He told her: «Await my safe return. Trust in this last promise and stand firm Once moonlight shines red onto the seas We shall return in victory.» They marched off, blue banners in the sky, And teardrops were running from her eyes, Yet she thought: «If only I believe, Time will bring him safely back to me.» The Song of the Winter Skies
Люцифер впервые видит Александра уже в Остагаре. У парня очень бледные, смотрящие прямо в душу глаза и улыбка, то ли как у сумасшедшего, то ли как у идиота, и неизвестно, какой из вариантов хуже. Он сразу бросается к Люциферу, начинает спрашивать, а точно ли он тоже новобранец, ведь в стражи должны кого-то необычного брать и вообще, вроде же сейчас маги самые полезные… — Я убил своего отца за то, что он попытался убить меня, — перебивает парень этот поток речи. Нормальный человек ужаснулся бы, взмолился Создателю или хотя бы просто отстал, но у Александра это лишь распаляет интерес. Он выпрямляется, явно представляя себя всем таким крутым и красивым, совсем как в легендах, но выглядит, честно сказать, скорее всё-таки долбоебом: — А я маг крови. Хочешь, могу там, не знаю… О! Могу порождений тьмы вот так вот раз! И всё, они стоят столбом, а тебе их добить только остаётся, — и ведь не поймёшь, шутит он или нет. По глазам вообще ничего понять невозможно, они одинаково бесцветные и мертвые, но Люцифер чует своим гнилым сердцем отцеубийцы: не врёт. Кровь порождений тьмы оседает на их руках, Александр с живостью рассуждает, какая она на вкус, Люцифер хочет его заткнуть, но все равно ведь слушает. Вокруг на многие километры больше людей нет, а у этого его мертвые глаза горят совсем живым интересом, когда он потрясает бутылочкой с вязкой и темной кровью порождений тьмы. Та чудом не выскальзывает из пальцев, парень быстро говорит: — И что, ты совсем не боишься смерти? Это же все, конец будет, зря только отца приложил, — и вот ведь забавно, он ни на секунду не сомневается в убийстве и так же ни на секунду не отстаёт. Люцифер рявкает, привычно защищаясь, когда его даже ещё не собирались атаковать: — А тебе-то что, придурок? Твоей смерти я только порадуюсь, — плевать ему на самом деле будет, знакомы полдня, а этот ведёт себя, будто всю жизнь. Александр крутит пальцем у виска и непонятно, это он себе или всё-таки Люциферу, такому мрачному и колючему. Улыбается и смеётся: — Тут за мной целая делегация храмовников была выслана, когда Кровля нашёл. Не волнуйся, ты будешь не единственным, — почему-то не верить ему не получается. У него в глазах лишь смерть и безумие, души людей, чью кровь он использовал для пустых и бесполезных целей. Люцифер смотрит и свои красные отводит, вздыхает, понимая всю бесполезность. Александр вскакивает, кружась на месте: — Мне только перед одним неудобно, если бы я мог, то извинился. Хотя он все равно слушать не будет. А ты бы хотел перед кем-нибудь извиниться? — он поворачивается и мертвые глаза смотрят Люциферу в душу, но не видят её. Он не отвечает. Когда Кроули даёт им чашу, из которой нужно испить, Люцифер вызывается сделать это первым, и видения навеки отпечатываются на обратной стороне век. Кровь вязким комом встаёт в горле, не давая дышать, но он все равно продолжает это делать, вопреки всему. Он с самого рождения привык бороться за жизнь, что ему ещё какое-то там посвящение? Александр, очнувшись после обморока, тут же ухмыляется. Вскакивает, ещё более живой, чем прежде, счастливый как никогда. Выхватывает из рук Кроули амулет и тут же надевает на шею. Спрашивает: — А что раньше блестяшки не выдал? И о, глянь, у меня реально блестит! — радуется как ребёнок, и только сейчас Люцифер замечает изрезанные руки. Он свой берёт, и амулет сверкает тёмно-бордовым, тяжёлым цветом. Кроули торжественно, — он все делает торжественно, страж-командор всё-таки, — объявляет: — Мы берём немного крови у каждого стража и собираем в амулет. Он напоминает вам о жертве, что пришлось принести, — у самого и непонятно, был ли вообще такой. Скрыто все под блестящей, красивой и плотной броней, за которой человека и не разглядеть. Люцифер закрывает глаза и на секунду за его спиной раскрываются кровавые крылья, он летит над землёй и не волнуют его эти смертные проблемы, вроде скорой битвы, но обратно на землю его сдергивает маг. Нагло, бесцеремонно, как всегда: — Э-эй! Ты же не обидишься, если буду звать тебя демоненком? Ты как демон гнева, только не огненный, но тоже жаждешь меня убить, — он болтает и болтает, а глаза всё горят: теперь же они стражи, теперь ему не грозит усмирение и никто не выплюнет полное ненависти «малефикар» в лицо. Люцифер вздыхает, пытаясь хотя бы мысленно улететь отсюда, но все равно отвечает: — Ну хотя бы это ты понимаешь, идиот. Александр в ответ лишь ухмыляется.***
Остагар пеплом оседает на их плечах, ядовитым «предательство» застревает в глотках и оба понимают: нет у них другого выхода, как пойти против Фенцио, как сразить его, как вонзить меч в спину, как он сделал с их королём. Люцифер мрачен, он зол, хотя он всегда такой, и иногда Александр сомневается, а была ли когда-то разница. Сам он по ночам танцует с демоном, что продолжает пытаться стать Сэмом, и не понимает, что не выходит у нее, что желание ей не исполнить и тело его не получить. Александр смеётся ей в лицо, после чего тянет за собой и напевает себе под нос колыбельные, когда-то давно услышанные в детстве. У него колдовать получается только, когда кровь капает с рассеченных ладоней, когда тяжёлый запах забивается в нос и когда враги воют от того, что их собственное тело предает их. Люцифер сражается как загнанный в угол зверь, но правда в том, что они оба в ордене меньше дня, а уже должны идти и спасать весь этот чёртов мир. Александр смеётся, Люцифер злится, и дальнейший путь обещает быть просто чудесным. В Лотеринге они встречают первых попутчиков. Александр сталкивается с какой-то дурой, называющей себя Агатой и умоляющей позволить ей спасать Ферелден с ними. Она обещает написать взамен балладу, и это слишком выгодная сделка, чтобы отказаться. Вместе с Агатой приходит Вики, неизвестно где найденная, но людей много не бывает. Вики освобождает из клетки Эллиа, — двухметрового громилу с рогами и тяжёлым прошлым за спиной. Очередной идеальный выбор, — и Александр приходит обратно во главе полноценного отряда. Люцифер, пока рядом неизвестная девушка протирает нож от крови, сплевывает: — Ты идиот. К чему нам весь этот цирк? — Вообще-то мы все очень полезные. Вики разбирается в нарядах, я отлично пою, а Эллиа… Он Эллиа, — тянет Агата. У неё из оружия только пара кинжалов, что наверняка ещё и могут сломаться прямо в ране, и это снова слишком очевидный выбор. Александр пожимает плечами: — Она обещала написать о нас балладу. Брось, демоненок, неужели тебе неинтересно? — Ни капли, но ты же слушать не будешь? — прав он, даже не собирается. Александр смотрит на их компанию и хохочет, после чего кружится на месте, утягивая Агату и остальных в танец. Они не знают, что их кровь намного ценнее их жизней, что скоро порезы будут у всех, ну и не нужно им знать, не нужно понимать, зачем взяли на самом деле. Эллиа мрачно смотрит, качает головой: — Ты же не можешь в самом деле быть серым стражем? — наивный дикарь! Александр пихает ему амулет под нос, для этого привстает на цыпочки, но знает, что его улыбка прямо-таки светится, ведь никто ещё не понимает, что он о чувстве вины только от Рэйчел слышал, а та осталась в далёкой и чужой башне, вместе с Сэмом, напуганные и смотрящие на него большими, полными боли глазами. Александр пообещал вернуться, он ушел, оставив после себя лишь кровь и привкус талого снега во рту. Он ушел, услышав «Нильсены всегда одинаковы» в спину от напуганных до полусмерти магов, но он знает, что всё ещё готов вернуться и вернётся, чтобы снова почувствовать это пьянящее чувство власти над другими. Но это потом, а сейчас достаточно лишь смеяться. — Продолжишь так ржать — язык вырежу, — сверкает изумрудами глаз девушка. У неё темная кожаная броня, чёрные волосы и чистая злость во взгляде. Настоящая бандитка, прямо как в рассказах Фредерика. Александр смеётся: — Лучше улыбнись, ведь мы идём спасать мир. Разве это не прекрасно? — С таким придурком как ты? Да я скорее об архидемона убьюсь, — ворчит Люцифер. В ответ получает ещё одну порцию смеха.***
