***
Хоукинс – тоскливый. Иначе этот маленький город на окраине Ничего нельзя описать. Такое ощущение, будто темные, напитанные холодной дождевой водой стволы деревьев, словно вытягивают из груди желание дышать, продолжать жить. Оставляют пустую оболочку, шелуху, которая облетает от промозглого ветра Индианы. В такие дни хочется закинуть в багажник биту, что утыкана гвоздями будто зубами, лишние несколько канистр с топливом, блок сигарет и пару бутылок воды. Еда не нужна. Зачем, если можно вдыхать пустую и мутную водяную взвесь, которая покрывает плотным слоем все живое в этом гребаном городе, в этом гребаном штате. Остается только вдыхать и выдыхать дым, в надежде, что он согреет замерзшие внутренности. Дыма ведь без огня не бывает? Да? – Харрингтон, огоньку не найдется?* * *
Стив никогда не задумывался, каково это – гореть от эмоций, каково это быть опаленным жаром. Билли – жаркое, горячее солнце Калифорнии, лесной пожар, что безжалостно сжирает все живое на своем пути. Он подобен стихийному бедствию, что заставляет кровь леденеть в жилах в невозможности отвести взгляд от ужасно-прекрасной картины. Билли заставляет замершую кровь Стива быстрее течь по венам, а сердце громко стучать в грудной клетке подобно набату. Кажется, его личный пожар раздуло с одной искры – щелчка зажигалки и уставших глаз, которые смотрели прямо на него сквозь длинные ресницы. «Ну же, Харрингтон, неужели испугаешься?» - бесстыже спрашивал взгляд. Щелчок. Затяжка. Первая искра в пожаре. – Может этот Хоукинс и не такое унылое дерьмо, в конце концов, - хмыкает Билли, щелчком выбрасывая тлеющий окурок. Тот с тихим шипением тонет в луже. – Увидимся, Харрингтон. Стив тонет. В море из собственных чувств. Не то что бы он когда-либо видел море, нет. Океан? Ох, он наблюдает за его безжалостными волнами почти каждый чертов день.* * *
У Билли смех хриплый, с надрывом, и рассеченная нижняя губа, которую он постоянно облизывает, ведь она не переставая кровит. Стив молча выуживает из кармана платок и протягивает тот Билли. – Король Стив стал Заботливой Мамочкой, а? Разве тебе не насрать на всех? – ухмыляется, щурится и буквально протыкает льдистым холодом глаз. И сжигает заживо горячей кожей, что прижимается к тонкой куртке Стива. Стив вздрагивает и на долю секунды замечает, как ухмылка, едкая, колючая, сползает в нечто кривое, болезненное и словно отчаянное. На долю секунды. Огню достаточно и этого, чтобы разрастись в пожар. – Если ты о том, что не насрать ли мне на тебя? – Светлые глаза напротив темнеют от бешенства и чего-то непонятного, скрытого в глубине. Стив выдыхает через нос, глядя прямо в пульсирующую черноту зрачков. – То нет, не насрать. Почему-то, на тебя – ударение на это слово из двух слогов, - нет. Отталкивается и уходит, смешиваясь с толпой других школьников, буквально ощущая кожей спины опаливающий жаром, буравящий взгляд. На секунду в синем пламени, Стиву показались надежда и…неверие. Действительно, показались. Стив надеется, что нет.* * *
Билли подыхает. Он задыхается от того, какой блядско-бледной оказывается кожа Харрингтона. О, так не должно быть, так блять не должно быть, чтобы от одного взгляда крышу сносило, чтобы хотелось носом провести вокруг твердой челюсти. Чтобы хотелось п р и н а д л е ж а т ь. Благодаря Харрингтону Билли становится вором и лжецом. Он яростно выцарапывает себе случайные, злые прикосновения кожи к коже, крадет очертания подтянутого тела, краем глаза, лишь бы никто не понял и не увидел. Билли врет отцу, врет себе, врет всем окружающим. Харрингтон, король старшей школы Хоукинса, интересует меня не больше чем грязь под ботинками. Мне не хочется пересчитать языком все эти родинки на спине Харрингтона, провести пальцами линии, чтобы образовались созвездия. Никто блять и не представляет, как отчаянно, с надрывом Билли хочет, чтобы Харрингтон был для него С т и в о м.* * *
