– Комментарии Самсона Учёного к тёмным местам жития Светоча Галахада
Вынырнув из воды, Гвен поспешила к берегу. Дрожа, она принялась растираться полотенцем, а потом натягивать сорочку. Наклонилась, намотала волосы на кулак, выжимая. Отрасли, подумала она. Раньше едва закрывали уши – а сейчас достают почти до плеч. Надо было стричься… Но ей не хотелось. Отец всегда говорил, что волосы у неё такие же, как у матери – и Гвен помнила, как больно было смотреть, как рыжевато-каштановые пряди падают на пол под ножницами монахини. Это словно были окончательные похороны отца, прощание с прошлой жизнью, в которой она могла вплести в косу яркую ленту. Пока волосы были слишком короткие для косы, даже маленькой. Разве что небольшой пучок собрать. Жаль: в глубине души Гвен хотелось, чтобы Седрик увидел её с косой…. Что ж, ещё одна причина подстричься как можно скорее и не показываться ему без платка, строго сказала себе Гвен. Ей меньше всего хотелось испортить их с юношей дружбу. А ведь, если подумать, с Седриком она начала проводить всё больше времени – даже больше, чем с Абелем. Причём дело было совсем не в её тёплых чувствах к оруженосцу, а в том, что произошедшее в Марховой Роще изменило юношу. Сломанная нога зажила, но в душе остался шрам: Седрик стал отстранённым, задумчивым, и, чуть что, прятался под скорлупу. Тренировался с сиром Дейдрой до полного изнеможения, молился истово, как, наверное, даже светочи не молились. Мог часами сидеть, глядя в одну точку и теребя реликварий, доставшийся ему от сира Дарена. Надо ли говорить, что Гвен это совсем не нравилось? Они на пару с Абелем прилагали массу усилий, чтобы растормошить Седрика, вызвать у него если не улыбку, то хотя бы менее хмурое выражение лица. Чем дальше, тем лучше это удавалось: главное было не напоминать оруженосцу об Киаране Погибели Света, иначе он сразу становился мрачным и мог говорить только о мести. Тогда, в Марховой Могиле, Седрик чуть не накричал на архона, когда узнал, что хочет взять рыцаря смерти живым. – Что?! – воскликнул оруженосец, вскакивая. Его лицо пошло красными пятнами. Опёрся на больную ногу, пошатнулся, и чуть не упал – хорошо успел схватиться за стол. – Он чудовище. Он убил сира Дарена! Он не заслуживает ни капли милосердия… – Сядь, – сир Дейдра сказала это тихо, но сказала так, что Седрик мгновенно замолчал и бухнулся назад на стул. Взъерошенный и раскрасневшийся, он имел вид побеждённый, но не сдавшийся. – Речь не идёт о милосердии. Речь идёт о дальновидности, – спокойно сказал архон Серен. – Мы должны узнать, кто стоит за рыцарем смерти, и каковы его планы. Если это вас утешит, юноша, нам не обязательно брать живым самого рыцаря смерти. Сгодится кто-то из его ближайших сподвижников-вурдалаков… Если, конечно, вы сможете определить таковых по внешнему виду. И если вы уверены, что цепные псы некромантов знают столько же, сколько сами маги смерти. Седрик склонил голову – прядь волос упала на лоб – но извинения от него Гвен так и не услышала. Архон Берт спокойно продолжил: – У нас есть неожиданный союзник. Эта вещь, – он положил на стол злополучный серебряный браслет, – принадлежала жене Кайна Кейра – леди Леноре. Он жестоко убил её, когда она отказалась следовать за ним тёмным путём…. Страдание привязало дух несчастной женщины к этому символу супружеских уз. Вчера она заговорила со мной, – Гвен невольно плотнее сжала колени, но архон даже не посмотрел на неё, а его голос звучал ровно. – Кажется, она знает о том, что происходит, и хочет помочь. – Ты шутишь… – произнесла сир Дейдра недоверчиво. – Не шутишь? Тогда спятил! Неупокоенные духи – порождения Мрака, и верить их словам – всё равно что верить словам некроманта. – Не будь такой категоричной, Дейдра. Некоторые признанные Священным Советом светочи вели разговоры с мёртвыми. Даже сам Светоч Гермий имел беседу с умершим магорийским пророком, после чего принял окончательное решение посвятить себя Предвечному Сомну и вести праведную жизнь… – Мы не светочи, – проворчала сир Дейдра, но взгляд её стал менее недоверчивым. – И чем же нам может помочь призрак? – Она указала на артефакт, который, без сомнения, будет нужен хозяину Киарана, – сказал архон Берт. – Сердце рыцаря смерти. Сир Дейдра фыркнула. – Голова в одном месте, тело в другом, сердце в третьем… Его что, хоронили, как магорийских жрецов – предварительно расчленив? – Я полагаю, речь идёт не о части тела. Не о сердце в прямом смысле, – объяснил архон. – Скорее, имелась в виду филактерия. Магический сосуд, в который некроманты помещают часть своей души, – уточнил он, увидев непонимание в глазах Гвен и избавив её от необходимости задавать вопрос. –И если Кайн Кейр прошёл тёмный ритаул разделения духа… – архон задумчиво теребил бородку, – …это всё меняет. Он подошёл к окну и устремил затуманенный взгляд вдаль, туда где колыхалась серая стена Мглы. – Некроманты для того и создают филактерии, чтобы в случае смерти тела часть их души уцелела, и её можно было возродить в новом теле. Отвратительный ритуал, который они в гордыне своей называют «победой над смертью», но на деле наносит душе и разуму неизлечимые раны… Без филактерии Кайна Кейра не воскресить. С ней – это не проблема даже для некроманта средней силы. Всё сходится, очень хорошо сходится… – Если что-то хорошо сходится, ищи подвох, – сказала сир Дейдра, скрестив руки на груди. – Ладно! Ладно. Добрый призрак решила спасти нас всех. Но где искать эту филакте… – Последняя надежда, – архон Берт поднял палец, – Ленора сказала «последняя надежда»… Это можно было бы считать фигурой речи, но я полагаю, несчастная женщина указала нам на место, где хранится меч. Палец архона указал на Грифоновы Горы, но не остановился, а пополз дальше на запад, в Закатные Пустоши. – Вот здесь. Крепость Последняя Надежда. Её так назвали, потому что она когда-то должна была удержать… Впрочем, неважно. Именно здесь Ленора нашла смерть от меча своего мужа. Такое совпадение не может быть случайным. – Всё это как-то… – Дейдра дёрнула плечами, – ненадёжно. Рискованно. Эта крепость на Закатных Землях, что мешало некромантам давным-давно разобрать её по камушку? – Она близко к нашим крепостям. Дозорные заметили бы, если б в Последней Надежде хозяйничали вурдалаки, – сказал архон Берт. – Я понимаю твои сомнения, Дейдра, но это единственная ниточка, за которую мы может потянуть. И сделать это нужно как можно быстрее. Если инквизиции станет известно о происходящем, то это не сулит Ордену Сокола ничего хорошего. – Извините, – вдруг сказал Седрик. По мнению Гвен – запоздало. – Я не должен был сомневаться в вас. Уверен, сир Дарен его бы одобрил. Он всегда говорил, что инквизиция – гнойный прыщ на лице церкви… – Я полагаю это большой трагедией, – архон Берт слегка нахмурился, – мы не должны враждовать или соперничать с нашими лантийскими братьями и сёстрами… Но что есть, то есть. – Подальше от этой вонючей Лантии, поближе к делу, – Дейдра хлопнула ладонью по столу. – Ты меня убедил. Не