***
Она каждый день видит море. С тех пор, как впервые узнала о нем. Удивительная, яркая мечта. Соленые грезы лепят прекрасные образы в ее маленькой голове, с волосами цвета созревшей пшеницы. Недавно я принес домой огромную морскую ракушку, так теперь она не расстается с ней. Все слушает, да прислушивается. Всюду с собой таскает, прижимает крепко и чуть что, сразу бежит хвалиться гостям. «Милая сестренка, мечты нужно делать явью», думал тогда я, сжимая в руках пару скрипучих билетов. Спешил домой, через городские пробки, чихая тяжелым воздухом. Скорее бы рассказать! — Летим? — чуть ли не кричала она. Косички подпрыгивали в разные стороны. — Прямо на самолете? По небу? Я отвечал, улыбался в ответ. Расписывал красками лета, как прекрасно будет ТАМ, на море. Солено, солнечно и беззаботно. Целую неделю! Впитывал восторг, наматывал клубок воспоминаний, а Вика, так ее звали, носилась по дому с ракушкой в высоко задранных руках. Как олимпиец с факелом. — Ура! Ура! Мама, я увижу море! Сборы слились в один прекрасный день с родными и близкими. Это был первый раз, когда нас с сестренкой отпустили вместе в такую даль. Ведь я уже повзрослел. На столько, что оплатил поездку самостоятельно, чем вызвал повод для материнской гордости. Вечер вылета выдался пасмурным, но не дождливым. У подъезда нас накрыло деловитым карканьем ворон. Провожали нас и встречали золотую осень. Взвились в воздух стаей, когда таксист выехал со двора и припустил к магистрали. Аэропорт ждал. Терялся в дымке большого города, отражался огнями в широко раскрытых глазах Вики, которая старалась ничего не упустить из виду. Тележки, металлоискатели, пилоты в красивых фуражках, важно вышагивающие по коридорам и конечно же самолеты. Крылатые гиганты не могли не занять в ее сердце отдельного места. Прильнув к стеклу она наблюдала, как странные машины толкают их туда-сюда, а рабочие на тележках возят разноцветную поклажу. Мы молча улыбались друг другу. Когда нас наконец-то пустили к самолету, Вика чуть ли не прыгала от счастья. Все таки классная вещь, эта детская непосредственность, когда казалось бы обыкновенный трап, вызывает чувство новизны и восторга. Я обнял ее и мы нырнули в кабину, где так приветливо горел уютный свет. Сели на свои места, Вика прыгнула к иллюминатору. Пристегнулись. Симпатичные стюардессы прошлись по рядам. — Скоро будет море, малышка! — я потрепал ее по голове. — Можешь себе это представить? — Могу, — вдруг серьезно ответила она, сдвинув брови. — Давно представляю. Спасибо, братик большое! Я тебя люблю! Я никогда не был особенно сентиментальным, но в тот момент на глаза навернулись слезы. Попытался скрыть их, но Вика заметила и залилась веселым смехом, обняла за руку через подлокотник и устремила взор в окно. Вдаль, через холмы и развязки дорог. Туда где ее ждало море.***
Перелеты давались мне с трудом. Какие-то странные ассоциации с походами к стоматологу залегли в подкорку и не собирались выползать. Шум двигателей сливался в мозгу со свистом бор машинки и дырявил мысли не давая сосредоточиться. Пытаясь хоть как-то отвлечься я стал наблюдать за взлетом через окно иллюминатора. Но вечер уже накрыл аэропорт и сгущал сумерки. В переливах посадочных огней я приметил стайку птиц. Они вихрем неслись к самолету. И когда я было подумал, что их тут быть не должно, самолет тряхнуло. Крылатая махина только успела оторвать шасси от взлетной полосы. Вспышка яркого света ослепила меня, оставляя передо мной лишь темные контуры сидений и задорно вздернутых косичек. Говорят, единожды — все равно, что никогда. Ложь. Эту боль и яркий белый свет вы бы запомнили на всю жизнь. Когда я смог открыть глаза, всюду горел огонь. Падали комья пепла и где-то вдалеке чудились чьи-то надрывные крики. Двигаться я не мог и лишь вращал глазами в разные стороны. Осознавая, впитывая произошедшее. Огонь был рядом, но не обжигал. Почему? Салон самолета был раскурочен. Сквозь дым проглядывало мрачное небо. И тут я увидел движение. Среди огня и дыма по коридору, или тому, что от него осталось, металась неясная тень. От одной безвольно лежащей