Когда Стив говорит, глядя словно внутрь, глубоко в душу «Почему-то, на тебя – нет» - море выходит из берегов, океан пенится и ударяется волнами о берег.* * *
Билли медленно, показушно затягивается, прикрывая обжигающе горячий холод голубых радужек длинными, такими длинными ресницами. Стиву безумно хочется провести по ним пальцем, ощутить, как жесткие волоски щекочут кожу. Стиву хочется целовать эти бесстыже длинные ресницы и темные, карминно-красные губы. И это так, т а к неправильно. Харгров низко смеется, облизывает нижнюю, полную губу. Он пьяный и поэтому прижимается горячей стеной к Стиву, практически утыкается носом тому в шею. – Знаешь, Харрингтон, – по шее ползут мурашки от жаркого шепота и Стив жалеет, что он сам не настолько пьян, – давно хотел поинтересоваться, – твердая ладонь медленно ползет по спине и сердце, кажется, пропускает один удар, – как ты справлялся со всеми этими сучками? Откидывает голову, от чего становится виден кадык и натянутые под кожей мышцы. Улыбается уголками губ, прижимается совсем близко-близко, что Стив может ощутить аромат одеколона, джинсы, сигарет и самого Билли. Борется с желанием прижаться ртом к точке пульса на шее, прихватить зубами солоноватую кожу. – Их было не так много, – бездумно отвечает, ощущая, как под ребрами царапается, бурлит что-то обжигающе горячее. Облизывает пересохшие губы и буквально замирает, глядя на красивые, искусанные полные губы напротив. – Харрингтон,– Билли тягуче выдыхает его фамилию и практически уже носом тычется в щеку. Стив кладет руку на жесткую ткань джинсы, наверное желая оттолкнуть хотя бы на пару дюймов, но ладонь предательски соскальзывает, оказываясь на гладкой, золотой от загара коже. Билли мягко обхватывает пальцами запястье Стива, то ли отталкивая, то ли прижимая еще сильнее. Стив ладонью ощущает сильные, мощные удары сердца напротив и молится, чтобы колени перестали предательски дрожать. Руку колет от желания провести ниже, узнать, везде ли кожа такая гладкая и горячая. Узнать, какие звуки будет издавать Билли, если проследить путь ладони губами и языком. – Харгров, – почти без голоса, только движение губ. Билли дышит, вдыхает глубоко, распахивая рот и Стив залипает на движении розового языка, который быстро скользит по губе. Между ними какие-то чертовы несколько дюймов и Стив буквально видит, насколько широкие зрачки у Билли, насколько они закрывают жаждущей чернотой всю радужку. Еще чуть-чуть и он практически столкнется с Билли носами, с Билли, который чаще дышит и смотрит полуприкрытыми тяжелыми веками глазами, с Билли, который подается вперед и… Наручные часы Билли начинают громко пищать, оповещая, что их время подходит к концу. Харрингтон резко дергается назад, мгновенно жалея о потере контакта с гладкой кожей груди, где сильно бьется сердце. Смотрит ошалело на румянец, который скрыл веснушки, на потемневшие удивленные глаза. – Я, – выдыхает хрипло, ерошит волосы, ощущая вдруг, как по коже расползается жар, как стало тесно в одежде. – Мне, эм, – шаг назад, – и тебе надо ехать. Макс забирать. А мне, – нервничает, отступает испуганно еще на несколько шагов, – Дастина. В глазах напротив что-то страшно напоминающее разочарование и боль. – Ага, – океан темнеет, вздыбливается волнами, утекает в никуда, замерзая причудливыми фигурами. – Точно.* * *
