Пирожок

Он не понравился Питеру сразу. Холеный заносчивый засранец – вот кто такой Тони Старк. И Питер никак не может взять в толк, что Мэй в нем нашла. И он бесится, бесится, БЕСИТСЯ каждый чертов раз, когда чертов Старк шутит над ним, смеется вместе с Мэй, строит из себя заботливого папочку, а потом снова проворачивает с Питером какой-нибудь идиотский пранк. Как будто в школе ему не хватает этого дерьма. В школе Флэш. Который ведет себя почти так же. С той лишь разницей, что не делает вид, будто заботится о нем, и, пожалуй, за это он ненавидит Томпсона чуть меньше, чем Старка – за честность. За то, что не пытается преподнести подножку как акт заботы о развитии внимания Питера. За то, что не делает вид, будто мусор в его рюкзаке это дружеская шутка. Нет, само собой, Старк немного изобретательнее. Старк будит Питера, подкладывая ему на подушку искусственных пауков, и никакие убеждения хохочущей Мэй не докажут ему, что Тони хотел "поднять ему настроение с утра". О, спасибо, Тони, сам бы не справился! Это Старк придумывает называть его Питти-Пай, и Мэй так это нравится, что прозвище приклеивается к нему моментально, и им обоим плевать, что ему давно не пять, чтобы называть его подобным образом. Старк прибавляет громкость на ноутбуке Питера, когда его нет дома, чтобы тем же вечером не только домочадцы, но и соседи узнали, какое порно Питер смотрит. На сей раз Мэй ругает Тони – но надо ли говорить, что она ограничивается хмурым видом и парой фраз. Тони всё время спрашивает Питера, есть ли у него подружка – "Почему такой горячий парень всё ещё одинок?" – каждый раз он делает это в самый неудачный момент, зная, что Мэй начнет развивать тему, и в такие моменты ему хочется придушить этого ублюдка даже больше, чем за ту историю с ноутбуком. А ещё Тони не сказал ему, что Мэй больна. Они оба не сказали. Он всё знал, и просто продолжал каждый день улыбаться, травить свои шуточки, вел себя так, будто всё в порядке. Они с Мэй расписываются, а через месяц она оказывается в больнице, и Питер выясняет, что это уже давно, что оба они всё знали, что брак был нужен в основном затем, чтобы Питер не остался один. Когда они говорят об этом, он ненавидит их обоих. Почему они говорят об этом так, будто она уже собралась в гроб? Это неправда! Она поправится! Она не поправляется. Ему, конечно, в этой ситуации абсолютно плевать на издевки Флэша, который даже будто поутих, когда Питер совсем перестал реагировать. Ему абсолютно плевать на учебу, и понимающие учителя действительно спрашивают с него куда меньше в это время. Ему совершеннейше плевать на попытки Тони его развеселить. "Ну же, пирожок, не кисни." Иди к черту, Тони. Его телу почему-то не плевать на близость Старка. На то, как он пахнет, на тембр его голоса, на не прекращающиеся попытки Тони нарушить его личное пространство, на его раздражающую привычку ходить по дому без футболки, на то, что он напевает в душе, будто специально заставляя Питера представлять, как Тони выглядит прямо сейчас. Это не ново, но почему сейчас, в такой ситуации он не может выкинуть эту дурь из головы? Его буквально тошнит от самого себя. Когда Мэй умирает, он остается с этим уродом один на один. Насовсем. Теперь так будет всегда. Хуже быть просто не может. Первые два дня он просто шатается по улицам, спит на вокзалах, тратит последние карманные на отвратительные на вкус сэндвичи из супермаркетов, тратит слишком много усилий на игнорирование звонков Старка, жмет на кнопку сброса так часто и так сильно, что в конце концов телефон ломается. Но очень скоро заспанный Тони встречает его под конвоем копов на пороге их дома, потому что, разумеется, копам не нравится, когда подростки спят в парках. Следующие две недели он живет у Неда, и, надо отдать Тони должное, он даже не пытается связаться с ним. На вторую неделю Питер поддается уговорам друга пойти в школу. Флэш – хвала небесам – помалкивает. В конце концов Питер возвращается домой, само собой. И сразу же жалеет, что уходил. Теперь ему приходится заново учиться жить здесь. Потому что всё совсем не то. Даже если Тони всё ещё включает по вечерам любимые программы Мэй, хотя, конечно, не смотрит их. Даже если Тони пытается печь пироги по рецептам Мэй, и раз за разом норовит спалить кухню, выбрасывает свои шедевры и заканчивает попытку в обнимку с бренди. Даже если Тони все ещё пытается быть веселым, и у него, ублюдка, всё ещё почти получается. Он каждый день спрашивает Питера, как дела в школе, и выглядит даже более заинтересованным, чем Мэй. Если бы Пит нашел в себе силы присмотреться, он бы увидел, что Тони очень нуждается в его рассказах, в разговорах с ним, но он видит лишь издевку, надругательство над памятью Мэй. Он не разговаривает с Тони. Даже