ритмичность твоей ненависти

      Томасу Уэйну было всего четырнадцать лет, когда его биологический отец привёз в семейный особняк его первого приёмного брата.       Томми ничего не знал об этом. Брюс Уэйн был занятым человеком с не очень нежной натурой и никогда не считал нужным объясняться перед сыном за свои действия. И довольно гордым ублюдком, по мнению матери Томми, с неохотой оставившая сына на попечение с этим прозванным ублюдком.       Она не имела ничего в своих растёртых карманах, кроме доброго сердца. По мнению людей из родительского контроля– «это неприемлемое отношение к ребенку!». Томми открыто это раздражало. Какого чёрта эти люди, никогда даже не видевшие его в лицо, решают за него с кем ему жить? Какого чёрта они пытаются играть роль богов? Да, Тара Янг не была гребанным миллионером с манерами аристократа, но она не была плохим родителем. Первые двенадцать лет своей жизни Томас путешествовал вместе с мамой по всем штатам Америки – на ярко-голубом минивэне, под треск местных радиоканалов и с мини морозильником, где всегда лежали бутылки воды и пачки с фруктовым мороженым.       А к тринадцатому день рождению всё резко прекратилось – Тару лишили родительских прав в силу обвинений на «холодного пренебрежения в отношение ребёнка», минивэн отобрали, деньги отобрали и теперь Томми принудительно живёт со своим богатым, влиятельным отцом, которого все обожают.       Потому что Готэм всегда встает в сторону победителя (денег).       К счастью, несмотря на недостаток эмоционального интеллекта, Брюс лично возил его на встречи с Тарой и подбадривал Томми небольшими прогулками по историческим улицам города. Даже в этом возрасте мальчик понимал одну правду – его отец не знал, как показывать заботу.       «Как сирота может показать заботу, которую у него так рано отобрали?» - говорила со смехом леди из городской библиотеки. Та всегда разговаривала с Томми, будто они были старыми друзьями, когда мальчик приходил в сердце Готэма за новыми книгами.       «Слишком резко его лишили родительского тепла. Не думай, что он тебя ненавидит, малыш. Он показывает это по-другому…».       «По-другому показывает свою ненависть?»       «Свою любовь к тебе!»       От этого не становилось легче.       Томас всегда знал, что отец его заменит, но тем не менее - появление так называемого нового брата на личной территории вызвало пронизывающую боль в груди. Это не было завистью. Том знает это чувство слишком хорошо и не перепутает его ни с чем, но тупая боль под сердцем не было завистью. Или обидой. Или яростью.       «Что это?»       Тара всегда обожала этот вопрос – он вызывал у неё на лице кривую улыбку, растягивавшая блеклые шрамы у краёв рта, а горящий кончик сигареты между зубами поднимался вверх-вверх. Та вытаскивала из-под сидения машины потрепанный словарь, толстый и тяжелый, взятый тридцать лет назад из библиотеки Остинского университета, а затем в обнимку с сыном листали книгу, пытаясь утолить любопытство мальчика.       Люди по родительскому контролю отобрали книгу.       Потому что Готэмом правит (не)справедливостью.       Томас закрыл глаза.       Неважно, что это за чувство.       Важно то, что Брюс Уэйн на долгое время не будет обращать внимания на него и сосредоточиться на своём новом сыне.       - Мастер Томас?       - Я занят, - и в плохом настроении, Альфред.       Томас взглянул на настенные часы – уже прошло два часа с приезда нового Уэйна в особняк. К счастью для Томаса, он успел молниеносным шагом добраться до своей огромной спальни до приезда ребенка, не отзываясь на недовольные комментарии дворецкого и биологического отца.       - Настолько заняты, что не можете увидеть нового члена своей семьи?       Твоей семьи. Не моей.       - Да.       Альфред тяжело вздохнул за закрытой дверью.       - Я знаю, что Вы прошлой ночью закончили все свои школьные задания. Мастер Брюс уже их проверил.       Томас промолчал. Он живет уже год в этом странном особняке из холодного камня и дорогого декора, упитанный историями и духами предков отцовской линии. Мальчик знал где какой призрак буравил пустым взглядом темный угол в северном крыле дома, какой дух был полон дыр от пулевых ранений и что творило существо из тьмы и голых костей по ночам с Брюсом Уэйном. Иногда в самые холодные дни Томас слышал сердцебиение этого места.       От этого дома разило смертью и тоской.       Но Альфред Пенниуорт не был полон холода от этого места.       Скорее наоборот – он был тёплым. Тёплым, полного человеческой эмпатии к другим и с понимающей улыбкой на морщинистом лице. Томас не понимал этого, но и не пытался сильно этого понять – ему хватало того факта, что через белые перчатки старика исходило тепло, когда тот в неожиданные моменты опускал ладонь на плечо мальчика, показывая молча свою поддержку.       Томас не желал лишаться этого. Но перспектива того, что ему придётся встретиться лицом к лицу с его приёмным братом и сидеть за одним столом с Брюсом…       - Я не прошу Вас его любить, мастер Томас.       Он вздрогнул. С подозрением взглянул на закрытую дверь, представляя перед глазами силуэт бывшего солдата войны в черно-белом костюме за ней.       - Тогда что ты просишь?       Что ты задумал, а?       - Я прошу только тихого ланча.       - Я не… - не голоден. Я поел в школе, чтобы не есть с ними в одной комнате.       - Пожалуйста. Тихий ланч. Ничего более.       Пожалуйста. Как так вышло, что этот старик был намного человечным, чем его чертов отец?       Томас вздохнул.       Это не важно. Важно то, что это Альфред. Не Брюс.       И этого было достаточно на согласие.

***

      Вот это немного странно.       Томас с открытым подозрением оглядел Ричарда Грейсона с ног до головы.       Окей, это очень странно.       Томас понимал, что многие семьи проклятой земли обожают искать в своих детях схожесть с родителями – цвет глаз, волос и так далее по длинному списку.       Но он не думал, что это еще относится и к приемным детям.       Ричард еле добирался ростом до туловища Томаса – это была вина в генах Брюса. В четырнадцать лет он напоминал на чертового старшеклассника, способный сбивать учителей и игроков американского футбола в тесных коридорах школы.       Но не этот аспект его коробил.       У мальчишки была бледная, почти что сахарная кожа, а на детском лице сияли большие голубые глаза с тёмными ресницами. И чёрные волосы, доходившие до ушей, слегка растрепанные и блестящие от пота. Пухлые щеки были слегка красными.       - Ты специально выбрал ребенка, схожий по твоей внешности?       Брюс Уэйн на секунду замер с вилкой и ножом в руках. Тот сидел у главы огромного стола, практически занимавший весь гостиный зал, поедая мирно яичный рулет со шпинатом и красной рыбой. Мужчина в дорогом смокинге медленно положил приборы на несъеденный ланч.       - Нет. Почему ты так подумал?       Томас еле сдержал недовольное рычание.       - Потому что он твоя гребанная копия, чего еще тут думать?       - Мастер Томас!       Строгий тон в речи Альфреда заставил подростка уставиться на него, нахмурив тёмные брови.       - Я в чем-то неправ, Альфред?       Дворецкий смирил подростка твёрдым взглядом серо-голубых глаз, поджав губы в тонкую линию. Томас закатал демонстрировано глаза на это зрелище.       Брюс замер, превратившись в молчаливую статую, неловко перемещая взгляд с недовольного Томаса, со своей тарелки, с мрачного Альфреда – до испуганного Дика, забивавший себе рот стейком и картофельным пюре в тревожной спешке.       Мужчина понимал с самого начала, что его старший сын не будет проявлять доброжелательность к незнакомому мальчику и притворяться, что всё в порядке. Брюс понимал, что натворил и то, что не имел права не предупреждать об новом члене семьи, о такой жизненной перемене. Альфред уже нажужжал ему уши об этом.       «Вы и мастер Томас и так имеете не самые тёплые отношения, а теперь Вы пытаетесь еще его принять к себе незнакомого мальчика? Зачем?»       «Я не мог его бросить, Ал…»       «…Я не говорю про мастера Ричарда, а про Томаса. Он заслуживает объяснений от своего отца.»       Брюс тяжело вздохнул.       «Он не воспринимает меня, как за своего отца. И я в этом его не виню…» - последнее тот произнес шепотом.       Само существование тринадцатилетнего Томаса упало камнем на голову Брюса в один декабрьский вечер, когда ему в офис позвонили люди по защите детей с новостью того, что у него есть сын.       Сын. Которому тринадцать лет.       Брюсу было тогда тридцать один год. Как-каким образом-с кем. Его голова беспощадно пульсировала от миллиона теорий насчёт всего этого, бешеное сердцебиение пыталось раздробить ему ребра от прилива адреналина, а костяшки его пальцев белели от того, как тот смертельной хваткой держал руль машины. Работники по защите детей сказали, что привезут Томаса (его сына, его, как?) к дверям поместья Уэйнов, ближе к обеду.       Ему не понравился тон работника, женщины, с акцентом горожан Стар-сити. Та с нескрываемой неприязнью говорила, что им пришлось потратить больше десяти часов на поиски подростка – тот успешно скрылся от них на улицах Готэма, используя разные методы для исчезновения.       «После третьего часа поиска мы попросили помощи полиции. Они прочесывали улицы, проверили камеры слежения, но Томас шагал по слепым местам и менял одежду каждый час. И судя по словам многих свидетелей, тот менял свой акцент – от техасского до мэнских диалектов…»       Брюс в шоке промямлил в телефон, что благодарен за их помощь.       Затем ему позвонил Джим Гордан.       «Ты знал, что твой сынок имеет каменные кулаки?»       «Что он сделал?»       Джим рассмеялся, громко и радостно. Брюс с удивлением прислушался к нему – он заметил непривычный в речи комиссара свист, будто…       «Да, приятель выбил мне клык. Нашёл его на северном порту, наедался лапшой. Он… выглядел, будто тот в любой момент упадёт от истощения. Но, похоже, ему передалось твоё упрямство, ибо после фирменного хука мне в зубы тот опять убежал. Тот продержался еще четыре часа…»       «Джим, я… Ты думаешь, что он сбежал из-за меня?»       «Брюс, пойми сам – парнишка лишился в один день своей матери», - с тонкой укора в голосе произнес Гордан. «В один день ему еще сообщают, что теперь он будет жить с отцом, которого он никогда в лицо не видел. Он бежал от правды, а не от тебя.»       От этого нелегче. Совсем нелегче.       «Мои слова не должны были приносить тебе облегчения. Ты теперь отец. И это никогда не будет легкой работой, пойми».       И боже, как же полицейский был прав на этот счёт.       Брюсу хватило одного взгляда на высокого подростка с короткими чёрными волосами и его тёмно-синими глазами, чтобы понять один неизбежный факт – это будет самое сложное испытание, которое ему подкинула жизнь.       И это было чистой правдой – оно горчило на языке и жгло нервные клетки Брюса каждый день, стоить ему возвращаться в поместье после дневной и ночной работы. Альфред проткнул его прохладным взглядом, заставляя Брюса вернуться из своих воспоминаний обратно на неловкий ланч со своими сыновьями.       Один был осиротевшим мальчиком из цирка с легендарной фамилией, чью жажду к мести убийцы его родителей Бэтмен превратил в силу правосудия.       Дик Грейсон. Его младший сын. Его Робин.       А другой был его кровью, носителем имени его покойного отца, не знающий покоя к знаниям и имеющий глубокую любовь к кровной матери, скрывавшая от Брюса существование сына.       Томас Уэйн-младший. Его старший сын. Его Гордость.