начало мая, 2 курс
Это охватывает колледж постепенно. Распространяется как огонь от брошенной в сухую траву спички. Сначала разлетаются несколько искр-слухов от склонных сплетничать студентов о том, как вот уже неделю они лишены лекций по биологии, и это не то, чтобы слишком расстраивает, но как-то странно, ведь педантичный биолог раньше такого удовольствия своим группам не доставлял - бодро, как совершенно не подобает пожилому деду, ходил на занятия как по часам: и в дождь, и в туман. Один раз в прошлом году, если вспомнить, свалился с какой-то там инфекцией, но тогда все были предупреждены заранее, всё было спокойно и официально, а сейчас и сначала декан не был в курсе, чего это старого профессора нет на месте, и до сих пор администрация как-то нервно отмахивается от любых вопросов, бросаясь в старост короткими: “Ждите. Изменения в расписании вам вышлют на почту.” Потом всё более острыми языками пламени вклинивается в привычную атмосферу кампуса растущее напряжение преподавателей и аппарата администрации, которые как могут стараются скрыть собственное несвойственное волнение и тревожные перешёптывания на переменах на ухо друг другу, но.. Вездесущие студенты подмечают всё, разносят кусочки тревоги дальше, и вот уже даже кто-то из не имеющих никакого отношения к пропавшим лекциям студентов делится друг с другом - слышали?.. Какого-то препода у нас потеряли, видать, ха-ха, не выдержал мужик тех тупиц, ну, с первого, их что-то в этот раз как на подбор всех без мозгов набрали, и сбежал! И, в итоге, как масло, подлитое в начинающийся пожар, который уже не остановить, на доске объявлений в холле появляется большой листок с фото, именем и тревожной надписью: “Пропал… Никто не видел с вечера четверга… Обладающих информацией просьба незамедлительно поделиться по телефонам…”, вокруг которого тут же собирается жадная до подробностей толпа, гудящая, охающая, вздыхающая, скептично жмущая плечами - что уж тут поделать, раз так, печально, конечно, но вы знаете статистику по пропавшим? А он же ещё и старый.. Был. Фотографирующая доску и толпу, посылающая в полёт по соцсетям первые надрывные посты на злобу дня: “Помогите!.. Трагедия в нашем колледже!.. #найдём_учителя… Почему полиция бездействует?! Это должно быть в новостях!..” Веном дёргает их, проходящих мимо, к доске, пока толпа ещё даже не начала рассасываться, пробивается сквозь живую стену, не стесняясь использовать локти Брока, не отвечая на недоумённый немой вопрос парня, повисший посреди связи, рычит взволнованно в голове, едва разглядев объявление их глазами: “Эдди, это он! Доктор Миллер! Услышал издалека, нужно было убедиться! Доктор Миллер пропал, Эдди, это плохо! Хороший, нельзя бросить в беде, нужно помочь!” “Д-да, Ви, конечно,” - Брок отвечает тихим шёпотом, стараясь выбраться из человеческой кучи-малы, но смысла в этом особого нет: никто бы сейчас не обратил внимания и на разговор в голос: все увлечены собой, съёмкой, трансляциями, быстрым набором текста на экранах и бурным обсуждением события друг с другом. - “Но.. как? Ведь мы не знаем… Что мы можем?” “Пойдём домой. К нему, в дом!” - рявкает клинтарец, беспокойно извиваясь вдоль позвоночника и в мозгу. - “Вдруг что-то там! Могу что-то почувствовать, найти, что недоступно людям. Ты можешь поговорить с женой. Идём сейчас, нельзя ждать, Эдди! Вдруг опасность!” Брок чувствует не-свои горечь и страх, вспышками пронзающие связь, но это не так, как бывает в минуты их ссор и обид, когда тяжёлые чувства достаточно пережить, разделить, растворить разговором, пониманием, прощением внутри их замкнутого “мы”. Сейчас он чувствует это как волну, настойчиво увлекающую