будем терять времени – отправляемся сегодня же. Путь туда неблизкий, а сколько времени займёт раскопки, одному Сомну известно… Архон Берт кивнул, бросив быстрый и пронзительный взгляд на Гвен. – Я полагаю, дар моего нового писаря нам и здесь поможет, – сказал он. Непривычное осознание собственной важности кружило Гвен голову, причём от страха, а не от гордости. Но отступать было некуда: за спиной был Лавандовый Холм и серая жизнь в его стенах, а впереди – исполнение детских мечтаний о путешествиях… Шагая к лагерю, Гвен сразу увидела Седрика, сидевшего на самом краю. Он поглаживал реликварий на шее, глядя пустым взглядом на пенёк перед собой. Дурной признак! Гвен подошла и положила ему руку на плечо; он не вздрогнул – хорошо, значит, не совсем витал в облаках. – Представляешь, вода в реках мне уже не кажется холодной… Так я привыкла в них мыться, – сказала она, выбрав тему наобум. – Никогда не путешествовала? Хотя… Дурацкий вопрос, – сказал Седрик с отстранённой полуулыбкой. – Для меня путешествием была поездка на ярмарку…. А один раз мы с отцом съездили в Вейрэ. Это было настоящим приключением, – сказала Гвен мечтательно. – Первый и последний раз, когда я была в большом городе. – И всё прошло без смертей, я полагаю, – Седрик снова потрогал реликварий. Девушка испугалась, что друг вот-вот снова соскользнёт в болото ядовитой меланхолии, но его лицо вдруг посветлело. – Гвен... Вот, держи. Он достал из сумочки на поясе и протянул ей браслет – простой медный браслет, на котором были выдавлен цветочный узор. – Это тебе, – сказал он. – Что? Нет, Сед, это… – Гвен столько лет ничего не дарили, что она совершенно растерялась. – Это тебе. Я купил у жестянщика в городке, где мы останавливались пару дней назад, – сказал Седрик, покачивая в воздухе браслетом. – Я увидел его и… Не знаю… Подумал, что хочу подарить его тебе. Как благодарность за то, что не оставляешь меня… – пока Гвен стояла и краснела, Седрик застегнул браслет на её руке. – За дружбу. И улыбнулся. Слова благодарности застряли у Гвен в горле. Ещё и поэтому она не могла отступить: это значило расстаться с Абелем и Седриком… Хуже того – бросить их один на один с неизвестной опасностью.***
Насколько велик и разнообразен мир, Гвен поняла, только покинув монастырь. К этому её даже чтение книг не подготовило: одно дело – страницы, исписанные чёрными значками, приправленные воображением, а другое – видеть собственными глазами, как гряда гор на горизонте становится всё ближе и ближе, и чувствовать на лице прохладный ветер. Как Истрия отличалась от Флораны, так и Грифоньи Горы отличались от Истрии. Иные пейзажи, иные запахи – даже небо было иное… Особенно небо. Чем ближе они были к Грифоньим Горам, тем больше светлел горизонт на западе. Вездесущая стена Мглы здесь становилась тусклой дымкой – как дым отгоревшего пожара, и день, казалось, стал длиннее. Колёса фургона скрипели, а дорога несла Гвинед Видящую, или просто Гвен, к краю света – ведь таковыми были Грифоновы Горы: там, за долинами и люменитовыми шахтами, за крепостями, где стойко держали оборону рыцари и воины, было лишь царство пепла, смерти и чудищ. Гвен боялась даже подумать, как далеко она от Лавандового Холма. Неужто сокольничие так и живут? Точно как бродячие артисты, постоянно переезжая с места на место. И теперь, когда она стала писарем архона Берта, будет ли она тоже вести такую жизнь? Появится ли у неё когда-нибудь место, которое она сможет назвать домом? Вряд ли. С тех пор, как умер отец, Гвен нигде не чувствовала себя дома. Но бесконечная дорога позволяла об этот забыть. Конечно, путешествовать, оседлав воображение, намного безопаснее: ни один придуманный враг даже не поцарапает тебя, если ты этого не захочешь. В реальности же от укуса вихта чуть пониже плеча остался полумесяц из мелких шрамиков. А ведь это была не очень-то значительная рана, которая даже не загноилась…. Архон Берт ехал на своей повозке. Гвен он велел оставаться в фургоне сира Дейдры, за что девушка в тайне была ему благодарна. Не то что бы она чего-то боялась – архон, судя по всему, был человеком хорошим, но очень отстранённым. При общении с ним у Гвен постоянно возникало ощущение холодного осеннего вечера, деревьев с поникшими ветвями, и тумана над рекой. Даже когда он смотрел ей в глаза, он смотрел сквозь неё, и, казалось, разумом был где-то далеко-далеко. Гвен даже догадывалась, где – в Воле Галахада, в том самом дне, когда ему пришлось хоронить всех своих учеников. Абель перенёс это легче, несмотря на потерю руки и ночные кошмары. А вот архона Берта навсегда накрыла аура грусти и меланхолии. Ей выдали всё, что полагалось писарю: перья, ножичек для их починки, чернила и бумагу. Гвен вспомнила, как, под руководством отца, выводила первые кривые буквы… Долгий же путь она прошла с того дня до сегодняшнего – от занятий с отцом в свете масляной лампы до должности писаря при архоне. А сколько ждёт её впереди, было страшно подумать. – Какие языки ты знаешь, кроме орланского? – спросил её архон Берт. – Лантийский и северный, хоть и не очень хорошо, – сказала Гвен. Языкам её тоже учил отец; наука пригодилась ей в таверне – она всегда могла объясниться с гостем, который плохо говорил по-орлански, или просто понять, о чём постояльнцы болтают между собой. – Магорийский, конечно же, не знаешь, – сказал архон теребя бороду. – Да и откуда тебе знать? Действительно – откуда ей знать язык, на котором написаны книги погибшей проклятой империи? Как ни удивительно, но на нём же писали первые пророки Предвечного Сомна, узревшие свет Его. Тайный язык, священный и проклятый, который простой послушнице никогда не был нужен. Простой послушнице – но не писарю самого архона. – С завтрашнего дня ты начнёшь его учить, – сказал архон Берт. Он тут же вручил ей книгу внушительной толщины: «Краткая грамматика и словник магорийского наречья, написанная, с благословения архонов, учёным Валерианом Оссутским». Гвен – удивлённая, конечно, что у архона в дорожном сундучке обитают такие вот книги – теперь каждый день выучивала по одной странице: как читать магорийские закорючки, которые они использовали вместо букв, как переводить слова и составлять их во фразы. Вскоре она поняла, почему магорийцы обратились к тёмной магии – попытка прочитать даже самое простое предложение на этом языке вызывала уныние, ненависть и желание кого-то убить, а количество приставок и окончаний, которые постоянно менялись, превосходило все мыслимые пределы. А ведь они не только говорили, но даже думали на нём! Когда Гвен прочитала вслух пару фраз из книги, у неё появилось неприятное ощущение, что она вызвала демона. Язык напоминал шипение змеи и рычание пса одновременно, от него разило чем-то древним, затхлым и жутким… Но вместе с тем знакомым. Гвен тщетно пыталась вспомнить, где же она его слышала – и вспомнила, когда под вечер увидела сгущающийся над рекой туман. Рыцарь смерти и вурдалаки. То странное наречье, на котором они говорили, по меньшей мере напоминало магорийское. Не в силах не думать об этом, она записала по-магорийски на клочке бумаги фразу, что Киаран Погибель Света произнёс перед началом боя. Морна-ир. Морна найша валхар. Она прекрасно её запомнила – или, скорее, не смогла забыть. Упорно выучивая слова на незнакомом, жутко звучащем языке, она пыталась понять – что же он тогда сказал? Через несколько дней она нацарапала рядом с фразой примерный перевод: «Я есть тьма (смерть?). Тьма (смерть) всегда одержит победу». Вот как, значит, молятся рыцари смерти.***
