***
Стоило Картвастену скрыться за поворотом, как зов усилился. Земля теперь не просто звала, она кричала поднявшимся ветром, шумом бегущей воды, воем далекого волка и тонким пронзительным свистом невидим в сумерках птиц. Она торопила, и Энитах прибавил шагу, как и любой послушный сын своей земли. Энмон тоже прибавил ходу, но скоро отстал: плохо сросшаяся после давнего перелома нога не позволяла идти с должной скоростью. Но Энитах не заметил этого: он не шел, почти бежал, и дорога горела под его ногами. “Скорей! Скорей! Скорей” - слышал он в плеске бурных волн. “Быстрей! Быстрей! Быстрей!” - раздавалось в стрекоте насекомых и все сильнее завывающем ветре. И Энитах бежал что есть мочи, хоть он уже был отнюдь не мальчишкой, а нутро выжигало от долгого бега. И, когда силы уже совсем оставили его, зов прекратился. Уставший, оглушенный внезапно наступившей тишиной, Энитах обнаружил себя на небольшой поляне, укрытой ото всех лишних глаз скалами и высоким кустарниками. Тут же, посреди поляны, лежал человек. Трава вокруг серебрилась от пролитой крови в неверном свете Мессера. Не задумываясь ни на секунду, ричмен рванул было незнакомцу, но в последний момент отпрянул: слишком уж знакомы были шерстяные тряпки на юноше - он был немногим старше Рондаха - наскоро скреплённые грубой нитью и увешанные множеством костей с рунами Старых Богов. - Энитах, ты чего рванул как спуганный козел? – это Энмон, дошло до Энитаха с легким опозданием. - Чего ради так спешить? Не умрет ведь… Вот же срань! Последовавшая череда ругательств смогла удивить уже привычного к шахтерскому говору Энитаха, даже заставила его улыбнуться: более емко высказаться он бы не смог при всем желании. - Нужно нахер сваливать отсюда! – закончил Энмон уже спокойнее. И Энитах был с ним согласен, вот только… - Мы должны взять его с собой. - Ты совсем головой помутился? Он же Изгой! Да, лежавший перед ним юноша, совсем еще мальчишка, был из Изгоев, из отступников, в ложной гордыне отвернувшихся от своей земли ради мнимой силы кровавых Старых Богов. - Мы его возьмем с собой, - делая над собой невероятное усилие, повторил Энитах, - и выходим. Она этого хочет. Несколько долгих мгновений он совершенно не представлял, что скажет Энмон, но тот лишь раздраженно сплюнул и, присев, осторожно перекинул руку бессознательного, но явно живого юноши через плечо. - Эта земля всегда была слишком милосердна к своим самым нерадивым детям. - И лишь благодаря этому Картвастен все еще стоит, - не согласился Энитах, перекидывая за плечо вторую руку отступника. - Наша деревня еще стоит не благодаря земле, а благодаря тебе с твоими умными закорючками. Энитах с этим не был согласен. Не будь земля Предела столь щедрой для каждого, кто способен ей дать хоть частичку собственного сердца, не приведи она путанными дорогами столько людей, способных слышать и раскрывать землю там, где необходимо, и Картвастен от полного разорения не спас бы и самый талантливый счетовод и управляющий. Но все эти возражения он проглотил. Бессмысленно тратить силы на пустые поры. Тем более им еще предстоял долгий обратный путь.***
В Картвастен они вернулись под самое утро, когда Мессер и Секунда еще виднелись на темном небосводе, но восходящее солнце уже во всю окрашивало горизонт в собственные цвета. Рассвет как никогда до этого напоминал Энитаху о крови, что непрестанно льется на его земле, земле Предела. За всю ночь отступник так и не пришел в себя, лишь изредка постанывая под недовольное ворчание Энмона. Энитах и сам был не рад вынужденному грузу, но под конец пути сил хватало лишь на то, чтобы продолжать переставлять ноги, и все зарождавшееся недовольство тонуло в желании быстрее добраться домой. На входе их встретила Фьотра. Поднявшаяся ни свет ни заря, она выскочила им навстречу, едва они вошли в деревню. В руках девчушка держала целую охапку полевых трав. - Папа! Дядя Энитах, вы привели гостья? - Фьотра! Иди