(Не)Спаси меня.

      Такой популярностью Натаниэль не мог похвастаться с самого третьего класса, когда на свой день рождения Куртцберг принес шоколадные батончики вместо набивших оскомину конфет. Художник сконфуженно смял одеяло в руках, когда Маринетт положила крупные апельсины на тумбу, а Алья сняла с шеи шарф. Больничная палата, обычно холодно-белая и унылая, словно преобразилась, стоило двум прекрасным созданиям переступить ее порог. — Не помешали? — Поинтересовалась Алья. — Нет? Точнее, нет, что вы! — Художник всплеснул руками. Была бы у него полноправная возможность ходить, он бы принес одноклассницам стулья. — Я вас ждал.       Что-то в глубине души Маринетт кольнуло. Значит Натаниэль знал, что вместе с Дюпэн-Чэн придет еще одна одноклассница? Если да, то почему художник умолчал об этой компании. Швея нахмурилась. Сезер ей не сделала ничего плохого, но общение с Лилой все же наложило некий отпечаток. Невольно Маринетт пыталась выцепить хоть какой-нибудь момент неискренности, чтобы навесить на шею Сезер определенный ярлык и начать недолюбливать ту с чистой совестью. — Ты будешь садиться? — Поинтересовалась Сезер так просто, словно она была для Дюпэн-Чэн кем-то большей, чем просто знакомой.       Маринетт смутилась. Быть может в словах и тоне журналистки не было ничего неправильного, а это уже враждебное настроение пекарской дочери исказило как смысл, так и подачу? Дюпэн-Чэн закусила губу. Отчасти ей было стыдно за собственную неспособность быть беспристрастной, отчасти о себе давала знать обида на Натаниэля, что подложил такую свинью. Знала бы швея, что она не единственная посетительница — не пришла! А может и пришла, но гораздо-гораздо позже. — Нет. — Ну и ладно.       Игра в вежливость закончилась в ту же минуту, в которую и началась. Поправив больничный халат, что мельтешился на плечах подобно плащу, Алья оккупировала единственный свободный стул. Прочие стулья у других коек были заняты чужими личными вещами. Маринетт пришлось стоять на ногах, но на это швея совсем не обижалась, ведь этот выбор принадлежал ей целиком и полностью. Да и обижаться на кого-то из-за стула было уж слишком мелочно. — Ну-с, как ты себя чувствуешь, больной?       Маринетт порвала сетку с апельсинами и покосилась в сторону Сезер, что уж слишком просто заговорила со стесненным художником. Натаниэль натянул казенное одеяло выше, твердо намереваясь скрыть светло-голубую пижаму со смешным рисунком.       Со стороны они могли выглядеть как приятели, но ведь это было не так. Дюпэн-Чэн раздосадовано вздохнула. Увы, так быстро и непринужденно вклиниваться в диалоги швея не могла, оттого ее удел был стоять и слушать до тех пор, пока сам Натаниэль о ней не вспомнит. Крупные оранжевые фрукты медленно покатились по поверхности углового столика, вроде бы предназначенного для поедания обеда. — Могло быть и хуже… То есть, лучше… То есть… Ну, ты поняла, да?       Про себя Алья усмехнулась. Закрытый паренек с трудом вытаскивал из себя слова. Отчасти он был напуган, отчасти потрясен визитом, отчасти загнан в угол собственной неуверенностью. Иными словами, как ты только не посмотри, этот паренек представлял из себя идеальную цель для допроса. Тонкая нить ведущая не то к Пчелиному Королю и прочим, не то к школьным инцидентам каким-то странным образом затрагивала фигуру скромного художника с последней парты. Маринетт, к слову, находилась в точно таком же положении. Чуйка Сезер прямо верещала, что тут необходимо копнуть, чтобы получить хоть какой-то прогресс в деле. — И как это вообще произошло? — Алья покачала головой, искренне изображая недоумение.       