Этой ночью Стив ворочается в кровати, с дрожью вспоминая резкий рев Камаро и быстрый стук сердца под ладонью. Вспоминает, каким ничтожным было расстояние, всего-то движение головы и… Этой ночью Билли воет, раз за разом ударяя кулаком о кору дерева. Кричит, вцепившись в волосы, прижимается спиной к холодной дверце своей машины. Скулит, как побитая собака, потому что больно. Потому что пиздец. Потому что дыхание подобно колючей проволоке, что раздирает легкие в кровавые ошметки. – Блядский Хоукинс, блядский Харрингтон, блядское все, – плачет, рвано и неровно дыша. В этот раз отцу даже не надо придумывать причины, по которым можно ударить своего нерадивого, ублюдского сына. Билли дает ему карт-бланш действий и смеется, когда кулаки превращают его лицо в кровавое месиво. – Ненавижу тебя, Харрингтон. Ненавижу. – он отчаянно прокручивает в голове эти мысли, когда доползает до кровати и под этот речитатив засыпает. – Ненавижу. Стив ненавидит себя сам. Ненавидит, когда вспоминает каким уязвимым казался Билли, ненавидит, когда тот не появляется в школе несколько дней. Ненавидит за то, что когда синяя камаро с ревом въезжает на стоянку школы, испытывает желание спрятаться. И ненавидит за то, что лицо Билли напоминает сплошной синяк. Стив нутром чувствует, что это из-за него.* * *
Проходят дни, складываясь в неделю, затем вторую. Стив заставляет свои легкие работать каждый раз, когда Билли попадается ему в поле зрения. Только проблема в том, что тот словно выжжен в мозгу и куда бы Стив не посмотрел, он видит Билли. В джинсовой куртке, которая свисает со стула, в черных футболках, в светлых волосах, в упоминаниях океана. Как никогда в эти дни Стив желает перестать уже видеть, потому что…потому что после уроков у синей машины стоит Тиффани и краснеет, когда Билли аккуратно заправляет локон рыжих волос ей за ухо. Шепчет что-то ей, от чего она дергается, хихикает и кладет ладонь с наманикюренными пальцами прямо на грудь, где сердце. Туда, где кожа была горячая и гладкая. Стив так сильно сжимает ключи от БВМ, что те прорезают кожу. Боль не отрезвляет, а лишь заставляет зрение помутиться, все начинает расплываться перед глазами. Он ощущает себя так, словно весь кислород выкачали из легких и бросили умирать в холодной грязи. – Это же Билли Харгров, – высоко кричит в голове голос, почему-то напоминающий Нэнси. – Чего ты от него ждал? Чего, Стив? Он флиртует со всеми, даже с библиотекаршей. Когда Стив уезжает со стоянки, заставляя темно-красную БМВ взвизгнуть шинами, Билли в его сторону не смотрит.* * *
Когда пожар сжирает все на своем пути, когда он превращает в пепел и угли деревья и все живое, когда от жара слезятся глаза и сводит горло – остается лишь одно. Пепелище. Соленые волны океана омывают его, просачиваются сквозь мертвую почву, смешивают слезы с пеплом. Океан превращается в холодную, мертвую и склизкую грязь. Билли тонет в этой грязи. Задыхается. Но никто этого не видит.* * *
Стив практически не спит по ночам. Его преследуют кошмары, где монстры с пастью, напоминающей лепестки, рычат на него. В этих кошмарах он снова стоит в туннелях под землей и не может дышать из-за едкого, пепельного воздуха. В этих кошмарах он чувствует на своих губах дыхание, шепот, что ласкает нежную кожу. Билли почти его целует, шепча его имя как заклинание. А потом изо рта Билли начинает течь кровь, пузыриться пеной, пачкая рубашку и стекая на золотую, поцелованную солнцем кожу, и Стив беспомощно наблюдает, как твари из Изнанки разрывают Билли на части. Стив просыпается с криком.* * *