На первое горное селение – кучку слипшихся наподобие осиного гнезда домиков – Гвен смотрела с восторгом. На неизвестно-сколько-надцатое – просто как на часть неприветливого пейзажа: несмотря на зелёные склоны и солнечные вечера из-за отсутствия Мглы на западе, Грифоновы Горы выглядели мрачно. Туманной поэты называли Истрию, однако именно здесь, над склонами и в долинах, постоянно висела малозаметная, но раздражающая дымка, которая, чем дальше они продвигались, тем гуще становилась. Постоянно хотелось протереть глаза. Местные были темноволосы, коренасты и молчаливы; если уж раскрывали рот – говорили на северном, звучавшем странно и гортанно, так что Гвен иногда с трудом понимала, что они имели в виду вообще. Их женщины, казалось, вообще не разговаривали, и даже девочки прятали волосы под платок полностью, как монашки. Фургоны и телегу пришлось оставить в одном из селений, заменив их на мулов: дорога становилась слишком крутой и узкой. Гвен, не привычная к верховой езде, в первые дни чувствовала себя абсолютно разбитой. О том, что седло натирает задницу до мозолей, в книгах не писали, и это стало для девушки неприятным сюрпризом. На привалах и на ночлеге Гвен, чтобы как-то отвлечься от боли во всём теле, продолжала учить магорийский, а пока ехала, проговаривала про себя всё что выучила. В конце концов она с удивлением обнаружила, что знает достаточно слов и грамматики, чтобы болтать по-магорийски на элементарные темы. Учитывая, что на этом языке уже тысячу лет никто не говорил – кроме, наверное, вурдалаков и прочих чудовищ – сомнительное достижение. Но всё когда-нибудь кончается. Однажды архон Берт сказал: – К полудню мы должны прибыть в Огонь Искупления. – Это ведь крепость Дозора Смертников, – спросил Седрик, нахмурившись. Гвен разделяла его чувства: перспектива оказаться в крепости, полной вчерашних душегубов, ей тоже не нравилась. Когда-то Великий Иерофант Алоиз постановил: если приговорённый преступник изъявит желание, заменить приговор ссылкой на Западные Крепости, чтобы, сражаясь с мертвецами и чудовищами, злодей искупил свои прегрешения перед Унией Рассвета и Предвечным Сомном. Жизнь большинства таких воинов была короткой, но особо отличившиеся – и пережившие это – получали помилование. Насколько Гвен знала, традиция сохранялась и по сей день. Спору нет, традиция славная, но девушка предпочла бы держаться подальше от компании вооружённых воров, насильников и убийц, которые наверняка сто лет девушки не видели... Поэтому она вздохнула с облегчением, когда сир Дейдра сказала: – От Дозора Смертников давно осталось одно название. Пара бунтов – и Великий Иерофант Корнелий решил, что выгоднее посылать приговорённых в шахты, добывать люменит. Пользы не меньше, и нет необходимость выдавать им оружие. – В Огне Искупления эта традиция ещё жива, – архон Берт покачал головой. – Я хорошо знаю коменданта. Он способен сделать из банды вчерашних разбойников организованную силу, отправив на рудники тех кто безнадёжен. Он даст мне и припасы, и людей… – Преступников? – уточнил Седрик уныло. – Людей, которые готовы на всё, чтобы получить помилование, – сказал архон Берт наставительно. – Впрочем, я не собираюсь полностью набирать отряд из смертников. В Огне Искупления живут не только они; там есть и солдаты Священной Гвардии, и даже лантийские наёмники. Почёсывая клеймо на правой руке, Гвен дала себе зарок – держаться поближе к Седрику… А лучше к сиру Дейдре. Она нервничала. Не способствовала душевному спокойствию и дымка вокруг, сгущавшаяся тем больше, чем выше они поднимались в горы. Гвен невольно вспоминался туман Марховой Рощи, а ещё на душе становилось неуютно при мысли о том, что туман вокруг – сама Мгла. Та самая Мгла, что рассекала напополам Висельный Лес, и в которой неосторожные или глупые путники пропадали навсегда. Нет, не нравились Гвен Грифоновы Горы. Не нравились и всё тут. Не прошло и минуты, как они ответили ей взаимностью. Дорога резко вильнула, поворачивая – и из тумана на Гвен чёрными провалами глазниц воззрились мертвецы. Она всхлипнула, закрыв рот руками, с ужасом созерцая воткнутые вдоль дороги колья. На каждый была насажена голова, высохшая, наполовину обклёванная воронами; лёгкий ветерок развивал остатки волос. То, что у голов были рога, острые уши, серая кожа и плоские носы – то есть принадлежали они вурдалакам – не делало зрелище более привлекательным. – И не жаль же им тратить дерево на такие украшения, – пробормотала сир Дейдра. – Мальчишки. – Из-за влияния Мглы дерево в Грифоновых Горах гниёт очень медленно, а трупы разлагаются целую вечность, – сказал архон Берт. – Печи здесь топят углём. Колья – не такое дорогое удовольствие, как может показаться. – Это демонстрирует доблесть защитников, а трусов заставляет повернуть назад, – сказал Седрик уверенно. Гвен снова убедилась в том, что она – трус, но вот возможности повернуть назад у неё не было. Поэтому она уставилась на уши мула и постаралась удержать завтрак в желудке. Вскоре они наткнулись на второе такое «украшение». Потом и на третье – только там, помимо вурдалачьих голов были человеческие. – Трусы и дезертиры, – объяснил Абель, поравнявшись с Гвен. – Мерзость, – пробормотала девушка. – Чем мы лучше некромантов, если позволяем себе так издеваться над покойниками? – Эйдан сказал то же самое, – вздохнул Абель. – Конечно, у него лицо при этом было менее зелёное, чем у тебя сейчас – но он бы с тобой согласился… – Вы с Эйданом бывали здесь? – Да. Мы и остальные все ученики. Переночевали в Огне Искупления и отправились дальше, в Волю Галахада, – сказал Абель, и удручённо замолчал. У четвёртой кучки кольев расположились люди. Гвен сначала подумала, что это паломники, но оборванный вид, цепи и хорошо вооружённые охранники рядом развеяли сомнения. Заключённые были измученные – наверняка их по этой дороге гнали пешком! – и побитые, так что Гвен даже прониклась к ним сочувствуем… Пока лысый уродливый мужчина не окинул её масляным взглядом, причмокнув губами. Гвен поспешно отвернулась и крепче вцепилась в уздечку. – Благословите, светлейший! – крикнул один из охранников, как-то узнав архона Берта, хоть он снял все знаки своего священного сана и закутался в плащ. Архон очертил пальцем в воздухе символ Предвечного Сомна, пропел короткий псалом – и они двинулись дальше. Гвен вздохнула с облегчением, когда каторжники скрылись вдали. А потом перед ними выросла крепость. На зубчатых стенах болтались вурдалачьи тела, подвешенные на цепи с крюками, как туши в лавке мясника. Обнажённые и высушенные, они покачивалась в желтоватой дымке; Гвен с холодком под сердцем отметила, что среди трупов были и женские. «Что, про это в твоих книгах не говорилось, книжница?» – спросил её ехидный внутренний голос, который звучал похоже одновременно и на Киарана Погибель Света, и на сестру Мирту. Гвен ничего не ответила, только наклонила голову пониже и возблагодарила Сребровласую, что тела не воняют.***