Натаниэль невесело усмехнулся. Первый и единственный приход в школу мало того, что выдался жутко неудобным из-за костылей, что прямо сейчас лежали у изголовья кровати, так после обеда Куртцбергу не посчастливилось стать целью девицы, что ни с того, ни с сего соскочила с лестницы. И без того печальное состояние усугубилось настолько, что врачи не позволили мальчишке даже лежать дома с переломом, а настояли на больничной койке. — Я просто неудачник. — Вяло ответил Натаниэль.       Маринетт, успевшая поскользнуться на тротуаре, понимающе улыбнулась, пока Алья негодующе закивала головой. Густые каштановые волосы встрепенулись, неровными волнами спадая на плечи. Про себя Дюпэн-Чэн даже удивилась, что после подарка Лилы шевелюра одноклассницы выглядела так хорошо. — Нельзя так говорить! — Резко отозвалась Сезер. — Такой настрой и притягивает несчастья. — Я не умел совсем говорить, когда мне на голову свалилась стеклянная банка. — Натаниэль мрачно усмехнулся и приподнял челку, демонстрируя блеклый шрам размером с подсолнечное семечко. — Знаю, выглядит не очень впечатляюще, но столько времени прошло. — Тогда ты был ребенком. — Да, неудачливым ребенком, все верно.       От возникшей духоты хотелось открыть форточку. Алья шмыгнула носом. Если раньше ей казалось, что художник варится в своей собственной компании лишь из-за робости, что мешает завязать с кем-то беседу, то теперь журналистка в частичной мере осознала характер тараканов внутри рыжей головы. Прошло не больше пяти минут, а Алья хотела уснуть возле открытой форточки, чтобы избавиться от противного налета чужих жалоб на жизнь.       Про себя Сезер скривилась. Люди, подобные Натаниэлю, если не бесили, то раздражали своей амебностью, что оправдывалась «несчастной судьбой» и уготованным роком. — А как соседи? — Поинтересовалась Маринетт. — Не донимают?       Лицо Куртцберга просияло. Если Алья вызывала в нем пусть растерянное, но целом настороженное отношение, то Дюпэн-Чэн была кем-то вроде лучика в этом темном царстве. Про себя Сезер усмехнулась. За долю секунды глаза художника просияли, стоило чужому женскому голоску нарушить общую тишину комнаты. — О… Нет-нет-нет. — Юноша тряхнул волосами. — Они все чудесные люди. С ними очень интересно!       Камень с души Маринетт упал и швея даже ощутила, как становится легче дышать. Отчасти Дюпэн-Чэн беспокоилась, что отношения одноклассника и его новоявленных соседей будут слишком напряженными, но, видимо все вышло куда лучше. Натаниэль даже не заикался, что было приятным наблюдением. — Это хорошо. Я, кстати, принесла тебе рулет. — Маринетт вытянула из своего рюкзака контейнер милого розового цвета. Алья криво усмехнулась. Отчего-то именно этот оттенок поросячьего швея любила так сильно, что пихала его куда угодно. От одежды до чертового контейнера.       Натаниэль шумно сглотнул и его глаза скользнулись к угощению, чей силуэт едва-едва проглядывался в не очень прозрачном пластике. Алье почудилось, что этот мальчишка исчез, уступая место голодной собаке, которую не кормили очень давно. — Не стоило… — Пробормотал Куртцберг, но при этом на его лице не читалось никакого неприятия. Наоборот, его худые руки мелко дрожали от предвкушения. — Хэй, я же теперь староста, — заметила Дюпэн-Чэн, положив угощение на стол. — А долг старосты — это забота о своих подчиненных. Разве нет?       Интересно, а ходил ли Клод с домашними пирогами по заболевшим? Алья криво усмехнулась. Да-да, конечно, станет Буржуа тратить свое драгоценное время на каких-то там одноклассников? — Звучит весьма… М… Классно? — Натаниэль отвел взгляд в сторону, медленно краснея. Его руки хозяйничали в волосах. Художник то заправлял прядь за ухо, то вытаскивал ее, то агрессивно закручивал в завиток. — Он будет вкуснее, если его подогреть. — Маринетт осмотрела палату. — А у вас здесь нет микроволновки? — В столовой вроде… — Натаниэль кашлянул. — Спасибо тебе за…все. — Пустяки. — Маринетт отмахнулась. — А у вас тут нет тарелок? — Вроде нет.       