домой! Сейчас же! - Но почему? – девочка недоумевала. - Я собрала для гостя трав, они помогут притупить боль. - Фьотра, - уже разозленный не на шутку Энмон даже нашел в себе силы повысить голос, - либо ты возвращаешься домой прямо сейчас, либо, клянусь всеми богами, ты не выйдешь из дома до самой Новой Жизни! Такая угроза девочку проняла. Бросив собранные травы, она стремглав метнулась домой, явно пряча слезы обиды. - Зря она так с травами, - покачал головой Энитах, провожая Фьотру взглядом. - Надо уважать дары земли. - Я поговорю с ней, - пообещал Энмон. - И травы соберу. Только вот куда мы денем его? - Занесем ко мне, там я займусь его ранами. Они молча двинулись в сторону Картвастен-холла и Энитах был благодарен, что те вопросы, которые так и рвались у Энмона с языка, он все же оставил при себе.***
При свете дня раны отступника выглядели еще ужаснее. Огромные синяки расползались по всему изможденному телу россыпью красных и синих цветов самой причудливой формы. Кровавые полосы от плети создавали замысловатые рисунки со старыми, уже зажившими шрамами. "Шахта Сидна" - кричало каждой клеточкой тело Изгоя, - "Я видело, что творят со своими врагами нордлинги из Серебряной Крови в шахте под мертвым городом, которые живые теперь называют Маркартом". Энитах пытался отыскать в себе хоть толику жалости и сочувствия, но - и быть может причиной тому был вереск, что пробивался сквозь толстый и уродливый шрам на груди юноши - не находил ее. Была лишь глухая усталость, что поглотила все остальные эмоции. Тяжело вздохнув, ричмен присел рядом с кроватью, куда этим утром уложил Изгоя. ...Когда-то на этой кровати он дарил любовь женщине, которая была светом и смыслом его жизни. На этой же кровати она испустила свой последний вздох спустя десять коротких, но невероятно счастливых лет с их первой встречи, сраженная отравленной стрелой отступников. А теперь... Теперь Энитах лечил на этой кровати Изгоя теми же самыми травами, которые когда-то показала ему его жена. Что бы она сама сделала, окажись на его месте? Что бы сказала? Энитах старался не задаваться этим вопросом. Земля желала спасти этого отступника. Уже далеко не молодой Энитах мало что мог теперь сделать, и раз исполнить желание земли было его в небольших силах, он сделает все для этого.***
Люди Серебряной Крови пришли в Картвастен тем же вечером. Смелые, уверенные в себе почти до наглости, они вошли в деревню как хозяева, презрительно окидывая взглядом каждого случайного прохожего. Их предводитель, еще совсем молодой норд, двинулся сразу к Картвастен-холлу, где уже, выйдя навстречу, стоял хозяин дома. - Здорово, хозяин. Ты ведь здесь за главного? - бросил он Энитаху с нескрываемой насмешкой. - Так и есть, - чуть склонил голову Энитах. - Что привело столь славных воинов в скромную шахтерскую деревню? - Видишь ли, старик, - обходительное обращение явно пришлось главарю по вкусу. - Из шахты Сидна сбежали несколько узников. Твои земляки, между прочим. Но видишь ли, господин Тонгвор не любит, когда его имущество от него и сбегает. Стало быть, это слишком резвое имущество необходимо вернуть. Мы гнали одно такое имущество вверх по течению Карт почти от самого Маркарта и - вот незадача! - потеряли совсем недалеко от твоей милейшей деревеньки. Так что, старик, давай, делись, где мы можем вновь напасть на след этого имуществая пока мы не выбили эти знания из тебя силой. - Картвастен мирная деревня, - тихо и четко произнес Энитах, отчаянно надеясь ни единым движением не выдать охвативший его ужас: - Изгои не вхожи сюда. Здесь они не получат ни куска хлеба, ни пристанища. - Вот как? Красиво поешь, папаша. Но будешь ли петь так же, когда я прикажу обыскать каждый домишко в этой занюханной деревеньке? - Вы вправе проверить это, - встречаясь взглядом с холодными глазами норда, - не в моих силах вам помешать. - В этом ты прав, старик. Значит так и поступим. Давайте, парни, сейчас