Обливион

Знаете, что такое задница?       Люси опустилась в молитвенном поклоне, незаметно подбирая чересчур длинные рукава праздничной рясы. Хартфилия прикусила губы, в надежде, что на неё снизойдет божественная благодать в виде отбитого слуха и, желательно, зрения. Хорошее начало, правда?       Джуд неспешно поднялся вверх по лестнице к самому алтарю, где его уже ждала Лейла, Мишель и, прибывшая в сопровождении всех почетных эпископов Фиора, Архиерея Мавис Вермиллион. В его руках покоился золотой ободок, переливающийся на солнечном свету забавными искорками. Люси не смела поднимать взгляд, затерявшись где-то в первом ряду заинтересованной толпы. Да, она всего лишь свидетель сего мероприятия, не более. Серое пятно — такое же серо-серое, как и фон, молящийся за благополучие нового эпископа Мишель Хартфилии.       Люси сливалась с общим колоритом: её ряса не была такой уж яркой, скорее, типичной для рядовых священнослужителей; её прическа не была вычурной, как у той же Лейлы, в чьих волосах отблескивали золотые бусины; даже её ободок на лбу — и тот без фамильной печати четы Хартфилия, словно Люси вовсе не член семьи с многовековой историей. Вопрос всё тот же: хорошее начало, правда?       Все присутствующие в алтарном зале собора Святой Анны искренне радовались и возносили молитвы к небесам, празднуя восхождение нового эпископа в лице Мишель. Все. Все, кроме Люси, хотя она, на правах младшей сестры, должна была больше всех радоваться за участь Мишель. Они ведь сестры. Они ведь — семья. Они ведь… Мне, если честно, хотелось куда-то исчезнуть в тот момент.       Пальцы сильнее сжались, а зубы противно скрипнули — девушка ниже опустила голову, чувствуя, как её захлёстывает и что-то горькое рвется наружу. Джуд громко причитал обращение, взятое из Святого Писания — пусть Люси и не видела его лица, но отчего-то в душе замельтешила уверенность, что его причитания проходят сквозь широкую улыбку. Лейла держала над склонившей голову Мишель ободок, окропленный святой водой. Архиерея Вермиллион со счастливой улыбкой наблюдала за тем, как юное дитя в столь раннем возрасте принимает такую ответственность — вести весь собор Святой Анны за собой. Чудо, никак иначе. Господнее благословение. Карма семье Хартфилия, вернувшаяся им после долгих лет службы на благо церкви и народа.       — Раба Божья Мишель, дитя моё, поднимись же.       Шлейф рясы Мишель, тянущийся по ступенькам белой скатертью, резко шелохнулся к верху. Люси буравила красный ковер перед носками обуви, словно тот был в чём-то повинен. Действительно, а кто повинен во всём этом? Кто виноват, что Люси — это Люси, а Мишель — это Мишель? Есть ли в происходящем хотя бы доля какой-то справедливости? Или может… того воспеваемого чуда, о котором так долго талдычит Джуд? Для Мишель — да. Но не для меня.       На глаза навернулись слезы, а у горла встал комок обиды и какой-то горечи, о которой Люси раньше не задумывалась. Обидно ли ей? Наверное. Больно ли? Наверное. Ногти впились в кожу ладоней, из-за чего молитвенный жест перестал быть молитвенным. Хартфилия даже и не думала о том, что кто-то из священнослужителей собора заметит, что она нарушила обряд — а зачем, всем же наплевать. Зачем кому-то вспоминать о существовании младшей дочери эпископа Джуда, в нутре которой ни капли духовной силы? Зачем кому-то какая-то там Люси, если есть Мишель — одаренная, благословлённая, избранная. Избранная. Как бельмо на глазу.       — Отныне и вовеки, пусть Господь сопровождает тебя, пусть уверенность и сила переполняет тебя, дабы твоя воля и твой дух вели нас за собой. Вознесемся до небес! Амен!       Вся толпа содрогнулась в унисонном «Амен! Амен!» — так весь собор благословлял Мишель в добрый путь. Молитва и слова Джуда звучали эхом, разносясь громче, чем сотня или две голосов, стоящих за и перед Люси. Две колоны священнослужителей продолжали произносить свое «амен», пока звон голосов не начал раздражать. Люси, стиснув губы, молчала, стоя во всё том же поклоне. Пальцы по-прежнему дрожали, вот только не от того, что горло подпирала горькая обида и что-то, что обжигало гланды, нет. Ненависть — вот, что я чувствую.       Мишель поднялась с места и, сдержанно улыбнувшись, сложила руки на поясе, чтобы струящиеся шлейфом рукава смотрелись симметрично с её хрупкой фигуркой. Джуд продолжал кричать «Амен!», засчитывая двадцатый ответ от склонившихся подчиненных. Его лицо сияло от переполняющей гордости и радости, словно происходящее — предел его мечтаний, как отца дочери, вознесенной в статус нового эпископа.       Зубы снова противно скрипнули, да так, что этот скрип заглушил крики рядом стоящих. Люси, сжимая челюсти, злостно прошипела, отсчитав последнее двадцать первое «амен». Её переполняла ненависть.       — Амен… Вот, что такое задница.

***

Собор Святой Анны. Крокус.

      — Двенадцать душ, двенадцать Апостолов, посланники Господа-Бога, снизошедшие на грешной род человеческий… Властители природы, проводники душ смертных, спустившиеся наземь дабы избавить от погибели людской…       Люси тихонько нашептывала строки из Святого Писания, не хуже, чем молитвы, отнесенные к дневной службе. Двенадцать Апостолов — существа нечеловеческого происхождения, ставшие героями четыре века назад. Легенда, чья «легендарность» таится в величии и монументальности — не миф и не байка, а доказательство того, что герои бывают не только в сказках. Я и Мишель — двойняшки. Еще в утробе матери, Её Преосвященство Архиерея Вермиллион пророчила, что одно дитя унаследует Глаз Божий. Как только я родилась, много кто считал, что Избранная из пророчества — я, в связи с тем, что я с ранних лет быстро училась всему, что мне преподавали (да и немаловажную роль сыграл цвет волос, доставшийся от матери, но в разы ярче). Меня возносили, как «ту самую», обещая, что в будущем я, скорее всего, займу место нынешней Архиереи. В отличии от Мишель, которую всегда оставляли в тени.       Люси откинулась на стену, выпрямляя ноги. Её скучающий взгляд медленно обвел весь Мемориал вдоль и в поперёк — статуи Двенадцати Апостолов по-прежнему очаровывали и внушали восхищение, будто бы перед Хартфилией не скульптуры, а живые герои из легенды. Даже трещины и потертости на белом камне никак не сбавляли ауру величия, окружающую двенадцать трёхметровых фигур, стоящих в два ряда. В этих стенах просто зашкаливали мощь и чутка внушительности, заставляющие Люси возвращаться в Мемориал каждый раз, когда на душе тошно. Эпоха Бедствия — кладезь легенд и мифов, которые продолжают жить даже спустя четыре века. Двенадцать Апостолов — хтонические существа, ступившие на землю в человеческом образе. Иными словами, все двенадцать — олицетворения элементов природы, первоисточники всего живого на земле. Вода, Гром и Молния, Свет, Тьма, Пламя… В их безмолвном обществе находится куда приятнее, чем на банкете, длящемся третьи сутки.       Хартфилия тяжко выдохнула, скользнув взглядом по возвышающейся напротив фигуре Девятого Апостола в боевом облачении — в его руках переливался золотом Экскалибур, а его доспехи, обшитые мехом барса, искрились до сих пор непереведенными символами. Апостол Льда, горных вершин и холода — один из личных фаворитов Люси, о котором она знала практически всё.       В народе его прозвали — Королем Артуром, повелителем Севера. Иронично, если учитывать, что Король Артур — подтверждённая легенда и выдумка, а Девятый Апостол — вполне себе реальный герой, спасший ишгарский континент от первой напасти перевертышей (звероподобные существа, питающиеся исключительно человечиной). К слову, никто до сих пор не может сказать, как звали апостолов или почему они внезапно спустились наземь… Но легенда на то и легенда, чтобы даже спустя века оставаться полной тайн и загадок историей. Даже с вполне реальными героями. Когда нам исполнилось семь, в Мишель проснулись способности к исцелению, а это, как указано в Святом Писании (самая древняя летопись, которая существует столько же, сколько само человечество), первый признак Господнего Благословления. Во мне же ни грамма духовной силы. Для моей семьи, как для первооснователей одного из самых старых соборов Фиора, это был одновременно и подарок, и позор. Мы с Мишель поменялись местами, только теперь она — Избранная, а я — её тень, не заслуживающая ни имени Хартфилия, ни его авторитета.       Взгляд рефлекторно опустился к поблескивающим носкам обуви, задерживаясь на серебряной пряжке на щиколотке. Люси мысленно назвала себя дурой, поверившей в то, что после праздника что-то изменится. Они с Мишель хорошо ладят, даже лучше положенного, но, будь то злой рок, или обычная зависть, Хартфилия сейчас всем сердцем ненавидит единственного человека, который еще помнит о её присутствии в соборе. Хотя, это всё же зависть, да. Хочу уехать. Куда-угодно.       Как только в Мишель открылись способности, о Люси резко забыли, словно её никогда и не было: что родители, что Её Преосвященство Вермиллион, что все те священнослужители, которые заботились о её здоровье по каждому малейшему поводу. Это вполне оправдано, учитывая, что Лейла — верховная жрица собора, Джуд — его глава, ну, а Мишель — Избранная Господом. В этот веселый контингент Люси со своим исключительно кровным родством плохо вписывается. Не то что плохо, а, от слова, вообще не вписываюсь.       И, будь Фиор не теологическим государством (где религия занимает ключевое место во всех государственных процессах), от Люси был бы прок в выгодном браке, но, раз у неё попросту отсутствует духовная энергия, то и толку никакого — о каком браке вообще может быть речь? Хартфилия понурила голову и едва ли слышно захныкала в рукав рясы. Кто она здесь, в Крокусе? Священница, и без духовной силы? Или может быть Заклинатель, умеющий пользоваться талисманами? Есть — хорошо, нету — а что поменялось? Вот, кто я.       К горлу подскочил комок обиды — прямо как тогда, возле алтаря во время церемонии. Какое же это отвратительное чувство — гадкое, просто мерзкое. Люси прикрыла рот ладошками и согнулась пополам — с губ срывался прерывистый хрип, грозящий вот-вот перерасти в отчаянный крик. Тошно. Тошно от самой себя. От собственной бесполезности, ущербности. От всего этого, что пришлось терпеть все эти чертовы года. Когда же это закончится? Когда?!       — Люси? Ты здесь?       Вдали послышались шарканья босых ног по мрамору — Люси практически сразу узнала скорую походку с прерывистым шорохом длинного подола рясы. Хартфилия толком не поняла, как ей удалось так быстро успокоиться — видно, сработал давно заложенный рефлекс становиться равнодушнее быстрее, чем впадать в истерику. Люси подтерла глаз и мельком осмотрела статуи Апостолов, мысленно желая оказаться среди их числа — мертвой и неподвижной.       Мишель показалась буквально через пару минут, так как Мемориал — местечко далеко не маленькое. Здесь собраны всевозможные древние артефакты, летописи, картины, скульптуры — всё, что только может придумать человеческая фантазия. Благо, Мемориал не всем доступный, поэтому посетителей, кроме Люси и изредка Мишель, практически не бывает. Старшая сестра, встревоженно приподняв подол рясы, спешно подбежала к Люси — её лицо, бледное, но всё равно до ужаса красивое, перекосила тревога.       — Люси, Господи, почему ты не предупредила?       — А я должна была кого-то предупреждать?       Хартфилия отчеканила холодно и равнодушно, из-за чего Мишель, виновато прижала губы. Старшая сестра присела перед Люси, обхватывая её ладони своими. В её глазах читалось волнение и какой-то страх, от чего Хартфилии казалось, что Мишель перед вовсе не Мишель, а призрак из далекого детства, которому было не всё равно.       — Прости меня.       — За что?       — За то, что ничего не могу исправить.       Её голос — практически шепот — дрожал. Люси лукаво улыбнулась, но её лицо по-прежнему выглядело печальным. Улыбка в её случае — это ответ на все вопросы, редкие поручения и единичные «здравствуйте» от заплутавших туристов. Мишель, как никто другой, знала и понимала, что Люси сейчас — почти что вырванный лист (ха, скорее, черновик) из истории семьи. В детстве за ней кое-как приглядывали монахини, чему-то обучали, но стоило ей повзрослеть, как это мнимое воспитание само по себе исчезло. Хартфилия с семнадцати лет просто Люси — без имени, семьи, присмотра, словно бездомная собака, которая то приходит, то уходит.       И это ранило сердце Мишель сильнее, чем сироты при соборе или же наступающая с границ хворь. Она ничего не сможет сделать, даже если станет Архиереей. Я сравни обычной крестьянке, так что, даже если Мишель попытается изменить мой статус, к ней сразу же будет вопрос: «За какие такие заслуги?». Я знаю древние языки, могу переводить тексты летописей, но таких «переводчиков» — пруд пруди. Чем я тогда выделяюсь, чтобы эпископ собора Святой Анны обращалась ко мне соответствующее?       — Прости меня… Прости…       Мишель сильнее стиснула похолодевшие ладони Люси, нашептывая извинения так, словно действительно была в чём-то виновата. Хартфилия обессиленно подняла взгляд к возвышающимся фигурам Апостолов, видя в них какое-то спасение и утешение. Её взгляд мельком коснулся знакомого Экскалибура, а после резко перескочил в сторону остальных Священных Орудий — по цепочке, задерживаясь на каждом с непривычной дотошностью. Копье, лук, секира, двуручные мачете, трезубец, алебарда… даже кистень. Священные Орудия, в отличии от самих Апостолов, не пропали, а просто утеряны где-то на континенте. Ходит легенда, что нашедший и овладевший Священным Орудием будет признан, как потомок соответствующего Апостола… Так как таковых смельчаков не было за все четыреста лет, первопроходцы будут не просто наравне с той же Архиереей… Их статус, положение и влияния будут в разы выше даже Синода Ишгара.       Люси моментально перемкнуло, стоило ей зацепиться взглядом за Седьмого Апостола, известного как Саламандра, Пожиратель Пламени — в отличии от всех остальных, его боевая позиция, экипировка и оружие навеивали чем-то восточным. Хотя, оно и не мудрено, учитывая, что первоисточник огня — Солнце, а оно, как правило, восходит с востока. Хартфилия, заметив на его лице тянущиеся золотым полосы под глазами, моментально приняла, наверное, первое в своей жизни до такой степени безумное решение. Мне нечего терять, соответственно, меня здесь ничего не держит.       Что Девятый Апостол, что Седьмой, даже Одиннадцатый — Сирена, Повелительница Океана — каждая нависающая фигура как один твердили ей: «Дерзай, не бойся». Люси хотела верить в то, что ей не показалось и те голоса в её голове — отнюдь не выдумка и не самоубеждение на пару с разыгравшейся фантазией. Люси хотела верить и, скорее всего, верила в то, что Апостолы вовсе не пропали — они где-то рядом, возможно блуждают среди людей и нашептывают проходящим нужные решения.       Люси хотела верить и верила в то, что среди этого числа «проходящих» оказалась и она, раз прямо сейчас её пробрало, прямо-таки торкнуло уверенностью. Мишель, сидящая перед ней на коленях и сжимающая ладони, шмыгнула носом, склонившись головой на коленки младшей сестренки. Прошла от силы секунда и Хартфилия, расплывшись в предвкушенной улыбке, без сожалений говорит что-то максимально сумасшедшее. Внутри меня что-то трепетало, словно крылья сотен бабочек.       — Мишель, у меня есть одна просьба.

***

Ведмежьи горы. Джойа. Спустя два года.

Легенда о Двенадцати Апостолах была, есть и будет на слуху у всех, включая церковь, кто больше всех эту историю популяризует. Если рассуждать с точки зрения реалиста, Апостолы — наиболее влиятельный рычаг давления церкви, доказывающий не только существование чего-то «за гранью», но, соответственно, служащий универсальным аргументом, почему церковь во все века должна стоять выше государства и каких-то там законов. Поэтому практически весь континент Ишгар попал под волну распространяющейся и набирающей обороты теологии. Как всегда, стандартное оправдание подобного движения — Святое Писание, Апостолы и упоминания Серафимов в древних свитках Эпохи Бедствия. Однако есть одна маленькая заковырка, которую большинство упускает из виду.       Люси приоткрыла глаза, проверяя, как еще долго будет гореть аромапалочка. Хартфилия незаметно фыркнула, списав всё на легкий чих, чтобы учителя и ученики, сидящие рядом, ничего не заметили. Главный среди местных монахов — Далай-лама — продолжал читать мантру, потирая красные бусы в ладонях в такт поклону. Шел второй год путешествия Люси по всему континенту, во время которого она узнала не просто, как выглядит мир за пределами ворот столицы…       А как к церкви, религии и легендам Эпохи Бедствия относятся даже в самых дальних уголках Асберга — страны-соседа Фиора, где устоялся прямо-таки культ Девятого Апостола. Это открытие было одним из самых впечатляющих, потому что если Асберг выступает едва ли не фанатиком легенды с определенным культом личности, то, к примеру, Боско относится к Апостолам с выдержанным равнодушием (хотя сувениры с эмблемой грома — Первого Апостола, Громовержца, твари, впаривают по завышенной цене).       К слову, весь континент Ишгар (четырнадцать полноценных государств) разделяется на те же культы, то бишь, в одной стране почитают одного Апостола, в другой — другого. К примеру, место, где Люси живет и учится медитации последние полгода — горы на западе Джойи, где буквально в каждом городе на центральной площади возвышается памятник Четвертому Апостолу — Млечному Пути (сокращенно от фиорского — Мистган), Повелителю Неба.       В Кар-Элуме почитают Одиннадцатого Апостола — Сирену, в Сиине и Эгнке — братьев Восьмого и Десятого, Укорителей Света и Тьмы, а в восточном королевстве Пергранде — Седьмого Апостола, Саламандру. По крайней мере, пока что эти знания — максимум, которого достигла Люси за два года усердного изучения всего, до чего только дошли руки. К слову, о разнице. Наиболее фанатически к культу Апостолов, как символу церкви, относится Фиор, остальные же предпочитают позиционировать их, как Духов-покровителей, откликнувшихся человечеству на помощь в нужный момент. Иными словами… Многие не видят связи между Господом и элементами природы, которые и олицетворяют Апостолы. Ведь Апостолы не пропагандировали ни Бога, ни что-либо еще, отчего вывод церкви Фиора (как зачинателя) выглядит как не более, чем хорошо спланированный стратегический подход к сложившимся обстоятельствам. Я, с забитыми религией мозгами, едва ли смогла поверить в то, что Апостолы, по сути и по логике… Никакого отношения к церкви не имеют, так как, априори, существа НЕ от Господа-Бога.       Хартфилия выдохнула полной грудью, едва ли не закашлявшись от дыма аромапалочек (к слову, в этих горах благовония самые ядрёные) — благо, за полгода она научилась контролировать дыхание и приловчилась к перепаду давления на высоте более двух тысяч метров. Люси мысленно вздрогнула, припомнив, как первые недели мучилась от горной болезни.       Далай-лама, закончив чтение мантры, задул расставленные свечи и аромапалочки, окликнув учеников, чтобы те следовали за ним в сторону тренировочной площадки. Хартфилия, подобрав платье-платок-рясу (так точного названия ей никто и не сказал), послушно последовала за группкой из пяти учеников, предвкушая, как её снова начнут избивать палкой (в поучительных мерах). Одной из целей моего путешествия было обучение полезным навыкам, которые могут помочь мне совладать со Священным Орудием, в случае, если я его найду. За два года усердных поисков, всё, что мне удалось узнать начинается и заканчивается простыми слухами, хотя наиболее распространённой байкой является свидетельства очевидцев, мол, «на дне Опалового моря у берегов Кар-Элума много кто видел Гробницу Сирены, возможно там и спрятано Священное орудие». Легендарный Яхонтовый Тризуб, по преданию, спрятан в Гробнице Одиннадцатого Апостола — Сирены, в самой глубокой точке морского дна. Учитывая, что Кар-Элум просто боготворит Сирену, вполне ожидаемо, что месторасположения Гробницы и государства-фанатика как-то между собой связаны. Недавно я отослала письмо одной знакомой, с которой делила комнату в отеле столицы Кар-Элума, так что, если слухи подтвердятся хоть чем-то — я немедля еду туда, дабы лично проверить. Правда, не знаю, что делать с морским дном и человеческой неспособностью дышать под водой, да…       Люси недовольно прищурилась, выглядывая за спину одного из учеников, шедшего впереди. На встречу бежал какой-то мальчишка, разодетый в форму местных почтальонов. Все её мысли были заняты рассуждениями о Гробнице. Грубо говоря, это так называемая территория, куда не так просто попасть, не так просто выжить и не так просто выбраться. Что-то вроде системы защиты, которую обычно устанавливают возле особо важных артефактов, но, если во дворце и в кафедральном соборе назначают кучу охранников или наемников, то здесь эту роль отыгрывает рельеф и характер местности. И возможные стражи — вот это как раз и под вопросом. За четыреста лет еще никто не смог пробраться ни в одну Гробницу, так что мои представления о ней не более, чем фантазия, основанная на слухах, прочитанных книгах и учениях об Апостолах.       Мальчик остановился около Люси и, вручив письмо, быстренько шмыгнул обратно — прямо по коридору, по всей видимости, к другому получателю. Хартфилия даже не успела отдать ему хоть какую-то копеечку или гостинец, поэтому еще с минуту смотрела ему в спину с небольшим сожалением. Ребенок завернул за поворот, а Люси, все еще поеживаясь от позывов совести, не хотя распечатала письмо. Меня, конечно, побьют палками сильнее обычного, но вряд ли я дотерплю до окончания дня.       Лист шуршал в пальцах — Люси судорожно готовилась к любому исходу: хоть к точным координатам Гробницы, хоть к тому, что все слухи окажутся наглой ложью. Тут в глаза бросился знакомый почерк Лаки Олиетты — путешественницы и такой же фанатки легенд и мифов родом из Пергранде. В свое время, когда Люси была проездом в Кар-Элуме, они столкнулись в номере, разговорились, а после выяснили, что у них куда больше общего, чем блузки одинаковой расцветки.       Взгляд засеменил по каллиграфическим буквам, спешно выискивая саму суть. И тут Люси охнула, едва ли не выронив письмо из рук. Хартфилия ринулась к учителю на тренировочную площадку, чтобы рассказать радостную новость — кажется, сегодня ей придется собрать вещи, чтобы первым поездом отправиться на поиски того, ради чего Люси согласилась освоить разного рода боевые искусства и медитацию.       Дорогая моя Люси,

Я пишу тебе из небольшого городишко Афента на юге королевства Стелла. Прежде всего, позволь извиниться за то, что так долго не писала — я была вовлечена в одну очень увлекательную экспедицию, о которой расскажу тебе, непосредственно, при встрече. Моя хорошая подруга из Дракара (город в Пергранде, если помнишь), прислала мне приблизительные координаты нескольких Гробниц, которые выявили с помощью дирижаблей и локаторов. Я договорилась с ней о встрече в портовом городе Беллума, Зиндее, через месяц, для того, чтобы обсудить детали и дальнейшие планы. К письму я прикреплю те координаты, которые она мне прислала, так что хорошенько их запомни!

      Жду с нетерпением нашей встречи и очередной вылазки в горы,       Лаки Олиетта Постскриптум: Координаты Гробницы Апостола (предположительно Третий или Девятый) — Асберг, горы Хакобе (ХХХ-ХХХ) Координаты Гробницы Апостола (предположительно Двенадцатый или Шестой) — Боско, Пещера Лали-Кана (ХХХ-ХХХ) Координаты Гробницы Апостола (предположительно Шестой или Одиннадцатый) — Кар-Элум, Опаловое море (ХХХ-ХХХ) Координаты Гробницы Апостола (предположительно Первый или Седьмой) — Пергранде, долина Агуас-Кальентес (ХХХ-ХХХ)

***

Следующие пять лет пролетели довольно быстро.

Бастар — провинция на севере королевства около гор Хакобе. Асберг.

