В моей душе лежит сокровище,
И ключ поручен только мне!
Ты право, пьяное чудовище!
Я знаю: истина в вине.
— Отрывок за авторством некоего Блока, чьи стихи, предположительно, нравятся Великому Магистру Лонли-Локли.
Был поздний вечер, когда я проснулся. Во рту было так, словно кошки нагадили, а голова гудела. И самое замечательное, что я абсолютно не помнил, что делал вчера вечером. Можно было бы предположить, что я уснул на Темной Стороне, или что Джуффин выполнил-таки свою угрозу и оторвал мне голову, а потом приделал обратно, или ещё тысячу невероятных сценариев, которые вполне могли произойти со мной. Но естественный вывод, который так и напрашивался, если верить остальным ощущениям — я напился. И, если честно, именно он мне представлялся самым невозможным. Напиваться мне было, мягко говоря, не свойственно. Тем более без причины. Честно, вообще не помню, чтобы что-то подобное со мной случалось в Ехо. Тут и без этого есть чем заняться. Поэтому я решил, что без чашки кофе, сигареты и протрезвляющего заклятия не обойтись. Голова болеть перестала, самочувствие улучшилось, память не вернулась, мысленные галочки поставлены напротив каждого пункта. Уже когда я сидел в бассейне, на меня снизошло озарение: можно послать зов Шурфу. Во-первых, если чего-то не знаешь — это безотказный вариант узнать это что-то. По крайней мере для меня. Во-вторых, я вспомнил как намеревался вытащить Великого Магистра из лап его грозных подчинённых. «Шурф, ты сильно занят?» «Да», — последовал лаконичный ответ. И через паузу: «Но мы можем встретиться через час, я к этому времени закончу». «Хорошо». Это время надо было чем-то занять, и я начал одеваться, намереваясь активировать процесс мозговой деятельности путём стаптывания подошв сапог о мостовые.***
Прошлый вечер. — Идём, Шурф. Хватит сидеть за этими грешными табличками, прогуляемся по Ехо. — Я вовсе не против, — пожал плечами Шурф. — Ты хочешь куда-то конкретно? — Мне Нумминорих одно место показал. Камру там варят отвратительно, но её ты и в Ордене можешь попить, из еды там отменно готовят мясо и варят птицу в соусе из нелоохи чего, остальное не пробовал. Но я точно знаю, что там замечательный вид на Хурон и прекрасная выпивка. Конечно не как в ваших погребах, зато не надо препираться с Кимой, достаточно заплатить и тебе её принесут. Я проверял. Пока я трепался, Шурф извлек откуда-то запасное лоохи и изменил внешность. Мне оставалось только последовать его примеру. И уже через минуту мы сидели в трактире за столиком на открытой веранде. Её деревянный пол был укрыт плющом, а с краю росло неизвестное мне дерево. Закатное солнце клонилось за горизонт, отражаясь в водах Хурона, лёгкий речной ветер дул в лицо, и если бы я уже не был влюблён в этот город, я бы влюбился в него снова. — Как замечательно, Шурф! Эх, был бы я поэтом, написал бы стихи об этой красоте. — Знаешь, Йохалла Долгнар, живший в эпоху первых вурдалаков Клакков, считал неправильным и невозможным обличать красоту природы в слова. Он считал, что нет ничего выше природы и понять всю её глубину человеку не дано. Более того, почитал, что писать стихи о природе — значит оскорблять её. — Какой интересный дядя. О чём же писать, если не о красоте природы! — А вот Близнорк Холлу считал ровно наоборот. Его точка зрения совпадала с твоей. — Невозмутимо продолжил мой друг. — И всякий раз, когда они встречались, сэр Холлу считал своим долгом прочитать стих о природе, а сэр Долгнар прочитать отповедь по этому поводу. Порой доходило до безобразных драк, иногда даже при дворе. — Эх, вот романтичное время! Может и нашему величеству найти парочку поэтов с разными взглядами на искусство? — предложил я. — Будет держать их у себя в замке, они иногда будут ссориться и устраивать бои без правил. Или догонялки, как Том и Джерри. — А когда устанут драться и бегать, будут устраивать поэтические вечера, — улыбнулся Лонли-Локли, открывая бутылку вина, которую нам только что принесли. — Вот и тост родился. За Его Величество Гурига и его душевное здоровье, — сказал я и сделал глоток фиолетового напитка.***
— Ооооох, вот я и вспомнил о том, как я пил, — простонал я, идя в квартале от Мохнатого Дома. — А дальше... Что дальше? Право слово, говорил же мне Джуффин не тащить в рот всякую дрянь. Дальше в моей памяти был тупик, и я решил не зацикливаться. В конце концов, со мной был Шурф, и от непростительных глупостей он меня уберег бы. Мои ноги свернули на набережную, и — видимо речной воздух послужил рычагом — на меня свалилась новая порция интересных воспоминаний. Но процесс их обрабатывания был прерван. «Макс, я смог освободиться немного раньше, так что жду тебя на крыше». — Я уже здесь, — сказал я, пройдя Тёмным Путём. Сэр Шурф сидел на подушках, и его лицо имело необычайно мечтательно выражение. Я плюхнулся рядом и поспешил поинтересоваться что это с ним. — Знаешь, некоторые стихи, которые ты вчера читал, меня очень поразили. Поэтому я хотел бы спросить, есть ли ещё стихи у этих авторов. Может быть, ты можешь достать какие-то сборники, если таковые имеются. — Дружище, для тебя всё что угодно, — растерянно сказал я. — Но... я читал стихи? — Не помнишь? – удивлённо произнес он. — Не помню, – обречённо признался я.***