По ночам им является Архидемон. Он вопит-поёт, от него кровь кипит в жилах и крик застревает в глотке. Александр скребёт ногтями по горлу, оставляет кровавые царапины, пытаясь заглушить своим голосом песнь в мозгу. Боль заполняет всё, но песня все равно не затихает. Александр кричит, вопит, катается по палатке, пытаясь заставить песню замолкнуть. Из этого его вырывает Люцифер, такой же бледный, измученный. По взгляду Александр понимает, тот тоже слышит песню. Они смотрят друг другу в глаза, и к горлу подкатывает какое-то странное, бессильное отчаяние. — Это и значит быть стражем? Это? — спрашивает Александр. Кровь с шеи становится огоньками на кончиках пальцев, те пляшут и вносят хоть немного света в их жизни. Люцифер смотрит на эти огни, и те пляшут уже у него в глазах, красных, уставших. Александр знает, что его кровь пропитана страхом, что пусть она и отравлена, но он все ещё может черпать силу из нее. Это успокаивает и песня чуть затихает. Люцифер не понимает, какая сила таится в его крови, но тоже боится, просто скрывает это: — Кроули не говорил ничего про сны. — А ты бы стал стражем, если бы знал? — Александр сжимает кулак, и огоньки тухнут. Все его тело — карта царапин и шрамов, попыток добраться до силы, что сидит в нём, и использовать её ради разрушения всего, что он знал. Тело Люцифера — карта боли, карта страданий и воспоминаний, обернувшихся местью. В его глазах слишком злая серьёзность: — Да. К утру песня затихает. Все смотрят на них с подозрением, Ости нервно бормочет, что надо было оставаться в банде. Она кутается в черную кожу и смотрит изумрудными глазами. Волосы черные, слишком длинные для воительницы, но она все равно перебирает пряди тонкими, белыми пальцами. Агата с Вики шепчутся, кидая напуганные взгляды на них. Александр тут же начинает хохотать: — Что же вы, девочки? Радоваться надо, становитесь частью легенд! — он взмахивает рукой, и сноп искр разлетается во все стороны. Агата вздрагивает, Эллиа хмурится. Качает головой, ворча, что саирбаз без охраны — слишком опасно. Особенно такой неконтролируемый, непредсказуемый, безумный. Агата оборачивается к нему: — Про что ты? Он же просто… — она не договаривает. Эллиа смотрит, долго и мрачно. Затем бросает: — Я приготовлю чай, — и уходит. Агата бросается за ним, бросая подругу одну, наедине с таким опасным, таким безумным магом. Александр не видит перед собой человека, лишь несколько литров крови, которую можно превратить в огненные смерчи, в бури, сметающие целые армии, в тонкие нити, с помощью которых можно превратить кого угодно в всего лишь безвольную марионетку. Он смотрит и знает, что одного перерезанного горла хватит, чтобы Сэм полюбил его. Люцифер рявкает: — Хватит пялиться и лучше помоги мне! — у него тяжёлый двуручный меч, которым можно убить сразу несколько врагов. Александр помнит, как тот одним ударом срубил три головы низких уродцев. Генлоков, кажется? Да, эти твари точно назывались генлоками. Маг подходит, и Люцифер лишь протягивает ему кучу вещей: — Это твое барахло. Может ты и маг, но у нас не так уж много рук, чтобы оставлять тебя без груза. — Какой ты заботливый, демоненок, — скалится парень, вешая рюкзак на себя. Плечи неприятно тянет назад, но у них впереди долгая дорога, можно будет привыкнуть. Где-то рядом и одновременно очень далеко пищит чайник, с которым возится Эллиа. У того в руках все кажется таким забавно маленьким, как детские игрушки. Он смешивает травы и пьет чай, но в глазах лишь холодное понимание чего-то чужого, странного, чего простым ферелденцам познать не дано. Он протягивает чашку Агате, та отпивает, щеки чуть румянятся, глаза блестят. Она улыбается. Вики с Ости шипят, как дикие кошки, не могут поделить какие-то дурацкие шмотки. Ости выхватывает нож, вынуждая девушку отступить, испуганно бормоча извинения. Она странная, Вики эта, но пока в её жилах ещё есть кровь, Александр готов терпеть её сколько угодно. — Куда мы пойдём? — спрашивает Агата. В руках у неё уже лютня, светлая и тонкая, с натянутыми струнами. Девушка только проводит по ним пальцами, и уже льётся музыка. Люцифер молчит. Он вытаскивает бумаги, кучу договоров с теми, кто уже и не дожил до пятого Мора. Александр выхватывает один из договоров и жадно читает. Поднимает глаза, улыбается. Сердце бьётся чуть чаще, чуть сильнее, чем ожидалось. — К магам. Ко мне домой.***
В башне сыро, темно. Александр спокойно переступает через груду мяса, раскрывает объятия, идя к аж самому рыцарю-командору. Гудман смотрит на него пополам с ненавистью, пополам с отчаянием. Он качает головой, словно не желая верить в происходящее: — Андрасте милосердная, только не это… — Я вернулся! Небось, соскучился? Как там Аннет? — он не помнит, добил ли ее или же ограничился малым, взял лишь необходимым. Эта загадка кружит голову, он ныряет в тёмное безумие с головой, не желая признавать, что с самого рождения уже был на дне, просто сейчас это вскрылось. Как гнойный нарыв, его талант к магии крови стал тем, что убил его. Только Александр воскрес, уже как серый страж. Люцифер злится: — Хватит. Там у них какие-то проблемы, — он кивает на кровь, на раненных храмовников, на ад, что творится вокруг. Александр готов крутиться в этом, готов наслаждаться, это его стихия, это его жизнь. Он хохочет, он скалится и кружится среди всего этого, будто был рождён в этом. — Круг захвачен одержимыми и… магами крови, — медленно говорит храмовник, глядя на того, кто и начал всё это. Александр не сомневается, он показал, что настоящая сила, вот она, в их венах, и тогда уже никакие храмовники не смогут им помешать. Он танцевал с демонами, он кровью наметил остальным путь, он чёртова Андрасте этого круга, на меньшее не согласен. Люцифер скалит зубы, он не понимает и боится, чувствует опасность, как зверь чувствует, что огонь может причинить лишь боль. Он отодвигает хохочущего Александра в сторону, тот наслаждается каждым вздохом здесь, в новом круге. В месте, где Завеса почти что прорвана, где смертей больше, чем свободы, разве это не тот золотой город, про который пелось в Песне Света? — Ты ещё больше сошел с ума, чем в нашу последнюю встречу, — цедит Гудман. Александр смеётся, ведь только благодаря Сэму старик до сих пор жив. Люцифер говорит. Долго, обстоятельно. Спрашивает про Круг, про то, с чего всё началось. На новость о том, что всех внутри перережут, хмурится, качает головой. Агата вздрагивает, прижимая к себе лютню, в больших глазах столько страха: — Нет, ну как же так… нельзя же… — она ищет у остальных поддержки, но правда в том, что нет здесь ничего твердого, надёжного. Даже Люцифер, такой с виду сильный, упрямый, в душе боится того, что произойдёт, когда они всё-таки встанут против архидемона. Что уж говорить про остальных. Но Эллиа кладёт ей руку на плечо и серьезно говорит: — Так нужно. Очистить заразу, чтобы не подвергать опасности остальных, — он слишком мягок для такого великана, Александр кривится, но ничего не говорит. Люциферова бандитка встаёт рядом с ним, берёт за руку, пытается поддержать, хотя знакомы всего ничего. — Ты же серый страж. Вы всегда делаете то, что необходимо, — она наивна, если и вправду так думает. Люцифер отвечает, тихо и зло: — Я был стражем полчаса, когда их всех не стало, — и неясно, на кого он злится больше: на Фенцио, предавшего их всех, или на самого себя, не сумевшего помочь. Может на обоих. Александр скалится Гудману в лицо, хочет взмахом руки подчинить старика, но помнит, что где-то внутри башни, за этими запертыми дверьми, есть Сэм и что нужно его спасти. Нужно извиниться, как бы сложно это ни было. — Мы спасём круг, а ты пока притормози с правом уничтожения. Договорились? — С магами крови договоров не заключаю, — цедит старик. Александр знает, что если сосредоточиться и направить кровь вверх, в мозг, то человек погибнет быстро, а даже если и выживет, то собой уже не будет никогда. Он представляет, как белок глаз медленно нальется кровью, как Гудман будет беспомощно хрипеть и даже не знать, злой ли это рок или же прихоть одного мага. Разве это не прелестно? Но Люцифер слишком правилен, он пытается казаться демоном, когда на деле лишь обычный дух. Знать бы ещё чего, но и не справедливости: — Тогда заключи со мной. Я колдовать не умею в принципе, — протягивает руку, такой весь серьёзный. Смешно даже. И ведь ему верят, вот что самое поразительное. Гудман пожимает ему руку и смотрит так в глаза, как бы просит приглядеть, чтобы в случае чего добил обезумевшего мага, чтобы не позволил случиться непоправимому. Правда в том, что непоправимое уже случилось при Остагаре. Теперь остаётся только разгребать последствия.***