за собой, рождающую и в нём ту же тревогу, тот же испуг, то же тянущее желание бежать и что-то делать, не дающее стоять на месте. Вот как, наверное, ощущает и разделяет обычно его пришедшие со стороны эмоции клинтарец. Вот что чувствует, когда им плохо или грустно из-за чего-то извне. И всегда помогает, как может. И теперь очередь Эдди разделить и помочь удержать чувства своего второго, раз случилось так, что вдруг и его встревожили события внешнего мира, чего раньше - хах, он даже ведь и не задумывался об этом - как-то не случалось. Теперь его очередь помогать их старому другу, попавшему в переплёт. “Конечно, Ви,” - повторяет парень, стараясь внутренне собраться, звучать уверенно и думать уверенно, быстрым шагом направляясь к выходу и сбегая по ступенькам широкой лестницы на гравий аллеи. - “Только заскочим к нам, возьму куртку.”***
Дом Миллеров кажется Веному пустым и холодным, как выпотрошенные ментально хосты. Клинтарец отмечает, что его разум странно пытается достроить детали до привычных, восстановить из воспоминаний голос и запах Чарльза Миллера, чтобы заполнить пустоту этих стен, которую не разбавляет в его видении даже сидящая напротив них за столом маленькая пожилая женщина, в обычные дни явно строгая, осанистая и немножко властная, но с добрыми улыбчивыми глазами, а теперь похожая на вымокшего воробья, бесцветная, осунувшаяся от слёз… Веном досадливо поводит крошечной мордой, выросшей из спины Брока так, чтобы миссис Миллер ничего не разглядела, - ему сейчас эти кусочки памяти вовсе не нужны: они мешают, путают, будто заслоняют собой то, что здесь и сейчас, что-то неуловимое и важное, что тонет отчасти в назойливых воспоминаниях, отчасти в густом аромате фруктового чая, которым, несмотря на робкие отнекивания, миссис Миллер отчаянно поит парня, подливая уже третью порцию в фарфоровую чашку в жёлтый цветочек, найдя для себя в неожиданном госте хоть какую-то отдушину и избавление от той же давящей муторной пустоты, что так или иначе ощущалась всеми присутствующими на просторной кухне с немного выбивающимся из общей картины своей новизной большим, не так давно установленным холодильником. “...И вот я… Я проснулась и думала - он уже ушёл, пошла выпить чаю, а потом заметила в шкафу его костюм, и туфли в холле, и… Они не верят мне, я же вижу, считают глупой, потерявшей ум от горя, говорят - он просто заблудился, может, упал, ударился, ходит сейчас где-то, или..” - женщина всхлипывает, вытирая глаза платком. - “Но я же знаю его столько лет, мистер Брок! Знаю, в чём именно он ходит на работу, и по каким дням, и что надевает по какой погоде, и я могу ручаться - он не выходил из дома в то утро! Не знаю, куда он.. И как, ведь дверь была закрыта на щеколду, и я ничего не слышала, хотя, если подумать, это странно, что я ничего не слышала, я ведь так чутко сплю, бессонница, в мои-то годы… А в то утро я так хорошо выспалась, спала долго, проснулась в таком настроении, и вот… Его нет… И как я теперь.. здесь?..” Миссис Миллер, разведя руками, вновь принимается утирать платком слёзы под тихие слова утешения с обратной стороны стола, а симбиот цепляется за что-то в её сбивчивом рассказе… Эта странность, долгий и крепкий сон… Он видел долго и крепко спящих людей, за стёклами, вокруг себя… Они не стали бы так безмятежно спать, они не хотели спать, когда их приводили. Они бились в стёкла, кричали, требовали отпустить, а потом вдруг они засыпали и дальше просыпались уже лишь ненадолго, послушными, чтобы поесть, или что-то написать на листах бумаги, которые им приносила охрана, или чтобы быть приведёнными в их последнюю в жизни клетку - стеклянный куб, где в