Условия и эксперименты

Не то чтобы Максиму особо нравилось насилие, особенно над собой. Не то чтобы Максиму особо нравилось чувствовать собственное бессилие и утрату контроля. Не то чтобы Максиму вообще нравилось признавать тот факт, что он кому-то в чём-то должен подчиняться. Но сейчас он был готов поклясться на чём угодно и чем угодно: такое подчинение ему нравилось. До треклятой дрожи в руках (и, что гораздо больший позор, в коленках), до дыхания в унисон, до в мгновение садящегося голоса. И он готов был орать: да, господи боже, да, я получаю удовольствие от того, что меня дерут как суку в закрытой лаундж-зоне собственного бара-ресторана.

***

Этот вечер вообще таким не планировался: середина рабочей недели, семь вечера, посетителей не то чтобы много, большинство мирно сидело за длиннющей барной стойкой и чинно-благородно употребляло лёгкие горячительные напитки. Меньшинство либо брало что-то крепче и шло на танцпол, либо пило безалкогольные коктейльчики. Он противозаконно пил воду без газа. И, кажется, что-то рисовал на салфетке, как во всяких дешёвых ромкомах, то и дело поднимая взгляд на снующего перед собой бармена. И совсем не вписывался в цветную атмосферу. Что-то из 2007, пережиток культуры готов: тёмные длинные волосы, кожаная куртка (и как не жарко!), узкие тёмные джинсы и тяжёлые ботинки-стилы. Металлюга-гот, не иначе. И этот недобиток субкультур регулярно интересовался, на месте ли владелец заведения. И как только получил подтверждение, направился в закрытую от посторонних зону администрации, на ходу показывая охране именное приглашение. У двери, отделанной дорогим бордовым деревом, он остановился, почему-то помедлив, и постучал согнутыми пальцами. Глухое «можно» разрешило ему бесшумно войти и закрыть дверь. На замок. На три оборота. Максим от работы не отвлекался: несмотря на хороший штат, оставались вопросы, которые мог решать только он. И даже мягкое касание к плечу его не отвлекло. Отвлекло резкое движение кресла от стола и разворот на сто восемьдесят градусов, отвлекло чужое колено, которое жёстко вклинилось между ног, отвлекли руки, схватившие за запястья — крепко, но без следов. Максим успел лишь вдохнуть и хорошо рассмотреть гостя, когда тот рывком поднял Максима с кресла и, снова развернув, просто впечатал в ближайшую стену, которая имитировала собой лофтовую кирпичную кладку. Впечатал, надо сказать аккуратно, не оставил ни одной царапины. Максим лишь недовольно завозился, устраиваясь с наименьшим дискомфортом: руки заломали над головой, а его самого бодро и нагло лапали, сперва беспорядочно, после пальцами скользнули по горлу, коснувшись кадыка, и ниже, медленно расстёгивая безрукавку, затем — рубашку. На миг его руки отпустили, но лишь затем, чтобы небрежно снять с плеч подтяжки. После его снова прижали и непрошеная рука добралась до брюк. Стоило дёрнуться, как в поясницу красноречиво ткнулась определённая выпуклость, которую не сдерживала даже грубая джинсовая ткань. Интуиция подсказывала расслабиться, даже когда брюки уже расстегнули и вместе с бельём спустили к лодыжкам, а под выправленную рубашку забрались прохладные ладони. Гладили они не в пример нежно. А потом Максима укусили. За хрящик уха. Он коротко взвыл, но одна из ладоней мгновенно прижалась к губам. И его укусили снова — в загривок, ровно под линией роста волос. Максим закрыл глаза, и вовремя — его сдвинули от стены, в очередной раз повернув, и спиной он ощутил собственный стол. Ещё мгновение — и его просто подхватили под бёдра, усаживая на столешницу, секундой спустя он почувствовал чужое дыхание у себя на губах. И