***
Они залетели в уже отъезжающий трамвай и без сил упали на сиденья. — Боже, да я полгода столько не бегал, — запыхавшись, полуосипшим голосом протянул Женька, — говорил мне Леха: бросай курить! Только кто бы его еще слушал? — Продолжил сокрушаться он. А за окном, между тем, начался дождь, причем такой сильный, что им следовало порадоваться, что они успели на этот трамвай. А он, между прочим, был последним. Дружеские посиделки с Леркой — школьной подругой Жени — и ее братом затянулись, и возвращались они домой уже незадолго до полуночи, а ехать почти на другой конец города, ну и… Трамвай ожидаемо был совершенно пустой. Ну почти. В самом конце, тесно прижавшись друг к другу, сидела молодая парочка — девушка положила голову парню на плечо и явно дремала, а тот с меланхоличным видом пялился в уже порядком заплывшее от дождя окно, обнимая ее за плечи; впереди сидела порядком помятая и уставшая кондукторша, а через пару сидений — тоже дремавшая бабуля. В общем-то, и все. Да и учитывая, что это будний день, много народу в это время суток ожидать было сложно. Пока Женька бурчал себе под нос, у Стива в голове пронеслась ленивая мысль, что им действительно повезло, в противном случае им пришлось бы идти до дома пешком, а под дождем, да еще в самый дальний район, это то еще удовольствие. Женя же думал, что наверно, это самый дождливый ноябрь в Челябе за последние годы. И это ужасно напоминает ему его родной город. То ли это он привез сюда из Питера дожди и вечную мрачность северной столицы, то ли это Стив вызвал их своим совершенно неожиданным появлением, буквально свалившись ему на голову пару недель назад, но по факту в это время года здесь, на Урале, уже давным давно лежит снег, а за окном минусовая температура. Сейчас же, в ноябре, который медленно приближает к концу затянувшуюся осень, снегом даже не пахнет. А вместо мороза на улице стоят противные +5, промозглый ветер и не заканчивающиеся все три недели проливные дожди. А вот в Питере, напротив, сейчас уже с неделю лежит снег… Жене казалось, что это весь мир перевернулся с ног на голову, вот и погода шалит. А может, это суровый Челябинск хочет показать им, каким стал мир, потеряв сразу два своих важнейших защитника… впрочем, на это ему было до безобразия все равно. Пусть хоть Танос щелкает своей перчаткой, хоть его божественный, мстительный предок восстанет из могилы и устроит апокалипсис, как гласила легенда, в которую он пока не верил… лишь бы их не трогали. И если на себя самого можно было махнуть рукой, то состояние Стива его беспокоило. Он считал, что ни мир, ни Мстители, которые и довели его до этого, не заслужили его. Поэтому пусть хоть третья мировая начнется, прости, Сварожич… это тот случай, когда благополучие мира, о чем они оба пеклись последние годы, их не будет волновать. Ладно, одного из них будет. Но Женя всеми силами будет его от этого отвлекать. Через пару остановок, он, наконец отдышавшись и выровняв дыхание, достает телефон и обнаруживает, что сети нет — и не мудрено, когда такая погода. Женя вздыхает и лезет в рюкзак, достав оттуда старый дисковый плеер, которому лет, кажется, даже больше, чем ему. Когда-то он принадлежал его дядьке — младшему брату отца, но когда тот уехал из дома вслед за ним, естественно, надобности в нем уже не было, появился первый простенький смартфон с интернетом, да и гаджеты стали куда более круче, да и вообще… но сам Женька его давно облюбовал, приехав в этот город и квартиру и обнаружив его в письменном столе вместе с какой-то мелочью. Конечно, для него поначалу было в диковинку пользоваться подобными штуками, да еще в век интернета-то, но потом он потихоньку стал таскать и дядькины старые диски, на которых он вырос, «классика» начала нулевых — Многоточие, Каста, Децл, ЮГ, Баста, Ленинград, НТЛ, Триада, Мальчишник… а позже добрался и до отцовского плеера и его старых кассет — ДДТ, Гражданская оборона, Алиса, Машина времени, Сплин, Би-2, Мумий Тролль, Король и Шут… и т.