Имя архона Берта заставило стражников впустить их без промедления. Гвен продолжала созерцать уши мула, боясь поднять взгляд: если уж обитатели крепости так «украсили» стены, что же ждёт её внутри? Быстрый осторожный взгляд по сторонам успокоил её: ничего мерзкого вокруг не было. Ни трупов, ни голов на кольях, ни каких-нибудь ржавых клетей с разлагающимися телами, которые успело нарисовать воображение Гвен. Они въехали во двор, напоминающий монастырский, разве что стены повыше и построек побольше. Копыта мула ступали по растрескавшейся жёлтой грязи, через которую местами пробивалась чахлая трава. Мужчины, сновавшие вокруг, останавливались и провожали их взглядами, любопытствующими, но не враждебными. Среди них были личности бандитского вида, но таких неприятных оборванцев, как во встретившейся им группе каторжников, Гвен не заметила. Она с удивлением увидела детей: мальчишка лет пяти изумлённо таращился на их небольшой отряд, пока его не утащил за руку внутрь какого-то здания щуплый подросток. Архон Берт уверенно направился к конюшням, где его коня взял под уздцы бородатый пожилой мужчина. Гвен понравилось его лицо, морщинистое и добродушное, но потом взгляд упал на руку конюха. Там красовалось клеймо – в отличие от клейма самой девушки, чёрное и изображавшее окровавленный нож. Таким знаком в Унии Рассвета отмечали убийц. Вздрогнув, Гвен поспешно отвела взгляд – и уставилась на другую руку, любезно ей протянутую: на смуглой коже чернела крыса с длинным хвостом. – Сафия благая! – вырвалось у неё. Она отпрянула от обладателя руки – безусого юноши-лантийца с копной кудрявых волос, удивлённо посмотревшего на неё. Крыса. Значит, вор. – Нет, спасибо, – скороговоркой сказал Гвен лантийцу и слезла с мула самостоятельно. – Светлейший! – зычный голос перекрыл стоявший во дворе шум. К ним шагал мужчина, светловолосый и краснолиций. Над пышными усами нависал длинный мясистый нос. – Комендант Фламм, – сказал архон Берт, почтительно склоняя голову. – Не было нужды встречать нас лично… – Чушь! – Фламм смачно чмокнул руку архона; тот слегка поморщился. – Для меня честь приветствовать вас в нашей крепости. Что вас сюда привело? – Это… – архон бросил многозначительный взгляд на конюших. – Понятно, понятно. Поговорим в моём кабинете! А пока разместитесь в комнатах и отдохните с дороги, – голос коменданта Фламма был таким громким, что у Гвен уши закладывало. – Рико! Отведи их в комнаты западной башни, обслужи – и рукам воли не давай, шлюхин сын! Гвен непроизвольно скосила глаза на лантийского юношу – тот поклонился; значит, угадала, Фламм обратился именно к нему. – Конечно, сиор Фламм, – сказал Рико, кажется, ничуть не обидевшись на «шлюхиного сына». Что это было? Обзывательство или констатация факта? – Пойдёте за мной, сиоры и сирры… И светлейший архон, да простит меня Предвечный Сомн за то, что поднимаю на вас грешный взгляд! – он коротко поклонился и, взмахнув рукой, повёл их по двору. Голос у него был мелодичный и приятный на слух. Гвен глядела, как кудрявые волосы, собранные в хвост, ритмично прыгают у Рико за плечами – и подумала, что не удивилась бы, если б у него на руке была выжжена роза. Так клеймили за проституцию… Рико отвёл их на третий этаж одной из башен. Комнаты были маленькие и тесные, но зато – по одной на каждого, а Гвен о такой роскоши уже давно забыла. – Эта предназначена для вас, светлейшией архон, – с неглубоким, но почтительным поклоном Рико указал на комнату побольше других и с письменным столом. – Эту я бы порекомендовал вам, доблестная сира, – обратился он к Дейдре. – Если вам нравится слышать звон клинков по утрам – там наша тренировочная площадка… – Спасибо, – поблагодарила сир Дейдра и ухмыльнулась. – Ты прелесть, Рико, но сразу предупреждаю: будешь приставать ко мне или моим мальчикам – я тебе лично что-нибудь сломаю. О склонности лантийцев грешить с представителями своего же пола во Флоране рассказывали анекдоты; судя по словам Дейдры – в Аракиме тоже. – Как можно, сирра, я здесь чтобы каяться в грехах, а не совершать новые, – Рико отвесил новый поклон. – А вы, юная сирра – помощница сией доблестной воительницы? Он посмотрел на Гвен, и та смешалась, не зная, что ответить. Нет, она знала – только в присутствии таких болтунов как этот Рико, она почему-то теряла дар речи. – Она мой писарь, – сказал архон. Спокойно – но как отрезал. – Думаю, Гвинед, тебе подойдёт эта комната, – он показал на крошечную келью рядом со своей. – Располагайся – а у меня разговор с комендантом. Пара слуг (Гвен уже не присматривалась, есть у них клейма на руках или нет) споро принесли их пожитки. У Гвен они умещались в пухлой сумке, которую она разобрала за несколько минут. Положила одежду в сундук, на столик – пухлый томик магорийской грамматики и житие Светоча Сафии, и села на кровать, отметив, что клопов тут почти нет – видимо, им не нравился горный климат или близость Мглы. В ногах зияло узкое окно, прикрытое ставнями; сквозь щель пробивался желтоватый свет. Гвен нащупала крючок-запор, и, откинув его в сторону, распахнула деревянные створки. И отшатнулась. Перед ней разверзлась пропасть: крутой, практически отвесный склон горы уходил в густой, желтоватый, как старая кость, туман. Он клубился, полностью скрывая землю, и тянулся до самого горизонта, сливаясь с таким же желтоватым туманным небом. – Сомн Предвечный, Сафия Сребровласая, это действительно край света, – пробормотала Гвен, не в силах отвести взгляд от этой страшной, но впечатляющей картины. Осознать, что перед ней лежат Закатные Земли, которые раньше лишь угадывались за полосой Мглы, было трудно. – Сожалею, если вид из окна кажется вам мрачноватым, сирра, – голос лантийца заставил Гвен отшатнулся уже от двери. Рико стоял у входа с кувшином в руках. – Взял на себя смелость добавить вам в воду немного, эмм, вина – чистая она у нас довольно неприятна на вкус… – Спасибо, – пробормотала Гвен. Она невольно вытянула голову, пытаясь – и очень надеясь – разглядеть за спиной Рико Седрика или Абеля, но их, как назло, не было. – Может быть, что-то ещё, сирра? – поинтересовался Рико с улыбкой. Опершись рукой о косяк, он полностью загородил дверной проём. Гвен почувствовала себя в ловушке. – Нет, спасибо, – тихо сказала она. Рико не двинулся с места. – Точно ничего? Может быть, ванную? Песню? Что делать? Кричать, звать на помощь? Спасать её было вроде и не от чего – но маслянистый взгляд юноши был Гвен слишком хорошо знаком. Похоть. И если он, прекратив