Эстет

От тебя пахнет рыбой. Стойкий, въевшийся под кожу запах свежепойманных особей с выпученными глазищами, покрытыми тусклой пленкой и оставляющими слизь на пальцах. Их острые жабры ранят не хуже отменно заточенного лезвия ножа, который вонзаешь в их маленькие или не очень тушки, чтобы выпотрошить в одно мгновение, с неистовством маньяка наблюдая, как вываливаются потроха вперемешку со сгустками крови, твоими в том числе. И в это мгновение ты буквально слышишь, всем нутром ощущаешь, их немые отчаянные крики. Но разве рыбы могут кричать? Ты знаешь — могут. Тебе говорят, что ты ненормален, агрессивен, психически неуравновешен, порой уж слишком очевидно становится выражение твоего лица. Только ты в сотый раз плюешь на чужие ничего не значащие мнения. Тебе они безразличны, ты ведь и сам прекрасно знаешь, как выглядишь со стороны и как мог бы выглядеть, отпусти ты внутреннего себя. И именно в такие моменты тебе почему-то вспоминается тот рыбный базар из далекого прошлого, когда ты жил где-то на востоке страны. Твои ошалелые глаза мальчишки, который впервые видел рыбацкие судна, их мощь и масштабы, как тогда казалось, совершенно бесхитростного промысла. Впервые ощущал тот тошнотворный запах смрада, едкий, невыносимый, проникающий в нос и под кожу, остающийся слоем неприятного душка на одежде, и от которого долгое время невозможно было избавиться. Аромат только что опаленной кожи по сравнению с ним казался чем-то неуловимо сладким, чем-то аппетитным. И ты не знаешь, что в тот день впечатлило тебя больше всего: рынок, расположенный возле самого порта, или же наличие бескрайней глади необъятного морского полотна, что простирался сразу за бортами плавучих монстров. От тебя пахнет рыбой, листьями лавра с едва уловимой ноткой эфирных масел, пряным кориандром, черным перцем и розмарином. Последний особенно ассоциируется с соленым бушующим морем. От смеси этих запахов неимоверно хочется пить. Только ты не спешишь утолить жажду, напротив, дразнишь вкусовые рецепторы соком лимона, кислотой мякоти и горечью цедры. Сглатываешь скопившуюся под языком слюну и, не оставляя себе ни секунды на раздумья, берешься за нож. В следующее мгновение точеная сталь уже методично рубит нежное филе на ровные куски, бликами ложась на кожу. Ты не замечаешь звона бокалов, но явственно ощущаешь витающий в воздухе аромат, чуть терпкий, с тонами зеленых яблок. От воспоминаний о которых сводит скулы и привычно выделяется слюна, словно сок кислого, налитого яркой шкуркой яблока брызжет прямо в рот. Распиваемый всеми напиток чуть позже приносят и тебе, оставляют на краю каменной столешницы. Ты изредка поглядываешь на его завораживающий соломенный цвет, на игру света и отблеск в идеальных стенках бокала. Не спешишь вкусить свою дозу всеобщей радости, только неспешно втягиваешь аромат полной грудью, едва прикрывая глаза от ни с чем не сравнимого удовольствия. Вперемешку со всеми имеющимися запахами создается дикая смесь, бьющая разом по всем рецепторам. А когда часть приправ отправляется в деревянную ступку, твой эстет готов умереть в экстазе. И кажется, что он и правда умирает. Всего на секунду. И через эту бесконечно длинную секунду ты ощущаешь, как волна сладкой неги расходится по всему телу, проникая глубоко под кожу, как блаженство жидким восторгом растекается по венам, едва не вводя в состояние длительного транса. Не сразу замечаешь тихое шуршание рядом. Этот едва уловимый звук мгновенно выдергивает из состояния эйфории и столь же мгновенно начинает раздражать. Распахиваешь глаза, встречаясь с внимательным взором светлых глаз. Ты не помнишь, кто это, с кем из присутствующих пришел этот человек или чьего приглашения был удостоен. Хотя ты и половины имен тех, кто присутствует, не знаешь. Намеренно не жаждешь знать. Тебе эта информация не нужна, как, собственно, и им не особо нужно твое общество. Ты здесь не за этим, чесать без умолку языком тебе и в обычные дни хватает времени, а вот так предаться молчанию, никого вокруг не напрягая, тебе удается не часто. Потому ты и сейчас не спешишь вступить в диалог, предпочитая молча разглядывать чужой профиль. Точеное лицо озаряет улыбка, подкидывая гамму красок в острые черты. Отчего-то тебе хочется улыбнуться в ответ, но не просто улыбнуться, а обнажить клыки в оскале. К чужим острым линиям добавить свои лезвия, перечертить созданный природой рисунок, перекрыть размашистым росчерком очевидно угловатые штрихи, рассечь