д. И со временем уже настолько привык, что почти полностью поменял свой привычный плей-лист, с головой уйдя в «старину» и золотой век российского хип-хопа, а вкупе с его новым местом жительства, этим городом и районом, серыми питиэтажками, разбитой дорогой, по которой до дома в дождь не дойдешь, предварительно не замазав в грязи абсолютно все, до чего можно достать, разбитыми фонарями, парнями с района, которые запросто могут докопаться, только лишь потому что на тебе шарфик Трактора, а они топят за ныне расформированный Мечел — их давнего врага, что порой напоминало Женьке приезды Зенита в Москву, где в атрибутике питерской команды он порой чувствовал себя совсем бессмертным, но прикол в том, что в столице, где он жил почти круглый год с 12 лет, его многие знали в лицо, а в Челябинске он чужой — и его это полностью устраивает, но… в общем-то, это то, чего он и хотел, просто скрыться от всего мира, от команды, от завышенных к нему требований и ожиданий, от вечного «надо», от жирного креста на личной жизни, на которую никогда не было времени, от коротких часов сна, от бесконечных перелетов и ставших родными аэропортов, от надоевшего до чертиков сухпайка, после которого он давным давно забыл, что такое нормальная, человеческая пища… от всего разом. Н а д о е л о. До жути надоело. Да, Стиву пока не обязательно знать, кто он такой, но ведь и он думает, что Женя не узнал его? Значит, можно продолжать и дальше делать вид, что перед ним просто потерянный, уставший и потерявший к жизни всякий интерес человек, которого и нужно к ней вернуть, и совершенно нет разницы, кем при этом он сам является… Женей Алферовым, Капитаном Россия, крутым парнем и супергероем, потомком бога огня и до кучи самым перспективным юниором в хоккейном мире, за которым уже следят все ведущие эксперты НХЛ… или простым парнем с района Женей Кузнецовым, обычным школьником, каких тысячи в стране, совершенно далеким от этого мира, от его событий, не обладающим никакими сверхспособностями, кроме, разве что, с завидным постоянством находить приключения на свой зад, но это, кажется, суперспособность всех русских… и уж тем более далеким от профессионального спорта. Он достает плеер, вставляет в ухо наушник, и Стив привычно тянется за вторым. Конечно, многое в менталитете русского народа ему непонятно, что во многом передано и в песнях тех лет, но слушая пару недель исключительно русский рэп с редкими переключениями на рок вроде любимого для Женьки Сплина, Алисы или КиШ (и откуда американцу знать, что они все питерские?), он потихоньку привыкал, и вся эта атмосфера русских дворов, темных мрачных районов, серых подъездов и пацанских разборок, несчастной любви и неверных девушек, алкоголя, дешевых сигарет и т.п. передавалась и ему. В этот раз Алферов остался верен себе — и вслед за треками о политике, о нечестных чиновниках и о тяжелых 90-х, что настали после распада СССР, об Америке, о России, «о красивой жизни», о наркоманах и уличных разборках пошла лирика — щемит в душе тоска (прям как у него, да и «что такое потеря», он, к большому сожалению, тоже знает не понаслышке), дыши, зачем я нужен тебе… прям как он всему этому миру. И правда, зачем он людям? Стив думает, что жизнь жестокая штука. Но странная. Она порой возвращает должок совершенно неожиданным поворотом. Холодная, враждебная Россия всегда казалась такой чужой и далекой. Но теперь ему кажется, что чужая и далекая вовсе не Россия, а его родная страна, отвернувшаяся от него… и эти люди на улицах, вечно хмурые и неразговорчивые, особенно утром в транспорте, в чем ему уже пару раз пришлось убедиться. Но так ли оно на самом деле? Порой за