подпирать стенку, перейдёт к более активным действиям, кричать будет поздно. А кричать сейчас – позорно: она больше не подавальщица в таверне, она – писарь самого архона, светлейшего Берта… Мышка-трусишка, которая бледнеет при виде вурдалачьих голов на копьях. И тогда Гвен разозлилась. Она сделала шаг вперёд и вырвала из рук Рико кувшин, расплескав половину на пол и на себя. – Ты не понимаешь на орланском? – спросила она, глядя ему в глаза. Красивые, надо заметить, зеленоватые, с пушистыми ресницами. – Мне от тебя ничего не надо! – проговорила она по-лантийски. – Думаешь, я не знаю таких как ты? Я монашка! Невеста Предвечного! Писарь светлейшего архона Берта! – облизав губы, она снова перешла на северный. – Поэтому повторяю: убирайся вон! Рико попятился; вид у него был растерянный и немного виноватый. – Простите, сирра, я не хотел вас... Эм… Да, понял, убираюсь вон, – сказал он и исчез так быстро, как будто владел магией Троп Тьмы. Гвен захлопнула дверь, задвинула щеколду и упала на кровать, тяжело дыша. Её всё ещё колотило от злости и хотелось что-то разбить. И поплакать у кого-то на груди – вот так, без перерыва. Шмыгая носом, дрожащими пальцами Гвен раскрыла сундук и принялась искать платье – её ряса теперь была мокрой. Переодевшись, она сразу почувствовала себя лучше. И задалась вопросом: а где Седрик и Абель? Где сир Дейдра? Кричала на Рико она громко, и, раз друзья до сих пор не прибежали с вопросами «что случилось?», значит, их просто нет рядом. Может, ушли в местную таверну, или как в крепости называется место, где едят и пьют. Бросили её наедине со всякими Рико… Гвен пригубила воды из кувшина. Вкус выходил действительно странный, не особо приятный, и винный привкус был к месту. Гвен даже стало немного стыдно за то, что она так накричала на юношу. Пялиться, конечно, он на неё пялился, но парни своим взглядам не хозяева. Кто знает, какая у него здесь жизнь? Может, лантиец просто старался услужить, чтобы приезжие похвалили его перед комендантом… И орать на воришку было всё равно пинать хоромого щенка дворняги. В дверь постучали. – Да! Я сейчас… – Гвен поспешно отодвинула засов и распахнула дверь перед архоном Бертом. – Ты разложила вещи? – спросил он. Вид у архона был усталый. Наверняка он только что исцелял чьи-то раны, подумала Гвен. Понятно, почему комендант Фламм принял его с распростёртыми объятиями. – Да, светлейший. – Собери все принадлежности, которые тебе нужны для письма и накинь плащ, – сказал архон. – Мы должны встретиться с одним важным человеком. Гвен кивнула, выбрасывая из головы мысли о Рико и сосредотачиваясь. И вот она снова шагала вместе с архоном по растрескавшейся грязи двора; он привёл её к небольшой двери в крепостной стене, которая выпустила её за стены крепости. Над дверью сиротливо болтался высушенный труп вурдалака. Гвен скользнула по нему взглядом, и в этот раз даже не вздрогнула. – Это жестокий край, – сказал архон Берт. – И их обычаи тоже жестоки. Они напоминают себе и новобранцам, что вурдалаков можно убить, как бы страшны они не были. – Я заметила, что среди тех тел, которые висели над воротами, есть женщинские, – тихо сказала Гвен. – Я не знала, что среди вурдалаков есть женщины… – Конечно, есть. Чародеи Магора создали вурдалаков по образу и подобию людей, Гвинед – но создали уродливыми и искажёнными, – они шагали по горной тропе, всё вверх и вверх, – Они живое оружие, бездушные существа, годные лишь для войны… Женщины вурдалаков не слишком отличаются от их мужчин, разве что чуть поменьше. Они шагали по узкому ущелью; дорога шла в гору. – Куда мы идём, светлейший? – в конце концов, не выдержав, спросила Гвен. – К одной мудрой женщине, – сказал архон. – Скажи, Гвинед, как ты думаешь: женщинам стоит позволить становиться архонами? Гвен пожала плечами. – Не знаю, светлейший. Я никогда не хотела стать архоном. Мне кажется, что гораздо лучше и благородней быть настоятельницей монастыря, – сказала она. – Когда-то среди шестнадцати архонов шестеро обязательно должны были быть монахинями из Ордена Чаши, – сказал архон Берт. – Они звались архонессами. Так было в годы правления Светоча Галахада… Но уже после его ухода в Сомн, после нескольких беременностей архонесс и связанных с этим скандалов, Великий Иерофант принял решение – отдать все шесть кресел мужчинам. Как ты считаешь, может быть, если бы среди архонов было больше женщин, не было бы этой чудовищной паутины интриг, в которой запуталась наша церковь? – Я не думаю, что стало бы лучше, светлейший, – осторожно сказала Гвен. Она не любила мужчин, но иллюзий насчёт женщин тоже не питала: по её опыту, они умудрялись накрутить интриг даже вокруг похода за водой к колодцу. – Хмм, – архон бросил на неё внимательный взгляд и отвернулся, погружаясь в свои размышления. Ущелье вдруг оборвалось, открывая зияющую пропасть, заполненную желтоватым туманом; Гвен сглотнула, увидев, что тропа, ставшая очень узкой, продолжала идти над пропастью вдоль горы. На ней были вытесаны ступеньки, неровные и ненадёжные. Но архон Берт, не обращая внимания на замешательство писаря, пошёл по этой тропе; Гвен ничего не оставалось, как последовать за ним, молясь Сребровласой Сафии и Предвечному Сомну. – Только подумать, – грустно сказал архон Берт, бесстрашно глядя в зияющую справа пропасть, пока дрожащая Гвен жалась к скале. – Раньше там, внизу, лежали зелёные луга. Чаша Изобилия – так звались эти земли вокруг Сабии, Великой Реки. А сейчас – бесплодная пустошь, обильно политая кровью…. Там до сих пор лежат тела воинов. Здесь, во Мгле, время словно замедляются – за прошедшие столетия тела даже не разложились... И нам предстоит спуститься туда, подумала Гвен, стараясь подавить дрожь. Она почувствовала обречённость: ведь всё это было предрешено с того момента, как ней открылся чудесный дар. По законам Священного Престола и Великого Иерофанта, Гвен давно должна была отправиться сюда – в край желтого тумана и развешанных на стенах трупов. Восхождение по узкой тропе длилось вечность, а может, и пару вечностей, пока они не оказались на горной вершине, где стоял небольшой домик с плоской крышей, вытесанный из камня. Жёлтый туман здесь был менее густой, чем внизу, и Гвен вздохнула полной грудью. – Рианна! – архон Берт постучал кулаком в дверь. – Не притворяйся, что спишь. Ты предвидела наш приход, так ведь?***