явно ненужные и неуместные грани, спрятать и отодвинуть на второй план изначальное полотно, заменив его своим неповторимым шедевром. Где-то там, в мыслях, ты уже все спланировал, все наметил, расчертил и даже воплотил в жизнь свою задумку. Ровно на секунду твоя живописная картина, как живая, предстает пред твоими глазами. Ровно секунда незабываемого наслаждения, отголоски которой мелькают лишь в тени едва заметной улыбки. А затем ты вновь берешь себя в руки. Перед чужой физиономией вновь мелькает холодная сталь. Ты словно отсекаешь от себя ненужное внимание, разрубая металлом воздух и укорачивая чужой длинный нос вкупе с любопытством, молчаливо угрожая неминуемой хладнокровной расправой. Стараешься не замечать, как светлая радужка глаз погружается в черноту, хотя от твоего цепкого взора это не ускользает. И теперь некогда идеальная улыбка становится рассеянной, неказистой, ломая очертания лица, превращая все в уродливую картину. Ты по-прежнему не говоришь ни слова, не произносишь ни звука, но по твоей медленно расплывающейся улыбке нетрудно догадаться, что ты можешь сделать в следующее мгновение. Лезвие стали отточенным движением ложится на деревянную поверхность разделочной доски, пальцы ослабевают всего на миг, чтобы в следующую секунду сжаться в кулак, удобнее перехватывая рукоять. В очередной бесчисленный раз останавливаешь сам себя, тормозишь, делая глубокий вдох и чуть слышный выдох. Сколько раз ты представлял себе это? Эту минуту и этот миг, когда чей-то любопытный взгляд окажется в непосредственной близости к твоему обнаженному безумию. Когда чей-то любопытный нос захочет сунуться в чужое личное пространство, проникая всем телом и оставляя неповторимый след на коже. Едва ощутимо сглатываешь вязкий ком. В глотке пересохло, и теперь все буйство запахов, вкусов и красок нещадно царапает стенки гортани. Ты бы сейчас предпочел отбросить в сторону свое любимое орудие пыток и ухватиться за бокал живительной влаги, коя становится желаннее самой чистейшей родниковой воды. Только эта холодная сталь — как продолжение тебя самого, и вероломно отшвырнуть ее в сторону сродни с отрезанием руки: ужасно, зверски и все же не про тебя. Сильнее сжимаешь рукоять, не замечая, как практически царапаешь острием край столешницы. Одергиваешь сам себя и сам же морщишься от отвратительного скрежета, что скрипом режет твой тонкий слух. А следом все тело прошибает озноб, стоит только уловить шипровые нотки вперемешку с цитрусовыми. Насыщенно-терпкие, полынно-горькие, с едва заметным холодком, их хочется тут же сплюнуть. Под языком в одночасье скапливается избыток жидкости, от которой требуется немедленно избавиться, выпустить изо рта, как сгусток яда, беспощадно отравляющий организм. Машинально дергаешься и поворачиваешь голову в сторону того терпкого шлейфа, сразу же встречаясь с насмешливым взглядом. Тебе приходится в очередной раз пересилить себя и проглотить свою порцию яда, вместе с языком, со всеми едкими словами, и опьянеть еще больше, стоит только приблизиться к этому ходячему распространителю эксклюзивной дури. К уже имеющимся примешиваются теплые, сладкие, соблазнительные, возбуждающие, дурманящие сознание ноты чужого парфюма. И эти последние капли, добавленные в коктейль ароматов, являются именно теми опьяняющими и бьющими в голову подобно спиртному. И тебя ведет. Ведет от его взгляда, от его слов, которые он говорит даже не тебе и которые ты абсолютно не слышишь. Тебя ведет от близости его тела и от жара кожи. Буквально уволакивает, погружая в пучину, на самую глубину, под толщу океанской глади, практически в Марианскую впадину, где не существует ничего, кроме непроглядной тьмы. И в этой бездне, в этом небытие, на глубине тысяч метров ты вновь начинаешь жить, начинаешь дышать каким-то своим одурманивающим воздухом. Облизываешь пересохшие губы, буквально языком ощущая солоноватый привкус тех капелек пота, что испариной покрывают его тело под плотной тканью пиджака. А он вторит, издевательски облизываясь, делая вид, что учуял аромат чего-то вкусного, пикантного, аппетитно съедобного. Но из всего съедобного сейчас самую большую ценность представляет лишь Он, и он это прекрасно знает. Он подхватывает под локоть юное создание, что ненароком вторглось в твое личное пространство, шепчет что-то, непринужденно улыбается и не сводит с тебя взгляда. Смеется легко и открыто, шутит, одновременно перебрасываясь колкостями со всеми остальными, умудряясь