вам бы только людей в краску вгонять. С дороги! – он резко сорвался с места и рванул в сторону спальни.       Приостановился и, обернувшись к Сфинксу, сказал:       — Нужно уметь мыслить чуточку шире, товарищ, тогда и вопросов таких глупых не будет.       Сказал и уехал.       Все проводили его молчанием, и только Лорд, хохотнув, добавил:       — Ради таких мыслей ни одной ширины не хватит. Куда уж нам, дуракам.       Сфинкс долго всматривается в сторону исчезающего Мустанга и глубоко вздыхает.       Рядом пристраивается Стервятник и, уставившись в пол, тихо шепчет:       — Надо сделать ещё парочку дубликатов... Так, на всякий случай. И вам раздать, – он кивает сам себе и бесшумно исчезает в дверях Третьей.       Горбач плетётся позади всех, и Лорд, деликатно замедлившись, дожидается его с понимающим молчанием.       Сапоги Горбача хлюпают и скользят по полу, сам он дрожит и выглядит теперь, скорее, не как промокшая ворона, а как побитая собака.       — Безобразие, – тихо шепчет он и дует на пальцы.       Сфинкса обгоняет Слепой и, нарочно задев плечом, скрывается в спальне. Сфинкс входит следом и очень жалеет, что Стервятник так быстро нашёл дубликат.       Слепой выруливает в ванную и очень благодарит упавшие звёзды за исполнение одной грандиозной мечты.

***

      Инструкция по выживанию несчастного в тёмном жутком кабинете:       1. Оцените обстановку: дёрните за ручку пару-тройку раз – возможно, дверь просто заело, и вы выйдите из класса гораздо раньше, чем ваши высушенные кости найдут преподаватели.       2. Если вы оценили обстановку и дёрнули за ручку больше пары-тройки раз, но дверь всё равно не открылась – самое время паниковать. Кажется, вы действительно заперты в тёмном жутком кабинете!       3. Когда все слёзы высохли и глаза снова что-то видят (если вы не Слепой, конечно, а если уж Слепой, то пропустите этот пункт), поищите в шкафах пробирки и микстуры и прочитайте надписи на них – вполне возможно, что та странноватая на вид жижа поможет вам не умереть от обезвоживания. Однако возможно и то, что вы просто отправитесь. Или даже умрёте от отравления.       4. Когда вы захотите не только пить, но и есть, а дверь всё ещё заперта, НАЧИНАЙТЕ БИТЬ ТРЕВОГУ! Вполне вероятно, что местные сомнамбулы услышат ваши истошные крики и отправятся в сторону звуков. Хорошо это или плохо – решайте сами.       5. Если вы – человек дружелюбный и компанейский, то за вами рано или поздно придут друзья. Если же нет... В любом случае, кто-нибудь да всё равно зайдет.       6. Обязательно сохраните у себя эту памятку и всегда носите с собой, чтобы, попав в подобную ситуацию, быть во всеоружии и выйти из тёмного жуткого кабинета победителем, а когда выйдите, не забудьте добрым словом вспомнить автора данной статьи – он всё пережил на своей дряхлой шкуре и был очевидцем ещё более страшных событий. Наилучшим вариантом вспоминания добрым словом будет преподношение автору нескольких редких вещиц и большого куска торта. И бутерброда.       «Блюм» №18. «РЕЦЕПТЫ ОТ ШАКАЛА».
Примечания:
Отношение автора к критике
Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.