по необходимости. Просто игнорирует его. Тони как будто плевать на это. Иногда по ночам, когда он не может уснуть, он вдруг слышит из комнаты Тони – из комнаты Мэй – придушенные подушкой завывания. И сам рыдает от этого с новой силой. И думает, что, наверное, Тони всё-таки действительно любил его тётю. С этим знанием он чувствует себя ещё паршивее, когда просыпается от первой за два месяца поллюции – ему снился Тони. – Наверное, твоя тётя счастлива, что наконец сдохла и избавилась от тебя, недоносок. Питеру не приходится думать, решаться, прикидывать удар, его кулак сам собой оказывается вдавленным в челюсть Томпсона. Следующие удары тоже даются легко. Ответных он не чувствует вовсе. Разумеется, Тони в ужасе, когда видит его лицо. Со Старка вдруг слетает вся его напускная веселость, он буквально принудительно тащит Питера обрабатывать боевые ранения, но, к удивлению парня, не настаивает, когда тот отказывается ехать в больницу. То есть, просто угрюмо отворачивается на вопрос об этом, и Тони отпускает его. Питер всё ещё не говорит ему ни слова. Тем же вечером перед сном Тони заходит к нему и с минуту сидит рядом с ним, поглаживая его лодыжку сквозь одеяло. Питер не сопротивляется. Питера как будто и вовсе тут нет. – Она всегда приходила к тебе на ночь, когда у тебя был плохой день. Что она делала? Питер молчит. Тони вздыхает, убирает свою ладонь, собираясь уйти, когда он вдруг отзывается: – Она ложилась рядом, я рассказывал ей, что случилось, а она превращала это в сказку со счастливым концом. Тони, кажется, онемел, наконец услышав голос парня спустя столько времени. Это превращается в новую долгую паузу. – Позволишь мне попробовать? Питер не знает, почему соглашается, наверное, он просто очень устал – невероятно измотан, на самом деле – но он рассказывает. А Тони действительно ложится рядом и пытается сделать из этого сказку. Он рассказывает, что когда королева Мэй – и Питер на этой части истории совсем не стесняется своих слез – умерла, Питер – до того не желавший жаловаться ей, чтобы справиться со своими проблемами сам – став королем, наказывает обидчика, отправив его бродить по улицам города голым. Рассказчик из Тони оказывается невероятно паршивый, но он так самозабвенно и глупо переигрывает, увлеченный своей нелепой историей, что в конце концов Питер смеется. Ему действительно становится легче. Но когда, закончив, Тони с улыбкой поворачивается к Питеру, счастливый тем, что наконец смог развеселить парня, тому приходится его выгнать – в тот момент он чуть было не поцеловал своего отчима. С тех пор лёд между ними стремительно тает. Теперь любимые Тони пироги Мэй готовит Питер. Теперь по вечерам вместо любимых программ Мэй они смотрят кино, и Тони иногда греет вечно ледяные ступни Питера, устроив их на своих коленях, пока тот пытается разговаривать с героями на экране – "Идиотка, открой глаза, ну он же тебя любит!". (Конечно, он не видит, каким взглядом на него смотрит Тони в тот момент.) Однажды он застает Тони в душе. Просто стоит и смотрит, как тот пританцовывает, напевая какой-то попсовый мотив и намыливая грудь, пока тот не замечает его. Когда он оборачивается, Питер только производит гневную тираду про придурков, не знающих, что такое замок, и улепетывает оттуда, красный, как рак. В ту пятницу кино они, конечно, не смотрят. У Питера, впрочем, этой ночью своё кино. И каждую следующую ещё пару недель после. Однажды без объявления войны Тони заезжает за ним после занятий. – Эй, пирожок, тебя подбросить? По закону подлости Флэш попросту обязан был услышать это. И это становится новым кругом ада для Питера. "Эй, пирожок, передай привет своему папочке!" "Эй, пирожок, что с лицом? Призрак тётки увидел?" "Эй, пирожок, может прокатишься сегодня со мной? Поверь, мой член ничуть не хуже, чем у твоего папочки." Питер не реагирует. Он и в прошлый раз чудом избежал отстранения от занятий. А Тони продолжает то и дело забирать его, игнорируя просьбы, мольбы, угрозы. И на самом деле, несмотря на издевки Томпсона, ему это приятно. Потому что Питер действительно чувствует в этом его заботу. А ещё потому что за рулем Тони почему-то особенно разговорчивый. И весёлый по-настоящему, без привычных потуг держать лицо. Похоже, Тони очень нравится водить. В один из таких разов Тони приезжает даже раньше необходимого, стоит – такой невероятно притягательный – привалившись к капоту, и Питер чувствует себя удивительно счастливым, направляясь к нему, пока не слышит за спиной: – Эй, пирожок, твой папочка так старается, возит тебя почти каждый день. Надеюсь, ты так же прилежно благодаришь его своим ртом? Он разворачивается, на этот раз собираясь, если не ответить, то уж точно напомнить Юджину, как ощущается кулак Паркера