начало марта, 2 курс
Эдди пишет прекрасное итоговое эссе об эпохе Просвещения: глубокий, вдумчивый анализ, ради которого не один десяток книг были вытащены со своих уютных пыльных мест в университетской библиотеке и не одна ночь чуть было не закончилась носом в клавиатуру ноута, если бы не черные хваталки начеку, мягко будящие отрубающегося за столом парня и отправляющие - перетаскивающие - его в кровать. Он по праву гордится работой, нет - они гордятся. Клинтарец в этот раз даже не остается в стороне бурчать на "непонятные буковки непонятных давно дохлых людишек", а вместе с хостом увлечённо изучает важность рационального и чувственного мышления для людей на примере того времени, их дихотомию и переплетение в текстах разных авторов - Веному нравится узнавать больше об эмоциях и логике сложных землян, пусть и не таких сложных, как его драгоценный хост. Изучать, иногда, не отвлекая, обсуждать и приходить вместе к выводу, что даже в "век разума" рациональность и логика не существовали в отрыве от человеческой чувственности и страстей, напротив, опирались и произрастали, и лишь их слияние давало ключ к познанию и здоровому нефрагментированному мышлению. Клинтарцу нравится рассматривать эту человеческую "уязвимость" - необходимость пропускать всё через призму эмоций, - что в то же время есть и особая сила людей. Эдди нравится получившийся текст, который, он уверен, даст ему ещё один "плюс" в блокнотике Лысого Льюиса - последний недостающий ему до зачёта "автоматом", и тогда им не придётся разговаривать час, а то и два, на зачёте с этим.. тормознутым.***
Спустя пару дней Льюис ловит пробегающего мимо Брока в коридоре, подзывает к себе в кабинет, улыбается "тонко", глядя поверх вычурной стальной оправы очков. "Вот эта… эмммм… вещь," - шевелит неопределенно пальцами в воздухе лысый, не переставая улыбаться так, как будто у него зубы ноют. - "Которую вы написали в своём выводе. Она у вас, эээээ… Взялась откуда?" Эдди, мысленно скрипнув зубами на недалекость Льюиса - специально же тебе по полочкам всё разложил, как тупому! - с энтузиазмом берётся за объяснение - ему действительно нужен этот "плюс". Но лысый, снова пошевелив ладонью и поморщившись, прерывает его ехидным: "Читать-то я умею, молодой человек, не сомневайтесь, а вот вы… Вы, может быть, прослушали мои лекции и все мои разъяснения, в результате которых все мы как раз-таки пришли к логичному и единственному выводу о том, что Просвещение как раз-таки боролось со страстями и суевериями, со всей этой эмоциональной.. зависимостью слабых умов, давая ход беспристрастному рациональному созиданию?" "Да чтоб тебя," - думает Брок, понимая, что попал. С тем, что, блин, умудрился не попасть в поток мысли лысого, а это обычно чревато. - ""Прослушал", как же, было б что слушать! Обсуждения! Лекции! Как можно было хоть что-то услышать за твоими "ээээ" и отсутствием всяких связных мыслей в черепушке и на языке! Чёрт!" А вслух лишь утверждает обратное, заверяет в своем всецелом внимании к каждому слову, произнесенному в аудитории, и торопливо, игнорируя раздраженное рычание клинтарца в башке, пытается всё же объяснить свой ход мыслей, но… "И вам бы поменьше эмоций, мистер Брок," - резко обрывает его Льюис, на секунду теряя свою эту жеманность, но тут же возвращая себе лицо. - "Не понимаю, всё же, зачем придумывать, нагромождать и изощряться, если умные люди всё уже продумали до вас, вам оставалось лишь прочитать, понять и сделать верные выводы." "Да потому что не всё так.. однозначно!" - не выдерживает Эдди, едва не ляпнув "однобоко", что, впрочем, было бы точнее в адрес лысого. Продолжает, отчаянно жестикулируя, всё еще пытаясь отстоять несчастный текст. - "И в данном случае существуют ведь различные точки зрения, и интерпретировать можно совершенно