Рианна сидела за старым деревянным столом, кутаясь в побитую молью шаль. Её абсолютно белые волосы, заколотые в пучок на затылке, контрастировали с желтоватой смуглой кожей, изрезанной морщинами. Нос был кривой, как хазрийский меч, а глаза – чёрные и внимательные. – Хоть бы к нашему приходу надела платок, – сказал архон Берт укоризненно. – Как и полагается монахине. – Я одной ногой в гробу, Берти, – скрипучим голосом произнесла женщина. – Уймись уже. Ты не сделаешь из меня правильную монашку. Архон Берт вздохнул. – Гвинед, это сестра Рианна, провидица, – представил он женщину. – И моя давняя помощница. – Я путешествовала с бродячим цирком и горя не знала, гадая на мистаро простакам, – сестра Рианна сокрушённо покачала головой, – пока сокольничие, возглавляемые вот этим умником, не вытащили меня из шатра за волосы. Берти убедил их, что казнить меня как ведьму рановато, что у меня ещё есть надежда на искупление, и отправил в эти вот горы. Иногда я жалела, что они меня не казнили. Так-то, девочка. – Рианна, закон есть закон. И твоя жизнь здесь была не так уж уныла, – архон Берт развёл руками. – Не строй из себя страдалицу. Позволь представить тебе Гвинед, моего нового писаря. Гвен поспешно вскочила и поклонилась. Сестра Рианна сощурилась, разглядывая её. – Её дар похож на твой – но она видит прошлое, а не будущее, – продолжал архон. – И призрак Леноры говорил с ней. – Ближе к делу. Ты хочешь использовать её для чего-то. Для чего? – спросила Рианна, скрестив на груди руки. – Мне кажется, что повелитель призраков снова вышел на охоту, – сказал архон Берт. – Тот самый, чей рыцарь смерти когда-то убил Эйдана Клариона. Он произнёс последние слова с особенным нажимом. Рианна перевела взгляд с Берта на Гвен, а потом назад на Берта. – Вот оно что, – она поплотнее закуталась в шаль. – Тени, везде тени, сглаживающие разницу между правдой и ложью. Ты не можешь простить себе того, что произошло в Воле Галахада, а теперь у тебя появился шанс. Как тебе кажется – шанс всё исправить. И ты хочешь знать, что из этого выйдет. – Да, Рианна. Пожалуйста… В руках старой женщины возникла колода мистаро. Эти карты, как и гадания вообще, в Унии Рассвета были запрещены – ибо грешно пытаться узнать свою судьбу из иных уст, нежели поцелованные Предвечным Сомном уста провидцев-чудотворцев. Но некоторые нарушали запрет: бродячие артисты, знахарки, проститутки… Прежде Гвен лишь слышала о колодах мистаро, и сейчас зачарованно глядела, как Рианна тасует куски плотной бумаги с яркими картинками. – Гвинед, всё, что скажет Рианна, должно быть записано, – сказал архон Берт, и Гвен поспешно полезла в сумку за принадлежностями. Она как раз расставила их на столе, когда на стол легла первая карта. С бумажки на неё смотрели пустые глазницы черепа, увенчанного короной. – Это гадание зовётся «Четыре светоча», – сказала Рианна, обращаясь к Гвен. – Первая карта соответствует светочу Диану. Знахарь первым из Четырёх обратился к Предвечному Сомну, а потому она обозначает прошлое. То, с чего всё началось. Это лич, король мертвецов, – она постучала ногтем по карте, – не обязательно в прямом смысле. Некто очень жестокий и обладающий огромным могуществом… Перо поскрипывало: Гвен записывала слова предсказательницы. Часть её по-детски наслаждалась тем, как чернильные завитки ложатся на белую бумагу, порождая красивые буквы. – Вторая карта. Оружие. То, что поможет. Ей покровительствует светоч Галахад, Светозарный Клинок, – на стол, правее и ниже первой (со стороны Гвен, сидевшей напротив гадалки – левее и выше) легла следующая карта, изображающая полупрозрачную человеческую фигуру, закрывающую лицо руками. – Дух. Призрак. Нечто из прошлого, что вернётся. Это станет твоим орудием против врага. Архон Берт кивнул, поглаживая бороду. – Третья – это враг. Гермио Несущий Свет поднимает свой фонарь, и указывает нам цель, – гадалка положила третью карту под первой. – Рыцарь. Воин, связанный клятвой и честью, – она глянула на архона. – В какие интриги ты пытаешься меня впутать? – Это воин Стигии, а не Унии, – тихо сказал архон, сосредоточенно глядя на карты. Четвёртую Рианна вынимала медленно. – Светоч Сафия. Премудрая. Она открывает нам то, чем всё это кончится, – сказала она, шлёпнув карту на стол слева от второй. – Цепь. Цепь, да ещё с ошейником, вызвала у Гвен неприятные ассоциации с каторжниками. – Плен. Смирение. Ограничения, – она внимательно посмотрела на архона Берта. – Вижу, тебе нравится предсказание. – Не будь я уверен в тебе, я бы сказал, что ты мухлевала, желая сделать самое приятное предсказание из возможных, – сказал архон Берт. Рианна язвительно улыбнулась и положила в центр креста, который образовали четыре карты, пятую. С неё на Гвен смотрел белым глазом ворон. Силуэт угольно-чёрной птицы с раскинутыми крыльями – точно как на фреске в разрушенной церкви еретиков. – Пятая карта. Предвечный Сомн. То, чего не избежать, – сказала Рианна. – Ворон – смерть, кровь, резня. Всё так же доволен предсказанием? Архон Берт нахмурился. Гвен ещё раз окинула взглядом карты. С её стороны стола порядок был совсем другим: рыцарь, цепь, лич, призрак. И только ворон – ошмёток тьмы – по-прежнему парил посредине. – Будущего не изменить, – сказал архон. – И потому ты пришёл ко мне его узнать? – гадалка язвительно подняла бровь, на мгновение став похожей на сира Дейдру. – Я человек, Рианна. Мне свойственно питать глупые надежды, – сказал архон грустно. – Спасибо. Он достал из сумки и положил на стол пухлый кулёк. – Засахаренные фрукты и лантийская карамель. Как ты всегда любила, – сказал он. Гадалка расхохоталась, демонстрируя почти полное отсутствие зубов. – Предвечный Сомн, наделив тебя даром, отнял у кого-то прекрасного мужа, – схватив узловатыми пальцами карамельку, она забросила её в рот. – Хочу тебя сразу предупредить, Берти. Мне не нравится, как карты вели себя сегодня. – Карты – всего лишь инструмент. Ты всегда говорила мне об этом, – сказал архон. – Как они могут себя «вести не так»? – Будущее – изменчивая и неясная вещь, – сказала Рианна, теребя шаль. – Потому и предсказания так же не ясны… А сейчас? Ты даже не стал расспрашивать меня о толковании – тебе всё ясно. Не к добру это. – Раз ворон выпал – то точно не к добру, – архон поднялся. – Спасибо за гостеприимство, Рианна. Нам пора уходить. Гвен принялась собирать письменные принадлежности. – Спасибо, сестра Рианна, – сказала она, встав и поклонившись. Рианна хмыкнула: – Гляди-ка ты. Не немая, – усмехнулась гадалка. Она собрала карты со стола и быстро перетасовала их. – Вынь одну карту, малышка. Гвен вопросительно глянула на архона Берта. Тот пожал плечами. – Решать тебе, Гвинед, – сказал он. – Хочешь ты знать свою судьбу или нет. В голосе архона Берта скользила ирония: то ли над Гвинед, то ли над её застенчивостью. Или трусостью? Мышка-трусишка, которая всего боится… Закусив губу, Гвен достала одна карту и положила её на стол. И обмерла: та изображал простоволосую рыжую женщину с кривым ножом в одной руке и испачканным в грязи символом Предвечного – в другой. Груди женщины были безнравственно оголены, и соски были прорисованы с особым тщанием (похоже, художник был лантийцем). – Ведьма, злая женщина, – сказала сестра Рианна. – Что до толкования – тут я промолчу, думаю, ты лучше меня понимаешь, что это значит. – Спасибо, – пробормотала Гвен, потирая клеймо на правой руке. Ей казалось, что ведьма смотрит точно на неё. Ощущение чужого взгляда пропало только когда дверь домика захлопнулась. – Если ты хочешь что-нибудь узнать о сестре Рианне, спрашивай, – сказал архон Берт, когда они спускались вниз по крутой тропе. Гвен, жавшаяся к скале, покачала головой. – Спасибо, светлейший, – сказала она бесцветным голосом. Ей действительно было неинтересно; у неё до сих пор стоял перед глазами череп в короне, цепь с ошейником, и крылья чёрной птицы. Рыжая ведьма ухмылялась ей вслед.***