— Ох, Шурф, кажется я слегка в стельку, — сказал я заплетающимся языком. — Думаю хватит, ик. — Я, признаться, удивлен, — Шурф милостиво не стал переспрашивать о стельке. — Думаю, тебе самому не стоит ходить Тёмным Путём. Я проведу тебя в Мохнатый дом. — Нет, нет, нет, — запричитал я дурным голосом. — Мы пойдём гулять! — Весомо, как мне показалось, произнес я. Спасибо, что не хлопнул по столу. — Не настолько я пьян, чтобы баиньки. А то потом ты снова закопаешься в свои грешные таблички, драть их веслом через три колодца! Идём! — и я сорвался с места. — Как знаешь, Макс.***
— Стоп! И ты так легко согласился? — поражённо спросил я. — Ничего страшного не происходило. А ты был столь решительно настроен. Мне было интересно. — Готов поклясться, что в уголках его губ гуляла слабая ухмылка. — Иногда стоит позволить себе немного повеселиться. — Почему мне кажется, что твою отговорку стоит перевести как «чем бы дитя не тешилось, лишь бы в другой мир не сбежало»?***
— Пойдём в Трехрогую луну, — я махнул рукой в сторону здания, что находилось в паре кварталов от нас. Может я и преувеличил, когда сказал, что в стельку пьян, ибо шагал я самостоятельно и даже весьма твердо. — Сейчас там много посетителей. Если ты хочешь дебютировать, то самое время, — пошутил Шурф. — Хочу! — уверенно заявил я. — А там можно читать чужие стихи? — Ты серьезно? — Великий Магистр поднял свои фальшивые брови. — Что ж, если ты предварительно скажешь автора, то да, конечно можно. Как ты понимаешь, воровство чужого творчества не приветствуется. Если на таком ловят, то как минимум вход в Трехрогую Луну тебе будет закрыт. А людям с серьезными амбициями на литературном поприще придется столкнуться и с осуждением коллег, если история получила огласку. Хотя в твоём случае никто и не узнает, кто истинный автор. — Нет, печально, когда общество не знает своих творцов! Я не собираюсь ничего присваивать, — с горячностью заявил я. — Я понимаю это, Макс, — серьезно кивнул он. В Трехрогой луне действительно было довольно людно. Все пришли послушать мэтров поэзии. В такой день дебютируют здесь либо очень талантливые, либо очень наглые. К первой категории я себя приписать не мог, ко второй не хотел, так что мысленно окрестил себя «гласом иномирных гениев». На сцене никто не выступал, так что я сразу от двери бодрым шагом направился в центр помоста. В зале сделалось тише. Но шепотки всё же ходили туда-сюда. Всё-таки я был «ноунеймом». — Кг-кг, - прочистил я своё пьяное горло. — Стихи моего доброго знакомого, Владимира. Название: «Приключение, бывшее с Владимиром Маяковским летом на даче», — бойко оттарабанил я, словно третьеклашка, выступающая на первом сентября. После того как я буквально проорал строчку «Дармоед! занежен в облака ты», в зале установилась гробовая тишина. И так и стояла до конца выступления и после ещё секунд 10. Потом я очнулся и понял, что дальше собственно и не помню, а посему можно спуститься. Раздались робкие аплодисменты. Сэр Шурф с задумчивым видом стоял в углу. — Ну и какой из меня на твой взгляд чтец? И самое главное как тебе стихи? Одобряешь мои литературные вкусы? Грешные Магистры, кто бы мог подумать, что я до сих пор помню этот стих. Вот они — суровые школьные годы. — Не уверен, что я правильно могу оценить его литературную ценность. Некоторые моменты вызывают у меня очевидные вопросы. Подозреваю, что культурный контекст слишком сильно отражен в данном произведении. Возможно, ты сможешь помочь мне прояснить истинный смысл работы, когда будешь в более трезвом состоянии. А пока пойдём сядем. После выходила пара человек. Мне их стихи понравились, а Шурф, впрочем, отозвался о них как о весьма посредственных. — Ох, друг! — страдальчески произнес я. — Поэзия Угуланда останется для меня тайной за семью печатями. Ну, почему тебе не понравилось это стихотворение? По-моему, оно было очень милым. — Милым, а также посредственным и банальным, — категорично отозвался мой друг. И все тут, точка. Кажется, он не питал надежды, что я понял бы хоть что-то из его аргументации, если бы он пустился объяснять развитие поэзии этого мира и, как следствие, что можно считать оригинальным, а что нет. — Ты говорил, что в юности