контейнере держали его самого. От них ещё так по-особенному пахло, совсем немного, человек бы не почувствовал, но клинтарец всегда чуял этот слабый сладко-горький запах от своих хостов-жертв, запах их сна, их скорой смерти, запах своих страданий, запах, который пропитывал воздух в его клетке, и стоило им открыть контейнер - он чуял его снова, и снова, и снова, отвратительный, он никогда его не забудет, он так надеялся, что больше никогда его не почувствует, но стоило прорваться плотине воспоминаний и вот - он снова на языке, прилипчивый, как гарь от резины - спасибо памяти Эдди за сравнение. И нужно закрыть поток памяти, пока он не потёк в мысли хоста, прервать погружение в прошлое, вернуться в этот дом, к его запахам, к любимому запаху их тела, к запаху печенья в вазочке на столе, к запаху чая, наконец, закончившегося в чайнике миссис Миллер, но тот запах - едва уловимый, сладко-горький - он вдруг не остаётся за старательно закрытой клинтарцем пеленой памяти, не стихает, наоборот - звучит всё реальнее вместе с тем, как растворяются под потолком последние ниточки ароматного пара из чайника. Этот запах, он.. здесь. “Он здесь, Эдди!” - Веном рычит это внутри их головы так громко, что Брок вздрагивает на своём стуле, подавляя желание зажать ладонями уши, посылает по связи немой болезненный вопрос. “Этот запах!” - немного сбавляет громкость симбиот, уже спрятавшись под кожу хоста и холодно дрожа от злости, боли и нетерпения. - “Он здесь! Они принесли его с собой!” “Да кто, Ви?” - тихо шепчет парень, украдкой косясь на женщину, отвернувшуюся в очередной раз утереть глаза. “Фонд Жизни, Эдди,” - клинтарец звучит так мрачно и жестко, что Брок холодеет от загривка до поясницы, всеми печёнками тут же въезжая, что дело у профессора совсем плохо. - “Те, кто поймали меня. Те, от кого я сбежал.”***
Они наскоро прощаются с миссис Миллер. Эдди приходится дать обещание, которое он не исполнит, - написать статью или сделать репортаж об исчезновении профессора Миллера, и рассказать в нём всю правду от лица миссис Миллер, ведь полиция не хочет её слушать, “а вы же журналист, мистер Брок, может хотя бы в колледже вас кто-то услышит и что-то сделает, хотя бы его коллеги, пообещайте мне…” “Зачем они забрали его? Зачем он им?..” - Эдди смотрит на проплывающие за окном трамвая, везущего их к Золотым Воротам, мокрые мостовые, дома, людей - день сегодня выдался дождливый. “Изучать,” - от боли и ненависти, сквозящей в словах клинтарца, у парня сводит зубы и он неосознанно прижимает ладонь куда-то к солнечному сплетению, стараясь дотянуться касанием до своей черноты, но Веном не замечает или не может заметить - слишком поглощён нервозностью и яростью, еле сдерживает их, чтобы не затопить ими разум хоста, и Эдди на него сейчас не в обиде. “Что ещё может быть нужно этим отбросам в шкуре человека? Узнали, что Чарльз Миллер был носителем, узнали, что мы были связаны, я виноват, Эдди, я оставил его, совсем, ходил только за помощью, не проверить, не убедиться, что всё хорошо, мы могли бы… Мы просто могли бы проходить мимо, иногда, я мог бы что-то заметить до того, как они забрали его. Он говорил об опасности, но я не думал… Ни о ком не думал тогда, Эдди, только о себе. А потом думал - будет безопаснее не появляться там. Он может быть уже мёртв, люди.. хуже любых хищников любых планет. Жестокие, трусливые, убивают ради веселья и экспериментов!” “Ты не виноват…” - тихо шепчет в оконное стекло Брок, не зная, что ещё сказать, как убедить клинтарца в том, что даже если бы они дежурили там сутками - не факт, что защитили бы профессора от этих… Не зная, слышит ли его сейчас симбиот, только прижимая ладонь к груди сильнее и болезненно кривясь, но не стараясь отрешиться от беснующихся, жгущих изнутри эмоций своего второго. Они всё сумеют выдержать, вместе. Он не обещал этого тогда, той их ночью в ответ клинтарцу, но всецело готов пообещать сейчас. - “Ты ни в чём не виноват…”***