Первой он находит Рэйчел. В углу комнаты, где на столбах растет уродливая, красно-розовая плоть, а на полу лежат туши одержимых. Повсюду стоит душный запах отчаяния и вонь разлагающегося мяса, но кажется, будто это все уже пропитало башню насквозь. Рэйч бросается ему на шею, плачет, просит не оставлять ее здесь. Это все такое же несчастно-нелепое создание, но Александр все равно обещает быть рядом до конца, держит и смотрит в большие эльфийские глаза. Люцифер молчит, да и что ему говорить, всё и без слов понятно. Эльфийка-эльф обещает помогать в битве и Александр знает, что исцелять она умеет гораздо лучше, чем он когда-либо мог. Они идут дальше, отбиваясь от трупов, от обезумевших магов, даже от демонов. Александр хохочет под напуганными взглядами ничего не понимающих соратников: — Демоненок, а ты ещё спрашиваешь, почему я тебя так зову? — он превращает свою кровь в конус холода, замораживая особо неудачливого демона. Лицо Люцифера — лицо каменной статуи из храма, только даже у них не было такой злобы во взгляде. Он рычит: — Я не спрашиваю. Мне плевать, — ну разумеется, как иначе. Он может повторять это сколько угодно, все равно верят только глупцы. Например их спутники. Когда они находят Сэма, то на шею к нему кидается уже Александр. Хохочет, предлагает теперь вечность быть вместе, спасать вместе мир, — ну, или хотя бы эту башню, все начинается с малого — но по глазам видит: так и не простил. Сэм берёт меч поудобнее и наставляет на Александра, вынуждая отступить. — Не подходи, малефикар, — цедит он. Рука уже не дрожит. Александр понимает, что теперь это не тот наивный мальчик, который смотрел, как он занимается, чтобы хотя бы попытаться сдать истязания без «помощи», нет. У него на доспехах свежая кровь, ею же обагрен меч, а в глазах чёрная, усталая злость. Александр смеётся: — Брось, Сэмми, разве ты не понимаешь… — Нет. И не хочу. Не подходи, — добавляет он, серьезно так. В горле комом собираются боль, усталость и злость, они впитывают в себя всю радость и улыбка гаснет, как и жизнь в глазах тех, кому не повезло столкнуться с их отрядом. Александр смотрит и думает, что надо попросить Люцифера помочь с этим. Позади почти что плачет Рэйчел: — Сэм, пожалуйста. Он хочет спасти башню, — она выходит вперёд, и ей смерть от меча храмовника не угрожает. Ей Сэм даже улыбается: изломанно, измученно. Качает головой: — Я не спал уже тря дня. Откуда мне знать, что ты реальна, а не порождение… этого? — смотрит он на Александра. Тот смеётся, гордый, что его считают таким умелым магом. Получает подзатыльник от Люцифера, но хохотать не перестает, ему пока так смешно, аж воздуха не хватает. Сэм вздыхает: — Ты все такой же, — непонятно, расстраивает его это или же ему плевать. Скорее всего второе, это приятнее, это лучше и от этого горло не сжимается в бесплодной надежде, что извинения что-то могут значить в их случае. Люцифер сухо говорит: — Мы хотим уничтожить того, кто все это начал. Знаешь, кто это? — он свой меч не достаёт. Сэм нехотя убирает оружие. Полубезумный взгляд шарит по комнате, парень гладит Рэйчел по светлым волосам, скорее автоматически, чем из реального желает успокоить. Кивает, дергано и нервно: — А кто же ещё? Наставник вот этого, Фредерик, — это не удивляет никого, ни Рэйчел, ни даже самого Александра. Он усмехается, зная, что если кто и должен был попытаться показать магам путь к свободе, — неудачно, конечно, ведь как иначе, ведь он не знает истинной силы, — то точно Фредерик, вроде бы тихий и невинный, но готовый в случае чего избавиться от любого мага в башне. Александр улыбается, протягивая изрезанные руки к Сэму: — Тогда может вместе остановим его? — он выглядит, как безумец, а может, только безумец тут помочь и может. И у Сэма нет выбора, ведь двери наружу плотно закрыты, отопрут их только, если уничтожить источник заразы, источник гнили, поразившей сразу всю рыбу. И Александр знает, что Сэм не любит его, но в его царстве фантазий, построенном на своей и чужой крови, это все совсем не важно. — Хорошо, — вздыхает храмовник. Убирает меч и подходит к ним, склонив голову и не глядя ни на кого. Рэйчел смотрит на него с болью, но правда в том, что некоторые раны исцелить не под силу даже ей. Люцифер молчит несколько секунд, а затем выдыхает с присвистом: — А вы тут все ебнутые, да?***
Люцифер лично всаживает меч в горло демону, в которого превратился обезумевший старик. Черная кровь брызжет во все стороны, но ему плевать, он залпом уже выпил то, что отправило его, ещё больше крови напугать неспособно. Вокруг рычат и ревут одержимые, уничтожаемые Александром и Сэмом. Руки не дрожат, хотя парень с трудом понимает, как до сих пор стоит на ногах. Демон гордыни, как его называют такие умные Сэм с Рэйчел, падает на землю, тяжело и грузно. Люцифер держится за меч, ведь это единственный гарант, что он ещё не упал, что весь мир вокруг еще реален. Когда отпускает, то скатывается с туши и чудом держится на обессиленных ногах. Башня выпила из него все силы, бытие серым стражем сожрало все надежды на будущее. Сэм помогает подняться старухе, бледной и сухой. Александр тут же прячется за спину Люцифера, на устало-вопросительный взгляд шепчет: — Я её чуть не убил, когда сбегал. Точнее… я ее не добил, — и почему это кажется настолько неудивительным? Люцифер кивает, молча идёт к старухе. Та о чем-то говорит Сэму, замечает Люцифера, кивает: — А вы, серый страж. Аннет, — протягивает она сморщенную ладонь. Люцифер смотрит на себя, всего в крови, местами чужой, местами своей, где-то в мозгах, кишках и, Создатель ведает, в чем ещё. Руку не жмёт, боясь запачкать, у Аннет это вызывает усмешку, такую же сухую, как и она сама: — Не волнуйтесь, у меня отношения с кровью получше, чем у Александра. Гляжу, тот теперь использует это напропалую, — тёмные глаза впиваются в парня. Тот дёргается, но всё-таки нехотя подходит. Сэм смотрит на него без осуждения, без злости, просто как на пустое место, ведь кто будет злиться на пустоту? Маг нервно фыркает: — Я думал, ты мертва. — В моей жизни нет твоей заслуги, Нильсен. Лучше спрячь запястья, я уже достаточно видела крови за сегодня, — они с Сэмом уходят прочь. Люцифер смотрит на Александра и не видит опасного малефикара, мага крови, того, кто и в самом деле мог дать безумный в своей преступности пример. Перед ним просто идиот, неспособный колдовать без причинения вреда себе и другим, неспособный жить без боли, своей или чужой. Просто безумец, каких всегда полным полно. Но он протягивает ему руку: — Пойдём? Нас многое ждёт. И старается не видеть слишком счастливую улыбку. Гудман хмурится, но да, Аннет настоящая, измученная, как и все они. Говорит, говорит о том, что маги безопасны: их осталось, дай Создатель, штук десять, но зато надёжные, не одержимые. Фредерик мертв, как и его последователи, не похоже, что Александр сильно грустит по наставнику, все кончается скорее хорошо, чем совсем плохо. Люцифер принимает благодарности, в горле неприятный привкус, будто все это незаслуженно, ведь какие благодарности, ему нужна была лишь помощь в борьбе с Мором, он не хотел никого спасать. Но Аннет все равно жмёт ему руку, смотрит в глаза и благодарит от всей своей дурацкой, неизвестно как ещё оставшейся в этом теле души. Хочется накричать ей в лицо, что он не герой, он кто угодно, но не спаситель, почему все его славят? Почему? — Спасибо. Ты спас Круг, — говорит Гудман. Люцифер кивает, все возражения застревают в горле и не дают вздохнуть нормально. Он хочет завопить, взмахнуть мечом и срубить все эти глупые улыбки с их наивными благодарностями, от которых появляется это дурацкое, немного безумное чувство, будто он в самом деле герой. Эльф-эльфийка трясётся, кланяется перед Аннет как перед какой-то королевой, умоляет отпустить её вместе со стражами, ведь им наверняка нужна помощь, пожалуйста… — Я тоже пойду с ними, — холодно объявляет Сэм. Гудман смотрит на них, хмурится. Александр ликует, уже привычно улыбается, хватает свою подругу в охапку, будто вещь какую-то, но той уже не привыкать. Ости морщится, качает головой, бормочет, что скоро у них весь Ферелден в отряде будет, но все равно не возражает. Александр смеётся: — Я знал, что ты не сможешь устоять, Сэмми! Я знал! — и хохочет, как безумец. Гудман понимает, что их Круг выпустил в мир того, кто рано или поздно все уничтожит, но уже слишком поздно что-то делать, остаётся только молиться, чтобы Александр не дожил до конца года. Сэм качает головой: — Рядом с тобой должен быть тот, кто сможет тебя остановить. Рэйчел не хватит духу. Я сделаю это без колебаний, — он такой трогательно-ответственный, серьезный, искренне верящий в своё дело. Отражение вечно весёлого, вечно безумного Александра. Это видят все, от Эллиа до Аннет, и все чувствуют, что эта история не может закончиться хорошо. Старуха кивает: — Хорошо. Вы вольны идти, — неясно, верит ли она сама, что этого безумца можно остановить, но Люцифер уже сомневается. Он думает, что надо было не верить Кроули, не идти в стражи, ведь всегда можно было сбежать в Вольную Марку, а не оставаться тут, аристократом без дома. Агата улыбается, протягивает руку, представляет их всех: от боязливой Вики до грозного Эллиа, предлагает спеть что-нибудь, ведь она в церкви служила, знаете? Люцифер не верит, что обычная послушница может так драться, но он слишком устал, чтобы возражать. Ости прижимается лбом к его плечу, чёрные волосы распущены и стекают на спину, рот искривлен в злой гримасе: — А говорил, что у Ферелдена нет шансов. Посмотри, вы же стражи, вот как справляетесь, — неясно, что она сама чувствует, но Люцифер инстинктивно накрывает чужую руку своей. Смотрит, как новичков принимают, объясняют и ведут себя так, будто те были в отряде изначально. В душе странное тепло, как у костра сидишь. — С такими стражами, как мы… лучше бы у Ферелдена не было шансов, чем такие, — он знает, что они не герои. Они просто умело притворяются, маскируются, имитируют все те образы из сказок и легенд, но в душе они слабые, давно прогнившие создания. Что Эллиа, перебивший целую крестьянскую семью, что неизвестно где найденные Агата с Вики, что Ости, чудом не убившая Люцифера. У этого на руках кровь отца и ещё, Создатель знает, кого, всех жертв он не вспомнит даже если очень-очень постарается. У Александра кровь — основа всей его магии, он манипулирует ей так легко, будто всю жизнь только этим и занимался. И лишь Сэм с Рэйчел позади не имеют ничего, кроме одного безумца, слишком увлечённого силой, чтобы понять, что он творит. Ферелден обречён на спасение. Время легендарных стражей кончилось под Остагаром с предательством Фенцио и морем порождений тьмы. Теперь мир спасают такие, как они.***