писал сам, — через некоторое время произнес Шурф, после того как я заказал себе ещё пойла под неодобрительным взглядом друга. — Ага, — я отхлебнул из появившегося передо мной бокала. — И не смотри так. Мне нужна храбрость, я все ещё слишком трезв, чтобы не понять, что мой предыдущий перформанс не произвел фурор. Можешь считать, что я стесняюсь, — ни черта уже я не стеснялся, но алкоголь штука коварная. — Я сейчас выпью, возьму и пойду читать ещё. — Из своего? — Свои я не помню. Хотя... Было одно у меня. Я тогда расстался с девушкой и ходил в депрессии. Помнил я, дай Магистры, половину, но мой пьяный мозг решил, что удовлетворить просьбу Шурфа — пусть и не прозвучавшую прямо — просто обязан. С чего я решил, что это его порадует, я не знаю. Но я летящей походкой, чуть не сбив по дороге какую-то женщину, прошествовал обратно к сцене. И я начал громко, как мне казалось с выражением: «На пустынной равнине Лишь тишина вторит сердцу твоему...»***
— Шуууууурф! — страдальчески протянул я. — Зачем?! Зачем?! Почему ты позволил мне? Как теперь-то в глаза тебе смотреть, а? — в самом деле я считал и до сих пор считаю это своим позором. Одно дело говорить другу, что твои стихи плохи, а совсем другое, чтобы друг услышал твои плохие стихи. — Не расстраивайся так, Макс, — утешил меня Шурф. — Могу сказать, что они были довольно милыми. — Ты издеваешься, да? — внутри я готов был рыдать. Могу поклясться, что он хотел улыбнуться и не сделал этого, только чтобы подразнить меня. — Позор на мою голову, какое счастье, что я был не я, и никто не узнает, что это был я, — в который раз за эту грешную жизнь я мысленно поблагодарил того, кто так находчиво придумал технику изменения внешности. Житья спокойного иначе бы было не видать. — Просто один, один-единственный вопрос: как нас после этого не выгнали? — Не преувеличивай, — даже как-то строго произнёс Шурф. — Публика там ко всему привычная, особенно к плохим стихам, — он замолчал, и я уже про себя ещё раз расстроился, ведь в этот раз Шурф даже не пытался смягчить удар по моему самолюбию. Но следующие его слова свели на нет мои попытки в самобичевание: — Нас выгнали после того, как ты стал нарушать общественное спокойствие. Как раз перед этим ты успел прочесть стихи некоего Блока. И признаюсь, именно их я хотел бы обсудить с тобой больше всего. Все таки сэр Шурф Лонли-Локли остаётся сэром Шурфом Лонли-Локли. Я не знал, что меня веселило больше — то, как он изысканно назвал меня дебоширом или то, что даже такое событие — ведь не часто я напиваюсь и буяню! — его интересует лишь из-за тесной связи со стихами «некоего Блока». — Дружище, — сдавленно сказал я, подавившись своей смешинкой, — если ты поделишься тем, что это был за стих, я с удовольствием обсужу его с тобой, вспомню что-нибудь из биографии поэта, а потом достану любые сборники, какие ты только пожелаешь. Но, Грешные Магистры! — Я наконец разразился смехом. — Нас выгнали, ты представляешь? — Я откровенно хохотал, чуть ли не до слез. — Да, конечно ты представляешь. А вот я — нет! Так что я требую продолжения банкета... то есть истории. За что? Я с кем-то подрался? — Именно, Макс, — с явным неодобрением на лице сказал Шурф. От этого заявления я выпал в прострацию. — Серьезно? Это вообще как? — Ты пошел абсолютно в другую сторону от нашего стола, очевидно намереваясь заказать ещё выпивки. В это же время один молодой человек отпустил весьма грубое высказывание в адрес... скажем так, твоего литературного вкуса. И видимо, ты оскорбился за всех поэтов своего мира. Ты прокричал, цитирую: «За себя и за Сашку». А потом плеснул ему в лицо тем, что было в его стакане. Он уже схватил тебя за лоохи, когда вмешался я, а после и хозяин, попросив нас покинуть его заведение. — Все это Шурф говорил с совершенно непроницаемым лицом, а я сидел в полном шоке. — К сожалению, я абсолютно оказался не готов к тому, что ты можешь сделать что-то подобное, поэтому не среагировал вовремя, чтобы предотвратить конфликт полностью. Мы помолчали. К такому повороту истории я оказался совершенно не готов, так что мне оставалось сидеть с круглыми глазами и зарекаться пить всякие фиолетовые пойла. А потом Шурф наклонил голову в сторону и посмотрел на меня с ехидством в глазах. — Самый страшный колдун этого города обливает водой своих обидчиков. Тебе не кажется это нелепым, Макс? Это меня добило. Я снова захохотал и упал спиной на подушки. — Ну не проклинать же мне его было. Пусть мне теперь и действительно чрезвычайно обидно за всех поэтов моего мира. Может о вкусах и не спорят, но он дурак. — Я с удовольствием потянулся, устраиваясь удобнее. — Ладно, я все понял о вчерашней эпопее. Давай уж, что там ты хотел выяснить? Начнем с Блока?