мы... Приказ главаря прервал далекий гул охотничьего рога. - Командир, это ведь… - начал один из наемников. - Я знаю, блять, что это значит! - зло прикрикнул на своего подчинённого главарь и вновь повернулся к Энитаху: - Тебе очень повезло, папаша, что Тонгвор Серебряная Кровь не любит ждать. Благодари за это своих богов, если вы, варвары, вообще это умеете, - норд ещё раз окинул римена презрительным взглядом, сплюнул и, развернувшись, обратился уже к своим людям: - Собираемся, парни, наша добыча нас ждет. Энитах позволил себе выдохнуть лишь когда вся наемничья ватага скрылась за горизонтом. Шахтеры потихоньку возвращались в своим делам, а он все стоял и двинуться не мог, не веря, что несчастье обошло его и Картвастен стороной. - Подвезло нам, конечно, в этот раз, - тихо произнес незаметно подошедший Энмон. - Подвезло, - согласился Энитах. - Не знаю, что они там нашли, но будем надеяться, что собьёт их со следа хотя бы на время. - Собьёт, ещё как собьёт, - Энитах с удивлением смотрел, как обычно скупой на улыбки шахтер, довольно улыбается во весь рот. - Пока ты с отступником этим возился, я тряпье его в Карт выкинул, чуть ниже по течению. И мечи его поломанные тем же путем пошли. Там дальше по течению одни нордские развалины. Вот пусть норды у своих предков и спросят, куда же их имущество подевалось. - Имущество… - Энитах покачал головой. Ему никогда не понять ни Изгоев, ни нордов, по доброй воле работавших на Серебряную Кровь. Глубоко вздохнув, он вернулся в дом, чтобы там тут же встретиться со злым, колючим взглядом той самой добычи, которую упустили наемники. Крепкий сон и простые лекарства сотворили с молодым Изгоем настоящее чудо: почти ушла болезненная бледность, начали желтеть синяки, а сам отступник уже пытался вставать, прожигая Энитаха гневным взглядом: - Зачем спасал? - голос у мальчишки оказался низким, хриплым то ли от перенесенных испытаний, то ли от едва сдерживаемой ненависти. - А чем ты недоволен? - раздражение, усталость, пережитый страх кипучей смесью пытались вырваться наружу, но ричмен усилием воли подавил их в себе. - Твои раны обработаны, на руках нет кандалов, да и проснулся ты не по дороге обратно в Маркарт. Отступник презрительно хохотнул: - Что ещё можно услышать от нордской подстилки, жрущей объедки с хозяйского стола? Скоту всегда нужен лишь загон потеплее да еды побольше. Настоящие люди Предела никогда не опустятся до такого и не позволят запачкать себя помощью скота. Получить спасение от неверного, вроде тебя? Да лучше сразу насадиться на собственный меч! - Но я тебе уже помог. - Только потому, что я был без сознания. Будь все иначе, твоя поганая кровь давно бы напоила собой землю. Было почти смешно наблюдать за тем, как сильно задела чужая помощь юного Изгоя, но у Энитаха не было настроения смеяться. Кипучая злость с новой силой пробивалась наружу из самого нутра. - Сделанного не воротишь, но как сможешь ходить, я могу помочь найти тех наемников, что приходили сегодня. Так и ты сможешь избавиться от своего позора, и Тонгвор получит назад свое… имущество. По лицу Изгоя прошла болезненная судорога. Энитах почти сразу пожалел о собственных жестоких словах, но извиняться за них он не собирался. - Просто верни мне мои вещи, - произнес Изгой, едва справившись с собой. - И дай уйти. - Твои вещи ушли на то, чтобы сбить наемников со следа, - так же тихо ответил Энитах. - Как сможешь сам вставать, бери что нужно из моего сундука и можешь идти на все четыре стороны, никто держать тебя здесь не станет. А в степях тебя сама земля укроет от лишних глаз. - Земля… - в голосе отступника зазвучала тихая, столь знакомая самом Энитаху горечь. - Что вообще может знать о земле отринувший все скот вроде тебя и твой деревеньки? - Думаю столько же, сколько свихнувшиеся на крови отступники, в ложной гордости забывшие свой уклад, свою землю. И все ради мертвого города из камня, который бросили даже