руки, повисшей на кресле к другой. Я вдруг понял, что не волнуюсь. Переживания ушли на второй план. Осмотрелся. Вика была рядом. Лежала спиной ко мне и не шевелилась. И одновременно стояла напротив, немного неясного очертания, но как живая. Держала на руках мирно спящего кота и смотрела на меня. — Вика? — прошептал я. Она подошла ближе. Сквозь нее проглядывали размытые всполохи огня. Протянула мне руку и я увидел незримую нить, что тянулось от нее ко мне. Молча помогла мне подняться и увидеть себя, лежащего на остатках кресла. Жуткий крик впереди заставил ее оглянуться. Теперь я мог разглядеть эту Тень, что приближалась по раскуроченным рядам. Силуэт в лоснящимся от черноты плаще и жуткие костлявые руки. Смерть пировала сегодня. Забирала всех подряд. Никогда бы не подумал, что поверю в это и уж тем более увижу своими глазами. Вика печально смотрела на меня. Бледная. Губы подергивались, но вымолвить они так ничего и не смогла. Лишь гладила спящего кота на руках. Смерть осторожно приближалась к нам, облетая горящий мусор и торчащие ребра самолета. В темноте капюшона угадывалась костяная улыбка. А кот, тем временем, потянулся, и грациозно спрыгнул на пол. Помахивая пушистым хвостом он встал перед нами. Знакомая животина! Где же я ее видел?! Тень притормозила и зависла в проходе. Покачивалась на дрожащем от пламени воздухе, словно приглядывалась к тому, кто посмел встать на ее пути. Жалкое, мелкое создание. А кот невозмутимо сидел и смотрел немигающим взглядом на Смерть. Помахивал хвостом и шевелил ушами. И тут я вспомнил! Был у тетки, у которой Вика гостила каждое лето, котяра. Здоровый такой. И полюбились они друг другу настолько, что ни разлей вода. Ходили хвостом друг за дружкой. Вика его молочком поила, а тот ее от гусей защищал и от собак всяких мелких. Да и крупных гонял. Боевой был кот. А потом умер он. Отравили. С тех пор Вика отказывалась ездить к тетке. Тяжело переживала утрату. Я смотрел на этого кота и не пытался себе ничего объяснить. Я лишь знал, что именно он сейчас стал той неприступной стеной, отделяющей Вику и меня от смертной Тени. В этот момент время остановилось. Всполохи огня замерли в кротком ожидании развязки. Что-то неестественное происходило. Что-то, что многие называли удачей или счастливой случайностью. Смерть медленно подняла руку, указывая пальцем из-под балахона. На меня. Кот спокойно обернулся, посмотрел мне в глаза. И в них я увидел свою жизнь. От начала и до сего момента. Прожил заново и занес над ней перо, чтоб поставить… точку? Кот покорно мяукнул и отошел в сторону. И тут, душа наша стала короткой и неясной. Нить, что связывала нас с Викой истончилась, а Тень приблизилась ко мне. — Сестренка! — хотелось запомнить ее именно такой. Милой, маленькой, держащей меня за руку девочкой, с мечтой о море застывшей в голубых глазах.***
Мужчина в форме нервно курил одну сигарету за другой. За его спиной пожарные заливали пенным раствором остатки тлеющей махины. Под ногами скопилась гора окурков, во рту пересохло. Бессонная ночь грозила добить окончательно. — Не пускайте сюда журналюг! Я же ясно выразился! — он погрозил кулаком куда-то в сторону оцепления и снял фуражку, чтобы протереть лоб. К нему подбежал взмыленный помощник и отрапортовал о проделанной работе. — Выжившие есть? — Он спрашивал по привычке, на автомате. — Есть, товарищ генерал. — помощник бегал глазами по выжженному полю, залитому светом прожекторов. Кареты скорой помощи стояли бок о бок с пожарными расчетами. — Вот список. Александр Григорьевич кивнул и принял помятый файл. Руки, казалось твердого, как сталь человека, дрогнули. Он посмотрел в сторону снующих туда-сюда спасателей. Взгляд его зацепился за открытую дверь скорой. Там на кушетке, под холодным больничным светом сидела девочка. Завернутая в плед. Одинокая и поникшая. В руках она держала расколотую морскую раковину. — Твою ж, налево! — генерал молча кинул окурок на землю, выдохнул тяжелый дым и двинулся к девочке, которая ждала вовсе не его, а в потухших глазах не было мыслей и былой искры. Лишь робкая надежда, страх и боль от еще одной утраты.