      — Стая волков, огромных таких. Чем ближе мы подходили к горе, тем больше их прибывало.       — Можете детальнее описать то, как они выглядели?       Макао — старейшина этой недопровинции-недопоселка, потер шею, а после затруднительно выдохнул, словно вопрос был не из легких. Люси, сидящая напротив, дернула плечом — накидка из меха оказалась весьма непрактичным элементом гардероба, пусть и спасала от лютого холода, бушующего за пределами юрты. Леви (та самая подруга из Пергранде) всё ещё пыталась согреться, поэтому громко сёрбала чай, пока Лаки искала дополнительную накидку из шкуры медведя. Это поселение перекочевало сюда очень давно, а со слов Макао так вообще — со времен, когда в Асберг прибыл Девятый Апостол. Судя по всему, большинство городов родились на территории Асберга с его инициативы.       За стенами (которые больше походили на многослойный шар шкур верблюдов) стояла тишина, в связи с тем, что из-за лютого холода все жители поселка спрятались, дожидаясь более-менее благодатной погоды. Еще утром здесь стоял детский хохот и ржание коней, а сейчас единственное желание Люси и её команды — собрать информацию и с рассветом уехать в следующий поселок. Макао, проверив насколько остыли угли, подал жару «махалкой» из отшлифованной коры дерева.       Хартфилия, поправив спавшую на лоб шапку из шкуры норки, спешно перелистнула страницу в блокноте и достала из кармана заранее припрятанный карандаш. Чем дольше они колесят по Асбергу в поисках информации о Девятом Апостоле, тем яснее становится то, что в горах Хакобе есть то, что Люси так долго пытается найти. Гробница. А её стражем (точнее стражами) выступают никто иные, как северные волки. Осталось только подтвердить догадку, что они — не просто изголодавшиеся животные, выползшие из берлог, дабы перекусить человечиной, а вполне реальные посланники Девятого Апостола.       — Ну, они огромные. Я бы сказал метра два в высоту. Выглядят, как обычные волки, правда, один из охотников говорил, что вдоль хребта их шерсть отличается от обычного окраса.       — Обычный окрас?       — Да. Так как граница это, по сути, горный хребет, шкура животных здесь в большинстве случаев белая. Зайцы, лисицы, волки… По словам охотника, у этих же волков вдоль хребта мех был темный, будто смолой окрашенный. Вот только не может у животины мех быть окрашен в ровную полоску, если кто не помог. А кто к ним в здравом уме подойдет?       Макао замялся, откинувшись на самодельный деревянный стул-качалку. Угли потрескивали в сооруженной каменной раме, чтобы огонь не перекинулся на что-то быстро воспламеняющееся. Люси поправила воротник свитера и обернулась к застывшим подругам — что Лаки, что Леви, неутешительно покачали головой, словно подтверждая сказанные Макао слова. Белые волки — норма для подобной местности, где снега вдвое больше, чем на всём континенте вместе взятом, вот только ровные черные полосы на шкуре, да еще и вдоль хребта… Нонсенс? Вряд ли это единичный случай. А если вся стая подобного окраса, извините, это либо новый вид, либо не просто совпадение.       Люси черканула в блокноте заметку о полосах, мысленно обещая попытаться отрисовать волка, дабы был наглядный пример. Хартфилия увлечённо записывала слова Макао, толком не заметив, как в юрту зашел его сын — Ромео, ровесник самой Люси. Паренек задержался взглядом на Хартфилии, а после что-то нашептал отцу на ухо. Леви и Лаки бурно обсуждали теорию о естественном происхождении окраса, однако все аргументы сводились к тому, что даже если это и «натуральный» окрас, то это, как минимум, странно. Особенно, учитывая здешнюю местность.       Макао свел брови к переносице и скользнул пальцами по бороде. Ромео, кивнув, быстро покинул юрту, в последний раз переглянувшись с Люси. Хартфилия навострила уши, готовясь услышать еще более интересные детали, о которых, видимо, только что доложил Ромео. Гробница — место мистическое, а значит и её защита должна быть соответствующее-мистической. Девятый Апостол, по легенде, олицетворял всё, что связано с холодом: и снег, и лед, и горы. Если эти большие и весьма необычные северные волки — его прислужники, не исключено, что они и являются местными стражами. Такая логическая цепочка доводов приводит к одному-единственному выводу. На территории гор Хакобе есть Гробница и это не просто слух.       Макао нахмурился сильнее, словно сказанное Ромео было более чем безутешным. Он поднял взгляд на Люси, Леви и Лаки, столпившихся перед ним, словно завороженные страшилкой дети. Мужчина тягостно выдохнул.       — Только что мои ребята вернулись с гор. Они ходили проверять обстановку. Ромео сказал, что нашли истерзанные в клочья тела путешественников, которые интересовались Гробницей несколько дней назад. А еще… Видели волка.       Люси дернулась, а Лаки, стоящая позади Леви, пискнула. Желающих пройти квест «найди Гробницу и получи приз» на континенте много — даже слишком много, при том, что в течении четырёх веков это число только растет и растет. Конечно, много кто умирает в процессе вылазок из-за естественных причин, но ни Люси, ни Леви, ни Лаки, будучи практически новичками в этом деле, даже и думать не думали о масштабе причины, почему до сих пор никто не вступил на территорию Гробницы. Стражи этого места призваны не только защищать Врата, но и… Уничтожать малейшую угрозу. Буквально.       Раз в Асберге находится Гробница Девятого Апостола, а её стражи — северные волки, Люси, Леви и Лаки придутся им завтраком, обедом и ужином. Что три девушки могут противопоставить стае волков? И не просто волков! А стражам Апостола! Почему этот факт оставался незамеченным всё это время? Неужели Люси ослепила перспектива стать потомком одного и Апостолов и заполучить Священное Оружие, чтобы кому-то там доказать, кто она такая?       Всё это время она пылала энтузиазмом стать первопроходцем. Хартфилия верила в то, что если сильно захотеть, любые преграды нипочём. Не важно, как — хитростью, смекалкой, физической силой — она сможет преодолеть все трудности, но тут… Как преодолеть то, что, априори, невозможно перебороть? Условия на склоне горы невыносимые, а если вспомнить легенду про яхонтовый трезубец… Самая глубокая точка морского дна, серьезно? Ладно, найти Гробницу. А вот зайти в неё…       — Огромный. Белая шкура, черная полоса и какие-то то ли буквы, то ли знаки. Думаю, это те символы, о которых Вы говорили. Древние иероглифы, переливающиеся золотом. Невозможно.

Каньон Фоксер. Боско.

      — Где-то здесь. Пещера должна быть в ближайшем радиусе, смотрите внимательно!       Леви крикнула команде поисковиков, шедшей впереди. Люси сверилась с картами и записями в блокноте — на то, чтобы удостовериться, что в каньоне все же есть что-то, похожее на Гробницу, ушло еще два года. Ситуация кардинально изменилась, когда Лаки связалась с кем-то из Кар-Элума, чтобы убедиться, что предположительная «самая глубокая точка на морском дне» находится слишком глубоко, даже для того, чтобы элементарно туда нырнуть с нужным оборудованием. Другими словами, после экспедиции в Асберг, наши приоритеты изменились. Леви предложила проверить каждую доступную нам Гробницу, чтобы потом определить, что делать дальше. Нет смысла рисковать своими жизнями без должной подготовки. Пока что Опаловое море на последнем месте в рейтинге «Самые опасные места, куда не стоит совать свою задницу». Мы ищем более-менее безопасную Гробницу, к которой хотя бы можно приблизиться. Глупо, наверное, но других вариантов пока нет. Бросаться к северным волкам или же рисковать «лопнуть» при погружении на дно не хочется, поэтому сейчас приоритет — что-то, что не убьет при первых же секундах или то, что, по крайней мере, внушает долю безопасности.       Люси сверилась с компасом, прикрепленным к грудному кармашку походной формы. Ботинки противно чавкнули, стоило ей сделать шаг чуть левее от изначальной траектории. Земля на небольшом выступе сыпалась и при любом неправильном движении, откалывалась, словно песчаник. Если вкратце, лучше контролировать свои шаги. А если обобщить всю ситуацию в двух словам: здесь можно сдохнуть только от того, что поскользнёшься. Лететь долго — минимум метров десять. Перспектива распластаться сырником на земле не особо прельщает, поэтому приходится быть максимально аккуратной.       Лаки шла позади Хартфилии, нашептывая какие-то предположения. В её руках был путеводитель по Ишгару — это авторский сборник, куда Олиетта всё это время записывала любые догадки, теории и предположения насчёт Апостолов. Глава о сегодняшней вылазке посвящена Шестому Апостолу, Пантерру. К слову, его личность до сих пор окутана мраком. Безусловно, каждый Апостол — отдельная история со своими тайнами и секретами, но вот Шестой явно возглавляет рейтинг загадочности. До сих пор непонятно, каким элементом он управлял. Кто-то приверженец теории об элементе Земли, кто-то — об элементе Металла. Мнения расходятся, но истина одна — сила Апостола что в первом, что во втором случае впечатляет.       Единственное племя вблизи каньона утверждает, что Пантерр явился их первому старейшине четыре века назад с просьбой отпугивать всех желающих захватить его Гробницу, мол, «когда время придет, Гробница сама свои врата откроет». Люси (пока Леви договаривалась о координатах пещеры за щедрую плату) довелось видеть это «послание» воочию (оно выбито на ритуальном камне), а еще — услышать описание Апостола едва ли не с первых уст. Праправнук того самого старейшины упомянул, что сказание о приходе Апостола приравнивается в их племени к обязательному повествованию (эта история куролесит как сказка о Золушке, поэтому каждый ребенок в племени о ней знает).       «Высокий, крупный мужчина, говорили, что он едва ли поместился в нашем шатре. Его одеяния чем-то напоминали снаряжение римского легионера, вот только цвета, в основном, черные или около того. Дедушка описывал, что его доспехи переливались золотом, на руках — браслеты с какими-то иероглифами. Лицо скрывал шлем с продольным гребнем. Он пригрозил копьем одной из женщин, когда та отказалась впускать в шатер к старейшине». Девятый Апостол описывался как Охотник, а Шестой — как римский легионер. У одного — Экскалибур, у другого — Копье. Более того, сказанная Шестым фраза о том, что «когда время придет, гробница сама свои врата откроет»… Чем дальше в лес, тем становится интереснее.       — Мисс МакГарден, впереди пещера!       Один из добровольцев крикнул отвлёкшейся на какой-то шорох Леви. Она скомандовала идти в сторону пещеры и приготовить оружие. Люси спешно проверила болтающийся на поясе пистолет, попутно сняв его с предохранителя. Пистолеты и мачете — единственное, что имелось в качестве «оружия», но этого достаточно, чтобы дать отпор горному льву, к примеру. Помимо самой местности, большую опасность представляют упомянутые львы, скорпионы и некоторые виды насекомых. Ну и галлюциногенный кактус, растущий на открытой территории каньона.       — Люси, что по карте?       — Если верить тому, о чём нам рассказал старейшина, мы как раз там, где нужно.       Обменявшись довольными улыбками, Люси снова уткнулась в блокнот с записями этакого «интервью», а Леви прошла вперед, дабы встать во главе экспедиции. Немного поодаль макушки МакГарден показался вход в пещеру, больше смахивающий на детализированный алтарь — символы и какие-то рисунки тянулись сверху вниз по железным столпам, придерживающих потолок пещеры (точнее упиравшийся в столпы громадный булыжник).       Люси сверилась с карманными часами и слегка притормозила, заметив, что… Секундная стрелка перестала двигаться. Прошло больше десяти секунд, но стрелка как стояла на двенадцати, так и продолжала стоять, хотя еще буквально несколько мгновений назад Хартфилия проверяла часы и с ними было всё в порядке.       Девушка их хорошенько встряхнула и несильно тыкнула пальцем в стекло циферблата — ноль реакции. Даже Лаки, плетущаяся позади, успела нагнать Хартфилию. Ребята во главе с Леви подошли к пещере, остановившись прямо перед «приветственной» аркой.

Рычание. Утробное. Будоражащее всё замершее в этот момент нутро.

      Команда испуганно обернулась, наставляя оружие на камни. Люси подняла голову, недоуменно оглянувшись по сторонам. Рычание нарастало, словно прибавленная громкость музыкального автомата в баре. Хартфилия обернулась за спину, а после — закинула голову к верхушке каньона, заметив, как сверху вниз на неё смотрит стая… горных львов? Нет. Хуже.       Часы упали, разбившись в дребезги — шестерни вылетели из корпуса, погнутые стрелки уперлись в землю.       Черные пантеры — большие, больше тех, которые описываются в энциклопедиях. Животные скалились, обнажая длинные клыки, походящие на те, что у саблезубых тигров. Темная шерсть блестела на солнце, словно черный шелк, а вдоль позвоночника тянулась едва заметная белая полоса. Прямо как из рассказа Макао, только наоборот.       И символы.       Таинственные иероглифы, переливающиеся золотом, обрамляли приглаженную морду и мощные лапы.       Мягкой поступью, пантеры одна за другой подошли к огромному булыжнику, нависшему над столпами. Леви с командой, столпившись в круг, всё ещё судорожно оглядывались в поисках источника опасности. Люси по-прежнему не сдвинулась с места, поэтому не могла отсигналить. Даже рукой — тело внезапно стало таким тяжелым и неподъемным, что девушку накрыло паникой. Хартфилия хотела крикнуть, хотела указать на пять громадных двухметровых хищников, подкрадывающихся к загнанной в угол добыче, но голоса не было.       Ни голоса. Ни дыхания. Ни осознания, что вот он — конец её поискам.       Сердце упало куда-то к подножью скал. Люси, стоящая словно на ладони, хрипела в такт собственному прерывистому дыханию. Она не знала, что это за странное состояние, не знала, почему кровь в жилах застыла, а за спиной резко прошелся холод. Было ли Люси страшно? Нет. Это не то, что называют просто «страхом». Это то, что называют ужасом.       — ЛЕВИ! СВЕРХУ!       Это единственное, что вырвалось из Люси, прежде чем она решительно выхватила пистолет и выстрелила в одну из пантер, собравшейся цапнуть Лаки за голову. Откуда не возьмись в Хартфилии появилась смелость — в голову ударил адреналин, притупивший все чувства и инстинкты самосохранения. Мужчины бросились стрелять по животным, а Леви убежала в глубь пещеры, надеясь, что там её не достанут. Команда сгруппировавшихся парней быстро окликнула всех, кто слышит, бежать обратно — к припаркованной в нескольких метрах машине, где лежали дополнительные патроны и арбалеты.       Началась суматоха, все паниковали, а Люси, спрятавшаяся за выступом у скалы, перезаряжала пистолет. Лаки кто-то подхватил и потащил в сторону машины. Вдогонку утробному реву пантер, послышались крики о раненых. Хартфилия понимала, что стоит вернуться к машине, но нутро ей подсказывало, что Леви до сих пор в пещере и никто не удосужился проверить, где она. Все настолько спешили спасти свои задницы, что упустили момент, когда МакГарден забежала во внутрь. Так, соберись. Соберись!       Люси, ползя в сторону пещеры, осматривала каньон в ближайшем радиусе. Все пять пантер умчались за ребятами, так что вряд ли кто-то остался цинковать вход. «Вряд ли» — ключевое слово. Осторожность лишний раз не помешает — хотелось верить, что подобная предусмотрительно всё же спасет от когтей или клыков. Руки дрожали, но Хартфилия кралась предельно тихо. Возможно, её разум притупился из-за недавнего всплеска адреналина, поэтому Люси не думала о наихудшем исходе. А может она и вовсе конченный (отбитый) оптимист?       Внутри неё металась уверенность, что всё будет хорошо, ведь у неё есть чем себя защитить. Три патрона с головой хватит, правда? Правда ведь?       Хартфилия судорожно дернулась, почувствовав то ли вибрацию, то ли стук пролетевшего по скалам камня. Она сильнее сжала рукоять и скрипнула зубами, вплотную подходя к столпам. Коленки содрогались в такт сбитому дыханию — Люси шла аккуратно, пытаясь не шуметь ботинками и звонящими замочками на рубашке.       И тут…

Крик. Неистовый.

      — Леви!       Люси понеслась вперед, плюя на собственные правила «не шуметь/не провоцировать/не подавать признаки своего присутствия». Хартфилия сжимала пистолет обеими руками, мысленно проклиная МакГарден с её тупой логикой искать безопасное место в пещере. В пещере, которую, блять, охраняют пять чертовски гигантских и опасных пантер, что явно не против отведать человечины.       Хартфилия проигнорировала то, что чем дальше она забегала, тем темнее вокруг становилось — ею руководило что-то невидимое, словно открывшаяся способность ночного виденья или интуиция. Люси шумно дышала, пытаясь наобум определить, где может быть Леви. Её трусило от осознания, что это — Гробница Шестого Апостола, а любая Гробница, как известно, место непредсказуемое.       Более того, до сих пор нет задокументированных случаев, когда человек смог посетить подобное место. Даже если есть — нет никаких доказательств, так как никто не вернулся. В Гробнице может произойти всё, что угодно. И это самое страшное — не знать, чего ожидать.       Пистолет дрожал в такт рукам — Люси судорожно сглатывала страх, пытаясь вернуть хоть долю рациональности и логики. Взгляд терялся в темноте, бегая то от одного угла к другому — по крайней мере, хотелось верить, что зрение приспособилось к обстановке и эти «углы» не плод фантазии. Хартфилия остановилась, чтобы перевести дыхание и немного подумать — ей нужно было сосредоточится и решить, куда идти и что делать дальше.       Как вдруг, всего лишь в двух метрах, послышался хрип.       — Леви! О Господи, Леви!       Люси подскочила к скрутившейся в калачик потерявшую сознание МакГарден, встряхивая ту за плечи. Леви хрипела, кряктела и едва ли выговаривала слова. Её трусило намного больше, чем саму Люси, поэтому Хартфилия поспешила приподнять её за руку и помочь встать. Нужно отсюда убираться, как можно скорее. Леви безвольно клонила голову назад и постанывала. Люси кое-как нащупала её похолодевшую ладонь и тут же застыла.       Пальцы измазались в чём-то вязком и мерзком. В нос ударил запах свежей крови — уж его-то Люси за несколько лет небезопасных вылазок научилась отличать от всех остальных. Позвоночник пробрало холодом, словно Люси прислонилась к чему-то металлическому. Она цыкнула и решительно переборола кричащие об опасности инстинкты. Стоило Хартфилии потянуть Леви за руку, как МакГарден громко вскрикнула.       Стены пещеры задрожали, а Леви, схватившись за лицо, ерзала по земле, измазываясь в грязи, крови и чём-то еще.       — Мой глаз! Мой гла-аз!

Долина Агуас-Кальентес. Королевство Пергранде.

      — Леви, ты как?       — Мне напомнить? Люси, ты мне не мама, чтобы беспокоится за меня больше, чем я сама.       МакГарден противно цыкнула, уворачиваясь от нависших листьев. Хартфилия виновато улыбнулась, пробивая путь дальше по джунглям с помощью небольшого мачете. С того самого случая прошел год и, как оказалось, Леви потеряла зрение в правом глазу. Полностью. Объяснить внезапную потеряю зрения, как что-то, что происходит с известных медицине причин, не вышло. Более того, даже сама МакГарден толком не поняла, почему решила побежать в глубь пещеры, так как по пробуждению в лазарете яро отрицала этот факт. Это натолкнуло меня на кое-какие мысли…       Лаки, шедшая около Хартфилии, посматривала на компас и некоторые заметки, которые успела сделать еще в столице королевства — Дракаре. Олиетта не пострадала, а вот Люси обзавелась новым комплексом по поводу защиты подруг — всё-таки из всей компании она лучше всех владеет оружием, да и неплохо знается на боевых искусствах (спасибо Далай-ламе за избиение палками, это очень хорошая мотивация к совершенствованию). Так что теперь в рюкзаке она носит отнюдь не копии летописей или дополнительную канцелярию, а типичный набор отчаянного путешественника в соотношении семьдесят процентов — оружие, тридцать — еда и предметы первой необходимости, включая аптечку.       Леви, пусть и позиционировала себя «якорем» в команде, продолжала заниматься исследованиями, нырнув в легенду об Апостолах сильнее прежнего. Что не убивает нас, делает сильнее, да? Такими темпами за год они успели обойти еще две найденных точки на западе Фиора и юго-востоке Минстрела, где находились Гробницы Второго и Третьего Апостола соответственно. И, если с подземным городом удалось кое-как совладать (если не брать в счёт громадных летучих мышей и пауков), то вот с Воздушной башней пришлось «попотеть».       Учитывая два года подготовки и пять лет активных экспедиций, прошло семь лет с тех самых пор, как Люси полностью отдалась поискам Гробниц. Теперь не только для того, чтобы обрести силу и вернуться в Фиор победителем — сейчас не меньшую роль отыгрывал зародившейся интерес и проснувшееся в процессе исследования любопытство, которое только подгоняло продолжать искать.

Уж так устроена человеческая природа — хотеть того, что недоступно.

      Люси остановилась, опустив нависшую перед лицом ветвь с гигантским листьями. Джунгли давно перестали её пугать, так как Хартфилия на своей шкуре пережила каньон, подземный город и, как позже оказалось, ядовитый туман около покосившейся разрушенной башни. Теперь эта чаща ощущалась небольшим лесочком, примостившемся на востоке от ближайшего города. Ну так, детская забавка, не более. Девушка подняла голову к верху, пытаясь понять, где тот самый вход в последнюю нынче известную их команде Гробницу.

Седьмой Апостол. Пожиратель Пламени. Саламандра.

      Хартфилия глотнула появившуюся из неоткуда тревогу, как только перед глазами всплыла его статуя в Мемориале — этакий восточный воин, орудующий двуручными мачете. По правде, у Люси было несколько личных фаворитов — Девятый, Одиннадцатый, Четвертый и Седьмой. Все они казались ей весьма колоритными персонажами какой-то сказки в разных жанрах. Сколько бы Люси не пыталась представить, какими они были в реальности — в голове постоянно стоял сумбур из сразу нескольких предположений.       Ей даже когда-то сон приснился, что она на поле битвы борется плечом-к-плечу с Девятым — пока он метает глыбы льда в перевёртышей, Люси отчаянно лупашит приемами каких-то набросившихся на неё людей. На губах расцвела довольная улыбка, а душе засеменило какое-то предвкушение, словно там — в глубине джунглей, таится то самое, ради чего Люси посвятила всю себя и целых семь лет жизни. Она бегло оглядела небольшую равнину, где они остановились и, прикинув всю возможную опасность, окликнула заскучавших Леви и Лаки.       — Думаю, здесь можем устроить привал. Скоро начнёт темнеть, так что стоит подготовиться.       — Не рановато ли?       Лаки, уперевшись ладонями в коленки выглядела довольно потрёпанной — за пять лет её выдержка на долгие походы не улучшилась, так что Люси смело избавилась от любых сомнений по поводу «стоит ли?». Стоит. Определенно. Леви уселась на ближайшее поваленное дерево и перекинула на колени набитый до верха походной рюкзак. МакГарден придирчиво поправила волосы, обрамляющие правую половину лица, из-за чего Хартфилия в очередной раз дернулась — уж больно она не любила видеть черную повязку, перетягивающую лицо. Сразу в душе всплывают сожаления и укоры, мол, «я могла бы и раньше среагировать, могла бы раньше прибежать».       Леви, заметив это, хмыкнула и равнодушно вздернула подбородком. МакГарден — стойкая девушка, даже чересчур, учитывая её пропорции и рост едва ли не карлика. И, честно признаться, Люси благодарна ей за эту необычную черту, так как если бы не эта жуткая (и иногда пугающая) мужественность Леви, Хартфилия давно бы повесила на себя клеймо виноватой.       Люси засияла улыбкой, попутно прихватывая из своего рюкзака веревку — авось пригодится? Хартфилия прикрепила моток к поясу и накинула на плечи рюкзак, встряхивая всё это добро, пока в спину не перестали упираться бинты и баночки с мазями. Леви и Лаки удивлённо переглянулись — они-то уже готовились устанавливать палатку и организовывать легкий перекус. Не зря же через эти сраные тропики быстро портящиеся продукты тащили, верно? На одних консервах и хлебцах не насытишься.       — Ты куда?       — Пойду разведаю обстановку и поищу источники пресной воды. Думаю, у вас есть где-то час или два отдыха, так что подготовьте лагерь. В случае чего, кричите.       Люси подмигнула, прежде чем Лаки изморено застонала, грозясь кинуть в Люси булку с маком, купленную несколько часов назад на городской ярмарке. Леви спокойно разложилась, попутно подбирая наиболее подходящее место для палатки и костра — МакГарден всегда учитывала направление ветра, навес из кроны деревьев (хотя здесь доминируют пальмы), ну и, конечно же, тип грунта. Во многих ситуациях такая её находчивость спасала жизнь и имущество, так как однажды палатку Люси (как и было спрогнозировано Леви) затянуло в грязевую яму после дождя. Так там и осталась, кстати.       После этого у Хартфилии появился пунктик — ни в коем случае не спорить с Леви, а то жизнь дороже. Да и палатки нынче за копеечку-две не купишь — минимум, тысяч десять.       Люси задержалась взглядом на подругах, обдумывая перспективы оставлять их вдвоем надолго. Конечно, у них есть оружие, да и кричит Лаки громко, но вот… Что-то тревожно екало под ребрами, не отпуская Хартфилию на простой (скорее даже универсальный и стандартный) обход территории. Конечно же, у Гробницы есть алгоритм — чем ближе к Вратам, тем больше вероятность появления стражей, но тут — ни души, так что и паниковать не о чем.       По крайней мере, пять лет экспедиций научили что Леви, что Лаки не совать пальцы в подозрительные дырки и не кормить всяких красивых птичек с рук, просто потому что они красивые. И ладно там Леви — она хотя бы что-то в первой помощи понимает, но Лаки! У Олиетты не то, что притуплен инстинкт самосохранения — он напрочь отсутствует, когда дело доходит до откровенной задницы.       Люси отмахнулась от подкинутых фантазией вариантов развития событий в её отсутствие, дабы лишний раз не нагнетать. И снова взгляд вернулся к МакГарден, чахнувшей над своими баночками-скляночками, как Кощей над своей шкатулкой. Леви дернулась, заметив пристальный взгляд на себе и тут же демонстративно отвесила Хартфилии средний палец.       — Если собралась куда-то идти — то вперед и с песней. Прекрати на меня смотреть так, будто бы я беспомощная, Люси. То, что я полуслепая, не означает, что я не могу хорошенько прицелиться и кинуть в тебя ботинок! И знаете, что?       Леви на полном серьезе стянула с правой ноги измазанный глиной ботинок и кинула его в Люси, шипя, словно озлобленная кошка. И, да, Леви с упомянутой ею «полуслепотой» попала бы Хартфилии в плечо, если бы не выработанная годами и тренированная вылазками реакция уворачиваться от всего, что летит. Лаки, явно привыкшая к их перепалкам, равнодушно жевала булку, наслаждаясь пейзажами джунглей. МакГарден, вскочив с дерева-лавочки, поскакала на одной ноге вдогонку обхохатывающейся Люси, дабы кинуть в неё что-нибудь еще и не важно, что: палка, камень или булка Лаки — всё подойдет, главное, чтобы долетело.       Хартфилия, посмеиваясь со скачущей на одной ноге (и трепыхающейся, словно взбешённая курочка) Леви, весело махнула рукой на прощание, оговариваясь, что попытается найти какую-нибудь вкуснятину — может быть сочные ягодки или спелые фрукты. За спиной всё еще кудахкала Леви, распинаясь пожеланиях, мол, «найди такую ягоду, чтобы язык отсох, черт тебя дери», из-за чего Люси только сильнее улыбнулась.       Сомнения отступили. На их место вернулся бравый энтузиазм и что-то сравни приключенческому дежа вю.       Впереди тянулся коридор из зарослей, лиан и опущенных листьев.       Впереди была лишь пугающая неизвестность, встречающая Люси задорными звуками птиц и животины, спрятавшихся на самых верхушках пальм и других деревьев.