Со скуки хотелось зевнуть, но журналистская выдержка такого права не давала. Алья ссутулившись, посмотрела на ноги Маринетт. В ту же секуду, как по волшебству, швея запнулась и чуть не упала. — Маринетт! — Осторожнее!       «Дурным глазом», как сказали бы в какой-нибудь дальней деревне, Алья не обладала, но совпадение вышло крайне забавным. — Уффф… Все хорошо. — Маринетт неловко улыбнулась и даже попыталась посмеяться. — Это просто моя фирменная неуклюжесть. Не нужно обращать внимания.       Два сапога — пара. И все же они удивительно походили друг на друга, правда с Маринетт общаться было чуть легче. — И все-таки, что же с тобой случилось? — Поинтересовалась Сезер, взглянув на Куртцберга. — Упал.       Недовольный тем, что его отвлекают от созерцания собственного идола, Натаниэль ответил поразительно кратко. Сам того не ведая, Куртцберг очень упорно избегал нужной канвы диалога и, кажется, успел пожалеть, что дал согласие на визит. Кстати, о визитах… — Не знаю, как ты относишься к нектаринам, но вот.       Сезер многозначительно взглянула на пакет, что лежал недалеко от стола. Надежды на эту взятку были велики. — Люблю их.       Но лицо его даже не дернулось. Возможно, скажи Алья сколько эти нектарины обошлись в праздничный сезон, Куртцберг оказался бы чуть более лояльным. Журналистка вздохнула. Беседа обещала быть долгой.

***

      От нетерпения Адриан заерзал на месте. Свитер с чужого плеча чувствовался мешком из-под картошки, чужие брюки слазили даже в сидячем положении и на ремне с новой дыркой, такие же чужие ботинки натирали, а солнцезащитные очки, вроде бы стильный аксессуар, сдавливал голову хуже орудия для пыток. Неудобства в чужом костюме было много, но оно отходило на второй план на фоне общего предвкушения от встречи.       В третий раз Адриан поправил столовые приборы. В третий раз Агрест переставил стойку с салфетками. В третий раз сын Габриэля оглянулся, в тщетной надежде выцепить глазами фигуру, хоть отдаленно похожую на женскую. Модель был полон радостного волнения и не замечал, что Клод, также сидевший в несвойственной для себя одежде за соседним столиком, мелко дрожит от волнения.       Эта была ошибка. Ужасающая, ничем неприкрытая слабовольность, что обычно порицалась юным Буржуа. Клод с трудом удержал себя от крика в сторону официанта, что кружил возле столиков в глухом углу зала не хуже стервятника над трупами. Этот тощий паренек прямо-таки напрашивался на то, чтобы получить меню по голове. Держали Клода в узде лишь события и худая конспирация, тем не менее надежно отводящая взгляд Агреста в сторону.       Ситуация вышла до забавного тупой. Пока Адриан, ведомый желанием вскрыть старый семейный гнойник изображал из себя кого-то среднего между Клодом и любым другим избалованным подростком, дабы случайно не навлечь гнев родителя, Буржуа изображал просто кого-то другого, чтобы остаться незамеченным для Адриана. Агрест не желал свидетелей, а Клод не хотел проблем. Перспектива столкнуться с разгневанным Габриэлем прекрасной не казалась.       Она шагнула в зал так легко и непринужденно, что притянула к себе внимание всех и каждого, кто сидел в зале. Даже Клод, искренне надеющийся, что встреча не состоится, лишился какого-либо дара мыслить. В Амели Грэм де Ванили с момента похорон не изменилось ровным счетом ничего, но в то же время эта женщина без темной вуали на лице просто не могла оставить никого равнодушным. Свет многочисленных настенных ламп бликом прошелся вдоль платиновых волос, придавая им еще большую белизну. Клод угрюмо уткнулся в меню, искренне надеясь выглядеть при этом максимально естественно и не подавать никаких подозрений.       