Сэм быстро приспосабливается к дороге, но не к Александру. Он разговаривает со всеми как ни в чем не бывало, но один взгляд выцветших глаз вызывает странную тревогу, как от ночного кошмара. Александр ухмыляется, подсаживается, пытается поговорить, Сэм тут же отсаживается и упрямо молчит, стараясь не думать о порезах на протянутых к нему руках. — Ну что ты так меня отталкиваешь? Что мне сделать, чтобы это прекратилось? — маг звучит немного жалобно, но, по правде, верить ему совсем не хочется. Сэм хочет забыть вязкое ощущение беспомощности, когда рядом с тобой чёртов сумасшедший, когда твоя жизнь в руках безумца, которому оборвать её проще, чем понять, что же он всё-таки творит. Сэм хочет забыть, что когда-либо был знаком с Александром, тот дёргает блестящий перламутром амулет на шее: — Сэмми, ну хватит, я же извинился, — самое леденящее, от чего все внутри слипается в один ком: для него действительно достаточно извинений. За чудом не погибшую Аннет, за двух все-таки не доживших храмовников, за все, что произошло в башне. Сэм старается выстроить между ними стену, хоть какую-нибудь преграду, но смысл в этом, если Александр просто снесёт ее ценой очередного пореза? — Если ты думаешь, что извинения достаточно, то ты ещё безумнее, чем мне казалось, — бормочет Сэм. Он не хочет, не хочет,чтобы Александр находился рядом, чтобы лез со своими шутками, приставаниями, чтобы он просто разговаривал с ним. От этого вечного внимания, от наглости и вечного, немигающего взгляда бесцветных глаз казалось, что воздуха не хватает, что на горле смыкаются невидимые руки, что он сходит с ума. Александр ухмыляется, встаёт прямо перед Сэмом, между ними меньше двух шагов расстояния. Хочется оттолкнуть его, накричать, ударить, завопить, чтобы ушел, ушёл. Сэм задыхается от собственной беспомощности, от этого взгляда, от этого внимания. Быть рядом с Александром почти что мучительно, невыносимо, это напоминает постоянные битвы с демонами. Александр скалится, голубой в его глазах становится чуть насыщеннее: — Я не думаю, Сэмми, я знаю. Разве ты мне не веришь? — он тянется к нему, Сэм тут же ударяет по руке, отшатывается, мир между ними собирается в плотную стену. Сэм прячется за ней, закрывается от мага, пытается спасти хотя бы себя. Мир вокруг пляшет, как пьяный, кружится и сверкает всеми цветами. Может это магия, может наваждение. Сэм знает только, что хочет спастись из этого. — Нет. Не верю, — он не хочет и не может верить. Один раз он уже доверился и после этого месяц жил с пониманием, что вся эта кровь — на его руках. Вся боль, что причинит Александр, — вина Сэма. Всё, что сотворит этот безумец, произойдет только из-за того, что Сэм ему всё-таки смог довериться. Александр смеётся, подмигивает и посылает воздушный поцелуй: — Я знаю. Но ты все равно будешь доверять мне. Веришь? Нет.***
Лес Бресилиан скрывает небо от них, заставляет мечтать о временах, когда они и думать не собирались о стражах, их договорах и о помощи долийцам. Эльфы, мрачные недоверчивые, шепчутся между собой, качают головами, ворчат, но правда в том, что нужда заставляет их склонить головы и просить презренных шемов о помощи. Люцифер не позволяет Александру ухмыляться, когда тот понимает, что тут целый клан зависит от них. — Ты слишком хороший, демоненок, — бросает маг и уходит пытаться выменять эльфийский корень для припарок. У него вечно забинтованные руки, новые раны покрывают старые раньше, чем те успевают хотя бы начать затягиваться, вечный запах крови преследует мага так же прочно, как безумие в бледных глазах. Ости вздыхает: — Они зависят от нас и злятся из-за этого, — ей тут неуютно, слишком человечной, слишком молодой для этого гнёта древности. Люцифер и не спорит, он сам не чувствует к эльфам ничего, кроме раздражения, зудящего под кожей. Хочется рявкнуть, чтобы стёрли эти презрительные выражения с рож, чтобы наконец смирились, что только дрянной шем сможет спасти их обожаемый клан, что вся их судьба зависит от них, двух стражей и небольшого отряда придурков. — Ничего, переживут, — тихо говорит Люцифер. Ости хмыкает, но не отвечает. Вчера они с Вики снова поругались, в этот раз из-за нарядов. У Вики все непрактичное, слишком яркое и цветастое, привлекающее ненужное внимание. Ости пыталась заставить снять, но только довела девушку до истерики и не получила ничего, кроме пустых слёз и проклятий в свой адрес. Надо ли удивляться, что яркие платья все равно оказались за ночь изрезаны в клочья? — Они ведут себя так, будто это наследие может что-то значить. Слабаки, — она презрительно морщится, оглядывая лагерь. Все заняты своими делами, кто-то дрова колет, дети носятся туда-сюда, другие тренируются стрельбе из лука. Лишь импровизированный лазарет в стороне, подальше от глаз, напоминает почему эльфы не могут помочь без сердца Бешеного Клыка. Люцифер не знает почему, но это все вызывает лишь усталость, да жалостливую ухмылку. Он знает, что такие слабаки противны ему, но все равно ввязывается в их проблемы и разгребает всё это, ведь что поделать, ему нужны эльфы и их стрелы. По правде ему нужна любая помощь, он готов обратиться даже к Создателю, что покинул его ещё при рождении, ведь ему не нужно многое, всего лишь спасти эту проклятую упрямую страну, которая не даёт себе помочь и кусает руку, что её же гладит. От этого упрямства тошно становится, но куда уж денешься, ведь кроме этого Люцифер уже ничего не сможет. Разве это не забавно? Они все идут в сердце леса, они общаются с деревом-поэтом и от восторженных слов Агаты о том, какая же прекрасная баллада получится, становится смешно. Люцифер рявкает, передавая ветвь Великого Дуба Ости: — Какая баллада, сама подумай, о таких как мы? Совсем мозги потеряла? — он думает, сколько им ещё предстоит бродить по этому бесконечному лесу и не находить даже зацепок куда же идти. Агата таращит и без того огромные глаза, качает головой: — Ты не понимаешь! Именно про таких баллады и нужно сочинять, — она улыбается, случайно касаясь Эллиа. Люциферу смешно с такой наивности, смех выходит кашлем. Сэм отводит глаза, явно не желая верить, что вот оно, геройство как оно есть. Все те книги, все песни и легенды нагло врали, скрывая всю грязную сторону, оставляя лишь результат и умалчивая, что до финальной битвы нужно ещё дойти и неизвестно, что будет сложнее. — А я думаю, про нас будет красивая песня. Ты же постараешься? — смеётся Александр. Он бинтует кровоточащие ладони и будто не чувствует ледяного взгляда Сэма. А может и вправду не чувствует. Агата улыбается, солнечно и не понимая издёвки: — Разумеется! А ты что думаешь? — Что тебя выгнали из бардов, потому что ты за языком следить не умеешь, — рявкает Ости. Улыбка гаснет, взгляд наполняется печалью и гневом, говорящим о правде лучше всяких слов. Люцифер лишь усмехается, ещё одна отверженная в их отряд убогих. Эллиа кладёт руку на плечо девушке, глаза нехорошо горят: — Хватит. Она не заслужила таких слов, — неизвестно почему так защищает. Может и вправду влюбился, кто знает. Люцифер не уверен, есть ли у кунари вообще душа или же это что-то слишком людское, чего и не у каждого человека найдёшь. Но великан заботится о девушке лучше и преданнее, чем кто-либо из них и можно ли это засчитать за аргумент при спорах с церковниками? Если честно, Люцифер не уверен, есть ли душа хоть у кого-то в этом отряде и поэтому им надо драться ещё яростнее, вырывать себе душу у порождений тьмы, у упрямых людей, у нежелающих спасения. Ведь в этом упрямстве, в этом желании помочь тем, кто сопротивляется этому и есть долг серого стража. Люцифер полноценным стражем пробыл полчаса, но верит в это куда сильнее, чем в слова священниц, что слышал всю жизнь. Разве это не иронично?***