***

      Люси мягко коснулась рукой папоротника, поддевая шершавые листья подушечками пальцев.       Взгляд коснулся дикого сахарного тростника, вьющегося под объемными кустами неизвестного цветка. Хартфилия взмахнула мачете, срезая плетущиеся над головой лианы, дабы лишний раз не застрять и с легкостью найти дорогу обратно — судя по зарослям, здесь редко бывают люди, так что любые изменения в местности легко выделяются на фоне всего естественного хаоса.       Хартфилия с выдержанной изящностью обрезала листок, смотря себе под ноги. В голове стоял сумбур из мыслей. Когда мы говорили со старостой племени, он упоминал, что Шестой Апостол предостерегал, чтобы они не подпускали к Гробнице никого, пока «не наступит время, когда Врата сами откроются». Учитывая то, что произошло с Леви… Может ли быть такое, что Врата открылись?       Люси остановилась перед небольшим камнем, высотой по её живот. Над головой крякнула птица — хрипло и достаточно громко, чтобы рефлекторно поёжиться. Хартфилия, прикусив губы, мысленно выругалась. В ушах все ещё стояло эхо того, как Леви кричит от боли, извиваясь на земле, словно проткнутая змея. Люси до сих пор помнит ту гадкую вязкость на пальцах и едкий запах крови, словно это произошло буквально несколько минут назад. Девушка противно сплюнула, брезгливо сморщившись — она потратила больше полугода, чтобы эта сцена перестала сниться в кошмарах, так что любое напоминание об этом служило чем-то вроде триггера. Вратами можно считать те два железных столпа с символами, верно ведь? Получается, что я, что Леви — обе были допущены. Вот только допущены к чему? Существует какая-то система: кто проходит, а кто нет? Тогда почему Леви пострадала, а на мне — ни царапины? Черт. Может из-за того, что она пробыла там дольше? Или из-за того, что потеряла сознание?       Вопросы сыпались стремительно и хаотично — от одного к другому. Хартфилия взялась за голову, пытаясь выпихнуть из черепной коробки хотя бы половину от всей той каши, которая, кажется, начала подгорать. Люси пыталась думать о причине, о которой говорил Апостол, мол, «откроются сами, когда придет время» — значит, судя по его словам, должен быть специально предусмотренный катализатор. То, что не упоминается в легенде и то, о чём не знают те, кто передает его волю по сей день. Причина… Какой может быть причина у того, чтобы кто-то без проблем вошел в Гробницу и получил уникальную возможность стать потомком Апостола? Это сродни искре у фитиля фейерверков. Что-то должно дать эту самую искру, чтобы фейерверки зажглись. Какая-то исключительность, что ли… Может это работает по принципу группы крови? Кто-то подходит, а кто нет? Или же…       Люси замерла, замахнувшись мачете над красным бутоном, не успевшим раскрыться. Её рука задрожала, медленно опускаясь всё ниже и ниже. Перед глазами застыл образ Мишель, сдержанно улыбающейся в день обряда посвящения в эпископы собора Святой Анны. За все прошедшие семь лет Люси вспоминала о ней от силы раз десять, может меньше, поэтому даже и не думала связываться — дел невпроворот, особенно, когда речь шла о финансах.       Сейчас их бравая троица организовала что-то вроде независимой организации по поискам Апостолов и т.д., поэтому туда вступают и инвестируют кто только пожелает и кому копеечки не жалко. Люси попутно пишет книгу, где рассказывает сам процесс экспедиции и все те открытия, которые «в двух словах» не уместятся — собственно, на эту книгу Люси и делает громадную ставку в аспекте прибыли.       Поэтому времени на семейные узы попросту нету. То сбор в главном штабе организации, то книга, то новая вылазка. Но вот Мишель… Почему именно сейчас и именно она, когда старые раны вроде как затянулись, а рубцы ноют лишь иногда? Истинная Хартфилия. Избранная, способная потягаться силами с самой Арихиереей. Это и есть причина, почему врата могут открываться, словно по сигналу? Раз я не вхожу в число особенных, значит ли это, что Леви…       Перед глазами внезапно выросли каменные столбы полуразрушенной арки — верхушка упала, упираясь по диагонали в правый боковой столб. Люси, отвлекаясь от навалившейся теории, завороженно осмотрела постройку. Просто три длинных каменных столба, потрескавшихся и искореженных временем и местами мхом. Ни тебе символов, ни странных надписей — значит, это не вход в Гробницу и, уж точно, не какой-то супер-пупер тайник, верно? Если пройти через эти столбы, ничего не поменяется, ведь за ними — всё те же бесконечные джунгли, тянущиеся зеленым пятном прямо к самой дальней точке горизонта.       Хартфилия пожала плечами и, скользнув пальцами по каменной поверхности склонившегося столпа, прошла во внутрь, чувствуя внезапный трепет, словно трепыхания крыльев бабочки. Всё же её очаровывала такая древность — да и, в принципе, любые руины, сохранившиеся в более-менее целом состоянии.       Уверенный шаг вперед, еще два. Люси замахнулась мачете, чтобы очистить путь от порядком надоевших лиан, но, стоило ей прикрыть глаза, как после точно примеченного удара, послышалась лишь…

Тишина?

      Девушка неуверенно открыла глаза, оглядывая местность перед собой — всё те же джунгли, те же лианы, те папоротники и странные красные цветы. Вот только ощущения и атмосфера — не те, что были буквально секунду назад. Складывалось впечатление, будто бы это две разных местности, двое разных джунглей, серьезно. Люси бегло оглянулась и замерла, когда за спиной, где ранее стояли каменные столпы…       Оказалось ровным счетом ничего. Пальмы. Папоротники. Лианы.       Более того… Это не та местность, через которую я прорывалась. Ничего не тронуто: ни разрезанных стеблей, ни протоптанной дорожки. Ничего.       Хартфилия попятилась назад, нервно глотнув воздух и схватившись за веревку, закрепленную на поясе — а зачем? Люси еще раз обернулась, попутно щипая себя за бедро — она не понимала, что на ней сказывалось сильнее: очередная ядовито-галлюциногенная хероборина или же недосып, прогрессирующий какой месяц подряд. Ей ведь не кажется, верно? Это ведь не плод фантазии и не наваждение, правда? Каменные столпы были, она к ним прикасалась и…

Где путь обратно?!

      До ушей донесся равномерный звук шумящей воды совсем неподалеку. Люси, неуверенной и аккуратной поступью, подошла к широким листьям, медленно приопустив их — высокая трава шарудела, цепляясь за высокие ботинки и штаны с небольшими кармашками по бокам. Хартфилия чувствовала себя крайне глупо, словно она потеряшка какая, поэтому девушка судорожно отсчитывала овец, дабы немного прийти в себя. Зрение её никогда не подводило, какими бы преграды ни были, но тут… Люси встретилась взглядом с сокрытыми чудесами природы, раскинувшимися перед ней, словно увековеченный на картине дивный пейзаж.       Глаза бегали от водопада к чарующим руинам древнего города и назад. Люси завороженно выискивала в этой красоте какой-то подвох, намек на муляж и фальшивку, но спустя какие-то секунды две-три, Хартфилия лишь охнула, чувствуя, как восхищение переполняет её. Она невольно сделала шаг на встречу, попутно открывая для себя еще одну, не менее будоражащую внутреннего эстета находку.       У подножья горы, спрятавшись среди заросших камней и возвышающихся деревьев, спряталось древнее сооружение — с виду, типичный храм для поклонения божеству, какие строили древние цивилизации. Из всего полуразрушенного города, только это относительно высокое здание выглядело целым и практическим нетронутым, если не брать в счёт пустившие по стенам корни деревья и ползущие к верху по лестнице трещины.       Солнце внезапно взошло слишком высоко для четырех вечера, отчего Люси поморщилась и поднесла к глазам ладонь. Вместо восхищения и ошеломлённости, Хартфилию накрыла тревога. Несмотря на все раскинувшиеся красоты, несмотря на царящую здесь благодать и просто райскую атмосферу, есть кое-что, что выбивалось из общего колорита местности. Люси нахмурилась и, прикусив губы, едва слышно прошипела себе под нос. А что, собственно здесь делает…       — Храм?..

***

      Люси впервые была до такой степени аккуратной, словно она — жертва едва ли не слежки или погони.       Хартфилия, крадясь под кустами, нервно оглядывалась всякий раз, когда за спиной слышался подозрительный шорох или свист. Честно сказать, она не знала, почему решила притаиться, но отчего-то в душе устоялось чувство, будто бы она попала не совсем туда, куда держала путь изначально. И что здесь не так уж безопасно (скорее, безобидно), как может показаться на первый взгляд. Стоит начать хотя бы с того, что в этой местности нет храма. В городе мы спрашивали у местных насчёт того, насколько джунгли могут быть опасными — один торговец даже дал наводку, у кого можно одолжить карту, чтобы более-менее знать, на что ориентироваться. Храма в этих джунглях нет и быть не должно. Даже если местные о нем не знают, он, как минимум, должен находится в самой глуши, куда просто невозможно добраться, но нет. Он буквально в самом начале — это первый напрягающий фактор. Ну, а второй… Та каменная полуразрушенная арка, которая исчезла, стоило мне её пересечь.       Люси прижала губы, подойдя к стенам храма вплотную. Её взгляд скользнул по стенам и торчащим из желтых каменных блоков корням — они вились вдоль хаотично, словно пробивающийся через стену монстр. Учитывая, что рядом есть разрушенный древний город, удивительно, что при таких размерах храм вообще сохранился. При том, его состояние отнюдь не аварийное, так что туда можно подняться, чтобы с высоты попытаться понять, где Хартфилия оказалась. Девушка стиснула рукоять мачете, мысленно убеждая себя в том, что ей хватит решимости прирезать местных диких животных и убежать хотя бы с большей частью целого тела.       Ноги сами повели Люси в сторону лестницы, ведущей ко входу — ступенек, казалось, минимум сотня, так что, с тяжестью выдохнув, Хартфилия сделала первый шаг. Она морщилась каждый раз, когда поднимала голову, чтобы проверить, как долго еще телиться, потому что солнце здесь, кажется, стояло в зените дольше положенного. Люси могла поспорить, что потратила на путь к храму и процесс покорения лестницы не меньше двух часов, но солнце… Не сдвинулось с места, шкваря так, словно Хартфилия, как минимум, в пустыне Эль-Хаса.       Оставалось всего каких-то десять ступеней, которые Люси едва ли не перепрыгнула разом, мысленно благодаря себя за неплохую физическую подготовку. Правда, ей все же потребовалось время, чтобы отдышаться и перестать думать о том, как же хруст суставов подпортил нервы (а они и так ни к черту). Хартфилия уселась около злополучной лестницы, подпирая спиной одну из колон у входа в храм. Хотя, трудно это назвать храмом, потому что изнутри здание больше походит на древнюю пирамиду, выстроенную только ради «поднебесного» алтаря. Практически у всех известных древних цивилизаций были свои заморочки в плане «религии», потому что нужно было во что-то верить. В основном, в древности религия выступала универсальным ответом на вопрос «почему». Почему светит солнце? Почему горит огонь? Почему люди рождаются и умирают? У каждого явления появилось свое объяснение, позже обобщенное так называемым культом — Пантеоном Богов или чем-то схожим по системе. Даже сейчас эта тенденция не сбавляет обороты, выражаясь во всё тех же Апостолах, как первоисточниках сил природы. Но! Если сейчас люди отдают дань богам служением в церкви, то раньше древние цивилизации поклонялись божеству с помощью жертвоприношений — для этого и строились подобные пирамиды-храмы. Всё ради алтаря — так называемый жертвенник, куда обычно сносили продукты, туши убитых животных или… Заранее подготовленных людей, дабы на месте провести замороченные ритуалы, мол, «спустить всю кровь» или «вырезать сердце».       Люси, склонив голову, скучающее обвела взглядом раскинувшиеся руины древнего города — точнее, все те каменные стены, штыки и очертания домов, которые от него остались. Хартфилия насупилась, пытаясь прикинуть каких размеров этот город и стоит ли это поселение величать городом, если по масштабам оно не превышает статус деревушки. Странно всё это.       Руки непроизвольно сжались, а взгляд поплыл в сторону лестницы. Древнее поселение посреди джунглей, о котором ни слова в картах и опросе местных жителей. Странная каменная арка и солнце, стоящее в небе, словно сейчас полдень, никак не шесть-семь вечера. Хартфилия мысленно выругалась, припомнив, как за несколько минут до опрометчивого решения пойти на разведку отдала Лаки свой компас.       — Ладно, нужно осмотреться…       Люси поднялась, попутно струсив со штанов грязь. Она, не выпуская из рук мачете, попыталась рассмотреть хоть что-то за пределами поселка, например — огонь, который должны были развести Лаки и Леви для приготовления и подогрева пищи. Но, сколько бы Хартфилия не выглядывала плывущую к небу дымку, джунгли оставались джунглями — дикими, необитаемыми, тихими. На уши начал давить доносящийся шум водопада, из-за чего Люси едва сдерживала порыв злости.       Хотелось что-то ударить, да так, чтобы был и грохот, и падающие на голову камни, и внушительные вмятины. Вот только природа этой злости отнюдь не в том, что местность понемногу начала раздражать — нет, ни в коем случае. Люси злилась на себя и свою беспечность: что не взяла компас, забрела в какие-то дебри у черта на куличиках, а теперь сидит тут голодная и брошенная на произвол судьбы.       Медленно к мозгам возвращается рациональность и присущая Люси хладнокровность в экстренных ситуациях. Ну, во-первых, все не так плачевно, ведь это джунгли, а джунгли всегда полны всякой живности, начиная от рыбешки, заканчивая какой-то пташкой. Во-вторых, климат здесь комфортный, воздух достаточно влажный, да и внутри храма не холоднее, чем внизу. В-третьих, каменная арка выглядела как типичное заброшенное сооружение, так что Люси априори не могла догадаться, что за этими сраными столпами её будет ждать такое. Уже немного веселее, теперь осталось…       — Твоя спина сейчас полностью открыта для удара.       Люси резко оборачивается, замахиваясь мачете прямо на уровень чужой шеи — она наспех прикинула, какого роста незваный гость по тому, как почувствовала на своей щеке его дыхание. Хартфилия едва ли стоит на ногах, пытаясь отдышаться. Сердце стучит бешено, готовое в любой момент выскочить из груди, словно заведенный цыпленок. Девушка жадно глотает воздух, едва как вдупляя, что произошло и когда этот самый гость успел незаметно к ней подкрасться сзади. Я даже не услышала его шаги!       Люси могла бы позадавать еще пару-тройку лишних вопросов на тему «почему» и «как», если бы не её внезапно включившееся трезвость. Она, понемногу избавившись от последствий вскакивающего синдрома, выпрямилась и резко нахмурилась, подняв взгляд на того самого незваного гостя, остановившего прилетевшее к шее мачете лишь двумя пальцами. Мужчина. С виду мой ровесник, возможно старше.       Люси через силу глотнула подступившую к горлу тревогу — невозможно так запросто остановить удар холодным оружием при такой скорости замаха. Его пальцы, как минимум, должны были отлететь в сторону, а вместо этого, он сдерживает лезвие так, словно оно — сложенный надвое лист бумаги. Мужчина ухмыляется — как-то странно и чутка пугающее, учитывая, что Хартфилия только сейчас заметила, что его глаза мало походят на человеческие. Серо-зеленые. Яркие. Ну точно звериные. Чем-то напоминают взгляд черной пантеры у Гробницы Шестого Апостола.       Люси дернула на себя рукоять мачете, но вернуть себя оружие оказалось задачкой куда сложнее. Хартфилия, поднатужившись, начала пыхтеть, обхватывая рукоять обеими руками — невозможно. Мачете, словно застряло в камне — оно не поддавалось, как бы Люси его не выкручивала. Девушка, опешив, продолжала пытаться вернуть самое действенное оружие из своего арсенала, чем только позабавила незнакомца. Его руки, словно измазанные пеплом. Пальцы и часть ладони — черные, будто бы градиент какой-то. Что за чертовщина?       Но мужчина ухмыляется шире и шире, пока Люси не удается чётко разглядеть продолговатые клыки — ну точно, как у дикого зверя. Взгляд мельком падает на странное одеяние, словно у восточного воина, и на золотые побрякушки, по типу звенящих на ветру сережек и переливающихся на солнце браслетов. Даже его взъерошенные волосы — неестественного окраса, хотя Люси могла поспорить, что там ни грамма краски.       Она рефлекторно пятится назад, осознавая, что перед ней не человек. За свою жизнь она видела всякое, особенно за последние лет пять, но чтобы такое… Немыслимо.       — Хорошее оружие. Надёжное, крепкое, острое. Правда, в неумелых руках…       Его пальцы сильнее сжали лезвие мачете, пока вдоль острия не поползли крупные, хаотичные трещины, словно на битом стекле. Люси бледнеет, не веря тому, что видит. Мачете — не просто прочное и долгосрочное оружие. Это лучший помощник в любом деле, если брать аспект экспедиций, серьезно. Хартфилия, сглатывая подкравшуюся панику, с трудом припоминает, какие тернии пришлось проходит и какие заросли преодолевать — и даже тогда на сияющем чистотой и девственностью лезвии не были и царапины!       — Становится бесполезным и хлипким, словно тростинка камыша. Как… Как это возможно?       Мачете лопнуло звонко, почти что оглушающее. Внутри Люси всё рухнуло мгновенно, стоило осколкам лезвия с шумом упасть на пол. Хартфилия громко дышит через рот, переглядываясь то с остатками мачете валяющихся у носков ботинок рукоятки, то с до жути довольным мужчиной, ухмыляющимся по-прежнему широко и пугающее, словно безумец. Не-не-не!       Люси стремительно сбрасывает с плеча рюкзак и кидает его в мужчину, лелея последнюю надежду о побеге. Любое оружие бесполезно так как в рюкзаке только кинжалы, точилки и всякая мелкая дребень, которой Люси разделывала туши животных. Пистолет остался в лагере, а на уловки нужны время и материалы (а их еще найти нужно). Единственный способ избежать гибели — бегство. Хартфилия резко разворачивается на пятках в сторону лестницы, попутно обдумывая, в каких зарослях будет безопаснее спрятаться, как тут она едва ли не падает в пропасть над водопадом. Девушка, кое-как удерживая равновесие на одной ноге, клонится назад.       Испод ног исчезли каменные плиты храма, а перед глазами открылся совершенно иной вид — древний город выглядывал через верхушки пальм где-то в километре от того места, где оказалась Люси. Какого?!       — Ты бросила в меня эту странную штуку, а потом решила сбежать, толком не представившись? Разве не это зовется моветоном, дорогая?       Мужчина пыхтел и фыркал, словно Люси его обидела — его фраза, наверное, несла шуточный подтекст, однако Хартфилия, мысленно поклявшаяся, что с этого времени никаких обходов в одиночку, мало что видела смешным или забавным. Ей, в принципе, сложившаяся ситуация до жути не нравилась, так как она сейчас безоружна и беззащитна. Можно было бы отбиться в рукопашную, но что-то подсказывало, что идеальная растяжка вылезет Люси боком. Особенно, если учитывать странного типа со странным поведением и странной способностью ломать мачете голыми руками. Здесь даже идиот насторожиться.       Люси повернулась к нему, чувствуя, как спину обдувает холодный поток воздуха и легкий бриз — она стояла над пропастью, словно загнанная в угол антилопа. Хартфилия сжала кулаки до хруста, где-то в закоулках души проклиная свою недальновидность и полное отсутствие хваленной аккуратности. В голове стояла пустыня и изредка пролетающие перекати-поле — вот так, в принципе, и выглядит безысходность. Тогда перейдем к плану «Б». Переговоры.       — Мое имя Люси Хартфилия. Я представилась, так что не убивай, ладно?       Мужчина дернулся, удивленно вскинув бровью, словно Люси смолола что-то из ряда вон выходящее. Он сначала не понял шутки, так как на шутку обычно шуткой отвечают, но позже списал всё на то, что люди бывают разные и вообще — юмор тоже понятие слегка относительное. Он ухмыльнулся, подкинув рюкзак в воздух, дабы освободить руки. Встряхнув ладони от призрачной пыли или грязи, мужчина забавно склонил голову набок, словно тот песик, из-за чего его серьги звонко подскочили.       Рюкзак завис в воздухе на высоте около девяти-десяти метров. Люси цыкнула, прикинув, что все возможные варианты побега закончатся конкретным фаталити, потому что между ними расстояние мизерное — всего шагов пять, так что любой выпад хоть влево, хоть вправо можно с легкостью заблокировать. Вот ведь сукин сын.       — Ты хочешь поиграть в «шеи или кости»? Говорю сразу, поддаваться не собираюсь.       — «Шея или кости»?       — Странно, что ты не знаешь об этой игре. Люди ведь в неё частенько играют, да? Нужно либо свернуть противнику шею, либо сломать кости — побеждает тот, кто остается в живых. Довольно весело, правда? Да ты наглухо отбитый…       Люси сморщилась, оглядывая этого чудилу с ног до головы — старомодный прикид, странное поведение и манера речи, а еще до жути стремная улыбка типичного сумасшедшего. Хотя, чего только стоит эта «игра» — Господи, это игрой не назовешь, эй! Хартфилия попыталась хило улыбнуться, чтобы лишний раз не провоцировать кем-бы-оно-ни-было. Раз он считает этой игрой, пусть продолжает — какое, собственно, Люси дело? Её приоритет — забрать свои манатки и сверкать пятками отсюда на ближайший поезд. Один шаг вперед, три шага назад — вот моя тактика.       — Э, нет, я не хочу играть. Я хочу забрать свои вещи и уйти отсюда. Желательно с целыми шеей и костями.       — Хочешь уйти? Ты ведь только пришла — это странно.       Милая улыбка, не сулящая ничего хорошего. Люси вздрогнула, отметив, что это существо — да, существо, потому что человеком его не назовешь, как бы он не выглядел — нагоняет страха в тон своим сумасбродным играм. Хартфилия, честно, даже не сомневалась, что в игре «шея или кости» проиграет в первую же минуту. Вот прям серьезно — наглухо отбитый некто, способный раздробить мачете рукой и не свернуть Люси шею? Ха-ха, очень смешно. Было бы смешно, если бы не было так грустно.       Люси завела руки за спину и, смягчившись в голосе, попыталась тонко намекнуть, что у неё жутко плотный график и на «ля-ля» просто нет времени. Хотелось сказать что-то в стиле «может договоримся», но Хартфилия, в принципе, боялась говорить что-либо, так как реакция может быть весьма неоднозначной. Мало ли какие он там еще игры знает? «Спусти кишки или вырви сердце», например. Достойный кандидат, знаете.       — Мне срочно нужно. Правда.       В ответ ухмылка — плотоядная, с нотками ехидства.       Мужчина сделал вид, будто бы удивился, но на самом деле (по крайней мере, так казалось Люси) он просто играл с Хартфилией в странное подобие манипуляции на основе провокации. Девушка мельком обернулась за спину, мысленно убеждая себя в том, что подыграть куда проще и безболезненнее (не факт!), чем лететь вдоль водопада аки сброшенная деревяшка. Удивительно, но самоубеждение впервые сработало. Всё-таки, перспектива разлетевшегося нахер сырника не особо радует.       Пришлось сцепить зубы и ответить милейшей улыбкой, на которую Люси только была способна. В этот момент на светлую головушку обрушились всевозможные флешбеки из жизни в соборе, где приходилось лукавить едва ли не с каждым, кто встречался по пути в узенькую комнатушку, больше походящую на подсобку. Иными словами, что-что, а врать Люси умела достойно. По крайней мере, в этот, как оказалось, очень полезный навык хотелось верить.       — Это человеческая глупость или всё же наивность, раз ты продолжаешь думать, что врата Гробницы так запросто тебя выпустят?       — Гробница?! А?.. Что? ЧТО?!       Люси дернулась, прежде чем охнуть, словно восторженная маленькая девочка, получившая леденец. Хартфилия едва ли не навернулась на ровном месте, глотая воздух обескуражено и дико — ей же не послышалось, да? Внезапно её передернуло словно током шибануло и Люси, расплывшись в широкой улыбке, завизжала. Вскок, прыжок, полный оборот, сорвавшаяся с губ ритмичная мелодия. Существо продолжало стоять во все тех же четырех-пяти шагах от самой Люси всё также спокойно и сдержано, будто бы ушедробящего ультразвука не было.       Точнее, диких танцев победы и вопля чайки, да.       Убить семь лет ради этого момента. Потратить уйму времени, сил и средств на то, чтобы пересечь границу нескольких стран и оказаться здесь — в Королевстве Пергранде. Жить легендой об Апостолах, быть самой преданной фанаткой, готовой рисковать жизнью, дабы стать частью этой самой легенды. Исписать тонну макулатуры, сотни тысяч раз воспроизводить в голове статуи в Мемориале и грезить увидеть то, из-за чего маленькая Люси не спала ночами.       Всё это ради этого самого момента, когда кто-то кем-бы-он-ни-был говорит о том, что это глушь — Гробница Седьмого Апостола!       — О, Господи! Это Гробница Апостола?! Пожирателя Пламени?! О Господи-и-и!       Сама Люси не знала, как еще выразить свое «вау, стоп, повтори еще раз!» кроме какого-то безумного танца и наспех придуманной песней о победе. Девушка охнула, прежде чем восторженно засиять, толком позабыв, что еще секунду назад её жизнь висела на волоске — тоненьком таком, секущемся. Она продолжала выплясывать и кричать о том, что вот он — её час, её триумф, её личная победа и самое весомое доказательство того, что она — Люси Хартфилия, а не «кто-то» без имени, предназначения и смысла существования.       Существо склонило голову и легонько усмехнулось.       — Всё-таки глупость.       Люси опешила, даже не заметив, что было сказано. Её внезапно пробрало осознанием, кто перед ней и какую оплошность она допустила буквально в первую встречу. Седьмой Апостол — олицетворение огня, судя по этой логике, этот древний город — место, где огонь зародился, как элемент природы. Символом Пламени помимо всего этого могут быть и особенные существа, по типу тех же саламандр, драконов, балрог или алериона — по крайней мере, это все огненные твари, которых Люси смогла вспомнить. Другими словами, учитывая, что сами Апостолы давным-давно исчезли, оставив после себя только Священные Орудия и стражей; учитывая внешность, манеру речи, странную одежду и весьма пугающие склонности в духе «у людей это вроде приемлемо», существо, стоящее передо мной, никто иной, как…       — Ты страж Гробницы…       В ответ лишь молчаливая улыбка, отчего Хартфилия ежится. По всей видимости, её суждения оказались правдой, но реакция стража отчего-то заставила усомниться в доводах и теориях. То, что перед ней существо — спору нет. Что внешность (звериные глаза и клыки), что способности (фокусы со сломанной мачете), даже поведение — всё указывает на нечеловеческую природу и какую-то особенность, которую Люси до сих пор не может раскусить.       А вот какое именно существо — непонятно. Учитывая, что Гробница принадлежит Апостолу Пламени, значит и местные жители «огненной» природы. Вопрос: какое перед ней существо и почему оно приняло человеческую форму, если все стражи до этого описывались и появлялись в зверином подобии?       — Кто ты?       — У меня много имен. Какое хочешь услышать?       — Раз у тебя их много, отдам предпочтение самому известному.       — Нацу Драгнил.       Люси нахмурилась, чувствуя, как растет желание схватиться за рукоять верной мачете и пуститься в бой. Но, увы, то ли злой рок, то ли некто, назвавшийся Нацу Драгнилом, мачете в руках не было, да и, в принципе, каких-либо других вариантов защиты и обороны. Рюкзак по-прежнему одиноко парил в воздухе, тонко намекая, что Люси попала в типичную ситуацию обреченки. Хартфилия злостно стиснула зубы и сжала кулаки, оглядывая этого Нацу с ног до головы в уже новом амплуа.       Его «наиболее известное» имя оказалось не таким уж и известным, так как Люси, при её начитанности в аспекте легенды про Апостолов, впервые слышала подобное сочетание букв. Да, бесспорно, это древний язык — ну точно староишгарский, а может и вовсе какой-то новый, о котором даже Леви — с её-то навыками полиглота — не слышала. Но всё же была какая-то надежда, что его «известное имя» о чём-то намекнет. Хоть о чём-то кроме того, что теперь у Хартфилия первая ассоциация с ним начинается и заканчивается немногословным «нет, не в этой жизни».       В любом случае, Люси мало что знает об этом Нацу. Пусть и немного, но некоторые факторы уже позволяют выстроить приоритеты в общении. Страж Гробницы. Существо огненной природы. Личность, которую не стоит недооценивать. Этого достаточно, чтобы свалить от него подальше, как только выдастся возможность.       — Как ты сюда попала? Сказать, что вопрос застал врасплох — ничего не сказать.       Люси, выпучив глаза, быстро оклемалась. Хитрый прищур Нацу намекал на то, что от её ответа зависит не только, как долго она здесь пробудет, а, в принципе, покинет ли она Гробницу живой. Драгнил опасен, пусть и скрывает это милой улыбочкой (по факту, в ней не было ничего милого, только одно сплошное надувательство), поэтому не стоит вестись на такие очевидные уловки — авось придется убегать, дабы ей не свернули шею или сломали кости, а?       Хартфилия вздрогнула, представив картину того, как она врет насчёт «гуляла-гуляла по джунглям и случайно наткнулась на какие-то каменные хероборины» — эта версия пусть и является частичной правдой, но у Нацу, вероятно возникнут вопросы. Например, какого хрена меня вообще в эти джунгли занесло.       Собравшись с духом, девушка попыталась скорчить улыбку, но вышло какое-то жалкое подобие кривой гримасы. Сейчас лучше говорить расплывчато и косвенно — так, чтобы нельзя было придраться или уличить на вранье. Никто не давал гарантии, что у легендарных существ нету своего переносного детектора лжи. Раз он смог разхерачить мачете голой рукой, то стиснуть в кулаке чью-то черепушку — сущий пустячок, ага. Главное, чтобы это была НЕ моя черепушка, да, спасибо.       — Искала источник воды.       — Искала источник воды и случайно забрела в Гробницу Апостола? Хочешь сказать, что в твоей светлой головушке нет места помыслам о Священном Орудии?       Нацу снова растянулся в ехидной улыбке, обнажая клыки — его бровь поднялась в неком издевательском уточнении. Ранее Люси сравнивала его с пантерой, но сейчас Хартфилия едва ли сдерживается, лишь бы не представить красноречивую картинку иерархии существ. Северные волки, черные пантеры, какие-то там хищные птички… Еще с десяток тварей и в само-о-ом конце, как лидер рейтинга «Если не хочешь сдохнуть, то беги, дорогая, беги», — властно восседающий Нацу Драгнил, чье происхождение до сих пор за гранью понимания.       А, нет. Люси уже построила сраную иерархию, и сама же нагнала на себя жути. Вот это и называется идиот в чистом его проявлении.       Он похож на всех известных Люси свирепых животных одновременно: от тигра, до анаконды. Его взгляд — ну точно змеиный или кошачий — будоражил все естество Хартфилии, вынуждая её сглатывать в какой-то мере самоуважение и идти у него на поводу. Драгнил — искуситель, умеющий развязать язык одними лишь словами и чутка запугиваниями. Если у него нету встроенного детектора лжи, то, как минимум, имеется чутье на особо хитрожопых. В особенности на этих самых хитрожопых, которые пытаются спасти свою задницу от судьбы-мачете-дубль-два.       Люси сглатывает и косит взгляд на траву, пытаясь придать своему голосу хоть немного уверенности.       — Что будет, если я совру?       — А ты соври и узнаешь. Логично.       Нацу качнул головой в сторону, из-за чего его серьги подскочили и издали забавный такой звук. Если бы Люси не держала в памяти момент, как он ломает двумя (!) пальцами её любимое (и единственное) мачете, она бы свято верила в то, что Нацу — существо безобидное и просто умилительное, потому что временами его улыбка бывает сладкой-пресладкой. Она бы думала о том, что он вполне симпатичный по меркам мужской красоты, более, того эти самые мерки совпадают с её личным типажом. Хартфилия позволила бы себе немного расслабится, чтобы смело расспросить Нацу о Седьмом Апостоле и о том, как вообще вся эта система налажена, мол, «кто допускается в Гробницу, а кто нет».       Они бы пили местный перетертый виноградный сок в деревянных стаканах, сидели бы возле разрушенных статуй, посвященных Апостолу, играя в города. Нацу рассказывал бы о том, как силен и восхитителен Седьмой Апостол, а Люси, будучи на поддакиваниях, расписывала бы свои детские мечты о личной встрече.       И они, спевшись в неугомонном дуэте, обнимаются на фоне заката и возносят дифирамбы Апостолу, потому что он — не просто колоритный персонаж с не менее колоритной историей, но и создатель Нацу, вдобавок — фаворит Люси. Вот перед глазами родилась картинка того, как Люси вытирает слезы счастья платочком, прихлопывая разревевшегося Нацу по плечу, когда они — предводители фан-базы Пожирателя Пламени — осознали, что это именно то, ради чего их свела судьба.       Вкратце, те две девочки из приюта при соборе, которые визжали каждый чертов раз, когда речь заходила о баталиях времен Эпохи Бедствий — дубль два, который Люси успела себе нафантазировать. Только вот главные герои этой истории — Нацу и Люси, ахающие и охающие за спиной Апостола.

