Пламя

Магна смеётся. Сол на его животе приятно-тяжёлая, а палочник в её руке пушистый, да и слабые места Магны она знает все досконально почти, как сам колдун все травы и тропинки их леса. Магна на игривый поцелуй отвечает со смехом, краем сознания вспоминая опять, что здоровье и внешность у Сол прекрасные, а через несколько дней у них в деревне ритуал для милости божков дикий. Хмыкает чуть, запускает руку в короткие вихры вороного цвета, да спросит в мыслях солнечных духов помочь, спрятать Сол от его взгляда, другую показать полностью, потому что на сестру не встанет, а идти к другим нельзя — свяжут, сдадут, спрячут, запрут так, что Магна достать не сможет, не найдёт даже. Духи зарываются ему в волосы тоже — Магна с Сол брат сестра, не кровные лишь потому, что подкидыш Магна знахарский. Магна Сол целует и думает, что надо было её давно из деревни увести. в лесу спрятать, да в Киршем тогда в город отправить. В городе их богов жертвенных не почитают давно, духи говорят, что им там раздолье, и в разы лучше там быть, чем здесь смерти ритуальной ждать. Магна Сол раздевает медленно, пальцами старые руны защитные, про себя думает, что и остальных девок спасёт, украдёт, даже если Сол просить не будет — потому что иначе сама она назад за ними вернётся, сама их спасёт. Ведь если она с костра не сбежит остальных не тронут, не отправят туда. Но Магна хочет деревушку эту изжить, уничтожить, чтобы не было больше у злого бога пристанища-культа, и чтобы жители простые не страдали больше. Магна их украдёт, а Сол тропами лесными уведёт, пока колдун морочить деревенским головы будет. Магна Сол любит, пусть и видит перед собой другую, хоть и не даёт себе вспомнить чётко, что сестра по клятве перед ним, а потому входит медленно, аккуратно, лишь на секунду дёргается, чтобы меньше боли было. Замирает, ждёт, пока Сол не притянет ближе к себе, не прошипит: «Двигайся.» Магна ухмыляется залихватски, прижимается губами в непривычно светлому лбу, двигается размеренно, спокойно, ровно так, как чуйка шепчет, так, чтобы хорошо обоим было. А чуйка у Магны хорошо отточенна, неприятности задолго видит, говорит ему о них, предупреждает. Кирша благодаря ей сплавил, Сол благодаря ей уведёт, девок деревенских спасёт ею же. «Все сбегут, один останусь.» Магна смешок роняет прямо Сол в губы и выходит, когда дрожь её уходит прочь с мороком духов вместе. Магна волосы чужие со вздохом ерошит, поцелуем в висок птицей клюёт, да сарафан сзади подвязать помогает. А потом за травами уходит в леса свои, так духов из волос и не выпутав, чтобы не заметили его там — в его волосах духи лесные, залёно-травяные, отварную магию творить помогающие, в лесах его от взглядов чужих прячущие. К девушкам колдун в ночь перед обрядом заходит — заглядывал и раньше, духов земельных и огненных на охрану ставил, но так, мимолётом это было. Руки у девиц верёвками связаны, а Сол и вовсе в кандалах стальных сидит, да с синяком на скуле смуглой. Верёвки Магна кинжалом споро режет, пока мужики над подвалом от дурман-травы спят, кинжалом же в замке копается, да морщится и хмурится от злости. Пусть колдуны не шаманы, пусть в природу, а не в богов верят, но такого Магна от деревни оскорбления своему покровителю не ожидал — не девственную, порченную душу в жертву огненную принести хотят, но, видимо, совсем проклятия своего слепого не видят, и бесы с ними со всеми, не знахаря это забота. Кинжал Магна Сол в руку впихивает, сжимает её пальцы вокруг, остальным девкам палец к губам прикладывает, да из лаза выглядывает осторожно, а после полнотью вылезая — дурман-трава мужиков ещё травила. Вытянул девок с Сол на пару и через окно в лес выпустил, следом вылезая, чтобы на опушку тайную вывести. Травным ножом палец себе поцарапал, кровь растёр, мазь будто какую. На землю сел, да ногу Сол за пятку поднял, над косточкой острой цветок нелепо-детский рисуя, для духа шипастого дом. На лбу руны древние чертит, чтобы духи любые сестру защищали, да на глаза не боялись попасть. Глаза у Сол влажные, она подрагивает, будто расплакаться девочкой маленькой хочет, но Магна её по голове треплет, улыбается нежно во все зубы, обнимает, да обратно уходит, рукой на прощание махнув. Не к чему ему знать, куда они все уйдут. Целее все будут. Магне чуйка так на ухо шепчет, а он ей в ответ духам просьбу тропинки чужакам запутать с ветром шелестит. И выходит из лесу, в руках держа мешок с травами припрятанный заранее. У его дома уже толпа выстроилась целая, с шаманом и старейшиной во главе. Того гляди дверь снесут, она от их стука еле держится. Магна головой качает, да на ветку сухую наступает, трещит ею громко, чтобы обернулись к нему все. Шаман старый бормочет в трансе минутном что-то, но Магна смеётся только: пусть шаманы божьи для колдунов природных яд, отрава бессильная, но что он против подкидыша знахарского, на улицах дерущегося в толпе мальчишек? Пусть не позвать ему духов, не разметать всех ветром в стороны, но верный кинжал, парный которому у Сол в