Обедали защитники крепости в большой полутёмной зале. Сквозь небольшие окошки под потолком падал мутный жёлтоватый свет, и туман висел под потолком, как и приглушённый гул голосов. Комендант Фламм усадил их за свой стол как почётных гостей; только вот стол был не особо большой, и за трапезой Гвен задевала локтем то архона Берта, то Абеля, что было очень неловко. Может, поэтому ей кусок в горло не лез. А может, потому, что кусок был на вкус омерзительный – густая похлёбка, все компоненты которой были разварены до состояния каши. Кроме мяса: маленькие, но жёсткие и жилистые кусочки то и дело застревали в зубах. Где-то на середине тарелки Гвен пришло в голову, что это может быть плоть вурдалака – и ей пришлось приложить усилие, чтобы удержать похлёбку в желудке. Она поспешно вгрызлась в сухую и жёсткую лепёшку, которая тут заменяла хлеб. Комендант – чьё лицо раскраснелось ещё больше – умудрялся одновременно есть и болтать, не закрывая рта. – Смертников в этом году хороших прислали. Конечно, пяток пришлось скормить морлокам, но из остальных ещё можно сделать людей, – говорил он. – А то пришлют – половина стариков, половина еретиков, которые начинают вредные идеи проповедовать. При Иерофанте Пасифике с этим было строго: за ересь да святотатство никакого искупления, только казнь. И правильно: умы отребья – что куча навоза, сорняки быстро прорастают. Так когда-то пало Милосердие Сомна, – объяснил он, поворачиваясь к Гвену и Седрику. – Смертники под предводительством еретиков подняли бунт… Пришлось брать свою же крепость штурмом, сколько хороших людей полегло! Ничего, взяли. Без жратвы горцев тут ни одна крепость долго не выстоит. – А сколько у вас смертников, если не секрет? – поинтересовался Седрик. Он ел с видимым отвращением. Гвен была с ним вполне солидарна. – Половина? – Куда половина! Треть. Больше – могут задуматься о бунте. Нам их каждый год присылают со всей Унии, но я быстро отсеиваю бунтарей, потом – слабаков. Те, что остаются, ещё года два-три живут. Те, кто тут больше пяти лет, уже люди. Ветераны. Семь лет – и я пишу прошение о том, чтобы их помиловали… Некоторые так и не уходят – остаются, или к горцам переселяются. – Кто же остальные две трети? – спросила Гвен, осмелев. – Горцы да младшие сыночки низинников, которые вступили в Орден Сокола. Зелёные юнцы – мечтают о славе и подвигах, но ничего, из них тоже людей делаем… – А чудотворцы? Комендант хрипло расхохотался. – Нет, девоч… сестра, таких не держим. Не присылают вашего брата. У нас ребята простые, чёрная кость, – он махнул рукой мальчишке-слуге. – Эй, Перт! Тащи пиво – в горле пересохло. Пиво в этом месте было, похоже, роскошью: люди с соседних столов с завистью поглядывали на глиняные кружки, наполненные пенистой жидкостью. А Гвен замутило от одного запаха. Комендант Фламм глотнул из кружки, довольно рыгнул и вытер усы рукавом. – Чудотворцы к нам разве что в гости заглядывают. Ученики, которых в горный монастырь везут. Или как вы, – продолжал вещать он. – А нам бы не помешала парочка рыцарей. Среди морлоков вожак размером с корову появился… Он снова принялся рассказывать о морлоках – тварях, которые жили где-то под землёй и ненавидели дневной свет. Его рассказы снова убедили Гвен в том, что только по книгам мир не изучить: битвы в западных крепостях были совсем не такими, как она представляла. Немёртвая орда под стены приходила редко. Чаще были отдельные группы нежити или вурдалаков, которые пытались пробраться в Унию извилистыми горными тропками, нападали на сёла горцев, или на люменитовые шахты. Воины крепости больше времени проводили в разведке, чем в боях, но разведка была делом опасным: из Мглы периодически вылезали мерзкие химеры, то ли её порождения, то ли творения некромантов, которые они выпустили туда ради забавы. Гвен оглянулась через плечо: грубые, усталые мужчины двигали челюстями, поедая лепёшки, смоченные в мерзкой похлёбке. Пахло от них отнюдь не духами, а руках у многих чернели клейма – несводимое свидетельство совершённых преступлений. Подумать только, все они были защитниками – стражами Унии от жутких чудищ Закатных Земель… Гвен стал стыдно за свой страх перед ними. Особенно перед Рико – которого она, как ни пыталась, не могла найти в зале. Когда у коменданта Фламма возникла пауза в болтовне – он приложился к кружке пива и с наслаждением сделал большой тягучий глоток – Гвен решилась спросить: – Господин комендант, а тот юноша, который показывал нам комнаты – где он? – Прячется в какой-то щели, как все крысы, – равнодушно сказал комендант. – А что, у вас что-то пропало? – его густые светлые брови сдвинулись, а взгляд стал таким грозным, что Гвен захотелось залезть под стол. – Нет, нет, что вы! Всё прекрасно. Просто мне хотелось бы… Поблагодарить его… За службу, – робко сказала она. – Ты осторожнее с лантами, Гвен, – сказал Седрик, укоризненно глядя на неё. – Они ни одной юбки не пропускают. И даже на штаны посматривают. Особенно любят дурить голову невинным девочкам… – Он не сделал ничего такого, – запротестовала Гвен, покраснев. Что за вошь укусила оруженосца?! Он стыдил её, как ребёнка, выставляя какой-то недалёкой развратницей. – Я помню свои клятвы! – Он и юбки, и штаны одинаково хорошо знает, – хлопнув в ладоши, комендант Фламм велел слуге принести ещё пива. – Сынок шлюхи, недавно прислали. Мордашка ладненькая – в маму пошёл, видимо. Подлиза, но не дурак. Думает, что если будет хорошо мне прислуживать, то я его буду подальше от боёв держать! Ну, пусть мечтает пока, – комендант ухмыльнулся. – Не стал его разочаровывать. Считает, что меня обхитрил, даром что лант…. И хлебнул пива. Гвен, зажмурившись, тоже глотнула из кружки, и очень постаралась не сморщиться. Ей предстояло совершить небольшой подвиг, а именно – найти Рико и извиниться перед ним. На трезвую голову пускаться в такую авантюру не хотелось.***