Идиллия.

Ага, да щас. Жизнь дороже.       — Изначально я здесь из-за оружия, но в Гробницу попала случайно. Ты сказал, что я не покину её территорию, пока она сама меня не выпустит, значит, мне нужно забрать Орудие как можно скорее, и тогда я вернусь обратно, верно?       Люси выпалила всё это быстро и довольно чётко, едва как удерживая намотанные на кулак сопли. Да, лучше так — сразу и по факту, чтобы не отрывать бедному коту хвост и не вынуждать еще с сотню нервных клеток погибать в агонии самонакручивания. Хартфилия стояла твердо и уверенно, ожидая от Нацу хоть какой-то реакции, но вместо этого Драгнил, словно выпал из реальности.       Нацу, к большой неожиданности, даже не удивился — он продолжал стоять напротив Люси в четырех-пяти шагах с каменно-улыбчивым лицом, хотя на лбу, похоже, в скором времени проявится надпись «ошибка загрузки, попробуйте снова». Драгнил хихикнул, пожимая плечами, как сиротка из приюта при соборе Святой Анны, когда Люси спросила, куда делся молитвослов. Дежа вю вроде не так работает.       — Откуда мне знать? Приехали.

***

Несколько мгновений спустя

Зашибенный такой анекдот получился.       — Вина? Есть ягоды личи, финики, бананы, а еще…       Нацу, усевшийся напротив, водил пальцем по воздуху, направляя все эти перечисленные фрукты и ягоды медленной цепочкой на стол. Левитация в его исполнении перестала удивлять, когда Драгнил заикнулся о том, что ему «взападло» спускаться по сотне ступенек вниз только ради того, чтобы принести гроздь винограда или питьевую воду — а, собственно, зачем, если вся территория Гробницы выполняет любые его прихоти? Хочешь, чтобы водопад громче шумел — не вопрос. Хочешь, чтобы птицы упали с воздуха в качестве готовых прожаренных крылышек — уно моменто. Чем больше я с ним знакомлюсь, тем больше убеждаюсь в том, что страж из него канает на пятерочку из десяти. И то, с натяжкой.       Люси попыталась нормально устроиться, но, по факту, ей приходилось сидеть на полу в Храме — задница, к слову, начала немного отмерзать из-за того, что место-то в самой глубине храма, где вокруг одни лишь заросшие мхом и лианами развалины и поваленные статуи. Стол — типичная деревянная доска, поставленная на более-менее ровный булыжник, ну, а компания… Складывается впечатление, будто я с собакой за одним столом сижу. Дохера умной, магически способной, человекоподобной собакой.       Драгнил широко улыбнулся, когда на «столе» из ниоткуда появились глиняные тарелки и кувшин с подготовленным вином. Нацу, довольно растерев ладони, сладко облизнулся, когда рядом опустились блюда — это звериный инстинкт какой-то, что ли? А, да. Точно. Он же зверь… Вроде. Люси немного (самую малость, честно) перекосило — она даже не старалась скрыть свое недоумение (это еще в мягкой форме), так как за прошедшие несколько часов в голове закрепилась одна простая истина. Нацу Драгнил, даже будучи стражем Гробницы Седьмого Апостола, не больше чем суслик, любящий нажраться от пуза и лишние сутки-двое отоспаться. Он ничего не понимает в природе человека, а та игра «шея или кости» — не больше, чем попытка вспомнить, как прятки зовутся прятками. Да. Он пытался сказать «прятки», а не «шея или кости». Да. Всё очень плохо.       Хартфилия мысленно шлепнула себя по лицу — она-то думала, он местный собиратель оттяпанных головушек, ага. В реальности всё совсем наоборот: сам предложил осмотреть красоты Храма, но вместо этого утащил набивать животы. Мило, конечно, но не тогда, когда Люси явно пытается отойти от шока — аппетит-то напрочь отбило.       Секунда. Две.       Нацу замирает прямо перед тем, как набросится на разделанную птичку — да, ту самую, которая шмякнулась ему прямо в руки с двадцатиметровой высоты. Запеченное и полностью готовое мяско фазана. Драгнил щелкает пальцами, отчего Люси морщится — она, будучи слопоупком, лишенным духовной силы, тяжело воспринимает применение магии, поэтому приходится привыкать. На территории Гробницы всё пропитано магией, поэтому каждый раз, когда стабильный поток волшебных частиц вздрагивает от любого заклинания Нацу, Люси приходится терпеть покалывание в груди, словно в неё кто иголками тычет. Не самое приятное ощущение.       На столе, пододвинув блюдо с благоухающей тушкой фазана, появилась округлая тарелка с… Гусеницами и всякого рода членистоногими — жуки, кузнечики, тараканы, даже красочные бабочки. Но, страшнее всего было то, что это насыщенное… белком меню, конечно же, по всем канонам кошмара среднестатистического арахнофоба, включало гребаных пауков. Лохматые монстры все еще дергались, медленно скатываясь с края тарелки в сторону фазана. Ага. Ну… Этого стоило ожидать.       Хартфилия, обреченно угукнув, мысленно возжелала проиграть в игре «шея или кости». Судя по тому, как глаза Нацу засверкали — это его коронное блюдо. Не то, чтобы Люси была прямо-таки противником поедания насекомых, просто… Если до этого аппетита не было, но внутри всё еще пылала надежда его «нагулять», то сейчас Хартфилия готова просидеть до конца дня со стаканчиком воды и щепоткой соли. Даже несмотря на то, что живот предательски издавал китовые звуки.       Драгнил прокрутил пальцем серпантин, из-за чего самая жирная слизкая тварь — павлиноглазка, к слову — медленно поднялась в воздух, оказавшись прямо перед лицом до жути довольно Нацу. Спустя секунду, еще одна милая (и извивающаяся) павлиноглазка подлетела к Люси, очаровывая Хартфилию своим скукоженным видом и милейшими голубыми (и, кажется, пушистыми?) шипами вдоль спины. День без еды? Пф, три минимум.       — Я… Пожалуй, откажусь.       — Ты уверена? Это самый настоящий деликатес — смотри, как дергается. Смотри-смотри.       Нацу поманил свою гусеницу, вертя её бедное тельце в маленьком урагане, словно на той качели, где всех всегда тошнит. Если бы павлиноглазка могла кричать о помощи, она бы сейчас вопила. Люси брезгливо-безутешно улыбнувшись (с заметным таким напрягом), мысленно посочувствовала всему тому, что ползало и извивалось на тарелке. Даже паукам, которые из-за магического давления прилипли к столу, словно раскатанное тесто — чтобы не убежали.       Драгнил, подперев ладонью щеку, издевательски ухмылялся, выворачивая гусеницей виражи, на пару с резкими подъемами и такими же падениями. Кто-то еще сомневался, что в это только на первый взгляд человеке не доминируют первобытные инстинкты — к примеру, склонность к насилию? Люси сморщилась, пытаясь настроить себя на более позитивную волну — скажи, Хартфилия, спасибо, что сейчас сидишь у стола, а не дохнешь от сердечного приступа где-то среди облаков. По крайней мере, Люси попала в Гробницу. Да. Во всём находим позитив.       Нацу поманил пальцев павлиноглазку, дёргающуюся в предсмертной агонии, а после — широко разинул рот, демонстрируя заостренные клыки во всей красе. Он схватил гусеницу за заднюю часть тела (хотя, спорно, где у неё передняя) и, прижав пальцами, со смачным таким «чавк» откусил ей, по всей видимости, голову. Драгнил жмурился от удовольствия и улыбался счастливо-счастливо, хрустя гусеницей, словно поджаренной корочкой аппетитного мясца. Этот хруст еще долго стоял в ушах Люси, пока она, отмахнувшись от этой душещипательной картины, не заставила себя подумать о чём-то другом. Верно, думай о Гробнице. Святая святых, колыбель Седьмого Апостола, да. Прекрасное, просто восхитительное место, из которого, честно сказать, так и хочется сдрыснуть. Желательно, прихватив двуручные мачете.       Нацу потянулся к другой гусенице — пальмовому долгоносику, насколько позволяет память и знания, усердно вдалбливаемые Леви. На этот раз хруст казался просто оглушающим — по всей видимости, панцирь у этого несчастного долгоносика (а, теперь их пять) довольно крепкий, из-за чего характерный хруст перерос в что-то вроде дробилки. Люси, потянувшись к ягодам личи, равнодушно вкинула одну в рот, раскусывая плод медленно и неторопливо.       Взгляд метнулся к довольному Драгнилу, надкусывающему головы бедных долгоносиков одного за другим — он даже мизинец оттопыривал, словно сраный аристократ, каждый раз, когда следующая жертва насилия подлетала лицу. Гробница — чудесное место, а её страж — ну просто загляденье.

Хрусь.

      Люси отпила со стакана вино (а оно действительно было очень вкусным), сладко причмокнув губами. Прошла от силы минута, а насекомых в тарелке убавилось в четверть от общего количества. Мясо фазана медленно остывало, так что уже не укрывалось ароматной дымкой. Существо, олицетворяющее доблесть…

Хрусь-хрусь.

      Хартфилия лениво ковыряла сброшенные в тарелку ягоды и финики, раздумывая на над тем, как долго ей придется быть здесь и вообще — когда она сможет воочию лицезреть Священное Орудие. Нацу с вопиющим восторгом облизнул каждый палец, характерно причмокивая и завывая от удовольствия. Отвагу…

Хрусь-хрусь-хрусь.

      Его движения были цикличными: оттяпал головы, доел всё остальное, а в конце — облизнулся, словно кот, измазанный сметаной. В обязательном порядке, надкусывать нужно клыками, а во время трапезы — мычать и изнемогать от букета вкуса, словно жуки — верх гениальности в кулинарии. Хотя, Люси, испытывающая испанский стыд и дикую тошнотворность, всё же подметила кое-что весьма странное и противоречащее Нацу, как стражу Гробницы… Из-за чего, собственно, и пришлось отвернуться, дабы скрыть один очень и очень неловкий момент. Благородство.

Хрусь.

Для зверя он слишком беспечен и наивен. Но как человек — чересчур горяч, даже когда ест. Да блять.