Амели огляделась. В сообщении, что пришло ей вчерашним днем, четко указывалось, что нужный столик находится в углу, возле большого старомодного светильника. Подставка для салфеток на столе фигурная, а не обычная, которая будет валяться на прочих столах. У Адриана на голове будут массивные солнцезащитные очки.       Вообще, очки на голове, да еще и в помещении были уделом еще тех грубиянов, но все же не оценить выдумку Амели не могла. В ресторане отеля «Гранд-Пари» было так много людей, а вот паренек с солнцезащитными очками все находился в единственном числе. Едва увидев тот самый знак, женщина бодрым шагом направилась к столику.       Меню выскользнуло из пальцев Адриана, стоило женщине со снимка появиться перед его глазами. Воспоминания о тете в голове Агреста были еще более смутными, нежели о родной матери, поэтому видение точной копии юношу сбило с колеи. Сердце его сжалось под весом странных эмоций. Разум бил тревогу, лишний раз напоминая, что Амели не есть мать, но чувства в груди Агреста протестовали против этого утверждения. Впервые за долгие годы Адриану искренне захотелось сорваться с места и кинуться на человека с объятиями настолько сильными, насколько это вообще возможно. Адриан и кинулся бы, честно говоря, не замри его тело.       Стоило ее глазам скользнуть по мальчишке, что сидел у самого угла с салфетницей в форме слона, как Амели все-все поняла. — Боги, Адрианчик, это… Ты?       Его сил хватило лишь для того, чтобы ляпнуть скромное и нелепое «здрасьте», но даже этого оказалось более чем достаточно. Амели бросилась на племянника с жаркими объятиями. Сознание Агреста помутнело, стоило в нос хлынуть запаху духов. Душа заболела, когда объятия начали слабеть. Порывисто, почти капризно, Агрест сам обхватил женщину за талию и уткнулся носом в ее грудь. — Мама…       Забытое, почти потерянное в сознании чувство уюта дало о себе знать. В глазах предательских защипало. До Адриана не сразу дошло, что именно он сказал, но Амели все услышала, но не оттолкнула племянника, а погладила того по волосам. Ее пальцы аккуратно скользили вдоль прядок. — Давно не виделись, мой маленький сахарный скелетик…       Клода едва не вывернуло от переизбытка нежности в чужом голосе. — Так вы определились с заказом? — Поинтересовался официант в четвертый раз.       Буржуа закусил губу. Ладно, дама пришла на место, что уже заставило сдвинуться все с мертвой точки. — Ладно, тогда начнем с парфе… — Пробормотал Буржуа, про себя добавив, что заканчиваться придется вином. — Что? Прошу прощения, не расслышал. — Неси. Чертово. Парфе.       Либо тон Клода оказался губительным, либо официанта насторожил злой блеск глаз, но мальчишка с усиками мгновенно расчертил лист в блокноте и бросился на кухню, даже не спросив о том, что же будет пить клиент. — О! Я помогу!       Адриан вскочил с места. Клод услышал, как стул позади него заскрипел. — Ох, спасибо. — Эмили почти кокетливо засмеялась. — Адриан, ты стал таким джентльменом.       Щеки Агреста мгновенно залились краской. Агрест резко захотел подпрыгнуть на месте и закричать в голос, чтобы выплеснуть эмоции, что зажглись в его сознании. Увы, чувства пришлось подавить. Сын Габриэля смущенно кашлянул, неловко усевшись на свое место.       Мама, которая не мама, похвалила его! Понимание этого сделало на душе так светло, что Агрест даже немного растерялся, не понимая, что следует сказать. — Поверить не могу, что ты так быстро повзрослел! — Амели умиленно улыбнулась, смотря на отпрыска сестры. — А ведь я помню, как ты еще ползал по полу. «Боже!» — подумал Клод, почесывая лоб. – «Мне действительно было нужно заказать вино!» — Знаете, а вам не кажется странным, что Кот Нуар и Клод никогда не появлялись вместе?       