его хозяева. Вы копошитесь в огромном трупе, бьетесь, проливаете за него кровь и ничего не видите, не слышите вокруг. - Мы проливаем кровь не за Маркарт, но за весь Предел, - возразил Изгой, - Норды сотни лет паразитируют на этой земле, что те кровососы, и не уйдут, пока от Предела не останется пустая, мертвая земля. - Однажды так и случится, - согласился ричмен, - если только дети этой земли не сделают то же самое раньше. Будь у отступника силы, он бы уже зубами вгрызся Энитаху в горло. Но сил ему хватало лишь на то, чтобы прожигать ричмена яростным взглядом, который не производил на Энитаха никакого впечатления: ему доводилось видеть и похуже. - Что, ты со мной не согласен? - тихо спросил ричмен. - Скажешь, что не слышишь, как захлёбывается земля от проливаемой вами крови, как стонет над каждым убитым? Ты, отдавший сердце Пределу, не чувствуешь, как смерть и боль наполняет ее до самых краев, как каждый день умирают чудеса, не выдерживая всей этой ненависти? Эта земля полна любви и милосердия к каждому, кто готов открыть ей свои сердца и душу. Но даже она однажды не выдержит. Скажешь, Изгой, что не понимаешь это? Мальчишка вздрогнул и посмотрел на Энитаха так, словно впервые по-настоящему его увидел. - А какой у нас ещё выбор? - тихо спросил он после долго молчания. - Гнуть спины и молча наблюдать, как нордлинги убивают Предел? Кланяться им в ноги только за то, что они позволили жить на родной земле, как это делаешь ты? Ты правда веришь, папаша, что это что-то изменит? - Нет, - ответил Энитах, чувствуя почти физическую боль. - Но ради даже одного спокойного дня для каждого жителя этой деревни, я готов склониться перед каждым нордом во всем Тамриэле, если понадобится.***
Больше с мальчишкой Энитах не заговаривал. Он вообще старался поменьше пересекаться с ним: даже взгляда хватало на то, чтобы чуть зажившие старые раны начали болеть и кровоточить. К счастью, юный Изгой поправлялся на глазах: уже к утру второго дня он вполне уверенно мерял шагами Картвастен-холл изнутри. Воистину, сила любви земли Предела к своим детям не знала границ. Третьего дня, возвращаясь домой с охапкой свежих целебных трав, Энитах встретил Фьотру. Девочка сидела на веранде Картвастен-холла. - А гость уже ушел, - сказала она, едва заметила Энитаха, - взял одежду Рондаха и так и хотел уйти. Но мама дала ему еды с собой. А отец лук свой старый, хоть гость ему и не нравится. А я ему венок подарила. Из лунников. Потому что у него плохо на душе сейчас. А с лунником ему быстрее станет лучше. Лунник всегда увядает, а потом все равно цветет. А значит и у гостя однажды на душе расцветут цветы. А не только в сердце. А вот это, - Фьотра протянула ричмену букет из месячников, что держала в руках, - вам. Не сказав больше ни слова, девчонка унеслась стремглав в сторону своего дома. А Энитах так и остался стоять, словно пришибленный, внимательно рассматривая россыпь нежно-фиолетовых цветов на толстом зелёном стебле. Позже он аккуратно засушит их - не пропадать же подарку? - и поставит в простую вазу на тумбочку у кровати. И порой перед сном будет вспоминать о юном отступнике, с которым его свела земля, о его дальнейшей судьбе и словах Фьотры. Вспоминать и поспешно гнать глупые и совершенно оптимистичные мысли. Он вспомнит о букете зиму спустя, когда, сбившись с ног после недели бесконечных поисков вместе с односельчанами, найдет похищенную отступниками Фьотру в пустом лагере. Грязную, уставшую, но абсолютно здоровую с букетом месячников в руке. - Это мне гость дал, - тихо произнесет девочка, обнимая Энитаха, которого от облегчения даже перестали ноги держать. И ричмен, увидев россыпь фиолетовых цветов, вспомнит о своем старом засушенном букете. Вспомнит - и впервые позволит тихой, ещё совсем не оформившейся, но отчаянной надежде поселиться в его душе. И земля, впервые за долгие годы, будет нашептывать ему истории о теплой, только начинающейся весне.