по-разному, я ведь всё это написал, вы просто прочтите, к примеру, начало второй страницы!" Внутренне, правда, уже смирившись с тем, что зря он тут что-то пытается - если лысый что себе придумал, свою упертую линию он будет гнуть дальше, и совершенно неважно, насколько прав и убедителен его оппонент. Льюис подтверждает его опасения, снова делая это мерзкое движение своей граблей и отсылая парня вон из аудитории, исключительно вежливо пообещав, "да-да, прочитать ваш опус еще раз чуть позднее очень внимательно. Вдруг со второго раза мне в нём откроется всё то, чего там не было в первый." Ни на какое "прочтение" Брок, конечно же, не надеется, после такого ему максимум светит C-, и то, если только склочному Льюису понравится какой-нибудь источник из списка литературы, но и зацикливаться на этом не собирается - ну, досадно, ещё как, да, столько времени и сил впустую, но зачёт так зачёт, потерпит, в чем и старается убедить разошедшегося, обиженного за "такую классную нашу работу!" симбиота, который не прекращая весь остаток дня гудит про "оторвать его этот блестящий бильярдный шар, жрать бесполезно, нет мозгов!" И идёт на следующую пару к Льюису уже свободный от ложных надежд и справедливых сожалений, готовый лишь максимум пожать плечами на любую оценку - что ж, просто… бывает. Однако, спокойно отпущенная самим парнем ситуация внезапно тормозит о лысого, в чью улыбку-гримасу Брок чуть не врезается, с минутным опозданием вбегая в класс. "А! Вот и вы," - что-то уж больно радостно приветствует его лысый и, отходя к столу, движением пальцев манит парня за собой. - "Укрепляете меня в необходимости беседы с вами. Пойдемте со мной, мистер Брок, на минутку. Скажите нам всем, пожалуйста, вот это ваша работа? Вот этим вы подвели итог нашему курсу, я прав?" Эдди совсем неуютно находиться здесь, под прицелом взглядов всего класса, и совсем непонятно, что за балаган решил устроить лысый, так что он кивает коротко пальцу Льюиса, тычущему в титульный лист его эссе, решая, что ни в какие дискуссии лысый его не втянет, да ну его.. к лысому черту. Но лысый оказывается настроен вовсе не на дискусии. Удовлетворенно хмыкнув кивку парня и протянув: "Ну, ээээ… Раз ваша, тогда вот с вами мы и поговорим немного об уважении к предмету, которое у вас, увы, ээ, отсутствует, а также, кхем, ээээ… к вашему покорному слуге, конечно же, который так старается здесь день за днем вам передать все свои знания, а ваши, эээ, товарищи нас послушают и, я думаю, возьмут на заметку, с каким, эээ, пренебрежением не следует относиться к сказанному в этом классе," - устраивает целое представление минут на пятнадцать, зачитывая какие-то отрывки из злосчастного эссе, которым, чёрт, Брок еще недавно так гордился, а сейчас хотел бы и вовсе ничего не сдавать, вырывая фразы из контекста, высмеивая, придираясь к словам и формулировкам, театрально вопрошая сидящих за партами о своей правоте… Несмотря на то, что класс реагирует на кривляния лысого весьма вяло, предпочитая не впитывать так щедро изливаемую им мудрость и "воспитательный момент", а заниматься более полезными для себя делами, Эдди с каждым едким комментарием всё больше кажется, что его будто раздевают перед толпой против воли, только снимая не одежду, а что-то.. важнее - срезая уверенность слой за слоем и лишая самообладания. Он уже ненавидит этот злосчастный текст, не понимает, за что нужно было поступать с ним вот так, что такого он сделал… Веном внутри мечется холодными вспышками, раздираемый их обидой, необходимостью сидеть молча и невыносимым желанием защитить носителя от мерзкого человека, который, судя по ощущениям, почти что препарирует их мозг и чувства наживую. Но глухая злость и стыд, все сильнее разъедающие разум его человека, вдруг сгорают в леденящей вспышке