Конечно, она могла попросить Седрика пойти с ней на случай если кто-то из защитников Огня Искупления вспомнит прошлое и нападёт на Гвен. Но замечание друга её сильно задело: оно было сделано свысока, словно оруженосец не раз замечал, что она неподобающе ведёт себя с мужчинами, и милостиво ей это прощал. Это было просто… нагло! Единственный раз, когда Гвен вела себя неподобающе – когда тащила Седрика со сломанной ногой через туман. Однако тогда он что-то не жаловался, что она порвала платок, чтобы наложить ему шину. Абель тоже отпадал. Однорукий, он защитить её точно не сможет, да и наверняка он солидарен с Седриком. Ведь не сказал ни слова защиты, когда оруженосец принялся унижать её перед комендантом. Поэтому Гвен, собравшись с духом, выскользнула из башни, где их поселили, в одиночку. Начинало вечереть, но темно не было: казалось, свет исходил от самой желтоватой дымки в воздухе. Во дворе она остановилась и, сжав в кулаке люменит, представила Рико. Красивый. Красивый огонёк, на который летят глупые мотыльки. Поэтому и опасный – Гвен не хотелось обнаружить, что она глупый мотылёк. Но вместе с тем ей было его жаль. Особенно теперь, когда узнала, как солдаты в этой крепости живут на самом деле. Не за убийство ведь сюда попал, а за воровство. Сын шлюхи… Вряд ли его жизнь была лёгкой. Может, с голода цапнул буханку с лотка на ярмарке, или пирожное. И всё: смертник, единственная надежда которого – как-то протянуть семь лет, чтобы, может, заслужить помилование. Люменит в руках потеплел. Быстро, стараясь не глядеть по сторонам, Гвен зашагала туда, куда её вела нить света. Интересно, что бы архон Берт сказал, узнав, что она делает? Не одобрил бы. Сир Дейдра? Кто знает… Мужчины, с которыми она сталкивалась, бросали на Гвен заинтересованные взгляды, но никто, слава Предвечному, не пытался с ней заговорить или остановить её. Рико она застала в конюшне: он убирал навоз. Удивительно, вспотевший и встрёпанный, да ещё окутанный аурой навозной вони, юноша не стал выглядеть менее привлекательно. Гвен остановилась от него в нескольких метрах, борясь с головокружением и размышляя о том, как начать разговор; размышляла до тех пор пока он не обернулся. – Сомн и Светочи! – он схватился за сердце несколько театральным жестом. – Я полагал, что не понравился вам, святая сестра… Гвен на всякий случай отступила на шаг. – Я хотела извиниться, – выпалила она. – Я не должна была кричать на тебя… Это было… Не хорошо. Рико окинул её внимательным цепким взглядом и тоже отступил на полшага. Если предполагал, что извиняться она будет иначе, чем словами – то своё мнение изменил. – Никаких обид, сирра. Мне тоже стоит извиниться за неподобающие взгляды и слова. Я ведь почти год не видел девушки… Тем более симпатичной… Сирра, это просто констатация факта, я ни на что не намекаю, – он поднял руки, как будто сдаваясь. Что за артист! Гвен невольно улыбнулась. – Почему ты это выбрал? – спросила Гвен, оглядевшись. – Здесь можно зарыться в сено, и если ворвутся вурдалаки, то они сначала будут жрать мулов, а ты сможешь убежать, – ответил Рико. Шутил он или говорил серьёзно – непонятно. – Я имею в виду, почему ты выбрал ссылку сюда, на Грифоновы Горы, – уточнила Гвен. Рико вздохнул и продемонстрировал ей клеймо на левой руке. – За кражу в Лантии рубят руки, сирра. У меня был выбор – либо сюда, либо без руки остаться, – сказал он беззаботно. Гвен эта беззаботность показалась наигранной. – А какой менестрель без руки? – Менестрель? Значит, ты не шутил, когда говорил насчёт песни? – спросила Гвен с искренним интересом. – Не шутил. Могу хоть здесь спеть, – он шутливо развёл руками. – Лантийскую балладу? Или сирра Гвинед предпочитает северные песни? Гвен обнаружила, что её улыбка стала шире. Как у него это получается? – Хотя без мандолы не то. Собственно, из-за неё я и оказался здесь, – сказал Рико печально. – Ты попытался украсть мандолу? – спросила Гвен удивлённо. Значит, не было никакого голодного мальчика, попытавшегося стянуть булочку с лотка... – Да. Любовь к искусству – вот причина моих несчастий, – вздохнул Рико. – Хороший инструмент стоит столько, сколько мне за пять жизней не накопить. А я попробовал ухватить солнце – и отправился за закатом. Лантиец улыбнулся. Зубы у него были белые и ровные. – А твоя мать… – Гвен хотела спросить «действительно шлюха», но замялась, не желая произнесли грубое слово. Лантиец понял её по-своему. – Моя бедная мама… Она умерла несколько лет назад. И это было её счастье, она бы не пережила разлуку со мной, – сказал он. – Я ведь был её единственным ребёнком. Единственным, от которого она не избавилась ещё во время беременности, я имею в виду. Его улыбка слегка потухла, а Гвен в первый раз посмотрела не на губы Рико, а в глаза. И увидела там, под маской шутовства, перемешанный с безнадёжностью страх. Рико был обречён – и знал это. – Мне так жаль… – Гвен, у которой выступили слёзы на глазах, шагнула к юноше, повинуясь минутному порыву. Ей хотелось обнять его, утешить, как, наверное, утешила бы мать. Как мать утешила бы её саму, если б была жива. – Гвен! Седрик. Сердце Гвен упало: вот кого она не хотела сейчас видеть, будь он сто раз ей другом. – Что ты тут делаешь? – спросить Седрик сердито. Он подошёл к ней и попытался схватить за руку – но Гвен молниеносно отскочила, чуть не вляпавшись в навоз. Ей совсем не нравилось, когда её хватают, даже если это делают друзья. Мулы встревожено заржали. – Пришла поговорить с Рико, – сказала она, отступая, так что Рико оказался между ней и Седриком. Седрик так и застыл с поднятой рукой; он сердито, непонимающе посмотрел на Гвен, затем на лантийца, и его лицо пошло красными пятнами. – Пойдём, – хмуро уронил он. – Тебя искал архон Берт. Ну или можешь продолжить ваш разговор, если это важнее… – развернувшись, он зашагал к выходу. – Тут воняет! – сказал на прощанье. Гвен рванулась за оруженосцем, как испуганная куропатка, торопливо бросив Рико: – Ну… Прости! Прощание и извинение. За что-то. Наверное, за не очень красивую сцену – хоть Седрик и повёл себя гораздо лучше, чем Гвен думала. Она боялась, что будущий паладин мог бы и с кулаками накинуться на беднягу-лантийца, посчитав, что он каким-то образом посягает на её честь… – О чём ты думала? – прошипел Седрик, замедляя шаг, чтобы Гвен с ним поравнялась. – Эта крепость полна преступников всех мастей, а ты решила погулять вечерком! – Мне нужно было поговорить с Рико, и я не хотела тебя дёргать, – сказала Гвен ровным голосом. Вообще-то она признавала, что рыльце у неё в пушку, и поступок был не самым умным. Но если бы Седрик не унизил её перед комендантом, Гвен никогда бы не стала ходить по крепости одна – так что он тоже был виноват. – Поговорить. С Рико. С вором, – сердито пробормотал Седрик. – С защитником этой крепости, – с вызовом поправила его Гвен. – Такие, как он, в бою сразу побегут за бабьи юбки прятаться! – Седрик развернулся к ней. Они стояли посреди двора, и проходящие мимо мужчины начали на них оглядывались. – Кем бы он ни был, сейчас он – защитник Огня Искупления! У тебя нет никаких прав презирать его! – Гвен отступала, вжав голову в плечи, но тоже повысила голос. – Он тебя очаровал, так? На что поймал? На жалость? Девочки! – последнее слово Седрик выплюнул с презрением. – Хлопнул ресницами – и готово, ваше сердце в кармане! – Не говори так, будто меня знаешь, – Гвен сжала кулаки. – Я знаю таких, как он, Гвен, – сказал Седрик уже тише; вокруг них медленно начала собираться толпа глазеющих зевак. – Пройдохи. Они украдут самое ценное – девичью честь, а потом, смеясь, расскажут об этом дружкам в таверне… Он повернулся к ней спиной и зашагал к башне, давая понять, что разговор окончен. Гвен сглотнула горькие, обиженные слёзы. «Девичья честь». Если бы он узнал, что Гвен уже нечего терять – что бы он сказал?