В сосновом лесу, отдавая дань сегодняшней мелкой мороси, весь день висящей в воздухе, молочной сыростью клубится туман. Веном трансформирует их тело, стоит им шагнуть в эту белёсость, без слов, предупредив лишь мысленным импульсом, и вместе с изменением тела Брока окончательно захлёстывает по связи пульсирующий ментальный рефрен симбиота: бежать, скорее, спасти, виноват, нельзя допустить, чтобы… Они не знают, что будут делать, когда доберутся до здания Фонда. Не знают, как они будут делать задуманное. Они даже не знают, как им найти профессора, да и.. там ли он вообще. У такого монстра, как Фонд, наверняка есть не единственный глянцевого вида оплот в живописном месте с видом на залив… Да даже если и один - кто знает, как глубоко этот муравейник вгрызся вглубь горы, может, там можно днями плутать, но так и не найти все хвосты коридорных лабиринтов… Веном отвечает на эти образы, молчаливыми вопросами повисающие в общем сознании, коротким и многообещающим: “Мы спросим.” Эдди верит, что для опрашиваемых пару бесспорных аргументов в пользу быстрого и честного ответа они уж как-нибудь найдут. А, значит, действительно с некоторой ненулевой вероятностью найдут и профессора. Там, в громаде Фонда, или в какой-нибудь сторонней подпольной лаборатории - не суть. Да пусть бы даже и в другой стране. Они найдут, как туда добраться. Они всё смогут. Они должны суметь. Они сильные и мощные, их не остановить. Эта звенящая уверенность всё больше заполняет связь, растекаясь от клинтарца, громадными прыжками преодолевающего километр за километром туманного прибрежного леса. Эдди заражается ею, верит ей, верит им. Растворяется в настрое и намерениях своего второго, полностью вверяя себя силе их общей формы. Ещё немного - и они будут на месте, кончик длинного языка уже чует солёный морской воздух. Ещё немного - и эти убийцы заплатят за его мучения, его боль, они спасут друга, поступят правильно, никто хороший и добрый больше из-за него не пострадает, им бы только успеть вовремя, кажется, они уже чувствуют мерзкий запах лабораторий и всех тех людей, перекрывающий собой даже морскую соль, кажется, они уже так, так близко… “Давай!” - резкий окрик, искажённый помехами динамика, бьёт по обострённым чувствам, больно вырывая разум парня из ритмичной пульсации их срощенных сознаний. А их стремительный бег, их прекрасную, сильную форму, которую - они так твёрдо верили в это! - было не остановить ни заборам, ни стенам, ни уж тем более глупым людишкам, вдруг тормозит врезавшаяся в их тело стальная звенящая сетка. И, не давая опомниться, разорвать препятствие, - сверху наваливается ещё одна, и ещё, и ещё, десяток, больше… Они не выдерживают - падают на колени на игольчатый опад под центнерами прочного металла, Веном рычит разъярённо или это он кричит внутри, или это они оба… Чёрные мышцы вздуваются буграми, мощная фигура обрастает щупами, цепляющими сетки, растаскивающими их в стороны. Они всё же справятся, они знают это, ещё несколько секунд - и они свободны, как и должно быть, и тогда эти, вокруг, заплатят первыми! Как они вообще их не заметили? Весь их шум, стрекот дронов, весь этот их.. смрад: Фонда, оружейного масла, кожаных ботинок, потных от страха чьих-то тел… Слишком увлеклись, чёрт, слишком мечтали о цели, слишком поглотила спешка, страх опоздать, чувство вины, но ничего, сетки уже поддаются