***

Неделю спустя

Это, как оказалось, намного труднее, чем я думала.       Люси, нахмурившись, не хотя переставила слона на одну клетку по диагонали вправо — с её-то удачей играть практически всегда за белых (и практически всегда выигрывать), Хатфилия за несколько дней осознала, что одной удачи в шахматах мало. Нацу, свесив одну ногу вниз, равнодушно сбил её коня ферзем. Фигурка отлетела на первый этаж храма, разлетевшись на части, стоило несчастному коню упасть на морду разваленной статуи саламандры. Противный «бах» отозвался эхом в ушах.       Хартфилия, прижав губы, с досадой пыталась выстроить стратегию из имеющегося теста — ну, тут очередной проигрыш, серьезно. Тридцать два — ноль. И одна ничья, потому что Нацу согласился быстро закончить партию и ускакать на ужин. Драгнил скучающее подкинул белую фигурку в руках (ту самую ладью, между прочим, которая шла к успешному убийству черного ферзя), а после — взмахнул пальцем. Перед Люси оказалась её успевшая стать любимой деревянная чашка с интересной резьбой вдоль стенок. Ладно, левитация и подобное искусство магии — довольно выгодная херня. Сидишь себе, играешь в шахматы — хоп! — вот и чаек.       Люси благодарно кивнула, а после переставила пешку на клетку вперед. Нацу, подкинувший белую ладью в воздух сбил своим ферзем всеми забытого слона, заодно, организовав Хартфилии красноречивый «шах».       — Да сколько можно. Опять проигрыш?       — Это всего лишь «шах», Люси. Хотя…       Драгнил, наклонившись к доске, прищурился, анализируя общую обстановку на фронте. Он, потерев подбородок, хмыкнул и резко откинулся на ближайшую колону с уже привычной ехидной улыбкой. Люси мысленно простонала, осматривая всего лишь пять валяющихся черных фигурок, которые ей всё же удалось ликвидировать. Нацу, глотнув чая, попытался подзадорить Хартфилию, но получилось у него…       — Всё верно! Ты проигрываешь, Люси. Какая умничка! Как всегда.       — Похвала не так работает, Нацу. Зато сарказм — да.       Драгнил встрепенулся, склонив голову на бок в недоумении — ну точно типичная щенячья реакция на что-то непонятное. Всего неделя прошла, как Люси оказалась запертой в Гробнице, а уже смирилась с тем, что в ближайшие дни это человекоподобное что-то — её собеседник, лучший друг и компаньон. Ну и временами собутыльник, учитывая, что Люси с таким успехом (и ежевечерней «гулянкой») успела присесть на вино. К слову, у Нацу есть две слегка противоречащие особенности. Во-первых, несмотря на то, что он зверь, он пытается подражать человеку (это и было объяснением того, почему в первую встречу он ярко выразился в духе «у людей»). Во-вторых, несмотря на то, что он зверь, моментами он всё же похож на человека. Он непостоянный, моментами хитрый и проказливый, еще реже — ведет себя провокационно.       Хотя, Люси не давала гарантии, что несколько замеченных провокаций она додумала себе сама.       Иными словами, Нацу — персонаж многогранный и неоднозначный. То дурачок-дурачком, то весь из себя такой коварный и пугающий. То, что он силен и опасен — Люси даже спорить не будет, а вот насчёт характера… Сложно понять то, что, априори, не является человеком. К тому же, из него нереально выбить информацию. Я пыталась ему объяснить, что мне нужно срочно покинуть Гробницу и, желательно, с Орудием, но он отмалчивается и тут же переводит тему.       Конечно, можно было бы ломать голову над тем, как покинуть Гробницу в скором порядке и без Орудия, так как Леви и Лаки наверняка её ищут, но ради этого Люси и ввязалась во все эти экспедиции. Если у неё получится вытрясти из Нацу местоположение двуручных мачете (а он, как страж должен знать, где они), то плакал весь собор Святой Анны на пару с Архиереей Вермиллион — а это просто не могло не радовать. Да и Лаки с Леви вряд ли будут осуждать — по делу же пропадала. К слову, я пыталась найти выход на всякий случай, если Нацу окажется говнюком в овечьей шкуре. На третий день пребывания я тайком ушла к предположительному местонахождению той каменной арки, но-о-о… Ничего, абсолютно. Я убила часов пять, но вместо этого — намотала круг вокруг Храма. И, да… Нацу узнал об этом практически сразу, поэтому весь оставшийся вечер напоминал мне о том, «какая я умница». Тогда же подтвердилась теория того, что Нацу не просто страж, но и главный надзиратель, знающий обо всех всё. Другими словами, скрыть какие-то аферы от него будет невозможно. Мало ли, что ему взбредёт в голову.       Люси выдохнула, подставляя своего короля под удар — а смысл, если она и так проиграет? К тому же, Драгнил явно не о шахматах думает — такое странное лицо он делает только тогда, когда голод напоминает о себе, а мельтешащая перед глазами комашня прямо-таки провоцирует. Мясо фазана, павлиноглазка и чай из пурпурных листьев — вот его фавориты, которые Люси смогла выделить в отдельный список всего за неделю. Снова многострадальческий выдох. Итак, что мы имеем: Гробница меня «забрала» и отпустит ровно тогда, когда посчитает нужным, при том что в причины никто посвящать не хочет, да и Священное Орудие не спешат показывать. Местный страж, исполняющий функцию охранника, надзирателя и, моментами, подъебщика (неумышленно, по всей видимости). И куча вопросов. Громадная такая.       Люси нахмурилась, наблюдая за тем, как её король вылетел за пределы доски, откатившись к отвалившемуся куску пола. Нацу победно ухмыльнулся, тут же спрятав эту проказливую ухмылку в глотке чая. Сейчас можно было бы думать обо всех вопросах сразу, но Хартфилии, честно сказать, было как-то лень. А что ей остается, кроме как дожидаться момента, когда Нацу всё же соизволит показать ей Священное Орудие и хоть что-то рассказать об Апостоле? Всю неделю они ели, пили, играли в шахматы и шлялись по территории Гробницы в поисках чего-то красивого… и съедобного. По крайней мере, я искала альтернативу утраченной мачете и осматривала окрестности, чтобы прикинуть, где можно будет спрятаться в случае, если Нацу всё же окажется говнюком. Это всё еще актуальный вопрос, между прочим.       Шахматные фигуры поднялись в воздух и плавно выровнялись в две кучки: черная и белая в соответствии со сторонами участников игры. Какой это по счёту раунд за сегодня, а? Шестой?       Люси, честно признаться, не знала, чем ей ещё заняться. Она тупо ждала, когда судьбоносный момент наступит и она покинет Гробницу с титулом потомка Седьмого Апостола, но это момент всё не приходил и не приходил. Прошла неделя, а единственное, чего добилась Хартфилия — алкогольная зависимость (если это так можно назвать, учитывая, что до этого она практически не пила) и жуткая склонность опошлять любое движение Нацу, которое только можно опошлить. То пальцы облизывать начнет, то волосы на ветру поправит, то смотрит так хищно-хищно исподлобья, когда чай пьет. Господи, за что мне это?       — Нацу…       — Да-да?       — А где Священное Орудие?       — А зачем тебе?       Драгнил даже и виду заинтересованности не подал — втупился в шахматную доску и что-то сконцентрировано обдумывал. Люси, зная, что и в этой партии заработает фееричное «тридцать четыре — ноль», даже не пыталась строить стратегии — а толку-то? Воображение закончилось, удача — синоним сплошное фиаско, а смекалки попросту не хватает, чтобы продумать игру на десять ходов вперед.       Может Хартфилия и умная блондинка, но не до такой степени, чтобы всерьез бороться с существом, в разы превосходящим её по силе и, похоже, по уму. По крайней мере, она бросила эти попытки еще на тридцатом поражении, дальше шла импровизация и самобичевание.       Нацу сделал шаг пешкой, откинувшись обратно на колону. Люси, заправив выскочившую из косы прядь волос за ухо, ответила аналогичным ходом. Сейчас её внимание полностью сосредоточено на реакции Драгнила после того, как разговор дойдет до того самого. А чё кота за хвост тянуть — попытка не пытка. Может в этот раз выйдет — авось прогресс?       — Ну… Может, я в Гробнице из-за него? К тому же, я давно интересуюсь Священными Орудями, да и это первопричина, почему я приехала в Пергранде…       — А говорила, что воду искала, врунишка.       — Это немного другое.       Люси пыталась парировать, но что-что внутри неё подсказывало, что Нацу — не из тех, кто верит тому, что говорят. И, да, у стражей всё же есть встроенный детектор лжи — вот это и напрягало. Хартфилия ответила на перескочившую ладью очередной пешкой — девушка всё же заразилась каким-то энтузиазмом переиграть Нацу, так как с момента начала игры прошла минута, а все её фигуры всё еще на месте. Хотя, скорее, она просто отвлекает его разговором. Или он поддается, дабы этот разговор продолжился. Хрен пойми, что правильно.       Хартфилия скользнула рукой за шею, сминая затекшие мышцы. Нацу усердно обдумывал свой следующий ход, но, по истечению всего двух секунд, смело выдвинул вторую ладью. Перекрестную атаку решил устроить, что ли? Люси, кинула короткий взгляд в сторону полупустой чашки и решительно продолжила.       — Ну так что?       — Что «ну так что»?       — Ты покажешь мне Орудие?       — Его заслужить надо. О Господи, неужели это тот самый прогресс?       Люси мысленно проскулив, утерла подступившую слезу — спустя неделю ей всё же стало ясно, что делать дальше. Конечно, жаль, что мачете не преподнесут ей на подносе с золотой каемочкой, но понятие «заслужить» немного обнадеживает. Нацу моментально усилил атаку, и за два хода успел отбить две фигуры. «Слава Богу, мы не в шашки играем», — подумала Хартфилия, радуясь, что шахматы — не та игра, где можно за один ход урезать количество воинов противника в половину.       — И как это нужно заслужить?       — Хм-м, мы можем попробовать спарринг…       — Я согласна!       Не успел Нацу вынести на поле боя фееричного ферзя, как Люси, вскочив, перекинула шахматную доску — фигуры с грохотом откатились в разные стороны, а некоторые и вовсе упали вниз с выступа. Драгнил сочувственно оглядел всеобщую картину и подхватил катящего к краю черного короля. Нацу оставил фигуру возле себя, мысленно похоронив все свои планы насчёт нового трюка (ну или фокуса), который он планировал применить в этом раунде, но — не повезло, не фортануло — вместо этого ему пришлось смотреть на дико дышащую Хартфилию.       Люси же будто с цепи сорвалась. Стояла на четвереньках буквально в нескольких сантиметрах от него самого и буравила взглядом, будто бы Нацу ей что-то задолжал (при том, масштабы этого «задолжал» немного пугали). Его взгляд бегло скользнул по её лицу и резко опустился ниже. Дело в том, что у Люси с собой было лишь два комплекта походной одежды, поэтому пришлось выдумывать велосипед и варганить что-то из спального мешка и покрывал (благо, в храме есть какая-никакая кровать).       В такие моменты она вспоминала Далай-ламу и его уроки выживания, подкрепленные систематическим избиением палкой. Люси всё запомнила, буквально. Но сейчас проблема была немного в другом. Сейчас Хартфилия, позабыв обо всех правилах соблюдения личного пространства, красовалась в обтягивающей майке. А, учитывая ракурс, не трудно догадаться, что и как эта самая майка обтягивала и какой вид открывала. Драгнил равнодушно отвел взгляд в сторону перекинутой дощечки, чувствуя какую-то обиду. И снова взгляд на Люси, едва ли не прижавшую его к колоне.       В такие моменты Нацу ненавидел Гробницу. В частности, её проклятие, которое приходится терпеть хрен-знает-какой-год-подряд.       — Хоть бы доиграть дала, ей Богу.       — Я бы всё равно проиграла. Давай спарринг.       — А ты самокритична.       Он, понурив голову, выставил руку перед Люси и, щелкнув пальцам, наколдовал мачете — в точности такую же, какую сломал в первую встречу. Нацу тяжко выдохнул, переглядываясь то с типичными шаманскими уловками, то с изумлённой Хартфилией, выдернувшей из его руки «свое» мачете буквально в ту же секунду, как в его голове пролетела мысль поменять оружие на что-то… Более удобное. Мачете — так мачете, вообще без проблем.       Не ему же проигрывать.       Люси вскочила, перекидывая не только оставшиеся фигуры, но и свою любимую чашку. Чай поплыл в сторону шахматной дощечки, так что Нацу, щелкнув пальцами, поспешил избавиться от этого беспорядка. Он поудобнее устроился около колоны и, скучающее подперев щеку ладонью, мысленно недоумевал Хартфилии и её желаниям. Кажется, Драгнил не был в особом восторге от наметившегося спарринга — и у него были свои причины.       Люси же в этот момент была полностью поглощена мачете, ведь — вот она! — её зайка. Целая, без трещин и намека на нещадное издевательство в первый день пребывания Гробницы. Была бы воля — расцеловала бы вдоль и в поперёк и рукоять, и лезвие.       — У тебя есть две минуты. Если сможешь победить меня, я отведу тебя к алтарю.       — Тогда я нападаю.       Хартфилия, встав в боевую позицию, выпрямила локоть с мачете — такой легкости она еще никогда не чувствовала. Люси впервые была настроена серьезно, а если её амбиции горят синим пламенем — берегитесь те, кто стоит на пути. Даже если противник в этом случае — страж Гробницы и существо огненной расы — вообще насрать. Девушка довольно ухмыльнулась, заигрывая с Нацу бровями, мол, «давай, поднимай свою задницу и дерись со мной».       Но Нацу продолжал ровно сидеть на вышеупомянутой заднице. Он по-прежнему скучающе посматривал на Люси — её энтузиазм бороться за право быть допущенной к алтарю, кажется, его совсем не волновал. Однако…       — Нацу, почему ты не…       — Искусство Пламени: Бастилия.       Не успела Люси договорить (или хотя бы вдохнуть), как её снесло резким порывом ветра в ближайшую стену. Хартфилия влетела в, как минимум, стен пять, из-за чего по всему этажу храма виднелись громадные дыры и обломки потолка, обвалившиеся путем цепной реакции. После оглушительного грохота, который длился относительно секунд тридцать, в Храме повисла неловкая тишина. С пола поднялась пыль, заслоняя выстроившейся туннель вдоль всего этажа.       Нацу, присвистнувший, довольно потянулся — ну, она сама попросила. Он струсил ладони и, закинув руки за голову, принял стратегическое решение немного вздремнуть. Ну, две минуты — это лимит, а так… Люси вернется где-то через час, может два.

В любом случае, никаких претензий.

      Тем временем, Люси очутилась за пределами храма, где-то в джунглях. Храм находился на расстоянии пятидесяти метров, а из боковой стены красовалась громадная дыра и несколько вырванных «с мясом» лиан. Хартфилия, выбравшись из обломков, утробно простонала, поражаясь тому, что на ней — ни царапинки, ни синяка, ни торчащей из ноги кости. Да, боль чувствовалась (еще какая), но двигаться это не мешало.       Люси, оперевшись на разваленные булыжники (точнее глыбы, которые грохнулись сюда вместе с ней), злостно прохрипела ругательство.       — Ах ты, сукин сын, по-честному же договаривались!       А время бежало нещадно, так что Люси пришлось наспех делать обратное сальто — в неё чуть ли не прилетел громадный такой топорик. Боевой, прямо-таки гигантский — лезвие уж точно размером в две с половиной человеческой головы. Он уперся в один из булыжников (прямо там, где еще секунду назад переводила дух сама Люси), но тут, словно по щелчку (а так оно и было), оружие вырывается из камня и летит пулей в сторону Хартфилии.       Как только она не уворачивалась, всё без толку — на каждое сальто её сбивают с ног, а на каждый прыжок с растяжкой лезвие прилетает чуть ли не в лоб. Либо Нацу таким образом издевается, либо это всего лишь первый этап её спарринга — победить сраный топор, мечущий в её светлую головушку. Если после топора будет Нацу — трудно представить, какое западло он ей устроит, раз тут едва с этой херней можно совладать. Главное, не превратиться в винегрет.       Люси, оперевшись ладонью на поваленную пальму, перепрыгнула и тут же спряталась за пышной кроной листьев. Подхватив брошенные камни, Хартфилия аккуратно выглянула из своего укрытия, пытаясь понять, где эта летающая срань и где ей искать приблизительное укрытие на следующий раз. Девушка, резко осмелев, высунула голову, оглядываясь по сторонам — авось, напасть отступила и теперь можно идти бить морду Драгнилу за просто невъебенный спарринг, а?       Но тут — прямо в пяти сантиметрах о её щеки — прилетел топор. Люси, словив хороший такой инсульт жопы, отскочила назад. Её мачете одиноко лежало под пальмой, а спасительные камешки куда-то исчезли. Хартфилия бегло искала пути отступления в местности, но тут послышался утробный скрип древесины и топор повис в воздухе. Его лезвие переливалось золотыми символами-иероглифами — и вот тут стоило бы завязывать с вечным разглядыванием, потому что повернутое к Люси лезвие выглядело отнюдь не доброжелательно. Скорее, наоборот. Впервые в жизни мне кажется, что невоодушевленный предмет хочет мне оторвать бошку.       Люси, споткнувшись о какой-то булыжник, падает на землю и тут же отползает назад. В мыслях только одно — Нацу ведь просто булочка, любящий перекусить всякими там личинками! Такие булочки просто неспособны на убийство, эй! Хотя, игра «шея или кости»? Как-то поубавилось уверенности в том, что Нацу — булочка и что он не способен на что-то подобное. Свист над ухом и резкий порыв воздуха в щеку мгновенно отрезвили Люси от дилемм: Драгнил всё же булочка или сраный сельдерей (на который у Хартфилии, к слову, аллергия).       По её плечу скатилась обрубленная прядь, а перед глазами застыло впившееся в кору дерева лезвие топора — оно еще так доброжелательно отблескивало на солнце, будто подмигивало. Люси сглотнула, истерично усмехнувшись — а может не надо? «Может мы договоримся?», — думала она. Момент и топор вырывается из коры с характерным хрустом — Люси опирается на руку, чтобы встать, но тут неудачно падает на спину. Машина для расчлененки исчезает и Хартфилия, бегло оглянувшись, задирает голову к верху. НЕТ, МНЕ НЕ КАЖЕТСЯ!       Топор, зависнув над ней где-то на уровне пяти-шести метров, резко падает вниз — со свистом и намеком на не самый лучший исход. Благо, у Люси хорошая реакция — откровенно говоря, просто отличная, но сейчас эта её хваленная реакция заставила немного поднапрячь булки. Буквально.       Решительно растянувшись в поперечном шпагате, Люси прижалась к земле спиной, надеясь, что топор пролетит мимо её ног и всего того, что находилось в их радиусе. Лезвие впилось в землю буквально в сантиметре от линии штанов, ведущей к ширинке. В таких случаях мужчины говорят что-то вроде «пронесло».       Хартфилия резко вскакивает и, спотыкаясь обо всё, что только можно, сломя голову летит в сторону брошенного мачете. Это всего лишь спарринг, а не настоящая мясорубка, потому что если это мясорубка, то у Люси здесь такая же судьба, как и в шахматах. Пусть она и привыкла проигрывать паскуде-Нацу партии, это не означает, что она готова проиграть в спарринге с топором.       Точнее, она проиграет — это и так понятно, но Люси чисто психологически не готова подохнуть в сраных джунглях.       Девушка снова спотыкается, однако, едва удержав равновесие, буквально загребает мачете вместе с землей, чтобы отбить очередной удар топора. Ногти зудели от закравшейся грязи, остатков травы и чего-то слизкого, однако Люси упорно держала удар. Она стояла в боевой позиции и давила всем своим телом на мачете, в попытке уменьшить давление со стороны топора (точнее, его пересилить). И тут…

Прервемся на небольшую паузу.

      Нацу, отпивший чай, подергивал пяткой в такт напеваемой мелодии — он сам её придумал от нечего делать. Драгнил, взболтнув чашку, наслаждался мелодией ветра и едва доносящемуся щебету птиц. Помимо стоящей в стенах храма идиллии и убаюкивающей тишины, Нацу уловил звуки тяжелых шагов и утробного дыхания где-то относительно неподалеку. Мужчины выпрямился и пригубил чашку, пряча свою до ужаса довольную усмешку.       В еще свежей дыре (с потолка что-то периодически сыпалось) в стене появилась Люси — потрепанная, с разорванной штаниной и перемазанным грязью лицом. Хартфилия тяжело дышала, едва ли сдерживая весь тот набор «ласковых» и чудных посылов в дебри с просьбой потерять, а еще лучше — сдохнуть. Спасибо, что топор исчез ровно в тот момент, когда я уже была готова коньки отбросить. Но два часа — это не две минуты, эй!       Девушка, едва как перебирая ноги, подошла к Нацу, а после — устало рухнула прямо перед ним. Пусть она и с трудом могла говорить, внутри таилась уверенность, что Драгнил — не дурак, он давно всё понял только по одному выражению лица. По крайней мере, если он не понял, то Люси (после небольшого перерыва), с радостью готова продемонстрировать на его тушке всё то, что пережила буквально только что.       Да, подобное максимально за гранью фантастики, потому что Нацу, скорее всего, приплюснет её в стенку, пока она не умерит пыл, но всё равно! Дайте немного потешить самолюбие хотя бы мечтами.       — Ну ты и мразь, конечно…       — Тебе понравилось?       Люси перекосило, но она махнула на Нацу ладонью, лелея надежду когда-нибудь отыграться — может быть стукнет час, и она пометает в него ножи, или же привяжет к ногам булыжник и кинет в море. А может и вовсе придушит ночью подушкой, потому что ждать возможности отыграться несколько лет — не комильфо, а вот убийство во сне — и быстро, и по делу. Хартфилия улеглась на полу, расправив ноги и руки в стороны, дабы глотнуть как можно больше воздуха. Мышцы еще сводило болезненной судорогой, но после того, как она немного расслабилась, тело накрыла приятная истома.       Честно сказать, Люси была готова и заснуть там — грязная и побитая на таком же грязном и пыльном камне, но Нацу, будучи тем еще сученышем от природы, конечно же, прервал её идиллию. Он легонько пнул ногой её ладонь, а после — едва слышно хохотнул.       — Я, наверное, забыл предупредить, что на территории Гробницы невозможно причинить физический урон.       — То есть, летающий топор-убийца — это само собой разумеющееся, о чём мне говорить не надо, да?       Люси, откровенно говоря, не хотела пререкаться или скандалить, но она просто не могла отказать себе в очередной язве. По правде, Нацу слишком веселый для того, кто привык запихиваться жуками и форсить «типичными человеческими фразочками», которые нихера не человеческие. Хартфилия гордо вздернула подбородком и закрыла глаза, всецело отдаваясь болезненной усталости, растекающейся по её телу, словно растаявшее мороженое.       Нацу хохотнул, двинув её раскинувшуюся ладонь ногой — ему, видимо, нравилось смотреть на прилипшую к полу жижу, пережившую не только афганскую войну, а что-то на подобии Эпохи Бедствия — со всеми вытекающими перевертышами, пандемиями и нашествием катаклизмов.       — Тебе было больно?       — Нет, конечно. Так, комарики обкусали, подумаешь.       — Комарики кусаются?       Люси, невольно обернувшись к недоуменному Драгнилу, фыркнула себе же под нос, моментально вспомнив, что он из той самой категории «недалеко-недалекие». Несмотря на то, что она здесь уже неделю, Хартфилия всё еще с трудом позиционирует Нацу как существо нечеловеческого происхождения. Для него абсолютно нормально задавать такие глупые вопросы, путать типичные для человека фразы и пытаться уподобляться распространённым привычкам и традициям. Ему, как существу, это несвойственно, но, видимо, он пытается найти с Люси контакт таким образом. Вроде и мило, а вроде…       — Чисто гипотетически, кто в твоем понимании может обкусать незаметно и безболезненно?       — Бизоны? Господи, спаси мою бренную душу.       Нацу хмыкнул, всерьез задумавшись над вопросом, кто кусает сильнее: комары или бизоны, пока Люси, засмотревшись на его до невозможности милое лицо, пыталась представить, кто такие в понимании Драгнила бизоны. Не исключено, что он попросту перепутал какое-то маленькое и безобидное животное, назвав его «бизоном», но отчего-то Хартфилию прорвало на смех, когда в голове вырисовалась картинка беззубого бизона, пытающегося укусить её за палец.       Драгнил что-то бурно нашептывал себе под нос, приходя к каким-то выводам и умозаключениям, а Люси, грезившая буквально несколько мгновений назад придушить его здесь и сейчас, теснила улыбку. Её волосы, спавшие на лицо едва ли не водорослями (да, битва дошла и до водопада, так что пришлось искупаться), немного сползли вниз, а Хартфилия, зависшая в точке между нахмуренным лицом Нацу и краем каменной колоны, тихонько задремала.       Ну, значит, в следующий раз. Возможно завтра, возможно сегодня вечером — неважно, когда, но Люси обязательно выбьет из этого придурка местонахождение алтаря. Если нужно будет — сама найдет. К тому же, раз Нацу сказал, что на территории Гробницы причинить физический урон невозможно, но болевые ощущения будут присутствовать, у Люси есть все шансы придушить Драгнила в любое подходящее для этого время.       Он же не умрет от этого, верно?       А ей позарез нужно выбить из него дурь и информацию об Орудии и Апостоле. По-моему, это и называется «найти общий язык».