холодного страха, скручивающего в животе колючий узел и проступающего потом на загривке, когда Льюис, повернувшись к расцветающему красными пятнами от шеи до щек парню, будто невзначай замечает: "А, и кстати! В завершение нашей, ээээ, беседы, так сказать. Я посчитал нужным сообщить вашему, ммм.. опекуну о нашем небольшом конфликте, во избежание, ээээ… дальнейших. Он, к слову, очень чутко отнесся к моему сообщению о вашем поведении - чудесный человек! Полагаю, дальше вам нужно будет обсудить это с ним. А мы с вами уже закончили, мистер Брок. Ступайте на место и, ээээ.. пожалуйста, уделите должное внимание нашей следующей теме. Отнеситесь к ней серьезно и без ваших.. романтических фантазий. А рассмотрим мы с вами сегодня, ээээ, вот что…" Клинтарец помогает своему хосту дойти до парты, не споткнувшись, не давая дрожать коленям. Старательно успокаивает слишком быстро и невпопад стучащее сердце. Помогает крови отлить от горящего лица, хоть немного возвращая разуму трезвость, спасая от желания то ли исчезнуть, как минимум из этого кошмарного класса, где всем, вроде бы, и пофигу, но все ведь видели… И слушали. И эту фразу про "опекуна" тоже, так запросто брошенную лысым и так легко и явно выставляющую его перед всеми, чёрт, тем, кому ещё нужен опекун - маленьким, бестолковым, неспособным… То ли взорваться ответным монологом. Но убрать тягостное, тошнотворное чувство, будто заставляющее парня сутулиться еще сильнее обычного, он не в силах. Оно всегда сопровождает Эдди, стоит высокому седому человеку с изрезанным морщинами угрюмым лицом - его отцу - явиться отчетливым воспоминанием прошлого или хмурым голосом в телефонной трубке, и, к счастью, обычно быстро проходит после очередного "явления". Но сейчас не получается прогнать его, это чувство, из головы и груди Брока, как он ни старается отвлечь, переключить, пообещать безмолвно защиту и безопасность - тревога и тошнота лишь всё сильнее с каждым часом скручивают внутренности парня в муторном ожидании. Отец звонит ровно в ту секунду, как заканчиваются занятия. Эдди чуть не роняет телефон, но ловит в последний момент негнущимися пальцами - сейчас и разбить мобильник не поможет и не спасёт, сделает только хуже. Страшно, и противно, и нельзя не ответить на звонок. Парень успевает прошептать, болезненно скривившись: "Отключись, пожалуйста, тебе это не нужно, я.. не хочу." Прежде чем взять трубку и - "Да, пап. Я слушаю. Я не избегаю, нет, я ведь сразу ответил…" Но Веном не собирается оставлять его - вместе во всём - и слушает, слушает, слушает вместе с прижавшимся лбом к холодному стеклу коридорного окна парнем нескончаемый грязный поток из трубки о том, что "почему я должен выслушивать жалобы на твоё вопиющее поведение, почему должен тратить своё время на решение твоих проблем - ты взрослый человек или сопливый младенец, который не в состоянии прибрать за собой? - почему должен отвлекаться от работы, она слишком дорого стоит для таких вот звонков из твоей шаражки, почему не можешь вести себя подобающе и элементарно слушать взрослых людей, что поумнее тебя, кретина, будут, а не позорить в который раз уже достойную фамилию своей отвратной упертостью и нелепыми спорами о какой-то этой вашей херне с тем, кто уж точно получше тебя в ней разбирается! Святая Мария, неужто снова взялся за своё? Ничему тебя прошлый год не научил, бестолочь? Теперь мой сын - безмозглая выскочка, тявкающая на профессоров! Чтобы не слышал такого больше!" "Но он ведь ошибался! То есть.. Я хотел сказать, мистер Льюис был не совсем прав, и я готов был объяснить, и я правда не сказал ничего плохого, правда!" - это звучит отчаянно и жалко и Эдди делает последнюю попытку. - "И ты ведь сам!.." Ты сам добился многого, не слушая других, идя наперекор, стоя на своём, что считал