руках щитом остался, в руке споро вертится, пока другая пыль с сон-травой перетёртой в глаза мужикам и парням кидает, падать их заставляя на землю. Магна скалится злобно-весело да с такой же улыбкой пропускает удар по темени, в темень стылую падая. В себя приходит к балке жертвенной привязанным и снова смётся, хрипло, каркающе. Внизу боль сильная тянет-режет, по ногам течёт что-то тёплое, железом горько-солёным отдающее в запахе. Магна смеётся под треск занимающегося пламени, да под ропот верующих вокруг. У Магны тело обожжено до мяса углящегося руками духов ласковых, он не видит давно ничего, а губы все кровью измазаны, но он шепчет слова на древнем рунном языке, которого не знает даже старый шаман. «Гори всё в божьем пламени!!!» Глаза Магна открывает уже среди ярких языков пламенных среди девушек всяких, со взглядом затравленно-печальным. Магна смеётся искорками шипящими, он один здесь огонёк воинственный, отомстить могущий. Пусть не время сейчас, пусть, Магна подождёт, всё равно некого в жертву приносить больше. Не зря угли хозяйки на кострищах водой заливают, угли опаснее всего, потому что не знаешь, когда они дотлеют да вспыхнут. Магна из костра праздничного на людей смотрит, да в ветре ночном топот-цокот лошадиный ловит. Лошадей много, на каждой всадник сидит. Магна смех сдерживает, рано, рано ему смеяться сейчас, жителей переполошит, насторожит, ведь ночь сегодня колдовская, его мёртвые силы воскресающая, мира людей ему коснуться позволяющая. Цокот-топот близко уже совсем, его народ гуляющий слышит даже, и впереди — костёр магнин трещит искрами радостно — на изящном коне Кирш знамя городское тащит. Магна смеётся воронами чёрными, пламя к небу столбом поднимает, духов природных каким гнев бывает показывает, а огневички жертвенные с искрами разгораются, круги защитные вокруг женщин и детей совсем малых строят из тел своих. Мужики трясутся, бегают между кострищами, да на мечи-ножи-копья солдатские натыкаются. Магна смеётся громко, страх нагоняет сильнее — да давится им, когда рядом с костром центральным Сол оказывается, с кинжалом против шамана божьего стоящая. На плечах её лозы еле держатся — духи лесные слабы рядом с огнём и его детьми, да против шаманов и вовсе бессильны одни если. Магна вперёт рвётся, костёр свой покидая привычный, нимфу шипастую и лозы её собой заменяя, силы свои мёртвые используя на мгновение, чтобы врага отпугнуть подальше. А потом его что-то зовёт в сторону, туда, где новые костры секундные горят, где молнии бьют. Туда, где дух сильный бушует в мальчишеском теле. Мальчишка весь в крови уже, рубит всех направо-налево — пусть они деревней зовутся до сих пор, но по размерам город хороший тоже, и страх у жителей первый прошёл, все по домам за оружием сбегали. И Магна к берсерку, с волосами цвета солнца что, в его безумии присоединяется, огнём за ним носится, из засад людей выгоняет, да смеётся опять, безумством чужим заразившись. Когда замирает последний под утро хрип, Магна призывает к себе все свои умения и ногой людской из огня на землю ступает, всё так же огнём оставаясь: руки-ноги-голова-тело у него холодное пламя колдовское, а улыбка искры яркие. Сол моргает пару раз потерянно, головой трясёт, да к Магне с воплем бросается, Кирш за ней степенно идёт, а Магна из последних сил пламя гасит, чтобы не обжигало, да плотным его делает, чтобы сквозь него не проходили. Силы сгорают, и он тает в объятиях семьи своей последней медленно, с улыбкой своей вечной, в костёр вернуться хочет — но его утягивает прочь, к знаку на груди мальчишеской, к его безумию-тьме неимоверному, к эльфячьему духу молниеносному. Магна вздыхает устало, да в этой тьме и засыпает, посылая всё к мавкам на болото. Дух эльфячий рядом висит, молниями потрескивая, но Магна только спать хочет, и глаза потому закрывает. Магна просыпается, когда тьма рябью идёт, а дух рядом крови запах разносит. Магна — огонь мстительный, последний такой, но ещё он знахарь и колдун природный, а потому его пламя лечит раны чужие, синея чуть. Духом маленьким он потом мальчишку — Лак-ка — учит мази себе смешивать да настои, и в лесу на травы правильные ему указывает. Лакк пальцы обожённые к себе дёргает и смеётся, дурной — но смех у него звонок, и Магна вместе с ним смеётся, искры холодные вокруг роняя. Магна у Лакка во снах танцует, не даёт поймать себя и свои силы, сам на помощь приходит, если хочет только. Лакк смотрит тоскливо слишком, щенок побитый будто. Магна головой качает, да в темноте пламенем чёрным прячется. Магна для Лакка, кажется, почти всё, качает головой Луфуру. Лакк для Магны, кажется, ничего, вздыхает тьма. Магна Лакка на последний танец зовёт, да вместо, кажется, него на перерождение уходит, криков не слыша, да улыбку свою спокойно-лёгкую даря. Лакк теперь, кажется, будто птица-Феникс мифическая, поражённо смотрит Луфуру. Магна теперь, кажется, человек-свобода и одержимость лакковая, выдыхает рябая тьма. Лакк, кажется, за Магной следом пошёл, да рано слишком пришёл.