на его лице, но к его удивлению Тони успевает быстрее. – А тебе завидно, пацан? – Питер не успевает моргнуть, а Томпсон уже вдавлен в забор. Ещё мгновение, и Юджин оказывается в машине, а Тони расстегивает свой ремень прямо у него перед носом, и Питер в ужасе, но не уверен, стоит ли останавливать это. Не приходится. Оценив перепуганный вид Томпсона, Тони вытаскивает его из салона за грудки: – Узнаю, что ты хоть косо посмотрел на него, нагну прямо возле школы, чтобы все видели, что папочка тут вовсе не ты, парень. Питер ещё никогда не видел, чтобы кто-то так быстро бегал. Теперь у Тони могут быть серьезные проблемы, но, похоже, это не волнует никого из них двоих. Питер должен был быть зол на Тони, но не может злиться. Настолько охренительно, как в этот момент, он не чувствовал себя, пожалуй, никогда. Тони довольно хохочет и подмигивает Питеру, когда Флэш скрывается за поворотом. Позже Питер, конечно, всё же ругается, ведь это открытое сексуальное домогательство до несовершеннолетнего, и если Томпсон кому-то расскажет – "А, так это тот же урод, с которым ты подрался?" – это будет реальной проблемой, ко всему прочему, как Юджин сейчас себя чувствует? Это ведь неправильно! Но он всё равно улыбается всю дорогу до дома. Что удивительно, Томпсон действительно больше даже не смотрит в сторону Питера, и вообще, обходит его стороной. Что удивительно, он действительно так никому об этом и не рассказывает. По крайней мере, никому, кто мог бы навредить Тони. Впервые это происходит, разумеется, случайно. Когда Тони будит его, Питер в ответ бурчит: – Папочка, ещё пару минут. Пораженный Тони оставляет задачу разбудить Паркера будильнику. Вопреки своему обыкновению, он не использует это как повод для шуток. Сам Питер остается в счастливом неведении своей оговорки. Во второй раз Тони слышит это из-за стены среди ночи. Совсем тихо, но Тони абсолютно уверен в том, что слышал. – Тони... М-м, боже, папочка! Питер вряд ли рассчитывал, что в такое время Тони не будет спать. В первый раз Старк и не думал об этом контексте. Этот раз не оставлял никакого простора для сомнений. Зато широкий простор для фантазий. Однажды Питер застает Тони за мастурбацией. Разумеется, он никак не рассчитывал, что вечеринка, на которую пошел Питер, отменится. Разумеется, у Тони нет привычки делать это в гостиной. Разумеется, он никак не мог объяснить себе, почему вместо того, чтобы хотя бы прикрыться, просто уставился на парня и продолжил свое занятие. Питер буквально сгорел дотла в те бесконечно долгие несколько секунд прежде, чем сбежать из дома. Ну конечно, они не будут это обсуждать. Питер абсолютно в этом убежден ровно до того момента, как возвращается домой следующим вечером. На все уверения в том, что это была случайность, на все извинения Паркер только механически кивает и прячется в своей комнате как только Тони замолкает. Тони, разумеется, никак не может не воспринимать его румянец двусмысленно. Питер признается в своих чувствах не нарочно. Он просто никак не может остановить поток слез в годовщину смерти Мэй. Он просто никак не может заставить себя заткнуться, заставить себя подумать, что Тони стоит рядом, когда рассказывает могильному камню тёти, как тяжело ему было пережить её смерть, пережить издевки Флэша, как тяжело ему теперь справляться со своими чувствами, каким виноватым он себя ощущает. Они не обсуждают это. Просто тем же вечером Тони целует его не в лоб как обычно. Тони целует его в губы – невообразимо нежно, неторопливо, но коротко. – Мы оба виновны. Но она бы хотела, чтобы мы были счастливы. Это они тоже не обсуждают. Через неделю Питер впервые засыпает рядом с Тони. Старк не может уснуть всю ночь, любуясь свернувшимся в клубок у него под боком мальчиком. Окончательно принимает всех своих демонов и наконец приходит в мир с самим собой. Какого черта они оба должны мучиться, если оба могут быть счастливы? С тех пор они спят в одной постели. Одним таким утром Питер просыпается с эрекцией. Даже не будь он заспанным, вряд ли он был бы против, если бы Тони изъявил желание помочь с этой проблемой. Но он всё равно не разговаривает с ним ещё неделю. Первые несколько часов он всерьез злится. Остальное время – просто до ужаса смущен. Пока через неделю оба они наконец не соглашаются, что об этом нужно поговорить. Уговор прост. До совершеннолетия больше никакого интима. И тогда, если Питер не передумает: – ...будет всё, чего ты захочешь, пирожок. – Чего мы захотим, – поправляет Питер. Это не лишает их поцелуев. Тем вечером Питер засыпает с улыбкой на до боли зацелованных губах. – Спокойной ночи, папочка. – О, боги. Мелкий засранец! Не смей говорить мне такие вещи! Питер смеется. Он чувствует себя самым счастливым мальчиком на свете.