правильным, и оказывался прав, я наблюдал за этим и учился у тебя, пап, просто дай мне сказать… "Что - сам?" - выплевывает презрительно и злобно трубка, обрывая парня на полслове. - "Сам знаю, когда следует проявить уважение? Сам знаю, когда стоит закрыть свой рот и помолчать? Например, тебе - сейчас, Эдвард. Ты даже своих этих болтологов не можешь перетрепать, хотя именно трепотне и учишься уже два года! Так на кого ты решил пасть раскрыть, а?! Или мне, в конце концов, нужно приехать и поговорить с тобой лично, чтобы ты вспомнил, кто с тобой говорит? Просто заткнись уже, ты, неблагодарная дрянь, и слушай внимательно: сейчас ты пойдёшь и извинишься перед мистером Льюисом. И будешь не мямлить, а говорить чётко и ясно, как мужчина с мужчиной. И скажешь, что отныне будешь вести себя достойно, и что я ручался за тебя. Ты вытрешь сопли и слюни и сделаешь это, сын. Даю тебе полчаса. Я всё сказал." "Блять!" - парень бьёт кулаком с зажатым в нем мобильником о подоконник, пугая проходящую слишком близко к ним парочку, отчего на несчастном и так не целом экране девайса появляется еще одна трещина. Отшвыривает телефон в сторону, сжимает кулаки до следов от коротких ногтей на ладонях. Веном растревоженной змеей шипит внутри, не справляясь с потоком эмоций, несущимся сейчас сквозь его человека, который тот пытается пережить, переждать, стиснув зубы и стараясь дышать на счёт, взрыкивает громко и зло: "Не может командовать нами! Никто не указ!" "Захлопнись!" - рявкает Брок, хватаясь за виски - "И скройся! Просил же! Тебя тут не хватало ещё, чёрт!" Клинтарец прав, всегда прав с высоты своей колокольни, и он лишь защищает, и Эдди сам хотел бы выкрикнуть ровно те же фразы в динамик телефона, но… Невозможно сейчас выдержать удвоенную злость, невыносимо признавать даже перед своей половиной, что правота, и гордость, и его "сила", про которую так часто урчит симбиот, съеживаются и рассыпаются в пыль перед этим его позорным страхом, мгновенно превращающим его в сжавшегося в комочек мальчишку, забитого и беспомощного, крепко держащим его в своей склизской лапе. И он не хотел бы свидетелей всему этому, вообще, никак, но… Веном не виноват, что он часть всего. Точнее, как раз-таки именно он в этом и виноват, так что… Как он там это говорил: и радость, и боль, всё на двоих?.. Ну, придётся, значит, ему пережить и этот унизительный эпизод. В конце концов, мало, что ли, он подобных уже видел в его башке… Броку-то к таким.. моментам за всю свою жизнь не привыкать - не первый, и не десятый, и, хах, точно не последний. "Прости." - это звучит холодно и отстранённо, но симбиот распознаёт уже знакомую ему защитную оболочку, за которой Эдди пытается спрятаться, и на сей раз совсем не от него, стараясь хоть как-то спасти себя от ран. А за ней - Эдди действительно не хочет делать больно им, и не злится, просто.. не способен сейчас на свет и тепло, спрятал их глубоко внутри, чтобы не погасили. "Он - может командовать мной. Такая вот "семейная" срань." - Брок цедит это сквозь зубы вслух, окончательно принимая желание своего второго разделить с ним всё это. - "И он проверит, не поленится. И ни тебе, ни мне, блять, точно не нужно, чтобы он сюда заявился. Так что… Ты просто сиди тихо, пожалуйста, пожалуйста, просто.. переживи это, хах, так, как всё время приходится мне и потом.. Просто нахрен забудем про этот день."***