широкой улыбкой ничего нет, одна пустота и холод. И сама улыбка насквозь фальшивая. А самый хмурый, мрачный и пугающий человек первым протянет руку. Впрочем, Женя был совсем не таким. Он улыбался искренне. Да и вообще все, что он делал, было искренним. Будь то раздражение на его лице, веселье, недовольство, заинтересованность, беспокойство или задумчивость… Его глаза были до боли настоящими, живыми, и от этого он порой терялся. Это завораживало. Он казался смелым и даже безрассудным — та драка с фанатами в Магнитогорске, их поездка в Таскино в ноябре месяце, когда нормальные люди туда даже в сентябре уже не поедут, его ссора с другом — он не стал молчать, когда видел, что тот поступает неправильно и себе же делает хуже… да и уже сам факт того, что он притащил домой человека, которого видел в первый раз в жизни, просто пожалев и протянув руку — уже говорило, что он не лишен сумасбродства. Откуда ему знать было, кто перед ним? Впрочем, Стив иногда ловил себя на мыслях, что Женя не так прост, как кажется, да и мысленные, невольные сравнения с тем, другим парнем, затерявшимся в его памяти и у которого он так и не смог вспомнить ни черты лица, ни имя, ни хоть какие-то данные… не прекращались. Он и сам не понимал, кого и с кем сравнивает больше — Женю с тем человеком, которого видел совсем недавно, относительно, но которого почему-то его память теперь предпочитает от него скрывать; или его с Женей, их удивительно похожие, живые синие глаза, задорный взгляд и любопытство, с которым и тот, и другой на него смотрели. Он не хотел об этом думать, какой смысл был пытаться вспомнить тень из прошлого, все больше напоминающую ему плод собственного воображения? Нет, конечно, что-то об этом парне он мог бы найти в интернете. Только сам Стив принципиально не хотел этого делать. Или он вспомнит сам, или он так и умрет когда-то, так и не узнав, что этот парень… Впрочем, ладно. В жизни так бывает… Да, бывает. В его дурацкой жизни как только ни бывало. Куда она его только ни закидывала… на его глазах погиб его лучший друг. Он прошел войну и видел, как гибли люди. Он рано узнал, что такое взрослая жизнь, у него практически не было детства… а в новом мире его ждали новые трудности, новые войны, новые враги. И люди, упорно его не принимающие. Хотя поначалу у него была иллюзия, что наконец-то в новой команде он станет своим, с кем-то подружится или хотя бы просто найдет общий язык… но все было тщетно. Внимание привлекали все, но только не он. Более яркий и уверенный в себе (порой даже слишком) Тони, самоуверенная и дерзкая Наташа, помимо всего прочего еще и активно привлекающая мужской пол своими выразительными формами, мрачноватый Клинт с его вечными двусмысленными шутками и приколами, да даже к молодому Паркеру, узнав, кто он такой, люди потянулись гораздо больше, чем к нему — между прочим, ветерану войны и лидеру Мстителей, но… Стив упорно чувствовал себя чужим и ненужным. Это чувство возникало у него и раньше, и эксперимент с сывороткой Эрскина на самом деле здесь не изменил ничего. Да, он сделал его физически намного сильнее, возможно, самым сильным из ныне живущих людей. И все эти его подвиги, и сражения, спасения чужих жизней, положив крест на свою… его уже давно не оставляет ощущение, что это все — не его жизнь. Наверное, именно поэтому в конечном итоге он и оказался здесь — в этом холодном, недружелюбном, мрачном уральском городе, погрязшем в выбросах с заводов, уличном смоге, пробках, характерном «аромате» со свинофермы, радиации, которой впоследствии аварии на химкомбинате в 20 веке подвергся закрытый город и его окрестности в 80 километрах от Челябинска… под дождем, возле его дома. Может, это и был знак свыше? Что до этого Стив жил совершенно не так, как надо ему. Живя ради других, ты всегда рискуешь потерять себя самого