Эта была самая топорная интеграция в истории интеграций, но более удобного момента Сезер не нашла. Маринетт и Натаниэль бесконечно говорили об учебе, что давным-давно засела у Сезер где-то на уровне печени. Эти двое вообще знали о чем-то кроме оценок и контрольных? Алья нахмурилась. Не в ее стиле было осуждать людей за некую личностную пустоту, но на деле все так и было. Они говорили только об учебе, что утомляло сильнее самой скучной лекции.       Замечание, вброшенное словно случайно, показалось ножом у горла. Маринетт мелко вздрогнула. Не поворачивая головы, Дюпэн-Чэн покосилась в сторону Сезер, что все еще сидела на стуле. Воздух в палате словно стал прохладнее. — Не удивительно. — Натаниэль ощетинился. — Клод, как и все крысы, первым сбегает с тонущего корабля.       Стоило удивительно дерзкому высказыванию прозвучать в воздухе, как художник уставился на Маринетт. Алья сглотнула. Агрессия Куртцберга очень быстро сменилась на томительное ожидание. Он следил за лицом Маринетт? Ждал ее одобрения? Про себя Сезер пожалела, что швея стояла к ней затылком, а не боком. Так было бы легче… — Он же обычный человек. — Маринетт пожала плечами. — Наверняка в эти моменты прятался, как и все остальные люди. — Пф… — Натаниэль сдул ярко-рыжую челку с глаза. Недовольство слишком явно дало о себе знать. — Ничего он не прятался! Сбегал. Позорно и в спешке!       Угрюмость, что проступила на лице юноши, Алью не удивила. Про себя журналистка подумала, что в прошлом, до ее прихода, Буржуа мог очень сильно насолить однокласснику. — А что он может сделать? — Если бы кто-нибудь сказал Маринетт, что однажды ей придется защищать Клода, Дюпэн-Чэн не поверила бы. Но жизнь штукой была интересной, оттого неожиданности сыпались как из рога изобилия.       Эти люди и близко не понимали, кем был Клод на самом деле. Даже Алья, чей длинный нос положил начало неприятной беседе, не догадывалась об истинном масштабе правды. Да и вообще, Маринетт стало обидно, стоило прозвучать таким замечаниям. Дюпэн-Чэн постаралась говорить беспристрастно, никак не выдавая собственного волнения, но ее голос скакал как не очень хорошая мелодия, сыгранная на расстроенном инструменте. — Я тоже вроде не мог ничего сделать, но справился же! — Воскликнул Натаниэль, до глубины души обиженный на «предательство» Дюпэн-Чэн. Где это видано, чтобы придурка Буржуа защищали?!       Невидимая лампочка над головой Альи загорелась. Вот оно! То самое! — А что с тобой произошло? — Аккуратно спросила Сезер. Ненароком, словно случайно, журналистка провела рукой вдоль плеча Натаниэля.       Художник мгновенно смутился, чем вызвал улыбку на лице Альи. Маринетт с трудом не отшатнулась. В чертах одноклассницы ей померещилась Лила, что на каникулах каталась на лыжах. Это не было флиртом. Скорее невинное заигрывание, не обещающее ничего больше, но Натаниэль, судя по всему, наживку проглотил. Мысленно извинившись перед Маринетт, которая вроде была музой этого чудака, Сезер заглянула в глаза Куртцберга. — Мне… Мне запретили рассказывать о том случае. Я даже что-то подписывал…       Голос Натаниэля дрожал от неуверенности, но Алью это не смутило. Наоборот, Сезер, прямо как хищница, почуяла чужую слабость. Женское обаяние ею эксплуатировалось редко, но метко. В этот момент лишний взгляд из-под ресниц мог сделать многое. — Но мы ведь никому не скажем. Верно, Маринетт?       