И он идёт. И извиняется. Кажется, укладываясь в полчаса. И несет весь этот бред про "достойное поведение" и "уважение" и всё, что они там хотели от него услышать. И покорно выслушивает в ответ жутко довольную слащавую речь о том, как лысый рад, что теперь, наконец, они пришли к взаимопониманию, и это только послужит на пользу обучению, ведь так важен контакт между учеником и учителем, и… Внутри сжимаясь от гадкого чувства.. использованности - прекрасная из него получилась половая тряпка для обоих. Представляя эту довольную рожу говорящей в телефонную трубку, как "прекрасно мы пообщались с вашим сыном, спасибо за ваше влияние". Нашёл себе рычаг, лысая сука, попробовал бы развести всё это с кем-то, над кем не стоит "родительский контроль" уродских родственничков… Раздражение закипает в нем слишком быстро, стремится наружу, и идея пережить приезд взбешенного отца кажется не такой уж и отвратительной, если взамен можно будет прямо сейчас, прямо здесь высказать этому самодовольному ублюдку всё, что Брок думает о нём, о его способностях, о его знаниях - их отсутствии, - о его… Где-то на краю всё же всплывает мысль, что он кормит сейчас злость клинтарца, которому хоть и дважды было сказано не вмешиваться, как бы ни было, но уже слишком сильно и холодно вибрирует под ребрами клыкастая чернота, и если что-то - кто-то - выйдет из под контроля, то он не сможет никого сдержать, раз себя-то почти не может, и эта мысль даёт им силы дослушать лысого выродка до конца и вылететь в коридор, даже не хлопнув дверью. Впрочем, это не может спасти его костяшки от встречи со стеной - даже Веном не успевает среагировать, предотвратить удар, только залечивает кровящие ссадины мгновенно, мгновенно же переключившись со злости на старание согреть изнутри раздираемого унижением, бешенством, несправедливостью своего человека, но Эдди не знает, благодарить его за чудесное излечение или же лучше не стоило ему вмешиваться - так не на что переключиться болящему мозгу и остаток дня он, мозг, лишь прокручивает перед глазами снова и снова мерзко-довольную рожу Льюиса, все эти унизительные вещи, все эти его издевательские фразочки, против которых он не мог ничего сказать, сделать, только стоял там и кивал как болванчик. Зацикливая его в безвыходных отголосках бешенства и тяжелом отчаянии - сколько ещё они будут вот так издеваться над ним, он ведь не сделал ничего, может, всё же надо было ответить, ведь чтобы этот свою жопу поднял от любимого дивана и приперся сюда, причина нужна явно посерьезнее придурошного препода, а он повелся на эти вопли, как маленький, стоило услышать знакомые и страшные интонации в трубке, дал себя запугать, снова, позволил им с собой вот так, а мог бы… Веном не знает, как помочь хосту. На сей раз причина-то вот она - на ладони. Ухмылялась мерзко поверх блестящих оправой очков, но.. Он даже предложит Эдди устроить этому гаду веселую жизнь, потом, но сейчас не поможет ни это, ни их внутреннее тепло - парень с головой погружён в тяжелое, мутное чувство. Слишком тяжёлое, чтобы развеять его дурной остротой и слишком мутное, чтобы пробиться сквозь него незатейливой лаской. Клинтарец всё же пробует сделать, что может, не желая сдаваться, - мягко гладит тонкой нитью запястье между браслетами. Так не заметят и Эдди любит, если касаться его здесь. Но сейчас - ожидаемо - лишь дергает плечом резко, добавляя в ядовитый водоворот эмоций еще и вспышку вины перед своим вторым, и негласную мольбу не обижаться и не трогать. Впрочем, касание не проходит даром, отзывается в гудящей голове, только совсем не теплом и спокойствием, как пытался дотянуться до своего хоста симбиот. В мысли Эдди краткими вспышками вползают живые черные ленты, вцепляются в запястья, стягивают накрепко, и больно, и это будто пробуждает. И тут же, в памяти, - тяжелая человеческая ладонь бьёт наотмашь, и это липкий, цепкий страх, он этого боится, и из-за этого страха приходится всё это, случившееся, терпеть, и едкая горечь опять разливается по нервам. И снова вспышка - острые клыки царапают кожу, переключая, освобождая, он почти может это почувствовать… Брок сжимает пальцы в кулак, почти ощутив это в реальности - то, что так давно видел во