Хозяйка Леса повествует как когда-то давно один эльф попросил мести для себя и близких, но так и не смог остановиться. Люцифер слушает и думает, а смог бы он всё-таки остановиться на месте Затриана и понимает, что нет. Он вспоминает, как вонзил нож в спину отцу, когда тот неосторожно отвернулся от избитого сына. Чужая кровь навеки осела на коже невидимыми пятнами. Люцифер смотрит на свои руки убийцы, но вины все не чувствует. — И ты не хочешь перебить эльфов за то, что они сделали? — спрашивает Александр. И по глазам видно: плевать ему и на эльфов, и на оборотней, все, что ему нужно — больше смертей, больше бессмысленной боли. Ведь это же весело, о чём вы, откуда эти взгляды? Совсем уже с ума посходили. Сэм дёргается, словно не желая верить, что такой человек может существовать: — Про что ты вообще говоришь? Совсем с ума сошел?! — испуганный взгляд шарит по всему отряду, смущённому и непонимающему. Люцифер сжимает зубы, думая, что оборотни куда сильнее эльфов, что они могут быть полезнее, но… Нет Это что-то такое, инстинктивное, лежащее под кожей, чему сопротивляться бесполезно. Люцифер вспоминает отца, то, как он видел в других лишь пыль. Захотел — взял другую игрушку, поинтереснее, посильнее. Надоела — выкинул. Вся жизнь построена на сиюминутном желании, всё вращается вокруг него. Люцифер смотрит на Александра и видит такое же чудовище. Тот даже не понимает, что он сделал не так. — Заткнись, Александр, или я перебью тебя, — рычит Люцифер. Александр в ответ лишь ухмыляется, глаза блестят и в них нет человечности, лишь интерес. А если предложить, согласятся ли оборотни? На возмущенные взгляды парень лишь закатывает глаза, не выдерживая: — Ладно-ладно, я только пошутил, хватит уже так смотреть, — но по ухмылке всё читается и так. Сэм качает головой, после чего зло смотрит и не хочет верить. Вики нервно бормочет, умоляюще глядя на остальных: — Мы же не будем никого убивать? Не будем? — Нет, разумеется, — отвечает Агата, с такой наивной верой, ведь кроме веры ничего у них всех нет. Каждый верит во что-то, каждый цепляется за что-то, ведь кроме веры ничто их поддержать не сможет. Этот мир отверг их, но они все равно спасают. Странно, но Люцифер знает, что он не имеет права предать эту веру, это знание, что они делают что-то большее. Ведь тогда разбредутся они все в разные стороны и они с Александром будут вынуждены вытаскивать Ферелден из его проблем в одиночку, по локоть в своей и чужой крови. Александр либо не понимает, либо ему плевать, но кровь порождений тьмы пили именно они с Люцифером, значит им этот долг и исполнять. И маг лишь ухмыляется, закидывая посох на плечо и чуть наклоняет голову вбок, а пустые глаза сияют: — Ну что, будем снимать заклятие? Я немного в этом разбираюсь. — То, что ты водишься с демонами ещё не значит, что ты разбираешься, — цедит Рэйчел. Александр лучезарно улыбается ей, а глаза всё такие же пустые. И Люцифер думает, что всё-таки он безумен, абсолютно и стопроцентно. Сэм качает головой: — Даже не вздумай колдовать при мне. — Поздно, Сэмми, — взмахивает он рукой. Снежинки слетают с пальцев и тают в воздухе. И они, как всегда, борются против мира. Против одного эльфа, не желавшего сдаться и признать, что его месть уже свершилась. Затриан дерётся до последнего, до тех пор, пока не падает на колени от бессилия. По впалым щекам катятся слёзы и он поднимает голову, не понимая, когда же он совершил ошибку. Люцифер от этого чувствует привкус пепла во рту от всей этой бессмысленной мести. Свет озаряет пещеру и вот уже нет оборотней. Люди осматривают себя, вспоминая каково это: быть людьми. Люцифер слушает их, но в душе лишь прах. Он принимает благодарность, в груди чуть теплеет. Люцифер оборачивается к отряду и вот ведь странно, все так улыбаются. — Так вот, каково это — быть героями? — рука тянется к амулету на шее. Агата смеётся и резко кружится, увлекая за собой ещё и Вики. Девушки принимаются танцевать прямо тут, в покинутом всеми храме, среди таких же брошенных всеми людей. Не героев, нет. Просто тех, кто должен исполнять свой долг. Агата напевает какую-то песню на неизвестном Люциферу языке. Ости усмехается: — Нет, мозги терять для этого не обязательно, — и отступает, когда девушки проносятся рядом. Эллиа басисто хохочет, затем обнимает Сэма, сгребая того в охапку. Храмовник не выдерживает и улыбается, обнимая кунари в ответ. Александр наблюдает за этим и странно, но в глазах мелькает что-то, похожее на человечность. Люцифер пожимает плечами: — Знаешь… я и не думал, что такое может быть. — Я тоже. А представь, серые стражи наверняка всегда так живут, — Ости будто сама понять не может, что она чувствует. Их мир переворачивается, превращаясь во что-то безумное и незнакомое, но вот ведь странно, оба уже не против. Люцифер размышляет, после чего протягивает ей руку и ухмыляется. Девушка смотрит несколько секунд, затем принимает чужую руку и они кружатся, просто кружатся, в подобие вальса, который оба не умеют танцевать, но какая разница в конце концов. Они прожили ещё несколько дней, они обзавелись союзниками и возможно удача всё-таки улыбается им.***
Перед прибытием в Редклифф они останавливаются на привал. Агата с Эллиа готовят еду, Ости с Люцифером заняты подсчётом инвентаря. Александр привычно вьётся вокруг Сэма. Тот пытается забыть обо всём, окунуться с головой в работу, но в итоге все равно вынужден обратить внимание на слишком счастливого парня. Тот напевает что-то под нос, Сэм против собственной же воли говорит: — Не знал, что ты разбираешься в музыке. — Я эту песню от Агаты узнал. Не слышал никогда? Песня о зимнем небе, — он чуть наклоняет голову, Сэм не знает, что хуже: когда его глаза пусты или же когда в них есть нормальные, человеческие чувства. Страшно в любом случае. Парень мотает головой, пытаясь очистить меч от крови, что, кажется, уже впиталась в сталь. Александр, кажется, не понимает, когда с ним говорить не хотят, поэтому присаживается рядом и поёт уже чуть громче: — И когда луна взойдет, вспыхнет алым, час пробьёт и незримым духом он вновь придет на старый холм… Что, вправду не слышал никогда? — Ты сам только от Агаты узнал, — ворчит Сэм, не желая признавать, что пение ему понравилось. Александр даже не спорит, молчит несколько секунд, глядя вверх и видя одному ему известно что. Затем снимает с шеи вечно сияющий всеми цветами радуги амулет и протягивает Сэму: — Возьми, — кое-как вырывает меч и вкладывает в руки к Сэму эту дурацкую побрякушку. Она меняет цвет на светло-розовый, такой невинный. Сэм недоверчиво косится на парня, но меч забирать не спешит, рассматривая амулет. В том переливается от розового к фиолетовому кровь. Кое-как Сэм поднимает взгляд и смотрит в слишком радостные глаза. У Александра во взгляде слишком много человеческого и это пугает даже больше, чем обычное безумие. Сэм спрашивает: — Что это? — амулет в руке холодный, приятно чуть. Сэм сжимает как можно крепче, как будто тот может раствориться, исчезнуть без следа. Александр ухмыляется, его пальцы накрывают чужие, говорит быстро и глаза слишком человечные: — Это моя душа. Мне выдали, когда посвящение прошёл, так я его зачаровал малость и согласись, круто? — дурак он круглый, но что ему говорить, всё как об стенку. Сэм морщится, не понимая, к чему это. Не может же Александр в самом деле верить, что между ними что-то может быть, после того, как он поступил? Но по глазам, издевательски людским, разумным, видно: верит. И пока Агата верит в то, что их имена увековечат в легенды, пока Вики верит, что они смогут победить, пока Люцифер верит, что они смогут быть героями, Александр верит, что стена между ним и Сэмом может быть разбита, что между ними ещё не всё потеряно. И Сэм не уверен, хватит ли ему сил разрушить эту веру. Он проводит пальцами по амулету и пытается сделать вид, будто не понимает, к чему всё это. — И зачем ты даёшь её мне? — он знает, что не душа это вовсе, у Александра ведь нет души. Он понял это, когда увидел, как легко тот расправляется с храмовниками — как смахивал книги со стола. Ведь не может, не может живой человек быть таким. Но глаза у Александра наконец-то человеческие. — Смотри, эта штука показывает как я себя чувствую. Простое заклинание, даже без крови смог сделать. Ты же вечно говоришь, что я весь такой бесчувственный и бла-бла-бла, так вот, теперь не сможешь. А ещё, вдруг ты когда-нибудь захочешь на корабле покататься, я с детства мечтал это сделать, но после Мора скорее всего буду очень занят, так ты сможешь показать мне море, — он улыбается, широко, по-детски наивно. Сэм снова смотрит и теперь амулет переливается перламутром, таким же дурацки-непосредственным, бессмысленным и ярким. Улыбка Александра говорит лучше всяких слов. Сэм усмехается неожиданной мысли. Затем смотрит как можно серьёзнее и говорит: — Я приму его. Но при одном условии. — Говори, сделаю что хочешь, — цвет остаётся всё таким же ровным перламутром, но теперь с примесью красного. Сэм проводит пальцем по ровному стеклу и думает, что красивое всё-таки заклятье. — Не используй магию крови. Просто… не надо, — он смотрит на изрезанные руки, на шрамы поверх других шрамов и сердце странно тянет. Александр замирает, амулет вспыхивает зелёным, ядовито-ярким, выжигающим глаза. Сэм смотрит на цвет, как тот колеблется между синим и красным, как на глазах меняются оттенки и думает, что Александр всё-таки не врал: чувствовать он может. Наконец, синий побеждает, окрашивая всё в бледно-бирюзовый, болезненный какой-то. — Хорошо. Но тогда… — он осторожно берёт амулет у него из рук. Расправляет цепочку и расстёгивает. Затем заводит руки Сэму за шею. Между их лицами всего ничего расстояния, но Александр сосредоточенно хмурится, высунув кончик языка. Наконец его лицо озаряется улыбкой и он отстраняется, гордо глядя на свою работу. Сэм касается амулета. Тот холодит даже сквозь одежду. Но вот ведь странно, это даже успокаивает. Сэм смотрит в человеческие, пусть и выцветшие глаза, и улыбается. — Спасибо.***