Он заебался. Он, блять, так больше не может. Это так смертельно опасно, просыпаться с именем Харрингтона на губах. Отец может его у б и т ь, если узнает. А он узнает. Проблема в том, что Билли похуй. Проблема самого Билли заключается в том, что ему хочется сдохнуть. Раствориться в дожде, который поливает Хоукинс, исчезнуть в темных тенях деревьев, которые растут везде, буквально везде. Ему хочется хохотать, когда он представляет покрасневшее от ярости и ненависти лицо Нила, ведь его сын, чертов педик, опять взялся за старое. Он накручивает на палец рыжие кудряшки Тины? Тиффани? и нежно улыбается. Ему хочется проорать огромное спасибо своему никчемному отцу, ведь благодаря ему Билли идеально притворяется. Идеально лжет. И неидеально, со всей своей неправильной, грязной изнанкой хочет покусать другие губы, без чертового блеска, зарыться пальцами в волосы, которые мягкие как шелк, прижать всем телом к себе. Он хочет Харрингтона так, что темнеет в глазах. Сучья ирония в том, что Харрингтону, видимо, до этого нет дела. Видимо, Харрингтон тоже умеет врать и ему насрать на Билли. Билли привык. – У меня сегодня нет родителей, – девушка шепчет, прижимаясь к нему и глядя на него голодными глазами. В мозгу все верещит, что это не то, все не то. – Детка, - Билли мурлычет, – чего же ты молчала? Ему хочется блевать.* * *
Когда её родители подъезжают к дому, он даже рад. Билли сказал бы, что он охуенно рад, только его тошнит от самого себя. Тошнит от этой Тины или Тиффани, тошнит от её дешевых духов. У той дрожат пальцы, когда она пытается застегнуть кофточку. Шепчет, практически умоляя: – В следующий раз, мы в следующий раз…? Билли жестоко её перебивает, сглатывая горькую слюну. – Никаких мы нет, детка. И не было. Когда он выскальзывает через черный вход, прихватив с собой бутылку какого-то крепкого пойла, он практически смеется, хохочет, от блядской иронии этой блядской ситуации. Потому что перед ним хотели раздвинуть ноги, а ему это было нахуй не нужно. Потому что он готов раздвинуть ноги сам. Потому что Билли грязный пидорас, который запал на самого аккуратного и уже не такого популярного мальчика во всем сраном Хоукинсе. Полный, блять, пиздец.* * *
Когда Стив видит пьяного Билли, пьяно шатающегося и норовящего свалиться в кусты, он испытывает дежа вю. – Харрингтон! – парень орет, едва заметив Стива и пьяно машет рукой. – Король Стив! Какая, сука, встреча! – от слишком резкого взмаха рукой бутылка вылетает из ослабевших пальцев и со звоном разбивается о камни на обочине. Билли отупело смотрит на разлетевшиеся осколки и начинает оседать на землю, вздрагивая всем телом. Лишь когда Стив оказывается на коленях, испуганно шаря руками по дрожащему телу, до него доходит, что парень просто смеется. Истерично, захлебываясь словами и звуками, ржет. – Стиви-бой, – тянет пьяно, наваливаясь всем весом на Стива, когда тот пытается его поднять. – Я знаю твой маленький грязный секрет. Дышит, радостно скалясь, глядя безумным взглядом. – Ты врешь, Стиви-бой. – Ухмыляется, бесконечно довольный собой, сверкает глазами и прижимается всем телом к Стиву, от чего тот вздрагивает и пыхтит от натуги. – Тебе не насрать, Харрингтон, не-е-е-ет, – смеется, – тебе просто похуй. Голос пропадает на последнем слове, поэтому Стиву только и остается, что читать по губам. – Тебе похуй на меня, – Билли шепчет, надломленно, хрипло от боли, кривит губы в оскале. – Тебе п о х у й. Билли настолько пьян, настолько устал и сломан изнутри, что отключается, едва приземлившись на сиденье машины. И не ощущает, как плечи накрывает теплая куртка, а мягкие губы целуют нежную и соленую от слез кожу век.* * *