***

Спустя две недели

      — Красивая… Как ты там говорила? Хреновина?       — Хреновина используется не в том смысле, умник. Это — красивая вещь.       Люси поучительно вздернула пальцем, вручая Нацу свой собственноручно сделанный блокнот для записей. В эту маленькую походную книжечку вместились и легенда об Апостолах, и координаты местоположения Гробниц, даже некоторые детали из общения с местными жителями. Хартфилия гордилась собой и своим умением конспектировать, однако Нацу, развалившейся вдоль кровати, брезгливо свесил блокнот за край обложки.       — Оно дурно пахнет.       — Потому что я использую особые водостойкие чернила.       Люси подползла к нему поближе и улеглась рядом — кровать в Храме была единственной отдушиной, так как мягче перины девушка еще не видела. Ей, как заядлому эстету, жутко нравились цвета простыней, подушек и покрывал, но еще больше ей нравилось то, что эта первая и пока единственная кровать, в которой можно выспаться. Вот сейчас на полном серьезе.       Даже с учетом того, что летающий топор вполне себе засадил в подкорке мозга Люси новую психологическую травму, за прошедшие две недели ей ни разу не приснился кошмар. А это очень радовало. Прям очень.       Хартфилия подвинулась к Нацу ближе, соприкасаясь плечом с его. Она, рассекая пятками воздух, качала ногами вперед-назад, пока Драгнил любопытствовал насчёт её недодневника. Нацу мило хмурился, еще милее — фыркал и тихонько возмущался. В такие моменты Люси не думает о том, что может происходит за пределами Гробницы или то, чем сейчас занимаются Леви и Лаки. Хартфилия не думает, когда же заполучит Священное Орудие, потому что спустя пять настойчивых попыток, ей всё же пришлось ненадолго опустить руки. Спарринг — то еще испытание.       Девушка, подперев ладонями щеки, весело напевает чересчур знакомую мелодию, наслаждаясь повисшей между ней и Нацу атмосферой. Драгнил тяжко вздыхает. Вчитываясь в её записи, реже — подначивает Хартфилию едкими комментариями, мол, «не толкайся» или «не наваливайся на меня, ты тяжелая». Но Люси не думала, да и не хочет думать о том, почему же у неё безобразно хорошее настроение. Отчего наружу рвется улыбка, а в душе мечется обезоруживающее счастье и беззаботность.       — Надеюсь, сегодня мне не придется гонять тебя по Храму.       — У меня сегодня выходной, а вот завтра… Завтра я снова присяду тебе на уши с требованиями отдать мне Священное Орудие.       Люси перевернулась на спину и блаженно потянулась, улыбаясь широко-широко. Ноги обдувал теплый ветерок, вдали слышалось щебетание птиц и типичные звуки джунглей, успевшие стать привычным будильником. Хартфилия, чувствуя тело Нацу возле своего, словила себя на мысли — кажется, десятой по счету. А может и вовсе пятнадцатой. И эта мысль — до неприличия вдохновляющая — куролесила туда-сюда, от одного уголка мозга к другому, больше недели.       Ей нравилось быть тут.       Ей нравился Храм.       Ей нравилось требовать из Нацу что-то, что перестало быть до такой степени важным, чтобы тараторить об этом каждую свободную минутку.       Ей нравилось быть такой, какой она есть сейчас.       Никаких тебе упреков об отсутствии духовной силы. Никаких нудных собраний, никаких малорезультатных поисков. Никаких экспедиций и извечного «а всё ли будет в порядке». Беззаботность — вот чего Люси не хватало все семь лет, а может и вовсе двадцать с хвостиком. Она никогда не могла позволить себя растянуться вдоль большой кровати или млеть под мягким солнцем. Но может сделать это сейчас.       Она много чего может прямо сейчас.       Люси может позволить себе проиграть Нацу в шахматы, а потом просить реванш. Может позволить себе назвать его последней мразью и жутким недотепой, каждый раз, когда он устраивает ей «краш-тест» психики. Люси может позволить себе немного флирта и непристойно лишних заглядываний на Драгнила каждый чертов раз, когда он ест или спит.       В Храме слишком хорошо. Пусть это и пугало, будь у Люси сейчас выбор отказаться от времяпровождения здесь, она бы закинула этот плешивый выбор куда-нибудь за пределы любимой всем сердцем Гробницы.       — Понарассказывают такое, что в голове не укладывается.       — Что такое?       — С каких пор Седьмому Апостолу приписывают облик ящерицы? Странные, жутко странные люди…       Нацу, надувшись, недовольно фыркнул, нашептывая что-то из разряда «какая, к черту, ящерица, вот какая?». Драгнил мило выпучил губы, хмурясь так, словно прочитанное лично задело его ранимую натуру. Хотя, так оно и было, учитывая, что Нацу всеми силами защищает не только Гробницу, но и репутацию Седьмого Апостола. Он — отличный страж, моментами, правда, дурачок, но во всём остальном…       Совсем неожиданно, но предсказуемо, Седьмой Апостол подвинул Девятого и Четвертого в позициях лидеров в рейтинге личных фаворитов. А всё из-за этого человекоподобного существа, успевшего стать неотъемлемой часть жизни Хартфилии в Гробнице. Так странно. И так… Так…

Как бы это произнести вслух?

      Люси, улыбнувшись шальной мысли, нежно коснулась его волос, спавших на щеки. Драгнил продолжил вчитываться в аккуратный почерк Люси, редко перелистывая помеченные нумерацией страницы. Её пальцы ласково поддели пряди, щекоча, как оказалось, слишком горячую кожу. Нацу — не человек. Нацу — существо огненной природы, поэтому для него это что-то вроде нормы. Повышенная температура кожи, звериные зрачки и клыки… До безобразия мягкие волосы.       Пальцы замерли, а после скользнули вдоль скулы. Люси, завороженная пробравшими ощущениями, игралась с его волосами, касаясь кожи так вольно и смело…       — Нацу, как долго ты здесь?       — Столько, сколько лет прошло с момента исчезновения Апостолов.       — Четыреста лет и всё это время один?       Люси, приподнявшись на локте, безвольно опустила ладонь по его плечу. Она, неверующее вглядываясь в его невозмутимые черты лица, тихонько прокряхтела. Хартфилия никогда не задумывалась, почему Нацу ведет себя так странно, врозь её стереотипам и шаблонам. Она не понимала, почему он такой неоднозначный в её присутствии, да и вряд ли бы задумалась, не откройся она ему всего лишь спустя вторую неделю с момента знакомства.       Это так странно, но так… Естественно? Что-то вроде негласной нормы, к которой Люси не была готова, но которую готова принять.       Сердечко болезненно сжалось, стоило ей только представить, чем занимался Нацу всё это время — все эти четыреста лет, но тут… Будто бы прочитав её мысли (или ту фразу, вылезшую на лбу), Драгнил довольно ухмыльнулся, не отрываясь от записей. Он слишком долго изучал её недодневник — даже чересчур долго, будто бы человеческие истории об Апостолах ему действительно интересны. Это странно, но Люси, зная его немного дольше, чем четырнадцать дней, оправдала это простым любопытством. Он ведь впервые сталкивается с чем-то по-настоящему человеческим, верно? Четыреста лет — это немного жестоко для того, у кого есть сознание и кто не обделен личностью.       — Время здесь бежит по-другому. День равен неделе, неделя — месяцу, месяц — году, год — десяти.       — Что?..       Люси резко поднялась, усаживаясь на коленках — она была готова едва ли не вскочить с места. Девушка громко задышала через нос, выжидая, когда Нацу оторвется от дневника и как-то объясниться. Да хоть как-то, потому что, если неделя равна месяцу в Гробнице, Хартфилия пропала чуть ли не два месяца назад за её пределами. Два месяца — это не две недели! Её не просто могли признать пропавшей, нет!       Люси Хартфилию, по-хорошему, уже похоронили, как того, кто пал жертвой дикого зверя или обвала со скалы, например.       Когда человек отправляется в места дикой природы, любые универсальные законы перестают действовать. Два месяца в джунглях — кто сможет выжить в джунглях, где полным-полно хищников, ядовитых змей и растений? Более того, долина Альгуас-Кальентес — место, где может быть Гробница Седьмого Апостола.       А если Леви заикнется о стражах, загнавших её в пещеру, всё — пиши пропало. Люси уже как два месяца труп.       Хартфилия схватилась ладонями за голову, а после — резко перекрыла ими рот. Она не знала, что делать, ведь… Да, она понимала, что упустит из реальности несколько дней, прежде чем вернуться победителем и новым потомком, но… Два месяца? Разве это не много?       — Почему… Почему ты не сказал? Почему не предупредил?!       — А что поменялось бы? Сказал раньше, сказал позже — итог-то все равно один…       Нацу приподнялся, равняясь с Люси. Он устало размял шею, из-за чего его серьги забавно подскочили. «Спальня» находилась на втором этаже, где стен как-таковых не было: просто один-сплошной навес и подпирающие его колоны со статуями. Из-за такого расположения, с этой «комнаты» открывался просто потрясающий вид на рассветы и закаты, да и продуваемость была просто восхитительной, ведь в Гробнице практически всегда тепло.       Но сейчас подул не просто легкий ветерок. Люси податливо сдвинулась в сторону, чувствуя, как в правый бок давит сильный поток прохладного воздуха. Волосы сносило назад, а дыхание сперло.       Драгнил сидел напротив, между ними — закрытый блокнот Люси с выглядывающей закладкой. Молчание давило и напрягало, от чего Хартфилии искренне хотелось попросить Нацу сменить тему. Люси прекрасно понимала, о чём он, ведь только Гробнице решать, когда отпустить гостью. От Нацу мало что зависит — по крайней мере, он так говорит, так что, да, ничего бы не изменилось, сейчас же только волнения прибавилось, но…       Было такое противное… Приевшееся гадостью чувство, будто от Люси что-то скрыли.       И скрывают до сих пор.       Секунда.       Порыв воздуха обдувает порозовевшие щеки, а Люси, рефлекторно клонясь назад, кое-как упирается ладонью в кровать, дабы не упасть. Дыхание сперло, а биение сердце ощущалось где-то в горле, от чего оно болело и жутко надоедливо пульсировало. Хартфилия сглатывает пульсацию и замирает, переглядываясь то с нависшим над её безнадежно красным лицом Нацу, то с его губами…

Растянувшимися в чертовски соблазнительной ухмылке.

      — Ты будешь заперта здесь столько, сколько потребуется, даже если Гробница не будет выпускать тебя сотню лет.

***

Спустя месяц

Нацу пугал. Иногда.       Люси, обернувшаяся в цветастое покрывало, уселась на краю выступа возле Драгнила. Впервые за все время на территории Гробницы пошел дождь — точнее ливень, так как шел он уже день третий или даже четвертый. Без остановки, заливая трещины в камнях и вмятины в полу Храма, где не было навеса. Хартфилия, укутавшись сильнее, поежилась, чувствуя, как босые пятки обдает льдом настоявшейся влажности и ходящего под этажом сквозняка.       Девушка, вытащив померзшие ладони из одеяла, попыталась согреться с помощью собственного дыхания. Нацу, сидящий рядом, равнодушно вглядывался куда-то в даль — туда, куда уходили джунгли. Эта территория — нескончаемая и циклична, где центром выступает сам Храм. Люси однажды пыталась узнать, где конец Гробницы, но, по итогу, намотала кругов с десять, чтобы осознать простую истину. Гробница — замкнутый круг. Куда не пошел, всегда возвращаешься к Храму. Я не могу покинуть её территорию, не могу что-либо изменить и, как оказалось, не могу ускорить процесс «заслужить поход к алтарю». Нацу несколько дней назад сказал, что, чтобы получить Орудие, нужно доказать, что я его, по крайней мере, достойна. А на это может уйти уйма времени. Год, два… Сто — столько, сколько Гробница посчитает нужным, раз я здесь исключительно по её воле.       Взгляд медленно поднялся к Нацу, из-за чего сердце привычно замерло. Его волосы были чутка влажными — с кончиков прядей падали капли, сползая по лицу, подбородку и забегая за шиворот странной полурубахи-полутуники. Драгнил оставался спокойным, хотя Люси больше склонялась к немного другим прилагательным — тихий, смиренный…. Моментами, скорбящий. Это его состояние иногда вводило в нелепую озадаченность, из-за чего Хартфилии приходилось долго за ним наблюдать, дабы понять — в чем же причина.       Но ответ вечно терялся где-то у самого подножья, когда Хартфилия только-только начинает верить, что за месяц ей все же удалось узнать, каким Нацу может быть, а каким нет. Этим он и пугал. Тем, что с каждым днем открывался, как новая личность.       Он, словно пламя — непостоянное и многогранное, чья подвижность зависит от потоков воздуха и силы возгорания. Такое сравнение всегда казалось Люси самым правильным, потому что Нацу, априори, не человек — ему не свойственно быть кем-то одним. Раз его сущность заключается в огне, значит и вести он будет себя ровно также.       В первую встречу он показался ей слегка обезбашенным, после — хитрым лисом, а совсем недавно — опасным. Опасным, как разгоревшийся в степи огонь. Как спускающаяся на жилой посёлок лава. Как то, что невозможно контролировать. А что-то подобное всегда влечет к себе. За этим Люси и пришла в Гробницу — за тем, чтобы сделать то, что не сделал еще никто.       Губы непроизвольно сжались, поэтому Люси, пересилив свой стыд и накатившее переживание, подсела к нему поближе — так, чтобы их плечи соприкоснулись. Нацу никак не отреагировал — все продолжал отрешенно поглядывать в затянувшееся над Гробницей небо. Хартфилия, слишком смелая даже для самой себя, уверенно сжала его ладонь в своих и опустила голову на его плечо.       Стало немного теплее. Теплее, чем прежде.       Люси уткнулась носом в его одежду, чувствуя какое-то странное вожделение, поразившее все её нутро еще в первые дни пребывания здесь. Ей нравился Храм. Нравилась Гробница. Нравились джунгли. Нравился Нацу. Так сильно нравился, что даже сейчас, ощущая дикую неопределенность в нём, как в личности, Люси все равно с уверенностью вторит сама себе «он мне нравится». От его одежды — мягкой и приятной на ощупь — навеивало запахом джунглей вперемешку с гарью, словно от затушенного костра.       Хартфилия сильнее стиснула его ладонь в своих, загадывая, наверное, самое порочное желание из всех возможных.

Остаться здесь навсегда.

      Её ничего не держит там, в реальности. Её вряд ли кто-то ждет спустя практически год отсутствия там, за пределами Гробницы. Люси Хартфилия там не нужна. А «там» не нужно ей. Так почему бы не остаться здесь? Почему бы не дать волю пустившим глубоко-глубоко корни желаниями, наконец, набраться смелости и сказать об этом вслух?       — Ты как-то у меня спрашивала, почему твоя подруга потеряла зрение, когда она зашла в пещеру Шестого Апостола…       Нацу начал монотонно и безутешно, словно сказанное — комплимент отвратительной погоде. В лицо подул ветерок, отбрасывая на кожу и волосы капли холодного дождя. Люси морщиться и ютиться ближе, выискивая в Нацу источник теплоты и чего-то еще, о чём она всё еще боится думать. Хартфилия укрывается сильнее и угукает.       Её сейчас мало интересовала Леви и её проблема с глазом. То есть, сама МакГарден перестала быть приоритетом, но своей ценности, как лучшей подруги не утратила. Люси всё еще винит себя в случившемся, однако не переживает так сильно, как это было месяц назад (по факту, год). Возможно, причина в том, что Хартфилия, будучи в Храме, начала немного…

Забываться?

      Вероятно, на это влияет то, что время в Гробнице и реальном мире течет по-разному — Люси и сама была не уверена, но факт остается фактом: многие вещи она уже и не вспомнит. Не вспомнит, как проводила собрания в штабе, не вспомнит, как записывала заметки насчёт северных волков или Шестого Апостола. Не вспомнит хохот Лаки и бурчание Леви, бросающей в Хартфилию ботинок.       Всё это — Люси Хартфилия по другую сторону Врат — начало забываться. Растекаться, словно растаявшее мороженое или разлитая по полу вода. «Там» — перестало влечь обратно, перестало быть какой-то непродаваемой ценностью, словно Люси изначально зашла в Гробницу, чтобы в ней забыться. Звучит, словно какое-то проклятье.       — Думаю, твоя подруга — вероятный потомок Шестого Апостола. Причина утраченного зрения в том, что ты прервала обряд и выдернула её из Гробницы в самый опасный для её жизни момент. Если она вернётся туда, Пантерр всё исправит.       Нацу протянул это достаточно скучно и апатично, будто бы речь шла о чём-то незначительном, да и Люси, прижавшись к нему всем телом, только тихонько прокряхтела. Хартфилия давно знала, что виновата, потому что Леви изначально начала биться в агонии сразу после того, как Люси попыталась её разбудить. Другими словами, Драгнил попросту подтвердил ранее выстроенную теорию о «не просто так».       Но отчего-то на душе стало тяжело. Из-за того, что Леви из-за неё пострадала?       Или из-за того, что не дала ей пройти в Гробницу?       А может причина в «особенности» Леви МакГарден, которую только что назвали «потомком Апостола»?       Люси сильнее прижала губы и тут же зажмурилась, невольно припоминая свою скудную жизнь в храме в статусе «обиженной и угнетенной». Хартфилия понимала, что обижаться на такую удачу подруги — глупость, да и только, но на сердце скребли кошки, а перед глазами — в тумане усилившегося дождя — показался призрак Мишель. Хартфилия, потеревшись носом о рукав Нацу, попыталась отвлечься.       — Раз я в Гробнице, значит, я — вероятный потомок Седьмого Апостола?       — Я этого не говорил.       — Тогда почему я здесь, если я, предположительно, не потомок?       Нацу тяжко выдохнул, словно вопрос Люси был из той самой категории «трудно объяснить». Апостолы исчезли четыреста лет назад, оставив после себя лишь Священное Орудие и непробиваемую для них защиту в виде Гробниц и, соответственно, стражей. Если кто в этом мире и знает, является ли человек потомком Апостола или нет, то только страж и Гробница. Других вариантов попросту нет, но Нацу при его статусе стража, увиливает от ответа и наглядно сомневается. Гробница меня впустила — этого аргумента уже достаточно, чтобы рассмотреть мою кандидатуру, как потомка. Но Нацу никогда не был прямолинейным в этом плане, так что остается додумывать самой. Если Врата для меня открылись и до сих пор не выпускают — у них есть весомая причина оставлять меня в пределах Гробницы. Теперь вопрос: какая это причина и какую роль в этом всё отыгрывает испытание на «заслужить Священное Орудие»? Прошел месяц с тех пор, как я здесь. Я около пяти раз вызывалась на спарринг и все пять феерично проиграла (ровно, как и партии в шахматы), но только относительно недавно Нацу посвятил меня в детали так называемого испытания от него и Гробницы, которое должно доказать, что я, будучи настоящим потомком Апостола, заслуживаю носить его имя и пользоваться его силой. Разве сроки не затянулись?       — Причин может быть уйма. Не обязательно быть потомком, чтобы Гробница приняла тебя.       — Тогда, что будет, если я всё же окажусь потомком Апостола?       — Священное Орудие подчиниться тебе, и ты станешь новым Пожирателем Пламени.       — А если… нет?       Люси и сама не поняла, как так вышло, что ей удалось перекинуть его руку себе на спину. Хартфилия не стеснялась и даже не боялась, что её оттолкнут — она молча поползла в объятия, прижимаясь к его груди, словно к самой мягкой и самой теплой в этом мире подушке. Девушка, крепко обхватив широкую спину, уткнулась носом в его шею и, заурчав, наслаждалась тембром его голоса прямо над самым ухом.       Нацу только недоуменно переглянулся с её макушкой под своим подбородком, но не решился отталкивать. Вместо этого Драгнил подполз ближе к колоне и, оперевшись на неё спиной, буркнул в спутавшиеся волосы Хартфилии что-то вроде «ты, похоже, совсем забыла про личные границы». Но Люси мало интересовали его «личные границы» ведь они перестали существовать в какой-то момент, который Хартфилия никак не может вспомнить. Пусть это и не первый такой жест нежности с её стороны — это первые настолько серьезные и чувственные объятия, в которых Люси таяла, словно кусочки льда в теплой воде, и искрилась сотней огней, словно пресловутый фейерверк.       Хартфилия сильнее прижалась щекой к его ключице, выглядывающей через ворот полурубахи-полутуники. Одеяло, спавшее на лопатки, перестало отыгрывать роль грелки, так как Люси нашла свой собственный незаменимый источник тепла и опьяняющих разум объятий. Мужские ладони прокрались под накинутое (и державшееся на божьем слове) одеяло, слишком вольно прижимая Хартфилию к себе за спину. Поступки Нацу были такими же смелыми и отчаянными, как и решения Люси.

Они стоили друг друга и это, как думала Хартфилия, не единственная их схожесть.

      Горячее дыхание опалило макушку, отчего Люси довольно заурчала, проказливо ухмыляясь результату собственной шалости. Нацу не пытался казаться Казановой или же сердцеедом, но вёл себя подобающее — как самый настоящий ловелас, знающий, как завлечь и без того влюбленную девушку в свои сети.       Но Драгнил даже не знал, почему он это делает. Его лицо оставалась по-прежнему равнодушным и отстранённым, но вот… Вот внутри что-то трепыхалось, словно спичечный коробок.       — Если ты — не потомок Апостола, как только ты выполнишь свое предназначение, Гробница убьет тебя.       — Чт…       — Это она сейчас и делает с твоим сознанием, Люси.       Люси подняла голову, встречаясь с настороженным взглядом Драгнила. Кончики пальцев похолодели, а колени отняло судорогой — Хартфилия описала бы это состояние, как нечто, что внезапно выбивает из-под ног землю. И, да, девушка прямо-таки чувствовала, как летит куда-то в пропасть — её также сносило, словно тайфуном, пусть это ощущение и оставалось где-то на психологическом уровне.       Нацу всё еще непоколебим, поэтому не отводит взгляда и не сбавляет обороты напряжения.       Это повисшее давление, словно то болото — наслаивается и наслаивается, пока его не начинаешь чувствовать, чуять. Или пока не начинаешь тонуть, ощущая под ногами хлипкое и скользкое дно.       Люси не знала, как реагировать, поэтому ждала каких-то элементарных объяснений. В каком-таком смысле «Гробница убьет»? Зачем? Почему? И… Что делать, если Люси всё же входит в ту обозначенную категорию неудачников-смертников? Никто не давал гарантии, что она — однозначно и наверняка потомок, тем более, что время идет, а испытание всё стоит и стоит на этапе нуля процентов прогресса.

Это ведь оно? Это ведь то, от чего Люси бежала всю свою жизнь?

      Воздуха начало не хватать, а сердце болезненно закололо. Хартфилия стиснула в пальцах ткань рукавов туники Нацу, хватаясь за него, как за последнее, что было в её поле зрения. Все смешалось в какой-то пугающий сумбур, отчего было до невозможности трудно вернуть былую трезвость ума и толику собранности.       — Убьет? Что… В смысле, почему? Нет… Ты сказал «сейчас»?       — Проклятье Гробницы настигает каждого, кто пересекает черту. Ты — не исключение.       На Нацу взвалилась куча вопросов, но он отреагировал стойко и твердо — впрочем, как всегда. Его руки обхватили её за плечи и несильно сжали, отчего Люси пискнула и замерла. Между ними было всего от силы сантиметров десять, возможно восемь или восемь с половиной. Хартфилия, почувствовать, как её сердце подпрыгнуло в сальто, нервно задышала — она ассоциировала себя с подкипающим чайником, у которого есть просто отвратительная функция… Свистеть каждый раз, когда лимит достигнут.       Так и Люси — пылающая румянцем и трепещущая от щекочущих живот крыльев бабочки — чуть поддалась вперед, позабыв о каких-то проблемах, дилеммах и нависших опасностях. Что-то затуманило ей голову. Что-то ставило извечный барьер перед глазами. Что-то двигало ею, убеждая идти на встречу чему-то порочному и запретному, словно Еву, жаждущей яблока.

И, честно, Люси готова была отдаться судьбе Евы и ровно также постигнуть все прелести грехопадения, ведь… Запретный плод сладок.

      — Об этом я и говорю, Люси.       Стоило Хартфилии едва ли коснуться чужих губ, как Нацу резко пресёк любое вожделение. Драгнил впервые выглядел по-настоящему грозным и лютым, словно её поспешные действия пошли врозь изначальному сценарию. Хотела ли Люси поцеловать его? Да. Хотела ли получит взаимность? Да. Хотела ли нежиться в его объятиях и тянуться за поцелуем каждый чертов раз, когда сердце будет нуждаться в этом?

Да.

Тогда почему?       Почему Нацу говорит об этом всепоглощающем и окрыляющем чувстве так, словно оно… Ненастоящее. Будто бы его природа и подноготная — что-то другое, а не Люси и её мечущееся в груди сердечко?       — Я не понимаю…       — Гробница поощряет естество. Она пробирается в твое сознание и выбрасывает наружу все твои желания и помыслы, а после — вынуждает бороться с этим всем. Если в пределах Гробницы ты возжелаешь богатства — ты его получишь. Захочешь власти — ты её получишь. Захочешь полюбить — ты полюбишь…       Люси четко ощущала, как внутри неё все разбилось. Как выстроенные планы остаться здесь навеки вечные и быть рядом с Нацу столько, сколько ей отведено человеческого времени, постепенно рушатся и лопаются, словно воздушные шарики. Этот звук — оглушающий и максимально добивающий — стоял в ушах, словно мантра Далай-ламы.       Нацу находился непозволительно близко — он держал её за плечи и обжигал щеки горячим дыханием, но Хартфилия больше не придавалась тем бабочкам или мурашкам, оккупировавшим её тело. Люси видела в Драгниле кого-то другого — не того, кого полюбила всем сердцем, не того, к кому тянулась, словно росток к солнцу, нет. Разве… Разве так бывает?       Разве эти чувства не могут быть настоящими? Разве это не та воспеваемая в поемах и романсах искренность?       Разве Люси не заслуживает хоть чуточку настоящего счастья, нет?       Хартфилия, отчаянно выглядывающая в Нацу что-то кроме нравоучений и вскрытой правды, застонала, а после — заскулила, как побитая собака. Сердце ныло — прямо изнывало от навалившегося дерьма. Гробница. Проклятье. Апостолы. На кой черт Люси вообще сюда полезла? Будто бы ей не хватало этой срани в соборе Святой Анны… Зачем? Зачем?!       — Даже если ты однажды захочешь убить, Люси… Ты убьешь. Ты — проклята Гробницей, и ты не выберешься отсюда, пока она сама тебя не выпустит. А это… Скорее всего, невозможно.