напору чёрной туши, впредь они будут осторожнее, а сейчас… “Попа-а-ались,” - весело хмыкает совсем рядом чей-то удивительно не в тему мягкий, напевный голос. Краем опалового глаза они видят чью-то фигуру с каким-то странным не то шлемом, не то ещё чем на голове, вразвалочку приближающуюся к ним со спины. Человек в тёмном камуфляже подходит ближе, обходит силящуюся освободиться от груды цепей фигуру сбоку, смотрит пытливо, усмехается довольно, цокает языком: "Ну что ж так долго? Мы уже заждались! И вы только посмотрите, ведь как красиво шёл прямо в ловушку, как по наводке! А босс говорил - это умная тварь, так сходу не возьмём, нужно больше людей, больше кордонов! Ну, хорошо, что он ошибся, зубастику-то, ха-ха, и первая линия оказалась не по зубам!" И, вероятно насмотревшись, кивает коротко и чётко кому-то неподалёку: “Врубай.” Эдди не то, чтобы думал, что знает, что такое боль, но всё-таки полагал, что в какой-то мере весьма сильную ему испытывать доводилось. Когда рвалась кожа, когда трескались кости, когда голову схватывало иногда жуткой мигренью. Но теперь он сомневается, что ему вообще было больно когда-либо до. Нестерпимый, оглушающий звук заполнил собой всё вокруг, льётся со всех сторон, разрывает их на части. Врезается под шкуру, парализует - какая уж там борьба с сетками, - всверливается в его череп, превращает внутренности в дрожащий болью кисель. С клинтарцем он успел понять, как это - когда каждый нерв окутан любовью и удовольствием, а теперь он знает, как это - когда каждый нерв горит в жестокой агонии. Каждый грёбаный сверхчувствительный вдруг обнаружившийся у почти что неуязвимых них взрывающийся иглами боли инопланетный нерв. Когда Веном говорил о своей уязвимости, он даже представить не мог…Нет, он.. не готов к такому… Это слишком… Нужно освободиться, уйти, убрать, вырвать это из себя, то, что такой дикой болью резонирует от надрывного жуткого воя, то, что заставляет его чувствовать себя вот так, то, что вросло в его собственные нервы и вливает в них сейчас всю ту лавину боли, что нескончаемым потоком идёт сквозь рвущуюся на его коже всплесками плоть его второго… Он слышит откуда-то снаружи его рёв. И свой крик у себя в голове. Они оба могут только кричать сейчас, без сил, пригвождённые к земле. И у них только одна мысль на двоих, острыми вспышками мечущаяся между раздираемыми, угасающими сознаниями: пусть это закончится. Эдди успевает увидеть сквозь цепи сеток что-то странное в руках смыкающих вокруг них звуковое кольцо людей, что-то похожее на такие.. хах.. смешные, мультяшные ружья... Через мгновение мир осыпается кусочками пазла куда-то в темноту и настаёт полная, глубокая, блаженная тишина.***
Сознание возвращается к нему постепенно. Сначала он слышит всё ту же тишину, только теперь не столь блаженную, а больше глушащую, ватную, тоненько и тихонько пищащую в ушах. Потом чувствует режущий металл на запястьях и химический, какой-то больничный, стерильный запах. Осознаёт, что не может пошевелиться - кажется, кроме запястий металлические полосы охватывают также лодыжки и талию. Затем, вместе с накатывающей медленно и противно головной болью, обрывками возвращаются воспоминания: профессор, его дом, запах чая, их бег, невероятная сила, кипящая внутри, лес возле здания Фонда, люди со странным оружием, бессилие, будто разрывающий на части механический вой и.. темнота. Леденящей вспышкой под дых бьёт понимание: Венома нет. В его груди отвратительно, невыносимо пусто. Брок дёргается панически, разлепляет воспалённые глаза - нужно освободиться, бежать, найти, как же он там, как без него, где он вообще?.. Тут же коротко стонет от боли в голове