при этом флиртовать, заигрывать без пошлого подтекста и получать в ответ такой же ничего не значащий флирт и остроумные, но не обидные шутки. Хозяин положения, хозяин вечера, способный одним словом и взглядом пресечь назревающий конфликт или разрешить чье-то недопонимание. Он всегда Такой, легкий на подъем, общительный, эмоциональный, полная противоположность тебе — скрытому и замкнутому. И если бы он при всей своей легкости, непринужденности и веселости не смотрел прямо на тебя, тем самым намертво связывая по рукам и ногам, не оставляя возможности шелохнуться, то тебе дышалось бы чуть свободнее и раскованнее. Только он умеет одним взглядом пригвоздить тебя к месту. И ты столбенеешь, обкумаренный, захмелевший. Стоишь перед ним обнаженным истуканом, с вывернутой наизнанку душой, с выпотрошенными внутренностями, как та рыбина, и боишься лишний раз пошевелиться. И, пожалуй, только Он сдерживает ту непреодолимую тягу, ту жажду и то желание, которые с легкостью читаются на твоем лице. Будто где-то вдалеке слышишь его звонкий заразительный смех, из всей какофонии звуков, созданной движущимися телами, ты выцепляешь взмах его руки и буквально прилепляешься взглядом к очередному кому-то, кого он легко и по-свойски обнимает. В считаные секунды в тебе просыпается обоснованная и абсолютно неконтролируемая ревность. Темная, гадкая, с привкусом сгоревшего до углей хлеба, с запахом жженой резины. И эта смесь едкого дыма и гари настолько легко проникает в легкие и затуманивает разум, привнося неповторимую нотку в имеющийся коктейль эмоций и чувств, что ты окончательно перестаешь контролировать свое тело. Против воли пальцы сильнее сжимают нож, а перед глазами начинает расползаться бордовое марево, окрашивая белоснежные девственно-чистые полотна в один единый цвет — цвет желания, жажды, похоти, безумия, радости. Теплые, яркие капли ложатся на сталь, но, кажется, ты не замечаешь, как расходится тонкий слой кожи, как закаленный металл проникает глубоко в плоть, почти до кости, полосуя ее легче масла. Красивый, аккуратный разрез, на данное мгновение безболезненный и совершенно не тревожащий. Когда он замечает твою окровавленную руку, в его взгляде читается голый и неподдельный страх, секундная растерянность вкупе с горечью и искренним сочувствием. Только ты в этот раз не спешишь одернуть себя, ты еще слишком пьян, слишком не в себе, чтобы отдавать отчет своим действиям. Растягиваешь губы в улыбке, обнажая клыки в оскале, и, отзеркаливая язык тела, не сводишь с него горящего безумием взгляда. Вы слишком хорошо знаете, что последует далее. Потому ты не дергаешься, оттягиваешь момент до последнего, чтобы много позже морщиться от резких, въедливых, удушливых и отвратительных запахов лекарств, от которых будет мутить не хуже, чем с дикого похмелья. Ты молча улыбаешься, позволяя себе тонуть в черноте его перепуганных глаз, всем нутром ощущая, как тело окутывают всевозможные ароматы, теперь приобретшие металлический привкус. Прикрываешь глаза в знак смирения, чувствуя чужое прикосновение, осторожное, бережное, будто это в Его руках острое лезвие, которым он может случайно поранить. Тебе хочется зафиксировать в памяти этот миг, чтобы помнить его как можно дольше и как можно явственнее ощущать тепло его кожи, именно в те моменты, когда его не бывает рядом. Выдыхаешь нарочито медленно, нехотя выпуская сталь из плена своих пальцев. Тебе даже смотреть не нужно, чтобы лишь по одному его сбившемуся дыханию понять, что представленная картина выглядит откровенно паршиво, хотя ты более чем уверен, что залип бы в нее на ближайший час или сутки. А еще ты четко уверен, что он на своем веку видал зрелища и похлеще. Одно знакомство с Тобой чего только стоит, особенно для его нервных клеток. К примеру, сейчас ты привычно прикончишь пару десятков или сотен, и не заметишь этого. А он столь же привычно, но чуть позже, отыграет свою незабываемую мелодию на струнах твоих нервов. В этом плане вы потрясающий тандем, неповторимый и в каком-то плане уникальный. И, несмотря на ваши непростые взаимоотношения, ты отлично помнишь свою отведенную в обществе роль и его непоколебимый статус свободного человека. А он, в свою очередь, отлично помнит, как ты не любишь, когда кто-то посторонний вмешивается в процесс приготовления пищи. Он же осознает, что сие вторжение чревато неприятными последствиями и они запросто могут оказаться одной из составляющих главного блюда вечера.