***

Спустя два месяца

      Люси долго не могла заснуть. На самом деле это «долго» означает намного больше, чем может показаться на первый взгляд.       Хартфилия сильнее укуталась в одеяло, утыкаясь носом в смятую постель. С того дня прошел месяц. С того дня кошмары преследовали Люси исключительно днем — иронично, знаете? Гробница была тем местом, где девушка могла впервые в жизни поспать безмятежно и весьма расковано, без задних мыслей о своем прошлом, и, при всё этом, Гробница также первая в списке тех самых мест, из которых хотелось сбежать. Потому что оставаться жертвой проклятья не хотелось, от слова, совсем.       Кулаки непроизвольно сжались — Люси тревожно заворочалась, постанывая от прогрессирующей головной боли.       Нацу частенько начал пропадать, оговариваясь, что так будет лучше, в первую очередь, для самой Люси. Его нечеловеческая природа отчего-то понимала вполне закономерные для человека процессы, но Хартфилия не могла сказать, что одиночество для неё — лучший выход. Скорее, наоборот, так как за прошедшие недели две Люси только сильнее ушла глубоко в себя, оставляя ежедневные вылазки в джунгли и тренировки рукопашного боя где-то в куче «потом, как-нибудь потом».       Сердце болезненно отсигналило успевшим стать привычным покалыванием.       Драгнил раздражал, но не тем, что скрыл проклятье или что-то еще, нет. Он раздражал тем, что позволил самому себе и Люси усомниться в чем-то, что только начало прорастать между ними — даже если природа этого чувства всего лишь вынужденность, спровоцированная Гробницей. Пусть Хартфилия и верила в то, что её «нравится» было искренним, кое-где всё-таки проскальзывало влияние Гробницы. Например, излишняя поспешность в зарождении/осознании и нехарактерная для Люси смелость в проявлении этих самых чувств.

Но, сказать, что эти факторы делают её «любовь» ненастоящей? Нет.

      Ведь она и сейчас любит Нацу. Любит, поэтому варится в котле собственного сознания, дабы найти правильное решение: как же сделать так, чтобы всё закончилось пресловутым «хэппи-эндом»?       Распутье — вот, где оказалась Люси.       Первый вариант (самый выигрышный): если она окажется потомком, то будет она купаться в лучах славы, восторженности и дифирамб. Нацу будет рядом и они, сражаясь с кем только можно сражаться, будут принадлежать друг другу.       Второй вариант (весьма плачевный): Люси окажется не потомком Апостола, Гробница её убьет, а Нацу и дальше будет сидеть в Храме в ожидании чуда. Такие себе перспективы.       Хартфилия резко поднялась и, подхватив одеяло, уверенно зашагала в сторону небольшого коридора. Накинув одеяло на плечи, Люси сморщила нос от внезапного холода ночи — возможно, стоило подождать до утра, но девушка попросту не могла позволить себе еще несколько часов изнурительного ожидания. Босые ступни шлепали по несколько заросшему камню, направляясь в сторону вершины Храма — места, где Нацу проводит большую часть времени.       Перед глазами показалась лестница, тянущаяся к открытой крыше. На ступеньки красивой дорожкой падал лунный свет, из-за чего Люси застыла на несколько секунд — уж она-то была тем еще ценителем прекрасного. Хартфилия смело подняла голову и решительно сделала первый шаг.       Даже если Люси светит не самый лучший конец в истории недоискателей Гробниц и недораскрывателей легенд, за пределами этого места её ждет ровным счётом ничего. Вся её жизнь (точнее, сознательная часть) посвящена исключительно Апостолам и поискам Священных Орудий, так что, если, по итогу, Хартфилия покинет Гробницу ни с чем (чисто гипотетически) — что ей делать дальше?       Особых знаний у неё нет. Жилья, денег, цели — соответственно, тоже.       За Вратами прошло больше двух лет с её пропажи, так что и Леви, и Лаки, и та же Мишель — все признали Люси мертвой. Скорее всего, штаб могут расформировать, а Леви и Лаки вернулись к тому, чем занимались изначально: картография и лингвистика. И что Люси забыла во всём этом?       Правильно, ничего.       Поэтому, будучи отбитой на всю голову сумасбродкой, Хартфилия принимает самое безумное в её жизни решение.       Она откажется от Священного Орудия, даже если то своевольно признает её потомком. Она перестанет гоняться за призрачной силой, отдавая предпочтению тихой жизни здесь. Даже если она потомок, даже если она им не является. Если не гнаться за судьбой, то она тебя и не настигнет, верно? Да и если Гробница всё же прикончит её, то Люси хотя бы не будет сожалеть. Она слепила себя самостоятельно. Она добилась определенных высот. Она влюбилась и нашла место, которое может и хочет назвать домом.       Скажете: отчаянно?       Отвечу: да.       Но это правильно. Самое правильное решение из всех. Её перипетия не обязана заканчиваться трагично, верно?       Впереди показался Нацу — он стоял на небольшом возвышении, вглядываясь вдаль горизонта. Драгнил, окутанный волшебством и какой-то манящей к себе атмосферой, даже не заметил Люси. Не исключено, что не услышал, так как на улице буйствовал довольно порывистый ветер. Хартфилия подкралась к нему сзади и, довольно хихикнув, встала рядом.       Нацу недоуменно вздернул бровью, будто переспрашивая Люси, что же она здесь забыла.       — Я решила.       — Что именно?       — Я хочу остаться здесь, с тобой.       Люси сладко потянулась, поправляя лезущие из-за ветра пряди волос. Хартфилия улыбалась и сияла необъяснимым энтузиазмом, отчего Нацу только сильнее нахмурился, а после — фыркнул. Вполне ожидаемо, что он воспримет это как что-то из разряда «ты вообще меня не слушаешь, что ли?», ведь он не один раз акцентировал внимание на том, что Люси рядом с ним делать нечего.

Если только не смерти найти хочет.

      Но Хартфилия на то и Хартфилия, чтобы хотеть того, чего не хочет адекватный человек. Она из тех, кто предпочитает сумасшествовать, нежели отсиживаться в безопасности, пока задница не вырастет от количества съеденных булок. Не-ет, это не для неё. Если цена быть рядом с Нацу — смерть, тогда и чёрт с ней.       — Ты глупая.       — Не спорю, но лучше быть глупой, чем несчастной.       Драгнил внезапно обернулся в её сторону и любопытно склонил голову набок — в такие моменты Люси мысленно проговаривала «щенячий режим», потому что именно такая звериная повадка Нацу больше всех тешила детскую натуру Хартфилии. Мужчина тяжко выдохнул и, сжав переносицу, смиренно цыкнул, принимая первое и, наверное, последнее поражение. Пока Люси мысленно праздновала свою победу, Нацу пообещал себе в следующий раз быть немного жестче, а то как-то…       Эту женщину не переспоришь.       — А что с твоим рвением получить Священное Орудие?       — Хрен с ним, с Орудием. У меня теперь другие приоритеты.       — Ради каких-таких приоритетов ты готова отказаться от возможности снова присесть мне на уши?       Легкая ухмылка кое-как разбавила напряжение, отчего Люси, заразившись его ехидством, довольно вздернула носом. Ветер ласково коснулся щек, но Хартфилия немного поёжилась, так как одеяло мало как спасало от ночной прохлады. Её взгляд скользнул по ночному небу, округлой луне и искрящемся в её свете древнем городе, раскинувшемся перед Люси, словно маленькие фигурки на ладони.       В груди разлилось что-то теплое и до жути приятное — это чувство отлично согревало, так что Хартфилия, улыбнувшись руинам, позволила себе тихонько хихикнуть.       — Ты, правда, хочешь знать?       — Мне просто любопытно, что ты там у…       — Я люблю тебя.

Впервые. Для обоих это было впервые.

      Люси никогда никому не признавалась в любви, а Нацу никогда не слышал это странное сочетание слов. Но оба знали, что этот момент, когда ветер подхватил часть слова «тебя», станет переломным в их истории.       Хартфилия смело улыбалась Нацу в лицо, а сам Драгнил едва как подбирал всевозможные толкования этой фразы. Его чарующие необыкновенностью глаза выглядели удивленными — это тоже впервые, ведь Люси никогда не видела Нацу до такой степени сбитым с толку. Сейчас она решительно могла заявить, что такая его сторона — манит куда больше, чем повседневный образ этакого недотроги.       От этого сердце сжимается сильнее, а уши прямо-таким горят адским пламенем.       Драгнил охнул, отвел взгляд вниз, а после неуверенно замялся, словно он — единственный, кого поставили в неловкое положение. Он приблизительно знал, что такое «любовь» и почему для людей она играет едва ли не ключевую роль, но вот сама фраза играла для него новыми красками. Нацу никогда не думал об этом всерьез. Никогда, в принципе, не думал об этом, как о чём-то фундаментальном, но сейчас…       Прочувствовав всю силу «я люблю тебя», он отчего-то тормозит.       — Знаешь, как оказалось, я не умею признаваться в любви.       — Нужны специальные навыки, что ли?       — Да нет, просто… Я бы хотела показать тебе, как люди еще могут выразить свои чувства тем, кого любят.       Люси и сама не поняла, как дала заднюю — видно пугливость Нацу запугала и её саму, но отступать больше некуда. Она, как та пешка на шахматной доске, — только вперед, ни шагу назад, даже если впереди ферзь. Драгнил рефлекторно попятился назад, когда Хартфилия двинулась на него. Девушка хихикнула в ладошки, приговаривая, что не собирается делать ничего такого, но Нацу, по всей видимости, немного впечатлительный для чего-то подобного. Ну, как «немного»…       Секунда непрерывного зрительного контакта. Люси сглатывает остатки паники, а Нацу, решившись пойти на встречу её безумным выходкам, сдерживает внутренний позыв инстинкта самосохранения. Неизвестность, конечно, пугала, но Люси не была неизвестностью. Хартфилия остановилась прямо перед ним и, махнув ладонью вниз, шепнула просьбу «наклонись немного». Драгнил, напрягавшись, не сразу послушался, оценивая ситуацию в целом. Люди странные, жутко странные, поэтому и «методы признания» у них могут быть странными.       — Я не буду делать ничего такого, правда.       — Я тебе уже один раз поверил на слово.       — Когда такое было?       — Когда ты сказала, что нашла Гробницу во время поисков источника воды.       Нацу, наклонившись достаточно близко к Люси, недовольно пробурчал то, о чём сама Хартфилия хотела бы забыть. Она недовольно цокнула, прежде чем выпалить что-то в духе «мы вроде давно закрыли тему, эй», а после, коснувшись его щеки прохладной ладошкой, привстала на носочки — самую малость. Она понимала, что происходящее вполне себе выходит за рамки принятой адекватности, но Хартфилия (с недавних пор) — сама себе автор, учитель и надзиратель, так что сейчас ей решать: что адекватно, а что нет.       Волосы Нацу щекотали нос и лоб. Теплое дыхание обжигало кожу, а чувства, переполняющее нутро, медленно опьяняли.       — Закрой глаза.       — Зачем?       — Так принято.

Секунда. Две. Три.

      Нацу послушно закрывает глаза, бурча что-то под нос, мол, «а раньше о правилах сказать, нет?». Он, поддавшись её теплым ладоням наклоняется ближе и замирает, чувствуя, как чужие губы накрыли его собственные. Мягко, нежно — практически невесомо, словно коснувшейся кожи лепесточек. Драгнил сдерживается из последних сил — лишь бы не нарушить глупое «так принято» и не открыть глаза. Он морщится от того, что слишком долго держит дыхание, но терпит, ведь…       Происходящее действительно граничило с чем-то… Невероятным? Ох, если бы существовало слово, которое могло бы описать весь тот вихрь, поселившийся внутри Нацу на какие-то жалкие секунд десять. Это что-то сравни искре, точечно прошедшейся по телу. Ох, нет.       Это равносильно подкинутому хворосту в практически перегоревший костер. Внутри всё вспыхивает и разносится цепочкой — импульсивно, динамично, ярко. Тело будоражит вспышкой ощущений, что-то подскакивает к верху и так же резко падает вниз, а Нацу, не успевший прочувствовать открывшееся для него блюдо, обреченно выдыхает.       Люси резко отпрянула назад, стыдливо отводя взгляд в сторону.       — И… Всё, что ли?       — Ну-у, я немного неопытна в этом.       — Тогда давай еще раз.       Нацу уверенно подхватывает Люси за спину и наклоняется к её лицу, касаясь губ также осторожно и мягко. Хартфилия, млея от теплых ладоней, скользящих по спине, урчит и рефлекторно приоткрывает рот. Её руки обвили его шею, позволяя Драгнилу немного больше, чем планировалось изначально. Люси стонет и выгибается, когда острые клыки касаются её губ, но тут же тянется на встречу, отвечая более дерзкими движениями.

Безумие. Что-то необъятное и всепоглощающее.

      Вдоль позвоночника пробежали мурашки. Люси дрожит от истомы и жуткого желания сделать что-то еще. Нацу углубляет и углубляет поцелуй, словно сорвавшейся с цепи зверь. Время замирает, оставляя этих двоих под покровом ночи — Хартфилия содрогается и мычит прямо в губы, чувствуя, будто бы её прошибло током. Драгнил старается держать девушку за спину, но, по истечению минут трех с секундными перерывами, осознает, что и сам вот-вот упадет.

Необузданность. Что-то пылкое и жаркое.

      Люси старалась быть ближе, как можно ближе, чтобы Нацу чувствовал её, а она — его. Ей хотелось какого-то единства, резонанса — так, чтобы стать одним целым и забыть обо всё на свете. И, кажется, прямо сейчас они думали обо одном и том же. Вкусив запретный плод, нет дороги назад — остается лишь идти вперед. На встречу неизвестности — так далеко, как только смогут завести ноги.       Эти чувства — не безответны. Эти чувства — не фальшивка, вызванная проклятьем.

И ради этого Люси готова заплатить любую цену.

***

Спустя три месяца

      — Нацу! Нацу, где ты?       Люси блуждала вдоль коридоров, заглядывая в каждый закоулок Храма. Еще утром она отправилась на поиски чего-то вкусненького в западную часть джунглей, где, в основном, растут довольно вкусные фрукты. Хартфилия, подкинув в воздух довольно-таки увесистый плод гуавы, просвистела первую попавшуюся мелодию.       Девушка, осторожно спустившись на нижний внутренний этаж Храма, придирчиво оглядела каждый угол, чтобы найти хоть где-то проказника-Нацу, который еще утром заявил, что не составит ей компанию в походе по какой-то особой причине. Хартфилия, если честно, привыкла к тому, что творилось между ними, пусть она и не могла сказать, что они… Что-то вроде «возлюбленных».       Это, откровенно говоря, немного странное сочетание, которое мало как относится к Нацу и Люси.       Они могли позволить себе то, что позволяют пары, но всё же не могли перешагнуть черту чего-то недозволенного. Люси могла обнять его, поцеловать. Она частенько флиртовала и заигрывала без намеков, радуясь каждый чертов раз, когда Нацу велся на женские хитрости. Но даже с таким учетом, Хартфилия по-прежнему не знала, кто они друг другу.       Это было странно и естественного одновременно. Люси понимала, что, будь Нацу человеком, то она бы действительно беспокоилась об их непонятных отношениях, но Драгнил-то как раз и не был человеком. Для него понимание «встречаться» до сих пор остается за гранью разумного и объяснимого. Так что Люси приняла решение не усложнять то, что и без этого до жути сложное, а просто продолжать наслаждаться тем, что закручивалось не хуже, чем серпантин.       — Нацу-у-у!       Каким-то чудесным образом, Люси оказалась на самом нижнем этаже Храма, где были только коридоры, освещённые факелами и странные тени, преследующие Хартфилию, словно призраки. Впереди показался водоем, расположившийся под что-то вроде пробью в потолке, из-за чего вода, казалось, сияла в самых ярких оттенках голубого.       Огонь в факелах дернулся, а после судорожно задрожал, словно от резкого потока ветра.       Нацу нашелся относительно быстро — он стоял прямо напротив водоема, оперевшись плечом на ближайшую колону, держащую эту самую «прорубь» в потолке. Драгнил стоял спиной, поэтому Люси не могла сказать, в каком он сейчас настроении. В последнее время переменчивость Нацу стала еще переменчивее — Хартфилии иногда казалось, что его «хочу/не хочу» зависит от, элементарно, погоды, потому что Драгнил, будучи существом огненной природы, вел себя соответствующее.       Огонь трепыхается даже от малейшего дуновения, так что вопросы отпали сами по себе.       Люси остановилась где-то в трех метрах от него и, заразившись странной улыбкой, едва ли сдерживала хихиканье. Она, подкинув в воздух плод гуавы, довольно присвистнула.       — Вот ты где, я тебя уже обыскалась. Смотри, что я нашла! Уверена, из неё выйдет отличный…       — Каким бывает огонь, Люси?       — Что?       Люси рефлекторно замерла, попятившись назад. Отчего-то её пробрало дрожью, словно впереди неё не Нацу, а кто-то в разы опаснее. Кто-то чуждый ей, неизвестный. Гуава сползла с ладони и с грохотом откатилась куда-то в угол. Хартфилия, глотнув подкравшийся к горлу страх, нервно огляделась, пытаясь понять, почему Нацу внезапно начал пугать. И почему его голос — ранее ласковый и бархатный — отбивался от стен лютым эхом.       Люси всё еще не видела его лица, поэтому продолжала буравить спину непонимающим взглядом. Она хотела спросить, что же произошло за те несколько часов, пока её не было, но хваленная решимость куда-то испарилась, оставив после себя… Тревогу и настойчивое ощущение, будто бы Люси стоит у какой-то грани.

Грани, которой стоило бы избегать.

      — Крохотный и спокойный, словно зажженная спичка?       Все факелы, сопровождающие коридоры, внезапно потухли. Яркий свет над водоемом медленно вобрал красные оттенки, словно багровое полотно. Люси не могла поверить собственным глазам — она прерывисто дышала и тревожно хваталась за что-то, что успела сама выдумать. Хартфилия попятилась назад, упираясь спиной в каменную стену — выход исчез. Вокруг застыл лишь мрак и только багровое полотно, нависшее над водой, словно предупреждение, помогало Люси не потеряться в кромешной темноте.       Внезапно, в ладонях Нацу заискрился маленький огонек — ну точно зажжённая спичка.       Драгнил обернулся к ней, демонстрируя то, как ровно стоит пламя в его руке. Как оно его слушается и податливо дергается, когда Нацу сжимает пальцы.       По спине пробежал холодок, стоило Люси поднять взгляд на его лицо и замереть — его глаза изменились. Любимая всем сердцем зелень, отражающаяся в извечно хитром прищуре, сменилась кровожадностью. Свирепость, беспощадность, бесчеловечие — вот, что видела Хартфилия в Нацу, чье лицо осветил маленький, стоящий ярким силуэтом, огонек.       Драгнил стиснул кулак, пламя угасло.       — Жаркий и трепещущий, словно разведённый костер?       Перед Люси вспыхнул пол — огонь тянулся небольшой линией, отрезающей Хартфилию от стоящего напротив Нацу. Пламя дрожало, вытанцовывая и заигрывая с тенями на стенах. Девушка, охнув, спешно вжалась в собственные плечи. Ей страшно. Страшно до крика и мольбы прекратить. Люси готова была расплакаться, но причину этому позыву она не нашла — Хартфилия ведь сильная, стойкая… Она никогда не плачет, особенно, в моменты, когда ситуация вынуждает.       Но сейчас.       Люси было страшно, будто бы у её горла приставлен нож. Будто бы еще шаг вперед, и она не просто обожжется, а сгорит заживо. Ладони произвольно прижались ко рту, чтобы с губ не сорвался хрип. Взгляд поднялся к тому месту, где должен стоять Нацу, но там был лишь водоем и нависшее над ним багровое полотно света. Драгнил исчез, словно испарился вместе с обжёгшим щеки потоком воздуха.       — Или губительный и шквальный, словно уничтожающая все на своем пути буря?       Жаркое дыхание опалило ухо — Люси, дернулась, ощутив, как Нацу оказался сзади неё. Его рука сильнее прижала её податливое тело, притягивая за живот. Хартфилия спиной чувствовала пекло, коим был Нацу прямо сейчас. Его дыхание, его хладнокровный голос, его обжигающие касания и…       Его магия, открывавшая перед Люси тошнотворную картину. Вместо пола и коридоров перед её глазами застыла картина тех самых руин, обхватывающих Храм. Вот только сейчас это были не заросшие камни и разваленные стены, а самый настоящий древний город, погибающий в пылу огня. На Люси бежали призраки, вопящие от боли и ужаса; над её головой что-то противно хрустело и грохотало, а совсем рядом запахло гарью и печенным мясом. Хотелось выблевать завтрак в ближайший угол.       Сердце подскочило прямо к горлу, вынуждая Люси давится собственной слюной и чем-то еще. Был ли в это момент животный страх чем-то материальным? Было ли то, что видела Люси — все эти обгорелые кости и вырванные с месивом конечности — настоящим? Гробнице больше четырех сотен лет. Гробница — изначально, место, где огонь зародился как элемент природы.

Огонь губителен. Огонь кровожаден и беспристрастен. Необузданная стихия.

      Кто-то горько плакал, завывая в затянувшееся пламенем и зольными тучами небо. Кто-то безутешно кричал от боли, пытаясь отползти от наваливающихся пылающих крыш и деревянных укреплений. Кто-то догорал на земле, просачиваясь в грунт пеплом. В воздухе стоял сбитый запах тошнотворной гари. Хартфилия хотела рухнуть, упасть и заплакать. Но руки, крепко прижавшие к себе, держали её в стальных тисках, словно обвившие цепи. Зачем?       Зачем ей видеть всё это?       — Время пришло.       Яркая вспышка. Люси морщится, а после — замирает, чувствуя, как тепло тела Нацу её покинуло.

Секунда. Две. Три.

      Перед ней открылся алтарь — тот самый, о котором говорил Драгнил в свое время. Алтарь — священное место, где, по легенде, хранится Священное Орудие, оставленное Апостолом. Истории не были выдумкой, да и слова Нацу нашли подтверждение, несмотря на то, что Люси за несколько месяцев облазила каждый уголок Гробницы.       Перед ней возвышался жертвенник — исписанный символами камень. Взгляд скользнул по небольшой подъеме-подставке, где торжественно переливались золотым отблеском двуручные мачете — те самые. Красная рукоять с обвязанной лентой и бусами, продолговатое лезвие, исписанное узорами и витиеватыми зазубринами. Мачете выглядели просто потрясающее — оружие сияло чистотой и неприкосновенностью, словно реликвия в соборе Святой Анны.       Хотя это и была реликвия.       Святая-святых.       Внезапно из-за её спины вышел Нацу и, вальяжной походкой, подошел к Священному Орудию. По преданиям, стражи защищают реликвию от внешних посягательств, но, к сожалению, только Апостол или его потомок может прикоснуться к оружию. Это сделано для того, чтобы Священное Орудие не попало в руки кому-угодно, а только проверенному человеку (если мы говорим о потомках).

Но тут…

      Нацу довольно хмыкнул, скользнув ладонью по выблескивающему лезвию — мягко-мягко, словно перышко. Мачете будто тянулось к нему в руки, вскакивая с «пьедестала». Люси, ошалело приоткрыв рот, переглядывалась то с нависшей статуей огромной саламандры над жертвенником, то с мачете, то с Драгнилом, улыбнувшемся ей проказливо и плотоядно. Разве… Существо-страж может прикасаться к реликвии Апостола?

И… Разве Апостолы не исчезли четыреста лет назад?

      Уши сдавил звук лезвия мачете, когда Нацу легонько дернул его пальцем — такой себе невесомый «шух-шух». Люси рефлекторно вздрогнула, как только в подкорке мозга образовалась истина — такой себе универсальный ответ на все навалившиеся вопросы. То самое, о чем Харфтилия до этого ни разу не задумывалась, ведь Нацу был стражем — сильным человекоподобным существом огненной природы. Словно опровержение её сомнениям, Драгнил щелкнул пальцами — по его щекам, рукам поползи символы.       Знаки и иероглифы, полосы, завитки, искрящиеся золотом, совсем не вовремя напомнили Люси скульптуру в Мемориале — восточный воин, орудующий мачете. Первоэлемент Огня. Олицетворение Стихии. Седьмой Апостол. Пожиратель Пламени.