Следующий день сливается в одно большое и страшно перемешанное целое. Вот Билли просыпается, не понимая где находится. Вот видит несколько одиноко стоящих фотографий Харрингтона, вот он замечает, что на нем не его рубашка, а футболка Харрингтона – Стива, шепчет подсознание, она пахнет как Стив, она пахнет Стивом – вот он стоит в душе и пытается дышать. Билли хочется вцепиться себе в волосы, завыть, потому что все это неправильно. Он сам неправильный. Единственное, что кажется правильным в этой абсолютно ебанутой картине мира – это поведение Стива. Оно как раз вполне соответствует ситуации. Билли хочет превратить что-то в труху, потому что смотреть как Харрингтон дергается, хмурится глядя на него – это выше его сил, он просто блять не выдержит. Потому что у Стива такое выражение лица, словно ему противно, потому что он неловко, криво улыбается и не смотрит на Билли. И неровно краснеет. А ещё Билли знает, что несмотря на душ, не смотря ни на что, он выглядит как полное дерьмо с взъерошенными и неаккуратными кудрями, с красными глазами и мешками под ними. Билли чувствует волну душащей тошноты и подступающей головной боли, когда Стив снова избегает его взгляда. – Что? Слишком страшный для тебя, красавчик? – голос хриплый, болезненный, скрипящий как наждачная бумага. Билли ухмыляется, едко, по волчьи. Запихивает внутреннюю дрожь подальше, туда, где нет места, где темно и пыльно. Туда, где хранятся все его счастливые воспоминания. – О, наверное мне лучше уйти, да, Король Стив? Лучшая защита все ещё старое доброе нападение. Оно выбивает напрочь тормоза, срывает и сжирает все, что может остановить грядущую катастрофу. Каждая натянутая струна в нутре вибрирует, дрожит, готовясь прорваться и исполосовать в клочья все внутренности. Билли даже желает этого. Он ждёт этого взрыва, этой обжигающей боли, которая является его старой подругой. К хуям таких друзей, Билли отрешенно думает. – Надеюсь ты простишь меня, – Стив произносит и вот, вот оно. Всё внутри словно застывает, перед тем как бомба детонирует и все окажется в толстом слое льда, ненависти и пустоты. Билли ж д ё т этого. Чего он не ждёт – это того, что Стив его целует.* * *
После страшных пожаров, после удущающих волн, на пепелище, из холодной грязи, вырастают цветы. Их лепестки нежные, маленькие и хрупкие. Цветы сплетаются в одно имя. Стив.* * *
Когда Стив прижимается губами к губами Билли – это как падение в пропасть. Нервы скручивает жгутами, а в животе поселяется ледяной страх, который совсем не напоминает бабочек, которые так по-идиотски трепыхались, стоило только Билли улыбнуться на шутку Стива. Когда Билли замирает, Стив ощущает себя так, словно в следующую секунду он разобьется. Когда тот целует его в ответ, Стив ощущает себя так, словно за его спиной появились крылья.* * *
Билли дышит часто-часто, ерзает на простыни, ярко-красные губы облизывает. У Стива руки дрожат, когда он ладонями проводит по горячему телу. Шипит, когда острые зубы вонзаются в шею и задыхается, когда горячий язык зализывает покрасневшую кожу. – Харрингтон – выдыхает Билли и проводит носом по линии челюсти. От этого низкого с хрипотцой, мурлычащего голоса у Стива пальцы на ногах поджимаются и табун мурашек марширует по спине. Стив его целует, затыкая бесстыжий рот, наваливается всем весом, опираясь одной рукой на изголовье кровати. Билли закидывает