Изольда рыдает, умоляя не убивать её сына. Люцифер тяжело дышит, он не спал всю ночь, плечом к плечу с селянами защищая деревню и сам не зная зачем. Но вера, единственное, что держало их вместе, горела, ведь пусть даже они отбросы, но они должны защитить эту страну. Они должны быть героями, хоть и не знали никогда, каково это. Перед глазами всё скачет, хочется просто рявкнуть на женщину, чтобы заткнулась, ведь когда самого Люцифера избивал отец, то она лишь качала головой, да причитала, что как же так. Сделать она ничего не пыталась, как не пытается и сейчас. Она слаба, она истерична, она слишком мягка. Александр цокает языком, кивает в сторону, оба отходят. У одного в глазах как-то слишком много беспокойства для малефикара, у второго нет ничего, кроме бесконечной усталости. — Щенок нарвался на одержимость. Ты же сам понимаешь, что тут не так уж много вариантов, — тихо говорит Александр. Сэм с Рэйчел успокаивают Изольду, которая готова отдать что угодно, даже собственную жизнь, лишь бы помочь мальчику, не понимая, что единственное лекарство — смерть. Люцифер смотрит на забинтованные руки: — Ты же маг крови. Неужели у вас нет никаких вариантов на такой случай? — он помнит, как в детстве слушал истории, что все маги на короткой ноге с демонами, с возрастом «все» превратилось в «некоторые», но так всё правильно рассказывали, как всегда. Александр невесело смеётся: — Какой? Если кто-то заигрался с демонами, то его не исцеляют, его убивают. Посмотри на Сэма и подумай, зачем ему такой красивый меч, — во взгляде проскальзывает боль, но тут же растворяется в равнодушии, будто ничего такого и не происходит. Ведь это всего лишь смерть, ведь это всего лишь ребенок, с чего бы о таком волноваться человеку, готовому целый клан эльфов с теми же детьми перебить просто ради интереса. Александр, будто чуя его боль и волнение, качает головой: — Смирись. Не всех выйдет спасти. — Не всех, — эхом отзывается Люцифер. Перехватывает двуручник поудобнее и старается не думать, что идёт убивать ребёнка. Смотрит на отряд и понимает, что не смогут этого они сделать. Агату это сломает, как ветку на ветру. В песнях герои никогда не убивают детей. Будь они в балладе, то смогли бы найти решение, смогли бы сделать хоть что-то, но не обагрили бы мечи. Вики будет чувствовать себя не лучше, она влюблена в легенды не меньше Агаты и не меньше мечтает жить в них. А в легендах дети не погибают. Ости и Рэйчел всё понимают без слов. Эльфийка вздыхает, качает головой, мотает на палец платиновую прядь. Большие кошачьи глаза сверкают печалью: — Бедная Изольда, — вздыхает она. Люцифер не отвечает, пытаясь забыть бормотания, что он же был таким хорошим мальчиком, что Коннор такой же добрый, ему только требуется помощь, пожалуйста, Люци, пожалуйста… — Никто не просил её забивать на образование сына, — фыркает Александр. Вытаскивает посох, но без ножа, который, кажется, уже стал его неотъёмным элементом, как чёрная кожа для Ости, как вечно забитый взгляд Рэйчел, как белые доспехи Сэма. Парень шепчет какие-то слова, между пальцев у него пляшут молнии, в блёклых глазах странные и жуткие огни. Демон дерётся изо всех сил, но Рэйчел действует достаточно умело, парализуя её и открывая для удара. В один момент демоница с истошным криком падает на пол и её очертания дрожат. Сквозь контуры прекрасной женщины проступает тощее мальчишеское тело. Коннор тяжело дышит в бреду, не приходя в сознание. В горле скапливается горечь, не даёт сделать даже малейший вдох, не даёт соображать хоть что-то. — Если хочешь, я сделаю это, — шепчет Ости. Люцифер смотрит на неё, качает головой, зная, что это разрушит её веру. Неважно во что, эту кровь им уже не отмыть, она язвами осядет на коже, впитается в шрамы и по ночам они будут засыпать под слёзы Изольды о том, какой же её сын хороший мальчик, пожалуйста, он не заслужил смерти… — Я должен сам, — качает он головой. Берёт меч и знает, что одного удара хватит, чтобы разрубить это хрупкое, тщедушное тело пополам. Во рту привкус талого снега, как всегда бывает от крови, ведь как иначе, весь Ферелден это сплошной снег, да холод, достаточно кого угодно спросить. И люди здесь такие же холодные, снежные. Но Люцифер оказался слишком близко с пожаром Мора, чтобы не начать таять. Кровь брызгает на стены и доспехи. Коннор слабо дёргается, но так и не понимает, что же его всё-таки убило. Должно быть, с его стороны он даже не понял, что умер, навсегда оставшись в Тени. Люцифер не слышит истошного вопля Изольды, некстати вбежавшей на этаж. Не видит бледного детского лица и не чувствует, как Ости держит его, не давая упасть. Она помогает спуститься, пока Александр цапается с Изольдой, доказывая ей, что её же собственный сын заслуживал смерти. Впервые Люцифер рад, что среди них есть такой как он, но так этого и не говорит. Агата, когда узнаёт о случившемся, плачет. Эллиа обнимает её, позволяя рыдать себе в грудь, но не осуждает. Лишь тихо кивает, а в его глазах Люцифер видит понимание, что по-другому было нельзя. Сэм мрачнеет, гладит ревущую Вики по плечам и помогает справиться с пониманием, что не стать им настоящими героями. Они как были отбросами, уродами на потеху, так и остались, просто теперь это вскрылось, как загнившая рана. Они не герои, они просто сборище идиотов, возомнивших себя спасителями. Объедки со стола жизни. Но горечь в горле все равно не пропадает.***
Когда они входят в Денерим не как преступники, а как защитники справедливости, Люцифер не понимает, каково это — чувствовать себя кем-то кроме отброса. Он постоянно в напряжении, пока Александр купается в лучах внимания, посылаемых им людьми. Остальные для народа незаметны. Конечно, идут слухи, что стражи путешествуют в безумной компании: храмовник, магичка, кунари, да две девки какие-то, но кому это интересно, когда и так есть они, выжившие стражи, надежда ордена и Ферелдена? Фенцио скалится, обещает покарать преступников, предавших короля. Александр в ответ лишь хохочет и машет порезанными руками, не говоря ни слова, но все равно давая всем понять, что они не только короля предали. По лицу старика проносится ненависть, какая-то болезненная, одержимая, он ударяет посохом по полу и ревёт: — Только я смогу спасти Ферелден! Ответом ему служат ухмылки.***
Эамон рассказывает им о том, что можно воспользоваться бунтом Дино против отца. Вместе с длинноволосым блондином, — как только такого в церковь отпустили, за него же любая девушка будет держаться как за последнюю надежду, — они вытаскивают Винчесто — третьего живого серого стража. Они снова становятся героями, но в этот раз для таких же отбросов мира в эльфинаже. Никто не сомневается, что герои из них отвратительные, что только для таких отчаявшихся они лучом света быть и способны, но вот ведь странно, на большее уже никто и не рассчитывает. На то, кто получит трон, Люциферу плевать. Он зло смотрит на ругающихся дворян. Те скандалят, ведь вот, Фенцио всё-таки оказался узурпатором, но кто тогда король взамен старого, уже почти год как мёртвого? Александр хохочет, немного безумно, но Люцифер уже слишком к этому привык: — Вы совсем уже? Предатель должен быть казнён! — он перехватывает посох поудобнее и показывает на Фенцио. Тот стоит на коленях, смиренно ожидая своей участи и лишь глаза так нехорошо горят, злобно. Люцифер берёт меч поудобнее и в очередной раз обагряет руки кровью, но вот ведь забавно: ему уже не привыкать. Он не может вспомнить, всегда ли лезвие было затуплено, всегда ли его покрывала корка крови, но уверен, что когда всё это закончится, то закопает клинок и наконец отдохнёт. Наконец его вера обретёт смысл. Кровь брызжет к ногам Александра, голова Фенцио катится по и без того красному ковру, а полотно криков прорезает вопль Дино. Парень падает на колени и качает головой, не желая признавать, что его отец погиб такой позорной смертью. Во рту знакомый привкус талого снега, смешанного с пеплом и прахом. Вкус сожалений, вкус понимания, что никакой ты не герой, что твоя вера — лишь тот же самый прах. Кровь порождений тьмы была значимее, чем все эти игры в героя, орошенные слезами тех, кто пострадал из-за них. В Дино Люцифер видит Изольду, сломанную и сломленную, несчастную женщину, потерявшую всё и не сумевшую спасти сына, ради которого принесла столько жертв. — Прости, — хрипит парень. Дино поднимает красно-голубые глаза, руки дрожат. Он повторяет, сначала тихо, но с каждым словом всё громче и с всё большей ненавистью: — Простить? Простить? Вы убили его! Убили, не дав и малейшего шанса на раскаяние! О каком прощении может идти речь, скажи, мне страж? Везде, где вы ступаете, проливается кровь, после вас не остаётся ничего, кроме пепла! Я никогда не прощу вас, никогда! — он кричит, когда к нему подходят стражники и уводят в темницу. Люцифер так и стоит, с опущенной головой и окровавленным мечом в руках. Безголовое тело Фенцио у его ног и единственное, что хочется: закончить всё это поскорее. От его извинений не большим толку, чем от дождя на пепелище. Но он все равно поднимает меч и объявляет громогласно, на весь зал: — Серые стражи не участвуют в политике! Всё, что нужно нам: армия, чтобы победить Архидемона. Так кто же поведёт её? — он смотрит в лицо каждого захудалого банна, пытается высмотреть обещанную честь в глазах эрла Эамона, но видит лишь всё то же желание отстраниться, свалить свою вину на других. И хотя хочет бросить всё, развернуться и уйти, он все равно стоит и ждёт, пока наконец не говорят, что Эамону, как собравшему их, следует исполнить свой долг и повести армию в последний бой. Это всё та же дрянная политика. Но вера до сих пор горит где-то внутри и заставляет оставаться тут и быть тем, кого Люцифер уже ненавидит: героем.***