и запястьях - сталь держит крепко, только сдирает острыми краями кожу, и на его ужасающую потерю ей совершенно плевать. Осознает, что всё ещё почти не видит ничего - вокруг темно, угадываются только контуры каких-то стеллажей, непонятных вроде бы приборов, а сам он прикован к креслу, чем-то смахивающему на стоматологическое. Ничего хорошего место, в общем, не предвещает даже в полумраке. Впрочем, об этом - о том, куда он угодил, что будет с ним в этом кресле, - он не думает. Единственное, что волнует его сейчас, что пульсирует животным страхом в голове, переплетаясь с тупой болью - что стало с его половиной?.. Симбиота нет с ним, в этом он уверен совершенно. Вероятно, это тот звук.. Он разделил их? Но что потом? Удалось ли клинтарцу скрыться? Сбежать? Удалось ли… выжить?.. Или его схватили, тоже, забрали, отняли у него, и Веном где-то здесь, в лабораториях - это ведь они, он не дурак, - в руках "сотрудников" - головорезов - Фонда? Если так, то шансов у него самого вообще по нулям - на кой он им сдался-то, свидетель. Они заполучили, что хотели. Но это вообще не трогает его сейчас, всё это ушло на дальний план в сравнении с мыслями о том, что ждёт в руках этих садистов симбиота. Они не могли поступить иначе, чёрт, не могли бросить доктора, да, всё это так, но сейчас цена кажется такой непомерно высокой, он так хотел бы отмотать время назад и хотя бы лучше обдумать план, хотя бы немного успокоить своего второго и дать им время подготовиться, не дать вести себя усыпившим всю бдительность и все чувства вине и страху… А теперь… Всё было бессмысленно. Всё случилось так.. глупо. Так больно, и пусто, и страшно одному до тошноты, как это выдержать?.. Да и доктору теперь никто уже не поможет. Так жаль миссис Миллер... Под потолком резко вспыхивает белый слепящий свет, как от хирургических ламп, бьёт резью по глазам. Тяжёлая дверь отворяется с лязгом, в отделанную металлическими панелями комнату, действительно полную каких-то приборов, насвистывая простенький мотив, неспешно заходит высокий мощный человек в чёрной военной форме, беспечно помахивая какой-то картонной папкой. "Так-так," - ухмыляется вошедший, пристально глядя на болезненно щурящего глаза парня и нарочито прослеживая насмешливым взглядом мокрые дорожки на щеках. - "Кто это у нас здесь?" Открывает папку и читает, кривляясь, как будто впервые видя написанное: "А здесь у нас Эдвард Аллан Чарльз Брок, целых восемнадцать лет парню, смотри-ка! Ага-а. Мамочки нет, но-о-о есть папочка, живёт тут, неподалёку. Можно будет к нему наведаться. Та-ак. О-о, да ты у нас преуспевающий студент-журналист!" Папка захлопывается, откладывается на металлический стол. "Но всё это ведь совсем не нужно нам сейчас, правда? Всё это совсем не так интересно, как кое-какой другой факт, которого нет в твоём досье! Гораздо интереснее нам сейчас вот что. Скажи-ка мне, Эдвард-как-тебя-там-дальше Брок, чего ж тебе так не хватало в жизни, что ты решил стать подстилкой для стрёмной, клыкастой инопланетной твари? Ведь это даже не грудастая марсианка из “Вспомнить всё”, тут я бы тебя, кстати, отлично понял! Но это же - это ж груда слизи, к тому же мнящая себя мужиком! И ты позволил этому трахать себя? Этой.. мерзости? Хотя "позволил" - это вообще не то слово, да, Эдди? Не-ет, это вообще не то слово, маленькая ты сучка, тебе ведь это нравилось, ещё как! Я сначала вообще не поверил наблюдателям, думал, у ребят, верно, поехала крыша, а потом мне прислали записи. И тут уж, хочешь - не хочешь, пришлось во всё поверить. Зрелище, конечно, скажу я тебе..." Эдди чувствует, как краска вспыхивает на коже, заливает скулы, не от стыда, нет, - от обиды