ногу ему на бедра, прижимая еще сильнее, так, что между ними не остается ни миллиметра свободного пространства. Так, чтобы кожа к коже, так, чтобы ощущать сердцебиение друг-друга. – Хочу тебя, – распаленно шепчет Билли в ухо, трется пахом о бедро и Стив стонет, содрогаясь. – Хочу ощутить тебя в себе, Стив. – Билли, заткнись, Бога ради, – шипит куда-то в шею, зарывается пальцами в светлые, растрепанные кудри. – Заставь меня, – ухмыляется и проворными пальцами стаскивает со Стива штаны вместе с нижним бельем. Стив уверен на сто процентов – за сегодняшнюю ночь он сгорит. – Сти-и-ив, – Билли хнычет, скулит, бестолково тычась ртом, лижется и Стив затыкает его поцелуем, сцеловывая стоны. На задворках сознания мечется мысль, что ему бесконечно повезло с именем, потому что его охуенно удобно выстанывать на одном дыхании. Стив кончает с именем Билли на губах, прижимается лицом к выгнутой шее, ласкает его всей ладонью и шепчет, почти безголосо: – Ну же, детка, давай. Мое солнце. И Билли видит блядские звезды.* * *
Стиву в голову забредает шальная мысль. Нэнси и Билли, хмыкает Стив, в чем-то даже похожи. Такая же ярость за пылающими зрачками, такой же несгибаемый хребет и если уж они во что-то упрутся рогами, то переупрямят стадо баранов. С Билли почти как с Нэнси — трепещет в грудной клетке сердце и бабочки словно пытаются через рот на свободу вырваться. Хочется зажать около шкафчика и зацеловать эти красивые губы, хочется пальцами во вьющиеся волосы зарываться и слушать недовольное ворчание. Только вот с Билли совсем не как с Нэнси. Да, Стиву всегда нравились девушки с огоньком и Нэнси была подобно столпу пламени от плюющегося искрами костра. Она обжигала и Стив обжегся. Больно, до покрасневшей кожи и противных волдырей. Билли же – пожар. Он пожирает все на своем пути, уничтожая все живое. Стив знает, он уверен, что оступись он – сгорит. Даже обугленного скелета не останется. Стиву, видимо, на роду написано обжигаться о людей. Чего только стоит та ночь у Байерсов и разбитая о голову тарелка. Только в случае с Билли Стиву хочется сгореть. Ему до одури хочется делать все это «сопливое девчачье дерьмо, серьезно, Харрингтон?» – переплетать пальцы, целовать нежную кожу за ухом, подвозить до дома, готовить завтрак и крепко обнимать, сидя перед телевизором или в кинотеатре. Стиву нельзя. И первое время он бесился с этого страшно – на себя, на мир, на всех, на самого Билли – пока в одну из ночей Билли не пришёл к нему с очередным синяком на челюсти, разбитой губой и странно покрасневшими глазами. Будто он… плакал. И тогда-то в голове Стива недостающие кусочки пазла под названием «Билли Харгров» встают на место. Все синяки на ребрах, которые до страшного напоминали отпечатки ботинок, странные следы на шее, ссадины на скулах и фингалы – все обретает другой смысл после одной детали. — Харгров, что у тебя с лицом? — Не беспокойся, красавчик, обычная драка. Пара идиотов в баре. У Билли кожа на костяшках идеально чистая, а он не похож на того, кто не будет давать сдачи. От одной мысли, что это может значить, Стива мутит. Да, у него у самого не ахти какие родители – «мудаки они, Харрингтон» – но они просто не участвуют в его жизни, будто его и нет совсем. Но они его не бьют. Стив не говорит Билли, что понял, ведь Билли совсем не идиот, коим так хочет казаться. Он понимает, что Стив знает по тому, как тот хмурит брови, скользя пальцами по очередным синякам. Понимает по тому, как Стив нежно целует каждую отметину на его теле, будто пытаясь перекрыть эту страшную карту другой, своей. Они не говорят об этом. Да и зачем? Билли просто знает. Как и Стив.* * *