Это была насмешка? От одной мысли, что речь шла о чем-то до жути секретном, Дюпэн-Чэн бросило в дрожь. Отчаянно хотелось броситься куда-то прочь, закрыть уши и ничего не слышать, но любопытство оказалось сильнее. Швея кивнула в знак согласия. — О… Тебе тоже интересно? — Натаниэль нервно усмехнулся и сжал край одеяла в пальцах. Судорожно вздохнув, художник приподнял завесу не такой уж и страшной тайны. — Все произошло сумбурно. Я увидел, как Маринетт схватили и бросился на того монстра. Он… Он откинул меня, словно пушинку, я попытался встать, но… — Признавать объяснимую, но постыдную для себя правду Натаниэль не мог. Как-то обрывисто юноша махнул рукой, подводя и без того короткий рассказ к не менее короткому финалу. — Ноги меня слушались. Я… Я не мог ничего сделать. Думал, что все. А потом на меня упало перо.       Не черный мотылек, чья дурная слава облетела весь Париж, а перо. Алья сосредоточилась, понимая, что вот она, еще одна нить, совсем рядом. Нужно только правильно расставить акценты и аккуратно надавить. — Какое? — Белое. — Бледно-розовые губы Натаниэля растянулись в почти благоверной улыбке. — Белое-белое. Как молоко, но только белее.       Последовал долгий, почти мечтательный вздох. Натаниэль прикрыл глаза, вспоминая сладкие минуты своего геройства. — А потом? — Нетерпеливо поинтересовалась Алья. — Не помню. — Соврал Куртцберг. При Маринетт рассказать все свое приключение художник не мог. — Помню только небо. А потом был удар и гипс. — Хм… Занятно.       «И близко нет!»       Сезер почесала подбородок. Глаза ее скользнули в сторону и Маринетт приросла к месту, стоило журналистке обратить свое внимание. Сердце швеи тревожно забилось. Глупый, совершенно нелепый страх сказать что-то не то, подставив тайну Клода под удар, схватил швею так цепко, что Маринетт никак не могла избавиться от этого чувства. — Тебя ведь это чудище схватило… Может тебе пришлось увидеть что-то этакое? Мне это для блога надо. Обещаю, что я не буду подписывать твоего имени. Если тебя волнует именно это.       Она серьезно? Маринетт отрицательно кивнула. — Извини, Фараон просто хотел принести меня в жертву.       Говоря это так спокойно, Маринетт подивилась собственной выдержке. С каких пор факт собственного жертвоприношения (пусть и неудачного) принимался настолько просто? Собственное безразличие поражало. — А герои? — Пытливый взгляд Альи заставил Маринетт напрячься сильнее. — Что герои? — Закос под дурочку вышел удачным. Алья сбавила хватку. — Может они сказали что-нибудь интересное?       Маринетт отрицательно кивнула. — Прости.       Они ее либо обманывали (что скорее всего), либо просто были слепыми. Алья вновь окинула одноклассников взглядом. Скучные, забитые личности, неспособные видеть чудеса там, где они есть. Сезер даже пожалела этих ребят. — Я думаю, что Клод как-то связан со всем этим героизмом. — Удар напрямую был последним вариантом. Они либо поймут, что с Альей нужно сотрудничать, либо окончательно потеряют свою ценность для журналистки. — Он, быть может, сам герой.       Натаниэль посмотрел на Маринетт. Дюпэн-Чэн поймала взгляд полный сомнения и про себя порадовалась, что Куртцберг находится с Буржуа на ножах. Синхронное «не-а» поставило жирную точку. Алья с трудом удержала досадный плевок на пол. — Это глупости! — Заявил художник. — Еще какие! — Поддакнула Маринетт.       Нет, они точно слепы. Слепее их только котята, которым не повезло родиться на свет. Алья тяжело вздохнула и уже думала встать и идти, но все тот же слепец-Натаниэль заставил журналистку отказаться от этой затеи. — В нашем лицее точно есть герой, но это не Клод. Он только зовет на помощь. — Так-так, а тут-то можно и подробнее. — Я про Вольпину. — Натаниэль криво ухмыльнулся. — Я знаю, кто скрывается под ее маской.       Сердце Дюпэн-Чэн рухнуло в желудок. Медленно, в духе злодейки из старых фильмов, Сезер повернулась к однокласснице. Ее слова прозвучали подобно приговору: — Маринетт, солнце, пожалуйста, оставь нас одних.