и злости за издевки, за такое бесцеремонное вторжение в то, что было сокровенно-личным, только их. Раскрывает рот, чтобы послать этого урода подальше, заставить его заткнуться, и неожиданно для себя самого слышит свой же хриплый голос таким.. ласковым, нарочито растягивающим слова, понимая, что он улыбается этому страшному мужику раскованно и.. соблазнительно: "И как, всё посмотрел, понравилось, сладкий? Вряд ли вы, ребята, наснимали и половину. Может, вернёшь его мне и мы можем прямо здесь показать тебе что-нибудь, что ты пропустил, а то, знаешь, позовём и тебя, раз тебе так хочется, хах, может, ты нас заценил бы больше, чем ту марсианку, так что, что скажешь?" Видимо, избыток адреналина запустил защитную реакцию, и Эдди бы, по-хорошему, молчать, но ему всё равно. Лицо мужчины темнеет, меняя напускную весёлость на еле сдерживаемую ярость, кривится в гримасе отвращения. Он достаёт из кобуры пистолет, подходит к креслу вальяжным шагом, усмехается краем рта жёстко и зло, медленно размахивается и резко бьёт рукоятью пистолета по щеке распластанного в металлических зажимах парня. Брок глотает возглас боли, чувствует, как рот наполняется горячим и солёным, сплёвывает кровь, смеётся тихо, не отводя взгляда. "Ты. Съехавший," - цедит сквозь зубы человек в форме, брезгливо вытирая рукоять о штаны. - "Конченый абсолютно. Не знаю, как эта штука расплавила тебе мозги и знать не хочу, но, видно, стоит сказать боссу о возможном ментальном воздействии этой чёрной хрени, раз уж она тебя так обработала. Ты, кстати, не хочешь спросить, как так вышло, что ты оказался здесь, сидишь тут, один, пачкаешь мне тут пол? Ты не трудись, я расскажу. К сожалению, мои ребята немного облажались в лесу и той твари удалось сбежать, бросив тебя нам”, - Эдди незаметно с облегчением выдыхает сквозь зубы. - “Так что вот кому ты можешь сказать спасибо, Эдди, за то, что немного у нас здесь погостишь. Но мы не сильно расстраиваемся из-за твоего дружка, ведь босс считает, раз сработал план с доктором, в который я, впрочем, не верил, то, может, сработает и с тобой. Босс у нас немного идеалист, думает, у этой слизи есть некоторые.. привязанности. Думает, она придёт за вами, снова. Я-то думаю, что ей не захочется второй раз соваться в западню, ей тут крепко досталось, и она просто найдёт себе новую тушку и будет обрабатывать новые мозги, ей же в целом всё равно. Ты же не думал, что ты такой уникальный и особенный для пришельца, а, Эдди? Или это именно то, что оно тебе внушало? Серьёзно? У-у-у, походу, так и есть. Ха, ну ты даешь, парень… Может, ты ещё и любовь с этим себе придумал? Ой, нет, не отвечай только, ребята уже и так вон ржут, пожалей их животы. Хотя, нет, что, правда? И поэтому дал этой штуке залезть тебе в зад? Нет, я просто всё пытаюсь, знаешь, понять. Ну ладно, всё, ха-ха, проехали. К делу. Так вот. Как бы я ни считал это бредом и тратой времени, приказ есть приказ, и мы подержим тебя тут пару дней прежде чем возобновлять активные поиски. Кстати, твоей судьбе я в любом случае не завидую. Если окажется, что тебя просто выбросили, как я и думаю, - пойдёшь в расход. Если же каким-то чудом тварь вернётся к тебе, на что лично я бы вообще не надеялся, для вас уже готов отличный бокс из двойного армированного стекла, который этой хрени даже близко не по зубам. Босс там уже пару месяцев весь горит желанием изучать вас обоих, говорит, мол, тварь и преданный ей хост - невероятно ценный объект для опытов. А я те опыты видел пару раз, и то, что оставалось от тех бедняг, которых босс подсовывал твари… Так что даже и не знаю, чего тебе лучше ждать. Ну, в любом случае, чтобы тебе не было у нас