провалился в бездну. Глаза можно было и не открывать — на ощупь расстегнуть куртку, по наитию стянуть футболку под ней, потянуться к джинсам и вжикнуть молнией. Всё это время его кусаче целовали, одной рукой ерошили и без того уже испорченную причёску, а второй недвусмысленно гладили член по всей уже вставшей длине. Осталось два раза шевельнуть ногой, чтобы сбросить окончательно ненужную одежду, и сдвинуться вглубь стола, ложась на спину и устраивая ноги на чужих плечах. Поцелуй в косточку на лодыжке был неожиданным и приятным, а касание влажных от лубриканта пальцев (когда успел только?) — бодрящим и тоже неожиданным. Весь напор будто внезапно сменился медленным, дразнящим ритмом — один палец проник едва ли на фалангу, зато вторая рука обхватила член сильнее, большой палец прошёлся по уздечке и вызвал очередной стон. Его откровенно распаляли, почти незаметно проникая одним пальцем, а затем — двумя, оглаживали мышцы и касались преступно близко, но всё же недостаточно возле простаты. В момент, когда уже хотелось в голос завыть, пальцы исчезли, сменившись ещё более холодным латексом. Максим успел лишь прошептать «Боже», когда в него толкнулись, медленно, аккуратно, растягивая не успевшие хорошо подготовиться мышцы. Едва он почувствовал чужие бёдра своими, Максим выгнулся и смог лишь притянуть под спину какую-то из рабочих папок. После в стол его нещадно втрахивали. Неба в алмазах Максим не увидел. Он вообще ничего не видел, потому что под веками всё мелькало ярче фейерверков, а ощущения просто топили в себе. Как он кончил, не заметил вовсе, ощутил лишь смену темпа, когда резкие, быстрые, сильные движения сменились тягучим медленным покачиванием. А затем его просто подняли под уже начавшую ныть поясницу и прижали к телу — оставалось лишь соединить ноги на чужих бёдрах и обнять за плечи. — Блядский боже, Влад, — голос подвёл, сорвался на хрип и шёпот, — мне кажется, что я умер. — Нет, вы живы и относительно здоровы, Максим Алексеевич, — ладони, только что до синяков державшие его за ноги, мягко массировали затылок, перебирая волосы. — Чего не скажешь о, кажется, налоговом отчёте за полугодие. — В жопу налоги за полугодие, — Максиму сейчас было откровенно плевать на документы.— В следующий раз это будет туалет. — Здешний? — Ну не в другом же баре, Влад! Отсмеявшись, тот пожал плечами. — В туалете так в туалете. Лишь бы была опора. — Опору я тебе найду, — Максим языком коротко провёл по мокрым от пота чужим ключицам. — Но больше не кусай меня за ухо. — Постараюсь, — Влад завозился, ногой умудрился придвинуть отъехавшее кресло, чтобы упасть в него и затащить Максима к себе на колени. — Никогда бы не подумал, что вам нравится такое. — Ты много о чём никогда не думал, но всё можно попробовать, — тело буквально ломило, тянуло в сон, в чём Максим не захотел себе отказывать: Влад при всей своей костлявой комплекции был вполне себе неплохой альтернативой подушке дакимакура. Спать на нём вполне можно было. *** Не то чтобы Максиму особо нравилось насилие, особенно над собой. Не то чтобы Максиму особо нравилось чувствовать собственное бессилие и утрату контроля. Не то чтобы Максиму вообще нравилось признавать тот факт, что он кому-то в чём-то должен подчиняться. Но сейчас он был готов поклясться на чём угодно и чем угодно: такое подчинение ему нравилось. До треклятой дрожи в руках (и, что гораздо больший позор, в коленках), до дыхания в унисон, до в мгновение садящегося голоса. И он готов был орать: да, господи боже, да, я получаю удовольствие от того, что у меня молодой любовник, согласный на любые мои условия и эксперименты.