В ночь перед тем, как двинуться на финальную битву, Винчесто зовёт их всех поговорить. Люцифёр идёт сразу, Александр задерживается. Сэм хватает его за плечо, разворачивает к себе и амулет продолжает болтаться у него на шее. Александр дёргается, цвет меняется на индиго, выдавая всё беспокойство и волнение лучше любого выражения лица. Сэм вздыхает, после чего говорит, быстро и немного взволнованно: — В общем… Буквально уже через пару дней всё закончится. Будешь скучать? — он улыбается, по амулету на груди расходы розовые волны, хотя Александр совершенно точно ничего не чувствует. Только дышать становится самую чуточку сложнее, что-то давит на грудь и хочется вырвать кусок плоти из глотки, чтобы воздух попадал напрямую в горло, а оттуда в лёгкие. — Ну, по тебе и… Ты о чём вообще, Сэмми? — наклоняет голову набок, это успокаивает, позволяет представить себя каким-нибудь опасным хищником. В глазах Сэма, черных, глубоких, Александр видит бурю самых разных чувств и при этом ничего определенного. Парень открывает было рот, а затем улыбается и машет рукой: — Ничего. Ещё успеем поболтать. И уходит, оставив после себя смятение и непонимание. Александр оборачивается, но затем решает, что показалось ему, что снова путает Тень и реальность. Осторожнее с этим надо быть, он же знает все эти истории про тех, кто заигрался. Не хотелось бы упустить победу, когда ты уже в паре шагов от неё. Люцифер уже ждёт его под дверью у Винчесто. Обмениваются короткими взглядами, кивают друг другу, не говоря ни слова. Молча заходят, видят поразительно мрачного и серьёзного мужчину. Тот сразу вываливает на них правду, без прелюдий и подготовок: — Один из нас не переживет эту битву в любом случае. Архидемона может убить лишь страж, ценой своей жизни и души, — он говорит ещё много бессмысленных слов. О том, что это скорее всего будет он, ведь ему и так скоро Зов услышать предстоит, что он постарается отгородить их от этого, но ничего обещать не может и не имеет права. Александр не слушает, он падает куда-то вниз, в тягучую пучину, над головой смыкаются волны болезненного понимания, что не будет у него счастливого конца. Бесполезно это все, можно и не бороться, смерть уже тут, на пороге. Александр смотрит в глаза Люциферу, но у того лишь стальная, — совсем как его меч, — уверенность в дальнейшей битве и тогда горло сдавливает одиночество. Бессилие когтями скребёт спину, хотя казалось бы, оно осталось в Круге, похоронено там, когда Александр наконец научился использовать магию крови. С того момента он понял, что больше никто не сможет его обидеть, причинить боль, что теперь настала его очередь делать это, но вот, это чувство выбралось, проникло сюда и теперь от этого не спастись, оно вгрызается в шею, вырывая из нее куски и выпивая хлестающую кровь. И же разрастается, надувается, но никогда не лопнет. А даже если и сделает это, то Александр уже не увидит. Он выходит из комнаты на негнущихся ногах. Люцифер идёт за ним. Хмуро говорит: — Ты на себя не похож. Бледный, — скорее напуганный, но этого хоть вслух не говорит, и на том спасибо. Александр мотает головой, хочет закричать, но поздно же уже, горло разорвано в клочья, ни звука не издать. Люцифер долго смотрит, затем вздыхает: — Не думал, что ты будешь бояться сейчас, — всё-таки говорит. Александр сглатывает, хочет закричать, хочет спросить как ему удается оставаться таким спокойным, таким цельным и уверенным. Судьба всего мира лежит в их руках, они герои, прямо как ему, Агате и ещё куче идиотов хотелось, вот, осталось только пожертвовать собой во имя этого ебанного мира! — Я не боюсь, — хрипит Александр. Голос прорезается, со свистом вырывается из изорванного горла, а Бессилие хохочет, пока с клыков капает кровь. Лицо Люцифера искажает кривая усмешка: — Мне-то не ври, — он вздыхает, уже принимая их судьбу. Александр не выдерживает: — Мы умрем, ты понимаешь?! Умрем! — не выдерживает Александр. Факелы вспыхивают ярче, пламя почти достигает потолка. Мир вокруг делится на чёрное и оранжевое, пропитанное паникой и истерикой, воздуха снова не хватает, всё пляшет как пьяное и дышать, нужно лишь дышать, поскольку больше ничего не остаётся. Бессилие вгрызается в плечо и вырывает оттуда кусок кровоточащего, сочного мяса, боль пронзает всю спину, разрастается по ребрам и парализует сердце. Александр не готов умереть так рано, не готов, не готов… — Послушай. Мы останемся живы. Ради Ости и Сэма, уяснил? — низко рычит Люцифер. Его руки на плечах Александра, но дышать, дышать все ещё не выходит. Парень кивает, медленно уплывая куда-то в другой мир, где они уже победили, где все хорошо и есть смысл жить. Во взгляде Люцифера на мгновение проскальзывает отчаяние и тут же тонет в бесконечном красном: — Какие же мы с тобой идиоты… — Обречённые скорее, — невесело улыбается Александр. Получает пощечину, но боли не существует, это он уяснил уже давно, когда полосовал себе руки, чтобы добыть ещё хоть чуть-чуть крови. — Никогда не говори так. Мы переживем эту битву, а Агата споёт на празднике в нашу честь. Хочется рассмеяться ему в лицо, но уже не остаётся сил.***
Денерим полыхает, искры взвиваются к небесам, гарь забивается в глаза и горло, но Александр все равно колдует. Раны уже почти затянулись, но он знает, что скорее всего рассечет их снова, потому что или все, или ничего. Порождения тьмы становятся живыми факелами, вопящими от боли, но в душе это не вызывает уже ничего. Винчесто приказывает взять с собой ещё двух и идти к самой высокой точке города, форту Драккон. Люцифер кивает, приказывает Сэму защищать ворота, а Ости с Рэйчел идти с ними. Александр не спорит. Он вообще не может сейчас спорить, все тело колотит и кажется, что ещё немного и мир точно расколется на части. Он все равно обнимает Рэйчел и клянётся ей, что все будет хорошо. Разумеется, она слышит, как он лжёт, но ничего не говорит, лишь смотрит этими кошачьими глазами и улыбается. Касается ручкой: — Как только это все закончится, пообещай, что позволишь мне убрать эти уродливые шрамы у тебя на руках, хорошо? — она улыбается и Александр кивает ей. Ведь больше, кроме этой наивной веры, что погибать не придется, что ещё можно строить планы после победы, кроме этой тщедушной надежды у них ничего и нет, и он начинает наконец понимать Люцифера. Агата бросается к нему на шею, плачет и умоляет обязательно вернуться, ведь она придумала такую прекрасную балладу, специально, чтобы петь дуэтом, а ещё она хочет сыграть на их с Сэмом свадьбе и пожалуйста, только не вздумайте там умирать. Тут же кидается к Люциферу и трогательно серьезно требует от него поклясться, что все будет хорошо. Тот смотрит в глаза Эллиа, понимающему как все на самом деле, и клянётся. Вики смеётся, говорит, что точно знает в чем они будут одеты на празднике и что даже для Ости есть ужасное чёрное нечто. Только надо будет не забыть примерить, чтобы она, в случае чего, могла подшить или наоборот, распороть. Ости фыркает: — Я скорее стану стражем, чем позволю тебе одевать меня, — и кривит красные губы в попытке спрятать улыбку. Вики хихикает: — Ну, порождений тьмы вокруг достаточно. Чью кровь предпочтёшь? Последним решается попрощаться Сэм. Амулет на его груди переливается всеми цветами, мечется от ярко-фиолетового до бледно-золотого, цвета смешиваются и ходят волнами, Александр думает, что хорошо постарался с заклинанием. Затем смотрит в абсолютно чёрные глаза: — Ну что, прощаемся? — он делает шаг чуть ближе. Сэм не отступает, между ними всего ничего расстояния. Улыбается: — Брось, это же ненадолго. Принесёшь мне голову архидемона? От тебя я уже меньшего и не жду, — он тихо смеётся, их дыхания сливаются в одно. Александр уже даже не смотрит на амулет, он не хочет знать, что он чувствует, здесь наоборот, только хуже от этого знания будет. Нужно лишь сказать, сейчас, пока есть ещё возможность, пока ещё голос повинуется ему, когда ещё есть возможность смотреть ему в глаза. — Сэм, я… — Тшш. Скажешь все, когда вернёшься. А то будет неинтересно, — качает головой Сэм. Александр замолкает, позади Люцифер требует уже идти, но нельзя же, нельзя, ведь столько ещё не высказано, нужно лишь всё-таки пересилить себя, признаться пока ещё есть возможность, сделать это, ведь больше возможности может и не быть, а это важно, так важно… — Иди. Тебя ждёт архидемон. И… если ты не вернёшься, я очень на тебя обижусь, понял? — он осторожно, почти боязливо касается щеки Александра. Кончики пальцев скользят по коже, а что в глазах уже и не понять, в них тьма, в которой хочется раствориться, забыться, потеряться и остаться навсегда. Но Александр лишь смеётся: — Конечно, Сэмми. Задай тут всем, хорошо? И обними Агату с Вики, когда победим, а то мне идти долго будет, — он должен идти, чем дольше, тем хуже. Над их головами сгорает целый мир, но Александр готов любоваться этим при условии, что этот момент будет вечным. Сэм убирает руку: — И всё-таки живой. Как человек… иди, Александр. Я буду тебя ждать, — он отстраняется и поднимает меч. Салютует им, улыбаясь. И может Александру кажется, но в чёрных глазах блестят слёзы. Но он улыбается в ответ, посылает воздушный поцелуй и идёт за Люцифером.***