***

      Боги, как же это скучно! Клод смачно зевнул. Его лента обновлений, обычно бесконечная, кончилась двадцать минут назад. От безнадеги Буржуа даже полез на страницы знаменитостей, которые ранее его практически никак не интересовали. Клара Россиньоль, еще не всемирно популярная, но уже набирающая аудиторию, даже удостоилась нескольких лайков. Клод цокнул языком. Было как-то странно наблюдать со стороны за вроде восходящей звездой, твердо зная, что через несколько жалких месяцев подающая надежды попсовая певичка превратится в знаменитость мирового масштаба. Джаггет Стоун также стал жертвой очень пристального внимания Буржуа. Анонс новой песни на его страницы появился всего лишь несколько дней назад с обещанием выкатить полную версию через месяц. Клод усмехнулся, точно зная, что новый рок-хит появится значительно раньше то из-за халатности кого-то из команды Стоуна, то ли из-за хитрого хода продюсера. В любом случае, неделя, а может и две, и хит разлетится по чартам, как всякая мишура с Пьером Ноэлем под рождество. — Божечки, ты ходишь на фехтование? — Воодушевленный голос Амели бесил.       Буржуа напрягся, но волну раздражения подавил. Телефон показывал, что с момента начала диалога прошло практически два часа, но эта парочка все никак не затыкалась и не переходила к сути дела. Адриан рассказывал про учебу, Амели делилась подробностями работы, Адриан нахваливал Натали (которую не за что было хвалить!), Амели восхищалась Феликсом, Адриан рассказывал про фехтование, Амели твердила про живопись и про то, как сложно рисовать человеческие натуры на холсте.       Да, они не виделись сотню лет, но Агрест и близко не думал о том, что в теории эта встреча последняя. Если у него были вопросы, то их следовало задавать сейчас. В какой-то момент Буржуа вовсе подумалось, что его обманули, да еще так нечестно! Вдруг никакой тайны нет и Адриан, играя на слишком открытых струнах чужой души просто выклянчал встречу ради собственного удовольствия. — Ага. По вторникам и четвергам. После него китайский. — Агрест горделиво улыбнулся и выпятил грудь вперед. — Оу… Сахарный черепок, ты хоть успеваешь отдыхать?       Боже, сколько нежности и неуместных сравнений! Буржуа с трудом не вывернуло. Амели приподнялась и через весь стол схватила Адриана за лицо. Ее мягкие ладони пропахшие маслянистой краской легли на впавшие щеки Агреста. Сын Габриэля смутился. — Да, папа иногда дает мне час на отдых… — Час?! — Ну… Полтора часа?       Темно-зеленые глаза тети стали еще темнее. Решительно мадам Грэм де Ванили поднялась с места. Сердце Клода подскочило. Вот и начались проблемы! — Тетя Амели! — Этот негодяй Агрест смеет мучить моего племянника?!       Благо здравомыслие Адриана не покинуло и он, понимая, что перепалка может положить конец всей свободе, поспешил успокоить родственницу: — Я сам так решил! Мне это интересно! И я могу, понимаете?!       Она посмотрела на него весьма недоверчиво, но на место вернулась. Клод криво усмехнулся. Что ж, сейчас Амели не станет бомбить Габриэля гневными звонками и сообщениями.       «Но, а потом?» — Поинтересовался внутренний голос.       «Потом будет видно».       Ответ не был утешающим, но все же уж лучше так, чем пугающая пустота. Лицо Буржуа запылало. — Знаю, мы давно с тобой не общались так, вживую, но ты все еще остаешься моим любимым племянником. — Заявила Эмили так искренне, что у Адриана заслезились глаза. — Да, ты никогда не слал ответа на мои письма, потому что наверняка не видел их собственными глазами, но все эти годы помнила о тебе, родной. — Письма? — Губы Агреста задрожали. — Я их клала вместе с подарками. — Признала Амели, потупив взгляд. Она как-то виновато улыбнулась. — Их тоже Габриэль тебе не передал, да?       Как же это было больно! Адриан дернулся, как от удара и с трудом подавил желание заорать в голос. Он ведь столько лет думал, что родня матери бросила их, стоило Эмили исчезнуть. А тут… Вопрос касательно украшений мгновенно отошел на второй план. Причина, ранее надуманная, резко воплотилась в жизнь. — Почему… Почему отец бежит от вас как огня?