Карамельный латте

Снег хлопьями ложился на промозглую землю, укрывая шумный город белоснежным полотном. Сатору морщится и смахивает снежинки с длинных ресниц, устремляя взгляд в небеса: в тусклом свете фонаря снег искрился словно тысячи бриллиантов. Бледно-зеленая вывеска с надписью «кафе» подсвечивалась яркими новогодними гирляндами, создавая праздничную атмосферу и приглашая внутрь случайных прохожих. Тихий звон колокольчика оповещает персонал о новом посетителе. Годжо вытирает ноги о жесткий ковер, и на его ресницах тают последние снежинки. -Добро пожаловать! — приветливо улыбается молодая официантка, и Сатору понимает, что не может не улыбнуться в ответ. — Вам как обычно? Годжо кивнет, снимая пальто и проходя внутрь. Он занимает свое любимое место у окна, откуда хорошо видно было вечно спешащих куда-то людей. Зимой темнеет рано. Снег валит хлопьями, а люди бегут, торопятся. Останавливаются лишь на красный сигнал светофора и снова бегут, не обращая внимания ни на цветные гирлянды, ни на искрящиеся снежинки. Сатору любит наблюдать за людьми; любит искать в толпе знакомые черты и, в очередной раз ошибаясь, натянуто улыбаться себе под нос. Потеряв чувство времени, Годжо долго-долго смотрит в окно, совершенно не замечая направленного на него пристального взгляда от самого дальнего в заведении столика. Когда Сатору оборачивается, он находит лишь приглушенный свет и тянущуюся из недопитой чашки струйку дыма. Он оплачивает заказ и берет в руки второй стаканчик — тот, который заказывал всегда. Годжо не был сентиментальным, он лишь предусмотрительно глядел в будущее: вдруг по пути до дома ему захочется еще кофе? Сатору давно перестал искать его в случайных прохожих. Так, невзначай оглядывается и смотрит: нет ли кого в толпе похожего на Гето Сугуру. Долго изучает и иногда даже останавливается, в который раз убеждаясь в своей правоте. Печаль и тоска давно поселились на натянутой и какой-то чересчур болезненной улыбке, мелькали отблесками в ярко-синих глазах. У Сугуру они собирались в виде морщинок под уставшими темными глазами и изредка выходили на свет с очередным тяжелым вздохом. Они давно забыли друг друга, но Сатору оглядывается, когда черные как смоль волосы вдруг касаются его плеча. Оглядывается, но никого не находит. А едва уловимый силуэт растворяется, смешиваясь с толпой спешащих по делам людей. Гето слишком занят для того, чтобы интересоваться, как поживает его давний школьный друг, а Годжо игнорирует знакомые черты по другой причине. Он убил Гето Сугуру своими собственными руками. После чего все попытки отыскать следы его пребывания казались полным абсурдом. Сатору каждый раз долго ищет ничем не выделяющееся мрачное надгробие, на котором выгравировано «Гето Сугуру» и оставляет рядом стаканчик карамельного латте. Сугуру тоже частенько наведывается сюда — чтобы убедиться, что стаканчик стоит на своем законном месте, а приторный запах, который так нравился Годжо, намертво въелся в засыхающие космеи. Гето терпеть не мог сладкий кофе. -Йо, Сатору! — репетирует он, оставшись наедине с собой и отодвинув подальше источник неприятного запаха. — Давно не виделись! Он репетирует, а потом вдруг вместо крика ворон и отдаленного шума железной дороги слышит хруст сломанной ветки и тихий голос: -Целый год прошел… Они молча смотрят друг на друга, не зная, с чего начать. Сугуру жалеет, что решил вдруг задержаться на собственной могиле дольше обычного, а Сатору — что какое-то непонятное чувство заставило его вернуться, отчаянно зазывая за собой. Снег валит все сильнее. Они все так же молча прожигают друг друга взглядом, а потом Годжо резко сокращает дистанцию и выпивается в чужие холодные губы. Горячий кофе давно остыл, и запах давно уже выветрился. Но карамелью пахнет теперь от самого Сатору, от каждого миллиметра стройного тела. А сладкий кофе на губах, смешиваясь с привкусом крови, теперь не кажется Гето таким отвратительным. Сугуру не помнит, как они оказываются в чьей-то квартире; не помнит, как они вообще смогли до нее добраться. У него перед глазами — тяжело дышащий и измученный длительным расставанием Годжо, волосы которого были мокрыми от новогоднего снега. Никто не произносит ни слова: лишь Сатору тихо стонет, прикусив собственную губу, и Гето тяжело дышит, кончиками пальцев вырисовывая на чужом теле узоры. Словно художник, Сугуру оставляет на теле партнера синяки и засосы, заставляя того прогибаться в спине, почти срывать голос от наслаждения и отдаваться — отдаваться полностью умелым рукам, которые входили в раж, внося в картину все новые краски. Годжо хватается руками за ледяную шею, отчаянно ища опоры. Его партнер на это не ведется, и плавные толчки становятся резкими и хаотичными. Сатору выгибает дугой, а Гето стирает с пушистых ресниц лишнюю влагу. Снег не останавливается ни на секунду, становясь все сильнее с каждым часом. Крупные хлопья поблескивают в свете фонаря, а часы четко и громко отсчитывают секунды до полуночи. Годжо сидит на краю кровати, измученный и уставший; Сугуру — поправляет растрепавшиеся волосы и набрасывает на плечи хаори. -Но ты не он, да?.. На мгновение в комнате воцарится тишина. -Кто знает… Гето уходит незаметно, не оставляя после себя даже запаха. Сатору проводит ладонью по краю кровати — там, где перед уходом сидел Сугуру — но она абсолютно холодная. Словно ледяной ветер обжег ее своим морозным дыханием. В новогоднюю ночь чудес не случается — это стоит запомнить. Годжо настежь распахивает окно, чтобы свежий воздух раз и навсегда выбил из его головы все мысли о бывшем товарище. Вместе с запахом мандаринов и взорванных новогодних хлопушек в комнату проникает запах свежего зеленого чая.