и так и не узнав, какой же ты — настоящий. Это был закономерно… Спаси меня… верни меня к жизни Порой он ловил себя на мыслях, что его появление около дома этого парня и было неким криком души. Спаси меня, вытащи меня из этой ямы, разбей эти оковы, мешающие мне жить… это до боли странно, это не фига не нормально — ведь они знакомы почти три недели, а тогда, в тот день, когда он мерз на лавочке у его подъезда, вот-вот грозя попасться на глаза суровым бабушкам этого дома, которые бы его прогнали подальше, и вовсе видели друг друга в первый раз в жизни. Но сейчас он казался ему словно ангелом-хранителем, спустившимся с небес, чтобы спасти его от ошибок его же жизни. От бесконечного чувства ненужности и непонимания… Поставь меня на место за сервантом, буду пылиться… оттуда не услышу голосов и не увижу лица Вот его вечно и ставили за сервант, совершенно не заботясь от его чувствах. Нет, конечно, Баки, в отличие от других, всегда с ним считался… но жестокую правду он принял уже давно — его друга, того, кто защищал его и прикрывал собой, кто разделял с ним все беды и редкие моменты радости, кто был для него как брат, самым близким, даже родным… больше нет. А весь остальной мир всегда был и есть для него чужой. И дело даже не в том, что он родился в прошлом веке, как ему порой казалось. Ведь тогда он тоже ощущал себя лишним, но тогда у него был Баки… а сейчас? Это странно сравнивать, но этот странный русский парень вызывает у него совсем другие ощущения. В жизни так бывает, что любовь приходит вновь… Только пламя догорает, и не бьется в венах кровь А вот это вот вообще смешно (на самом деле нет). К нему «вновь» ничего не придет, попросту потому что у него в жизни не было ничего подобного. Девушки всегда любили Баки, а в новом веке все тянутся к Старку с его обаянием и деньгами… а на него в лучшем случае изредка бросают слегка заинтересованные взгляды, тут же отворачиваясь, стоит ему посмотреть в ответ. И это всегда казалось жутко несправедливым… какой смысл быть самым сильным человеком в мире, когда ты никому при этом не нужен? Мимо медленно проплывают пустые улицы и районы… где-то даже не работают фонари, и разглядеть что-либо через залитое дождем стекло становится невозможно. Старый трамвай, поскрипывая, будто вот-вот развалится, словно лениво плывет по этому потоку… уставшая за день кондукторша, пересчитав мелочь в сумке, еще на полдороге заснула, молодая парочка вышла пару остановок назад, укрывшись под одним зонтом, в трамвае остались только они и бабулька, которая, кажется, тоже давным давно спит… Женя, периодически зевая и жалея, что здесь нельзя курить, хоть сейчас все равно никто не увидит, лениво размышляет, как бы завтра прогулять уроки и уломать на это же дело парней, чтоб одному не скучать. Но Стиву снова не спокойно. Многоточие рвет душу отчаянно и мастерски, как они это умеют. Сам Женя, убаюканный полумраком пустого вагона, мерным стуком тяжелых дождевых капель о стекла и неторопливым покачиванием плывущего по улицам трамвая, сонно моргая глазами, уже толком не слышит, что играет в наушниках, да и эти песни он слышал десятки раз, а Атомы сознания и вовсе заслушан до дыр… но у Стива сна ни в одном глазу. И непонятно, куда же ушло все тепло? Холод в глазах, ветер в словах… Страх перед болью от старых потерь… откровенной любви захлопнута дверь. И теперь, когда в сердце нет больше огня, теряется смысл каждого дня… Дрожь и озноб от лживых ветров, сметающих доверие к теплу нежных слов, И голос, он вроде бы и милый и родной, почему нет любви? Ответ простой Аж мурашки по коже. Он бы предположил, что это еще одни тайные русские колдуны вроде Ники, которые залезают людям в головы и, считывая их эмоции, пишут свои песни, оттого они потом так душу и рвут, но… в те годы, когда выходили эти альбомы, он был слишком