снах, то, что успел для себя принять*, но не успел ещё… Никак и ни с кем, и… Но если не сейчас тот самый нужный момент, когда можно рискнуть, то когда ещё? Сейчас так отвратительно плохо, и.. всё это болит и ворочается внутри, и эта безвыходность, и её нужно прогнать. Веном поймёт его, он чувствует всё это тоже, и тоже хочет избавиться, оставить им только их - не лысого ублюдка и не угрозы из мобильника - и.. он всё сделает правильно, ведь он в его голове, чёрт, он подключён там ко всему напрямую, и только ему можно доверить это, и.. если не думать об этом, если перестать об этом думать, то в больной башке снова только мерзкая рожа лысого и ор из телефонной трубки, так что… Да, он лучше подумает о том, как ему хочется живых веревок на запястьях, обжигающе-грубых, и острых вспышек, и.. других ударов, вытесняющих из памяти те, родом из "отчего дома", полные ненависти и отвращения, и потом чтобы.. хах.. быстро и без растяжки, и.. чёрт, Веном читает его прямо сейчас, он чувствует это: интерес, внимание, замешательство, понимание, чёрт, это так странно, но он так благодарен ему сейчас за отсутствие вопросов - придется ему разобраться самому, хах.. И его трясет мелкой дрожью - от раздражения, злости, предвкушения, страха… И уже почти стои́т - до комнаты бы добраться, чёрт, это должно быть так.. Им очень нужно это сейчас. Перед дверью Брок замирает на секунду, подходит вплотную, трёт глаза ладонью, приваливается к двери лбом. Решается. "Ты.. помнишь, я тогда.. сказал, что могу попросить сделать больно?.." "Да." "Ты.." - сглатывая и твердея там, в штанах, окончательно. - "Ты знаешь, что делать?" "Да." Дверной замок мерно и тщательно щелкает за ними дважды как отчетливая фиксация отчаянной просьбы. Чёрные ленты врываются в реальность из гудящей головы, не медля ни секунды, выбивают воздух из грудной клетки, резко дёргая на себя - ключ звякает о пол. Веном рывком бросает парня на кровать, на живот, сдавливает горло прочным щупом, пригвождает к месту. Острыми когтями режет на спине футболку в лоскуты, задевая кожу, слушая первые короткие всхлипы сквозь сжатые губы, сдергивает остатки ткани, выкручивает руки назад, не церемонясь, запястьями друг к другу, плотно оплетая чёрными нитями. Всё ещё сильно сомневаясь в том, что он делает, с точки зрения банальной логики. К людям, конечно, логика применима так себе, это он знает уже давно, но всё же. Впрочем, то, как Эдди поверхностно и горячо дышит, жмурясь, сглатывая и облизывая пересыхающие губы, бешеный ритм их пульса и категорически твёрдый член, который когтистая лапа сжимает через одежду до боли - все это однозначно говорит о правильности и.. необходимости. Его хосту так нужно. Им так нужно. Это чувствуется безмолвной просьбой через острое, сильное возбуждение, которое не снимешь обычными ласками, через смутные жёсткие образы в плывущем сознании. Клинтарец вздёргивает одним движением сильной лапы бёдра парня вверх, ставит на колени, тут же дёргает их в стороны, захлестнув петлями, разводит шире, рывками, до невозможности широко, до боли в натянутых мышцах. Прогибает в пояснице, надавливая сильной лапой, не разжимая хватку на шее. Стягивает локти за спиной, разгибает вечно сутулую спину, крепко прижимает щекой к простыне. Стаскивает насколько может джинсы и бельё, быстро справившись с застёжкой, оголяя бледную кожу с дыбом торчащими светлыми волосками. Эдди нравится, когда симбиот тихонько щекочется тонкими нитями среди этих вздыбленных волосков на загривке или на бедрах, но сейчас эта нежная шалость не про них. Застывает на пару секунд, впитывая бешеную смесь эмоций: чистый и яркий страх, отчаянное желание, доверие. Брок дышит еле-еле - тяжело с выпяченными ребрами и пережатым горлом, его тело вот вообще не про хорошую осанку, а тут его разогнули