С Билли сложно. С Билли, блин, чертовски сложно и одновременно до онемения просто. У него взрывной характер, на все есть куча язвительных комментариев. Он весь – жесткие, режущие края и буря в голубых глазах. Он рычит и кусается, шипит, ведет себя как раненое и недоверчивое животное. А еще Билли молча выдирает из ослабевших от недосыпа рук очередную чашку кофе, заменяя её мятным чаем. Он делает тише свою непереносимо громкую музыку, потому что – «господи, голова раскалывается и не смотри на меня так, я знаю, что надо больше спать». Он умеет обнимать так, что кошмары поджимают хвосты и убегают. Билли терпеть не может нежности, но наедине всегда первый переплетает пальцы, утыкается носом в висок. Просто все дело в том, что Билли искренне старается. И все ради Стива. Поэтому когда Стив смотрит на Билли – как Билли хмурит брови, роясь в коробке с кассетами, как щурит недовольно глаза, как возмущенно фыркает, но льнет к ласкающей руке, оставляя едва ощутимый на коже поцелуй, – совершенно не удивляется следующей мысли. Это не становится открытием, не звучат фанфары и Ад не грозит развернуться под ногами. Просто Стив в него влюблен. – Я люблю тебя, – Стив выпаливает и замирает от ужаса, на секунду абсолютно неуверенный. Вдруг все это очередная чушь, дерьмо-словно-мы-влюблены-мы-убили-Барб, вдруг все это неправда? У Стива внутри что-то сжимается, мечется, когда он видит как неестественно замер Билли. – Билли… – Ты, конечно, мастер выбора времени для признаний, – поворачивается Билли, ухмыляясь, но ухмылка спадает с лица, когда он видит выражение лица Стива. Такое уязвимо-разбитое и перепуганное, словно его уже отвергли. Черт. О, нет. Нет-нет-нет. Билли знает о расставании Стива и Нэнси, тут сложно пропустить такое, тем более когда это стало главной сплетней в школе на несколько недель. И уж точно не тогда, когда услышав эту новость, Билли на секунду, впервые за долгое время, почему-то позволил себе надеяться. Он до сих пор не позволяет себе этого – надеяться – но позволить себе шипеть на Нэнси, каждый раз когда видит её, он может. Потому что, признаться честно, она хуже чертовой зубной боли. Билли её ненавидел первое время, когда Стив униженно поджимал губы и отворачивался, думая, что он ничто, что он хуже пыли под ногами. – Стив, посмотри на меня, пожалуйста. И когда широко распахнутые, такие прекрасные глаза лани смотрят в глубину плещущегося океана, Билли произносит: – Я люблю тебя. Стив улыбается до чертовых ямочек, сияя так, что Солнце оказывается посрамлено.* * *
Океан – невозможно обуздать. Он топит своими темными волнами, вышвыривает корабли, топит их, ломает подобно щепкам. Что может сделать Стив, когда океан, когда пожар бушует вокруг него? Он знает одно: когда ты в эпицентре, тебе оттуда не выбраться. Остается только ждать. В плохие дни ему почти больно наблюдать, как мечется Билли, как неровно дышит и яростно скалится на любое слово. У Стива ощущение, что кожа вот-вот треснет и все, что останется – соленые брызги и тлеющие угли. Стив боится, что Билли сам сгорит, что топливо, поддерживающее ревущее пламя закончится, что океан высохнет от страшного жара, что от него, от них ничего не останется. В хорошие дни он дышит солнцем и солью с горячей кожи, вычерчивает пальцами по шрамам свой маршрут, наносит на карту острова-поцелуи, успокаивая губами рвущуюся наружу энергию. В один из плохих дней, которые всегда случаются после хороших, когда Билли усталым комком из боли и ярости лежит на его кровати, когда на щеке расцветает очередной синяк, а глаза покрасневшие, Билли тихо шепчет ему. Неуверенно, сломанно, почти разбито. – Ты поедешь со мной в Калифорнию? Стив отвечает да, потому что однажды увидев океан – ты не сможешь жить без него.* * *