скучно и ты немного отвлёкся от невесёлых размышлений.." Человек в чёрной форме молниеносно бьёт по лежащей на металлическом подлокотнике тонкой кисти торцом пистолетной рукояти. Кажется, слышен противный хруст пястных костей. Тело непроизвольно дёргается в оковах, Эдди изо всех сил стискивает зубы, упуская только глухой стон, переходящий в нервный, на грани истерики, смех. По щекам текут непрошенные инстинктивные слёзы. "Ну, говорю же, вообще больной," - резюмирует, пожав плечами мужчина. Подмигивает Броку, выглядывает за дверь, кивая кому-то: "Забирайте!" Его стаскивают с кресла, не щадя ни сломанные кости, ни затёкшие мышцы, ни содранную с запястий кожу, пихают в спину дулами автоматов куда-то вдоль по коридору, заталкивают в пустую, белую, яркую комнату, захлопывая за ним дверь. Свет льётся отовсюду - из стен, с пола, с потолка, - лишая возможности хоть на минуту собраться с мыслями, вызывая только резь в глазах и гудящей ватной голове. Эдди неуклюже сползает на пол, сворачивается у стены, опуская голову к коленям, морщится и шипит сквозь зубы, стараясь хоть как-то устроить разбитую руку. Смотреть страшно, но он всё-таки бросает косой взгляд на ноющую отвратительной костной болью кисть. На сей раз, хах, не повезло левой. Багровое пятно расползлось почти на всю поверхность, всё распухло, пальцы не двигаются. Веном бы вылечил эту ерунду в два счёта. Эдди всхлипывает, споткнувшись о такую привычную и такую далёкую сейчас от его реальности мысль. Адреналиновая смелость отступает, оставляя его усталости, страху и боли. Больше всего ему сейчас хочется проснуться в тёплых чёрных руках, под тихо рычащее: "Снова кошмар, любовь моя? Нечего бояться, просто сон, мы вместе." "Мы вместе..." - тихо повторяет в слепящую пустоту Брок и его окончательно накрывают душащие едкие слезы. Он никогда не поверит всей той грязи, что нёс этот урод, никогда не поверит, что Веном бросил его, но.. Он ведь может просто не успеть. Ведь Эдди помнит, как тяжело клинтарцу управлять неслушающимся носителем, ему и десяток шагов сложно сделать по прямой, куда уж там бежать, драться, спасать… Тут первый встречный, хах, не подойдёт. А где он за два дня найдёт сильно желающих не только пустить в себя космическую зубастую морду, но ещё и соваться сюда, спасать его задницу… Это рациональные мысли, он отдаёт себе в этом отчёт. Это его самая вероятная реальность. Но как же страшно думать, что он больше не услышит эти слова, не услышит тёплый насмешливый голос в ужасающе пустом сейчас сознании, не услышит вообще больше ничего, кроме приказов, издёвок и последнего щелчка затвора. Говорят, свист пули, если она твоя, услышать уже не успеваешь. Ещё страшнее только поддаться надежде, что клинтарец всё же каким-то образом вернётся. И попадет в лапы к этим.. Что они сделают с ним тогда… Что сделают с их связью.. Сколько.. лет они могут заставить их наблюдать за мучениями друг друга, во что превратят их в итоге… Лучше пусть и правда он найдёт другого хоста, среди семи миллиардов должны ведь быть варианты, в конце концов, с кем тоже всё получится! Может, где-нибудь в другой стране. Может, их тогда не найдут. Эдди бы передал ему эту мысль, если бы мог. Он жмурится от тихо текущих по щекам слёз, закрывает глаза, стараясь вызвать воспоминания последних месяцев, где тихий рокот на ухо, где слова любви любимым низким голосом, где чёрная шкура ластится к коже так нежно... Стараясь забыть о саднящей щеке и ворочающихся в кисти раскаленных шурупах. Мозг, наконец, даёт ему передышку, погружая в зыбкое забытье, наполненное весенним ночным ветром в окна маленькой комнатки и бережными касаниями тёплых когтистых лап.