sunrise of the new millennium

ночное небо, ранее словно с некоторой радостью открывавшее обзор на далёкие звёзды (которые потухли несколько тысяч лет назад, а то и больше, по словам одного учёного), затянулось дымкой из тёмных облаков, напоминая вуаль шляпки изысканно одетой леди из европейской литературы столетия так девятнадцатого-двадцатого. ген асагири, последний раз читавший настоящие книги, наверное, так же давно, как и погасли висящие на данный момент звёзды в небе, уже так просто и не вспомнит. сейчас шёл пятьдесят восьмой век, камнем покрывший бо́льшую часть былого мира, мира прошлого, но неизменно устремлённого в новое будущее. иногда гену казалось, что если бы этот новый мир — он пока не представлял каким именно тот будет — принял человеческий облик, то в его глазах непременно бы горел яркий свет, отражающийся желанием жить, который оставляли за собой взрывающиеся в далёком космосе звёзды. такой же он видел в глазах сенку. — никаких сегодня созвездий, — зачем-то констатировал факт асагири, взглянув на небо и вновь вернув своё внимание к лежащему у его коленей ишигами. — неизвестно, что произошло в космосе. возможно, за столько лет созвездия могли видоизмениться. хотя зодиакальный круг пришел к нам готовым набором из древности, как иностранная посылка. — прямо как amazon? — ага, вроде того. развалившись на траве и закинув руки за голову, сенку жевал какую-то высокую травинку, сорванную по дороге до скромного места на небольшом утёсе, сплошь покрытом зеленью, уже порядком примятой от их постоянных походов сюда. ген, как-то снисходительно улыбнувшись, неосознанно потянулся рукой к светловолосой голове, в которой таилась куча умных мыслей и важных знаний, которыми владел только он, сенку. на мгновение будто застыв в нерешительности, менталист вдруг задумался и опомнился лишь ощутив на своей коже касание тёплых, немного огрубевших подушечек пальцев. взяв менталиста за запястье, ишигами невозмутимо переложил его руку к себе на голову, словно там ей и было место. тонкие пальцы осторожно и успокаивающе прошлись между прядями. травинка, зажатая в губах учёного, слегка затряслась — сенку перекатил её на другую сторону — и быстро затихла, вместе с прикрывшим глаза вождём деревни. ген знал: это явный знак того, что ишигами расслаблен. сенку совершенно не умел отдыхать, часто работая на износ, занятый делами по спасению цивилизации, а потому такой момент был очень ценен. пожалуй, для них обоих. — не подскакивай завтра утром раньше восхода солнца. — я не могу спать до обеда как ты. — я до обеда не спал как минимум уже три тысячи семьсот лет, прошу заметить. лёгкий ветер гонит мурашки по телу асагири, натягивающего хаори плотнее, и тёмные облака, заставляя их открыть ожившему людскому взору немного ночных светил. луна полная, но какая-то блеклая в этом месяце и небольшая, и даже звёзды не так хороши. ген задерживает дыхание, про себя размышляя о том, что делал бы сенку на этой далёкой, блеклой луне, где совершенно неудобно и более одиноко, чем в мире, упрятанном в каменные доспехи. — все ещё хочешь отправиться в космос когда-нибудь? не шёпотом, но очень тихо. так, что обычно высокий голос асагири сейчас сошел бы за бархатный след падающей звезды (сенку говорит, что звёзды никогда не упадут и всё это попадание метеорных тел в атмосферу земли, но ведь окаменение мира тоже никто не мог предположить, так что гену, при всём уважении к неромантичному учёному, до этого и дела нет). — мне кажется, тогда я буду уже слишком старый, как мой папаша, — хмыкает сенку, не открывая глаз, и, немного погодя, добавляет: — да и тебя без должной подготовки на борту корабля скорее всего будет тошнить, а это такие себе перспективы. краснеющий асагири, чья рука застыла в волосах лежащего ишигами, не знал, что именно вызывало в нём такую реакцию: то ли намёк учёного на его «изнежество», то ли факт, что сенку формально в своей голове взял его с собой. даже если в космос, даже если на эту чёртову луну. возвращая себе прежнее выражение лица (менталист он в конце концов или нет?), ген благодарно улыбается, возобновляя приятные движения рукой в непослушных волосах ишигами. — знаешь, сенку-чан, пусть ты так и не думаешь, но ты уже столько всего сделал, что в свои восемнадцать (закрыв глаза на проведённые в камне тысячи лет) — тебе пора на пенсию. одной рукой сенку вытаскивает изо рта травинку, другой вновь хватает гена за руку, приковывая к себе внимание. пальцы молодого учёного-возродителя сплетаются с пальцами искусного иллюзиониста-психолога. — подумаем об этом как только вернём в цивилизованный мир службу социального страхования и обеспечения, пенсионный фонд или типа того, — шутливо хмыкает ишигами и добавляет чуть тише, но серьёзнее: — обещаю. сенку необычайно целеустремлён и уверен в себе, думает ген. он может позволить себе дать подобного рода обещание, единственные свидетели которого это выглянувшие из-за облаков звёзды в небе, давно, по его же словам, потухшие. ген отводит взгляд и думает, что всё на свете так или иначе потухает, гаснет: эти проклятые светила в космической невесомости, солнце, ежедневно плавно опускающееся за горизонт (и, возможно, готовящееся вскоре взорваться); праздничный костёр в деревне ишигами, свечи, задутые ветром, и ещё электрическая лампочка, которую недавно воссоздал сенку; даже чья-то любовь со временем может «потухнуть». но одно точно не потухнет никогда — это их общее, разделённое на двоих желание вернуть нормальный человеческий мир. возродить цивилизацию. мелкими, но уверенными шагами, вместе. ген асагири верит сенку ишигами. поэтому это желание будет гореть вечно, так же как и тёплый след от оставленного на скуле лёгкого поцелуя, который останется дожидаться утреннего восхода солнца. и это будет незабываемый, самый удивительный рассвет. рассвет нового тысячелетия.