– Там солнце яркое. Ты даже не представляешь. И океан, черт, Харрингтон, ты бы видел. Он словно бесконечный, – Билли откровенно частит, запутываясь в словах и Стив не может вспомнить, когда в последний раз видел Билли таким. Никогда наверное. Тот словно готов от радости из кожи выпрыгнуть, ведь его Стив – «ты правда думал что я не уйду с тобой и останусь тут гнить?» – поедет с ним в Калифорнию. Домой. Стив улыбается, притягивая Билли к себе за шлевки джинсов. – Стив, меня зовут Стив. Мы же уже говорили об этом. – Разве, Принцесса? – И ухмыляется, засранец, щурит по-лисьи глаза. Иногда Харрингтону хочется его треснуть, а потом завалить его на траву. Из мыслей вырывает резкий щипок за руку и Стив шипит обиженным котом. – Харгров! – Как ты думаешь, Стив – мурлычет, обхватывая ладонями за талию и Стив чувствует, как мурашки пробегают по коже, – тебе пойдёт солнце Калифорнии? Стив думает о том, как контрастно смотрится его бледная кожа, когда он прижимается к Билли. Думает о веснушках и светлых кудрявых волосах. – Не знаю. – Тянет вдумчиво, – Сам скажи. Ты мне подходишь? Билли улыбается так, что щеки болеть начинают. И Стив не выдерживает, потому что кто бы тут удержался, а? – и целует его как будто в первый и в последний раз. В первый – потому что они вот-вот сядут в Камаро навстречу новой жизни, дому. Последний – потому что это последний раз, когда Хоукинс видит их такими.* * *
Они уезжают из Хоукинса на рассвете, оставляя позади чистые костяшки и синяки на лице, жуткий лес и страшные ночные кошмары, одиночество. Они оставляют детей, но Макс с Дастином в ультимативной форме потребовали позвонить им, когда они обживутся на новом месте. Стив обязательно им позвонит. И даже не из-за этого глупого приказа, а потому что мелкотня носами шмыгала, потому что в багажнике лежат рисунки Уилла, рация Дастина, любимая кружка Макс, пара комиксов от Лукаса и настольная игра от Майка. А ещё он думает, что глаза Билли странно блестели, когда он обнимал мелкую рыжую бестию – «я не буду по тебе скучать, засранка, и ты по мне не будешь, да ни за что». Стив знает, что Билли уже скучает по ней. И что тот будет постоянно звонить и проверять, все ли в порядке. Потому что Билли дорожит своей семьей, которой у него так долго не было и которую он обрёл в Хоукинсе. Они едут в Калифорнию, туда, где дом Билли. Туда, где солнце будет целовать его золотую кожу, а из плеч исчезнет вечное напряжение. Туда, где не будет Нила и его жалящих слов и жестоких ударов. И пусть будет сложно, а сложно точно будет, потому что тёмные воды океана могут быть такими же удущающими, как мертвый лес, потому что им придётся быть аккуратными, ведь таких как Нил много, потому что Билли будет долго вздрагивать от любых жестоких слов, а Стив будет спать со светом ещё долго-долго. Потому что пожар невозможно потушить за одно мгновение, да и надо ли? Но все это не так уж и важно. Ведь они едут домой.* * *
Выясняется, что им обоим идёт жаркое калифорнийское солнце. Но Стиву не важно, что светит над головой и что его кожа приобретает розовый оттенок каждый раз, когда он не использует солнцезащитный крем. Какая разница, что в космосе висит этот гигантский огненный шар, когда каждое утро он просыпается в обнимку со своим личным калифорнийским солнцем.The end