Архидемон действительно извращенно-прекрасен. Он мотает пораженной скверной головой и песнь в голове гремит, заглушая все прочие звуки. Александр разрезает руки и заставляет толпу порождений тьмы замереть, пока Рэйчел пытается заставить баллисты стрелять. Люцифер с Ости прорубают чешую, каждый выкладывается на максимум, а потом ещё настолько же. Кровь капает с пальцев, Александр не помнит, где его, где чужая, он использует порождений тьмы как источники маны, оставляя лишь высушенные оболочки. Рэйчел кричит заклинания, разбрасывая тварей в разные стороны, вокруг гремит битва, не слышно ничего, кроме визгов и людских криков, но Александр взмахивает руками и ещё немного крови позволяет ему заставить чешую покрыться инеем. Первой сознание теряет Рэйчел. Падает без сил, не выдержав удара хвостом. Александр кричит ее имя, но не может бросить заклинание и чёртов огненный шторм появляется там, куда летит архидемон. Тварь воет, когда огонь начинает пожирать ее, тут же взлетает, истошно вопя. Из пасти вырывается темно-синее проклятое пламя, уничтожающее с десяток редклиффцев. Люцифер командует долийцам не жалеть стрел, магам использовать все заклинания, которые они знают, но заставить дракона приземлиться. У Александра уже голова кружится, он держится на ногах за счёт жертв, союзников и врагов, но все равно встаёт рядом с телом подруги, готовясь защищаться до последнего. Люцифера оттесняют на другой конец крыши, он машет двуручником, но на смену двум порождениям встают четыре. Ости сквозь них проходит как нож сквозь масло, вспрыгивает на дракона и режет, режет, режет. Александр по мере сил помогает заклинаниями, но даже крови уже не хватает. А затем тварь падает обессиленная. Порождения тьмы тут же рычат, стремясь защитить хозяина, но Александр испепеляет их одним движением руки. Они с Ости смотрят друг на друга: — Люцифер не успеет раньше, чем тварь придет в себя, — говорит она скорее для себя, чем для Александра. Тот смотрит на друга, пытающегося прорваться к ним, и улыбается ему. В груди щемит, но всё должно заканчиваться. Хочется закричать, что нет, нельзя, но уже слишком поздно бороться. Александр поднимает тяжеленный меч с мёртвого тела рыцаря. Пытается улыбаться: — Думаю, на этом всё? Никогда не думал, что прощаться буду именно с тобой, — он не спорит. Девушка привычно ощетинивается в попытке спрятать боль: — Не тяни. У нас мало времени, — она перехватывает кинжалы поудобнее, пытаясь не смотреть на него. Александр смотрит на поле битвы, на всех, кто прямо сейчас пытается спасти свою родину и своих любимых. Думает, что там, у ворот, сейчас сражается Сэм, и это заставляет сжать тяжёлый меч так крепко, как только можно. — Попрощайся со всеми за меня. И… извинись перед ними, хорошо? — он смеётся, получается фальшиво, но зато он не плачет, а это главное. Ости кивает: — Прощай, Александр, — она отступает в сторону, готовая прикрывать его пробежку до архидемона. Александр смеётся, ведь если и умирать, то с улыбкой, как настоящему безумцу, тому, кто смог подать идею целой башне магов: — Прощай, Ости. Удачи вам с демоненком. И после этого вся жизнь остаётся за спиной.***
Когда на форте Драккон появляется луч, бьющий в небо, а амулет на груди окрашивается в ровный чёрный, то Сэм понимает все против собственной воли.***
На похоронах нет красивой одежды от Вики, нет песен Агаты и нет чая Эллиа. Собираются люди, Сэм видит Ланайю, Аннет, видит Эамона, но стоит все равно рядом с их отрядом. У Рэйчел один глаз не видит, Агата прячет обожженную щеку за прядями волос. Каждый потерял что-то, но Сэм поразительно цел и здоров. Люцифер стоит над телом и несколько секунд молчит. Сэм инстинктивно сжимает амулет на шее, теперь слишком тёплый, слишком обычный. — Сегодня мы собрались, чтобы почтить память того, кто пожертвовал собой ради нас всех, — начинает Люцифер. Замолкает на мгновение, словно сам не зная о чем говорить. Речь ему написала Агата, но вряд ли он читал больше пары раз за час до начала похорон. По лицу пробегает волна злости и досады. — Хотя к черту. Этот придурок бесил нас всех, он доставлял сплошные проблемы, почти уничтожил Круг, хотел объединиться с оборотнями и ещё кучу всего ещё. Он был малефикаром, использовал магию крови чаще, чем помогал, он… он все равно в итоге спас нас всех. Разве не забавно? — смотрит он наконец на всех. В красных глазах злость и обида, даже не на Александра, а просто, на весь этот мир, где за жизнь дорогих тебе людей приходится отдать свою, а мир продолжит жить как ни в чем не бывало. Сэму кажется, что он поглотил шипастый шар и поэтому так больно, но правда в том, что ему уже несколько дней кусок в горло не лезет. Люцифер продолжает, горячо, зло, словно доказывая что-то самому себе: — Я считал его полнейшим придурком и даже сейчас считаю. Он всегда стремился к наиболее кровавому пути, он легко бросил бы нас всех умирать, но знаете, что самое смешное? Пока мы живы, он мёртв. Я… я никогда не думал, что смог бы назвать этого идиота другом, но вот, я говорю это. Я не могу воздать ему особых почестей. А другие не захотят. Так что… народ, — смотрит он на них. Не на всех этих чужих, пришедших, потому что так было надо, а именно на них, на людей, спасших Ферелден. И они выходят вперёд, все, как один, без предварительного сговора, просто зная, что остальные сделают это. По толпе проносятся недовольные шепотки. Люцифер кивает: — Ости, говори, — он отходит, уступая девушке, и сам встаёт на ее место. Ости выходит, после чего говорит, негромко, куда спокойнее: — Я говорила с ним перед жертвой и… он был всё таким же придурком, но… Агата, Вики: он хотел попросить у вас прощения. И, Сэм, — она смотрит на него особенно внимательно и никто такому не удивлен. Сэм пытается улыбаться, пытается притвориться, будто все в порядке, будто ему ни капли не больно, но обмануть не получается даже самого себя: — Я знаю, что он сказал бы, — и сам не знает, больно ли ему от этого. После похорон, все расходятся. Сэм берёт немногочисленные пожитки и идёт к кораблю. Люди готовятся покинуть разрушенную, истерзанную Мором и гражданской войной землю. Сэм просто хочет оставить все воспоминания позади, чтобы наконец перестало болеть. В последний момент сталкивается с Люцифером. — Уезжаешь? — спрашивает тот, но с пониманием. Сам явно тут не останется. Сэм неопределенно мотает головой, сам не зная, куда ему теперь. В храмовники он точно не вернётся, а больше он ничего и не умеет особо. На эти слова Люцифер лишь хохочет: — Ну ты дал! Ты победитель Мора, понимаешь? Как и все мы. — Через десять лет это все уже забудется, — говорит Сэм и искренне хочет ошибиться. Он же ошибся с тем, что Александр вернётся, что они всё-таки поговорят, что этот амулет всегда будет переливаться самыми разными, но одинаково яркими цветами, почему ему нельзя ошибиться ещё раз? Всего лишь одна маленькая неточность, он уже не смеет просить большего. Ведь кроме этого желать ему уже и нечего. — Не останешься на ужин? Агата хотела спеть, — Люцифер смотрит на горизонт, на мирно колышающуюся воду, на Сэма, уставшего и слишком много пережившего для девятнадцати. И отпускает. — Впрочем, иди давай быстрее, корабль скоро отплывает. Если опоздаешь, то знаешь, где нас искать, — он усмехается и боль прячет куда лучше, чем Сэм. Они оба улыбаются и прощаются. Когда корабль отчаливает, Сэм стоит на палубе и смотрит, как дома постепенно становятся всё меньше и меньше. Касается черного амулета на груди и странно, боль чуть отпускает. Кажется, будто там на берегу, ему машут на прощание все из отряда: вот, Эллиа посадил на шею Агату, чтобы той было легче увидеть все. Люцифер с Ости держатся за руки: отсюда этого не увидишь, но Сэм знает это. Вики с Рэйчел стоят в обнимку, поддерживая друг друга. А рядом, чуть в стороне… Хотя нет, показалось. Он бы сразу полез в воду, ведь не купался никогда в чем-то крупнее озера. Сэм улыбается: — Вот ты и увидел море.