Нацу Драгнил

      — Ты… Седьмой Апостол?       — Я никогда не говорил, что являюсь стражем, Люси.       Внезапно воздух выбило из легких, словно Хартфилии приходится сражаться с тем летающим топором. У неё даже коленки характерно хрустнули, а мышцы рук схватило судорогой. Нацу стоял буквально в трех метрах — сияющий и великолепный, впрочем, как и его статуя в соборе. У Люси в голове пролетали отрывки их разговоров, в частности, первая встреча, где на предположение Хартфилии о том, что перед ней страж…       Драгнил всего лишь улыбнулся.       Седьмой Апостол прямо перед ней — он не легенда и не выдумка, более того… Придание расходится с реальностью, ведь в Святом Писании Апостолы исчезли четыреста лет назад, а сейчас Люси, наверняка, первый человек, который сможет с уверенностью опровергнуть это убеждение. Хартфилия неверующее оглядывала Нацу, видя в нём кого-то совершенно другого.       Точнее, она видела в нём привычного ей Драгнила, только в немного ином амплуа. Более возвышенном.       Теперь все стало резко понятным — ведь Нацу в широком понимании своей сущности — само Пламя. Непостоянное, неконтролируемое, временами разрушительное, временами — благосклонное. Он — источник тепла, источник силы и мощи природы, способный не только породить, но и уничтожить. Не это ли ты пытался мне донести, когда спросил, каким бывает огонь?       Дыхание перехватило снова, стоило Люси заикнуться вопросом: «А почему, собственно, ты молчал об этом», но в это время в голове нашелся и ответ. Апостолы — легенда, и, если они сохраняют этот статус более четырех сотен лет, они должны оставаться легендой для всех и каждого. Тогда почему Нацу открыл ей свою сущность?       — Время пришло.       — В каком смысле? Я… Я не понимаю.       Драгнил подошел к ней вплотную и, склонившись над ухом, оставил на щеке невесомый поцелуй. Его дыхание коснулось кожи, отчего Люси непроизвольно простонала. У неё всё еще не укладывалось в голове то, что Нацу и Апостол — единое целое. Ведь еще несколько мгновений назад Драгнил был в её понимании чем-то сложным, как ребус, к которому вечно нужно искать решение, а сейчас… Сейчас на душе внезапно поселилась легкость и непринужденность.       Его рука скользнула по её шее, а пальцы мягко приподняли подбородок, вынуждая и без того потерявшую трезвость Хартфилию, поднять на него взгляд. В её глазах — затуманенных и манящих омутом — искрилось странное желание, словно вожделение, о котором не хотелось говорить вслух.       — Я открыл тебе истину только по одной причине. Сейчас ты должна сделать правильный выбор, Люси.       Его дыхание коснулось её губ и Хартфилия, потянувшаяся за поцелуем, тут же опешила — Нацу исчез. Он испарился, словно теплый пар, вышедший через открытое окно. Люси пугливо обернулась, недоумевая произошедшему — на душе осело чувство брошенности и обмана, из-за чего Харфтилия нервно жевала губы. В голове раз за разом прокручивалась фраза о выборе и какой-то правильности, которые Апостол не удосужился объяснить.       И, стоило Люси пискнуть, как за спиной послышались спешные шаги.       Кто-то бежал прямо сюда.       Честно сказать, Хартфилия не знала: то ли злой рок судьбы, то ли просто отсутствие удачи, но сегодняшний день полон впечатлений. И, если новость о том, что Нацу всё это время был Седьмым Апостолом как-то вдохновляла и радовала, то вот то, что открылось Люси после того, как она обернулась на звук, заставило её невольно проскрипеть.       Не от счастья или хотя бы наигранной радости.       А от ужаса. Ужаса, который люди обычно переживают, когда встречаются лицом-к-лицу с прошлым.

Мишель.

      — Лю-юси! Господи! Люси!       Сестра накинулась на Хартфилию с объятиями, чуть ли не сбивая с ног. Мишель прижала Люси ближе к себе, хныча в плечо и тоскливо завывая. Сестра нашептывала что-то себе же под нос, но Хартфилия услышала только часть из несвязного лепета с ревущими перерывами. Люси, откровенно говоря, не знала, как реагировать и как себя вести, ведь от родных объятий ей было ни холодно, ни жарко.       Впервые, наверное, был какой-то дискомфорт.       Появление Мишель в Гробнице Седьмого Апостола только озадачило Хартфилию, никак не обрадовало. Девушка развела руки, не решаясь обнять сестру в ответ — Мишель продолжала утирать слезы о чужую одежду и шептать что-то о «я так долго тебя искала» или «ты жива, жива ведь, правда?». Наверное, это был самый искренний жест сестринской любви, на который только была способна Мишель, но Люси, тревожно оглядывая стены алтаря, искала объяснения. Почему Мишель в Гробнице? Почему Гробница её впустила? Где Нацу? И что за, черт его дери, «правильный выбор»?       Сестра отпрянула и, обхватив горячими ладонями чужие щеки, неверующее рассматривала Люси, словно пыталась удостовериться: не призрак ли она. По щекам бежали слезы — Мишель, не сдерживая улыбки и томных всхлипов, искренне радовалась тому, что Хартфилия перед ней не подделка и не плод разыгравшегося воображения. Эта Люси — самая настоящая младшая сестра, которую она так долго искала.       — Люси, Господи, это, правда, ты? Я так… так счастлива, что ты жива!       — Как ты меня нашла?       Хартфилия, неверующе нахмурив брови, немного отошла назад. Перед её глазами словно стояла пелена — тягучий такой туман, дразнящий её давно забытыми образами из прошлого. Мишель дернулась, а после — утерла слезы и мягко улыбнулась. Её руки потянулись к настороженной Люси, то та недоверчиво покосилась на Мишель, будто бы вера во внезапный визит страшней сестры начиналась и заканчивалась убеждаем об иллюзии.       Происходящее Люси не нравилось. Даже если Мишель перед ней — провокация или самый настоящий кошмар, воплотившийся в реальность.       — Три года назад мне доложили, что ты пропала в джунглях долги Агуас-Кальентес. Родители были против масштабных поисков, поэтому пришлось ждать так долго… Но теперь я тебя нашла!       Мишель взяла Люси за руки и крепко сжала, улыбаясь и хихикая от радости. Она пылала чем-то сродни энтузиазму, будто бы эта встреча могла значить что-то кроме «долгожданного» воссоединения сестер. Челюсть болезненно скрипнула, стоило Хартфилии увидеть новую порцию слез, льющихся по щекам Мишель. Почему она плачет? Почему она рада встрече? Почему говорит так, будто бы всё это время переживала? Почему игнорирует сбитое с толку состояние Люси, которая явно не в восторге от всего этого? Начнём с того, что я не просила и не хотела, чтобы меня искали.       — Я знаю, что ты еще злишься и обижаешься, но всё поменялось. Я так хочу, чтобы ты вернулась вместе со мной в собор! Нет.       — Обещаю, что больше никогда не оставлю тебя и не позволю никому обидеть. НЕТ.       — Я так скучала, сестренка, Господи! Ты жива…       Очередные объятия, сдавливающие горло. Люси, подавившись воздухом, чувствовала, что вот-вот взорвется. В голове стоял сумбур мыслей, начинающейся приходом сестры и особенностями Гробницы, заканчивающиеся ноющими рубцами давно похороненных обид. Мишель здесь из-за неё, серьезно? Она — Избранная из рода Хартфилия, которая на слуху у всех и вся в Фиоре? Какого черта?!       Девушка упустила тот момент, когда Мишель и её присутствие успело намозолить глаз — не исключено, что после фразы про собор, куда сестра так рвется её забрать. А ведь Гробница её впустила, чёрт… Люси скрипнула зубами, сжав в пальцах плечи Мишель — она вынужденно прервала проявление ненужных нежностей и, глотнув стоящее в горле возмущение, решительно собралась с мыслями. Нужно объяснить, что собор — не то место, куда мне стоит возвращаться.       — Мишель, я не могу. Это, конечно, мило, но…       Но Мишель застыла в её руках, словно та статуя в Мемориале. Она не моргала, не дышала, однако её взгляд — удивленный и окаменевший — был прикован к Священному Орудию за спиной Люси. К реликвии Седьмого Апостола, к которой не подобраться неизбранным. Люси, недоуменно оглядев застопорившуюся сестру, медленно перевела взгляд на мачете и в блеске их лезвия увидела ответ. По приданию, только Апостол и его потомок имеют право прикасаться к Священному Орудию и пользоваться им. Если к нему прикоснется не тот, кто предусмотрен правилами, может случиться, что угодно. Поэтому Гробница и впускает лишь тех, кто является потенциальным потомком…

И тех, кто нужен для другой цели.

      — Причина, по которой ты так долго была в пределах в Гробницы, в этом. В том, чтобы привести сюда истинного потомка Пламени.       Люси невольно обернулась, встречаясь взглядом с Нацу. Он, подпирая плечом колону, с заметной забавой наблюдал за происходящим, словно за частным спектаклем. Драгнил, кивнув в сторону Мишель, лукаво улыбнулся Хартфилии. Сама же девушка растерянно искала в его лице объяснения. А еще лучше — опровержение столь жестоких слов.       Хартфилия, акнув, прикусила губы, а после — снова акнула, толком не зная, что говорить и что спрашивать. Глаза начало щипать от обиды, а сердце снова болезненно закололо, напоминая Люси о том, что — да, вот она. Та самая истина, которую Хартфилия всё еще отказывается принимать. Что Леви, что Мишель — обе избранные стать новыми Апостолами, а Люси, прожившая в гнете всё свое детство, потратившая семь лет на поиски и прожившая в Гробнице три года, не заслуживает ровным счётом ничего.       Даже всем сердцем любимая Гробница нагло использовала её для того, чтобы истинный потомок прошел через Врата.       Хотелось плакать, выть, кричать и ругаться. Хотелось грубо оттолкнуть Мишель и наброситься на Нацу с мольбой что-то сделать, потому что он — Апостол. Это, априори, касается его лично. На уши давил ритмичный звон — оглушающий, тошнотворный. В голове всплывали картинки обряда посвящения в эпископы и разговоры с Драгнилом, где он косвенно делился чем-то новым об Апостолах и потомках.       Люси была готова к тому, что она не окажется «той самой» и ей всё же придется умереть. По крайней мере, она думала, что будет готова, когда этот момент наступит. Но она не была готова умереть ради Мишель и её дебюта в качестве Апостола. Она не была готова отдать жизнь ради счастья собственной сестры, которая в наглую хочет забрать то, что принадлежит Люси.       Её судьба Избранной. Её слава, почет и всеобщий восторг. Её беззаботная жизнь, где всё вокруг обещает, мол, «сейчас хорошо, а дальше — ещё лучше». Но даже так — даже без всей этой высосанной из пальца чернухи, Люси все равно смогла прожить достойно.       Если бы не то, на что Мишель позарилась прямо сейчас.       — Стоит ей прикоснуться к Орудию, как Храм и Гробница исчезнут, а вместе с ними и я. Цель моего четырехсотлетнего заточения здесь — встреча с ней, Люси.       Легкой, изящной поступью, Нацу настиг Хартфилию. На его лице играла задорная улыбка, но задора, как такого, Люси не чувствовала. Её руки безвольно скользнули вниз, выпуская Мишель — сестра, будто бы околдованная, пошла на встречу жертвеннику. Хартфилия мельком оглянулась, сглатывая слезы обиды и ненависти — вот, снова. Всё в её жизни идет по цикличному сценарию: что в детстве, что сейчас.       Стоило Люси получить мизерную подачку от жизни, как Мишель её забирает — волей, не волей, но забирает. Будто еще в утробе Мишель перетянула одеяло удачи на себя, оставив сестру без духовной силы и божьего благословления. Люси лишили абсолютно всего, оставив у разбитого корыта — хотя, погодите, и его забрали. Весело, правда?

Нисколько.

      Внутри защемила пустота — необъятная и пожирающая изнутри.       Нацу опустил тяжелую ладонь на её подрагивающее плечо и щелкнул пальцами — время в алтаре замедлилось, из-за чего подходящая к Священному Орудию Мишель заметно поубавилась в инициативе забрать то, что ей предназначено волей кого-то, кого Люси всем сердцем ненавидит. Кулаки сжались, зубы противно скрипнули — Хартфилия, резко бросившись Драгнилу в объятия, громко завыла.       — Не-е-ет…       Она сжимала в пальцах его одежду и кричала в шею, ища в нём хоть какую-то поддержку и утешение. Люси не хотела подобной развязки. Не хотела, поэтому мысленно проклинала всё на свете, желая вернуться на месяц назад — тогда, когда всё только начало выравниваться между ней и Драгнилом. Она умоляла Господа и всех тех, до кого дойдут её молитвы, вернуть её обратно во времени — ведь это возможно, нет? Кто-нибудь, скажите, что это возможно!       — Люси…       — НЕТ-НЕТ-НЕТ!       — Люси.       — Я НЕ ХОЧУ!       Из глаз брызнули слезы, а ноги предательски сводило тупой судорогой — Нацу прижал её к себе и, нашептывая на ухо её имя, покорно ждал, когда буря эмоций утихнет. Хартфилия шептала, иногда вскрикивая, что всё в её жизни зациклено на сраной несправедливости, когда кому-то — всё, а ей — абсолютно ничего. И даже сейчас! Даже сейчас, когда Мишель появилась на горизонте, цепкие руки судьбы хотят лишить Люси последнего.       Её Нацу хотят отдать Мишель на правах потомка, а Люси — вышвырнуть, как нечто, что утратило смысл использования. Разбитая ваза, одноразовая посуда, сломанный компас — называйте как хотите, но все эти вещи и Люси Хартфилию объединяет одно.

Ненадобность, бесполезность, никчемность — всё это, да!

      — Есть выход, только прими решение, Люси. Сделай правильный выбор.       Хартфилия замирает, отпрянув от его груди. Она — заплаканная, опухшая и покрасневшая — шмыгает носом и вглядывается в Нацу наивно детским взглядом. Её дыхание — сбитое и тревожное — прерывается на всхлипы, но Люси, решительно выдохнув, кивает. Если есть выход — способ избежать чертовой закономерности, она готова на всё. Любая цена. Только не нужно всего этого.       Нацу ласково улыбается, утирая её всё еще безвольно скатывающиеся слезы. Золотые символы на его щеках переливаются бело-красным — Люси завороженно смотрит на него и млеет, чувствуя внезапно засевшее внутри спокойствие. Словно неподвижная водная гладь. Драгнил манит к себе всем этим: загадкой, восторгом, лаской.       Он медленно вывернул ладонь — его пальцы заискрились огнем, а после секундной манипуляции магией, Нацу хватает парящий в воздухе топор. Тот самый, от которого Люси очень долго бегала по джунглям, пытаясь с горем пополам пройти испытание. Знакомые символы ползут вдоль блеснувшего лезвия и Хартфилия, замерев, и медленно осознает, зачем Драгнил призвал другое оружие.       Единственный способ избавиться от помехи… Единственный способ избавиться от истинного потомка Седьмого Апостола…       Единственный способ решить проблему Люси, пресекая её в корне.       Нацу торжественно протягивает Хартфилии топор и, кивнув, ждет: примет ли она его или нет. Красная рукоять, перевязанная золотыми нитями, сияющее в свете огней лезвие, переливающиеся золотом символы. Люси поднимает голову к Драгнилу и шепчет — одними лишь губами — то, в чём ей нужно было убедиться, перед тем, как взвешивать все «за» и «против».       — Я должна её?..       — Убить? Да.       — Это единственный выход?       Вместо ответа Нацу виновато улыбается и жмет плечами, а Люси, пытаясь смириться с накрывшими тревогой и сомнениями, протягивает дрожащие руки. Хартфилия, замешкавшись всего на секунду, принимает топор и, невысоко подкинув его в ладонях, крепко сжимает рукоять. Силы в руках было больше, чем уверенности, поэтому Люси подходит к Мишель не спеша.       Спина сестры двоилась в глазах, словно размытый образ или картинка. Рукоять начала жечь, словно оружие чувствовала и не принимало переваливающие сомнения. Люси кричала о том, что готова заплатить любую цену, но… Убить собственными руками родную сестру?

Стоит ли благополучие Люси жизни Мишель?

      Хартфилия остановилась буквально в метре перед сестрой. Она осмотрела топор, сидящей в её руках чересчур идеально, а после — прикусила губы, мечась в сомнениях и растерянности. Стоит ли оно того? Голова говорила одно, а сердце — совсем другое. Еще секунду назад Люси была готова на всё, лишь бы её бренную душу спасли от треклятой треклятости, а сейчас… Сейчас Люси не знает, готова ли рискнуть.       Готова ли сделать шаг вперед и нанести удар?       Нацу позади улыбался — виновато и даже сочувственно — это Хартфилия чувствовала своим нутром, поэтому, сжав рукоять, вдохнула как можно больше воздуха. Мишель — не только её сестра, но и её проклятье. Если бы не было Мишель, Люси смогла жить полной жизнью, не зная, что такое — быть чьей-то тенью. Мишель в этом не виновата, но и Хартфилия, по такой логике, не виновата, раз уговаривает себя замахнуться.

На каждое действие есть свое противодействие.

      Зажмурившись, Люси замахивается топором и… Замирает, сдерживая в себе что-то дикое и необузданное. Убаюкивающий голос Мишель из далекого детства вынуждает Люси остановиться и задуматься. Хартфилия вспоминает все то, что их связывало. Всё то, что Мишель говорила и что обещала сделать для неё, потому что так делают сестры.       Мишель говорила о любви, честности и поддержке. Мишель ласково приглаживала Люси волосы и оставалась до поздна в кровати, когда младшей снились кошмары. Мишель, крепко сжимая её ладони, умоляла Люси подождать, когда всё наладиться, ведь она знала, как Хартфилии тяжко нести это бремя.       Люси мысленно умоляла себя сделать это, убить Мишель и покончить с этим замкнутым кругом, но вместо этого — до сих пор сомневалась. В ней пульсировала совесть, напоминая о себе головной болью и жутким недомоганием — Люси хотела опустить топор и смириться, но тут… Не смотря на отклик прошлого и доводящие до слез качели… Пришло осознание. Либо она, либо я. По итогу, все равно выживет только одна из нас. Так предрешено Гробницей и, если я не сделаю правильный выбор, умру я, а Мишель станет потомком. Тогда… Я не виновата в этом. Я ни в чем не виновата.       Еще один замах — резкий, сильный и уверенный, словно последний аккорд трагической мелодии. Люси жмурится и, пересилив судорогу мышц, бросается ударом вперед.

. . . Это конец. Конец трагикомедии о Мишель и Люси. . . .

      Люси открывает глаза и тут же выпускает из безвольных пальцев рукоять — пятится назад и судорожно хватает ртом похолодевший воздух. Она стоит — окровавленная и шокированная — и не верит собственным глазам. Мишель, простонав, падает замертво наземь. Кровь хлещет фонтаном — лужа под еще дрожащим телом сестры растекается, «заглатывая» подошву обуви Люси. Топор впился прямо в позвоночник, а глубокая резанная рана тянулась от шеи до поясницы.       Хартфилия могла видеть сломанные, вывернутые наружу позвонки, и слышать, как сердце Мишель бьется быстро-быстро, а после — пульс замедляется, утихая… Навеки. Её светлые волосы погрузились в багровую пучину, а руки перестали дрожать. Смерть наступила тихо и смиренно, будто бы Люси сама пригласила старуху с косой в гости.

Так оно и было.

      — М… Мише… ль?       Люси рухнула на колени, подползая к бездыханному телу — Хартфилия пачкала руки в крови, цепляясь за холодные пальцы так, будто Мишель могла её слышать. Девушка подползла ближе, с трудом переворачивая сестру на бок — её лицо было умиротворённым, словно спящим. Это было тем самым триггером, который Люси не могла предсказать.       — Нет-нет-нет…       Руки и ноги отнялись, а в голове долбилось непонимание.       Люси, крича навзрыд, срывала голос. Она прижимала к своему животу голову Мишель, обнимала её кровавыми ладонями и пыталась что-то сделать, а что — неизвестно. Люси, словно поглотило что-то — что-то тягучее, мерзкое и противное. Она не думала о том, что своими же руками убила сестру, но раскаянье… Да…       Это гадкое чувство вскружило голову и схватило за ногу, погружая Люси куда-то на самое дно.       Не то… Не этого она хотела… Не такой ценой…       Нацу наблюдал за этим всем с привычным равнодушием — он не человек, ему чужда скорбь и чья-то утрата. Драгнил, тяжко выдохнув, щёлкнул пальцами и тут же подхватил появившуюся ритуальную чашу, заполненную кровью. Люси, склонившаяся над телом, продолжала выть и молить о прощении, а Нацу, подошедший к ней, сохранял хладнокровие.       Кровь Мишель в чаше вздрагивала, оставляя на золотых стенках багровые разводы. Драгнил решительно протянул свое запястье над чашей и, клацнув зубами, поморщился — с его руки вязкой струёй стекала вниз кровь, смешиваясь с чужой. Плескающие звуки раздражали, но приходилось терпеть, дабы завершить подготовку.       Люси подняла голову и, хныкнув, искала в Нацу что-то, чтобы помогло ей избавиться от этой горечи внутри, но вместо этого…       Встретившись с его отрешенным взглядом, девушка осознала, что не там помощи искала. Сердце упало в пятки, а нутро неестественно сжалось.       Вместо её затуманенного любовью разума, инстинкты самосохранения заставили её отползти назад — так далеко, как только можно. Слезы обжигали, а голос — хриплый и надломившейся — дер горло. Хартфилия стукнувшись лопатками о жертвенник, прикрыла окровавленными ладонями голову, будто бы защищаясь от удара. С губ сорвался неистовый крик, переполненный животным испугом и истерикой.       — Не подходи ко мне! Не надо!       Но Нацу, глотнувший из чаши, отбросил посудину куда-то в сторону. Он надвигался на Люси, как тот огонь, уничтоживший древний город — губительно, неподконтрольно. Страшно. Жутко. Хартфилия сжалась в маленький комочек, желая просочиться сквозь камень жертвенника. Люси не хотела этого — не нужно, хватит. Она молилась, чтобы Нацу исчез и оставил её в покое, потому что…

Он. Он вынудил её сделать это. Он — та вуаль, которой Люси потакала. Он — проклятье Гробницы, притупившее разум и сознание.

      Драгнил присел и потянулся к отбивающейся Хартфилия — девушка пиналась ногами, отпихивала его за плечи руками, выкрикивая одно-единственное:       — НЕ ПОДХОДИ!       Но вместо какого-то понимания, вместо теплых касаний и увлекающих поцелуев, Нацу грубо схватил её за руки и заломил их за головой. Люси моталась и плевалась оскорблениями, надеясь, что её услышат и спасут. Девушка, захлебываясь слезами, умоляла когда-то её Нацу отпустить и не мучать. Не терзать её душу и дать спокойно уйти — куда-угодно… Подальше… Пожалуйста… Прошу…       Встретившись с его взглядом — хладнокровным и пугающим, Люси вздрогнула, увидев там лишь кровожадность, бесчеловечность. Прямо как тогда, когда Хартфилия впервые увидела Нацу до такой степени… Свирепым, словно обвивающая тело змея. Словно монстр. Чудовище. Изголодавшееся животное, обнажившее клыки для укуса в шею.       — Нет… Умоляю…

…как люди выражают свои чувства тем, кого любят…

      Люси смотрела на Нацу взглядом загнанной овечки — Хартфилия плакала и тихонько всхлипывала, вымаливая пощады. Драгнил, сильнее вжав её запястья в камень и проигнорировав болезненные писки, надвинулся на неё всепоглощающей волной, Бедствием. Секунд-две-три. Губы касаются чужих, а после — вдавливаются, продвигая языком содержимое ритуальной чаши.

Грубо, больно, обжигающее.

      Хартфилия морщится и мычит, сглатывая слезы вперемешку с кровью. Она отбивает ногами воздух и пытается сопротивляться, но сил не хватало — она изнуренно выдыхает и медленно прикрывает глаза. Нацу давит на неё всем своим телом и целует так, словно пытается убить удушьем — Драгнил кусает её за губы, а после — касается мягко-мягко. Как в последний раз.       Люси, обмякнув, перестала дрожать. Руки безвольно рухнули наземь.       Нацу отпрянул от неё, заметив, что Хартфилия сползает вниз. Люси рухнула спиной наземь, простонав в последний раз. Девушка — холодная и бездыханная, лишившаяся каких-либо чувств — выдохнула последнее, что было в легких. Губы, перепачканное своей и чужой кровью, приоткрылись, а глаза — стеклянные и лишенные былого огонька — резко замерли, устремившись в сторону тела Мишель.       Стоило ли оно того?       Люси не знала.       Может, не узнает и вовсе.       Драгнил, нависший над ней, сочувственно выдохнул. Его пальцы мягко скользнули по её щеке, приглаживая охладевшую кожу. Нацу, улыбнувшись самому себе, наклонился к Люси — он готов принять любое наказание за подобную жестокость. Любое, даже если ему придется просидеть здесь еще четыре века.       — Я помогу тебе, Люси. Только тебе.       Опустившись к приоткрытым и окровавленным губам, Нацу коснулся их — нежно и ласково, прямо как Люси когда-то — тогда, когда четко спланированный сценарий не выдержал одной-единственной правки. Хартфилия была готова на всё, лишь бы стать «той самой» — она смело говорила о любой цене, даже не догадываясь, что ей придется заплатить всем.

Искусство Пожирателя Обливион