далеко, чтобы в его голову можно было так легко залезть. Да и не факт, что они знают английский, впрочем… Старые потери до сих пор мучают его. И мрачные картины военных лет порой снятся ему в кошмарах. А уж Баки… он до сих пор не может смириться с его гибелью. И в глазах людей, что окружали его на протяжении многих лет, он редко видел что-то, кроме холода и равнодушия. Он был нужен людям, только когда от него что-то требовалось — вечные задания от Фьюри, порой не слишком адекватные, бесконечный список «ты должен», как и растущий список обязанностей Капитана Америки, каких и вполовину меньше не было у остальных Мстителей, вечные недовольства и претензии его работой… как же надоело, что аж тошно. Но хоть кто-нибудь хоть раз спросил у него, что он на самом деле чувствует? Узнал, когда ему было плохо? Что у него на душе? Помимо этих дежурных фраз на людях и не слишком искренней, хмурой улыбки для прессы… хоть кто-то вообще знал, какой он настоящий?! Кроме Баки. Но Баки — это больное место, оно, кажется, никогда не заживет, об этом вообще не стоит упоминать… ему никто и никогда не заменил бы его. Слишком близким он был для него. И его серые, яркие глаза навсегда запали в душу. И он точно не думал, что когда-то появится человек, который если не заменит Баки, то станет хотя бы на треть таким же близким… В жизни так бывает, что любовь приходит вновь. Только пламя догорает, и не бьется в венах кровь… Какая ирония. Его ведь никогда не любили. Его вообще не любили. Только мать и Баки… а в том, другом смысле, чтоб так же, как эта парочка, под одним зонтом прятаться в проливной дождь, сидеть в обнимку на скамейке в солнечную погоду или на заднем ряду кинотеатра, держаться за руки, говорить друг другу всякие милые глупости и т.п. вещи, которых он не знал… это было слишком далеко от него. Но в этом парне он почувствовал что-то близкое, и это было до боли странно. Он на порядок его младше, ему всего 16, он учится в обычном 10-м классе самой обычной челябинской школы, даже не гимназии, прогуливает уроки, курит, слушает рэп и не задумываясь лезет в драку с фанатами вражеского клуба… а еще он сбежал от родителей и живет один, в маленькой бабушкиной хрущевке в самом обычном панельном доме, старше его раза в три так уж точно, со злыми бабульками и орущими котами. Он странный, до ужаса безрассудный, но забавный и такой живой… что Стив иногда ловит себя на мыслях, что даже завидует ему. И жизни в этом далеком, враждебном районе города со странным названием Челябинск, где порой происходящие события запросто могут попасть в криминальные хроники в самый обычный будний день, намного больше, чем во всей его фальшивой и совершенно чужой жизни в родной Америке до этого. В жизни так бывает… Да, бывает. А ведь этот русский парень принял его. Он не задает вопросы, не лезет в душу, видя, что Стив не хочет говорить о последних событиях его жизни, что и привели его к его подъезду в последний день октября. Не строит страдальческую мордашку при его виде, которые порой рисовали на лицах Мстители с вечным фальшивым «что такой кислый, Кэп?»… он включает ему диснеевские мультики, которые сам любил в детстве, все время пытается накормить и поправляет на нем одеяло, думая, что он уже спит. Наверно, для него это что-то обычное, что-то бывшее в порядке вещей, и по его рассказам Стив может сделать вывод, что родители его любят, и семья у них дружная, несмотря на то, что он от них сбежал, и с младшей двоюродной сестрой у них теплые отношения, и друзья им дорожат… только сам Стив никогда не знал, что такое забота. Мать любила его, но ей было все время некогда — с его слабым здоровьем вечно нужны были деньги на лекарства, которых тоже вечно не хватало. Только Баки его понимал и относился к нему тепло. В жизни же в новом веке он видел только безразличие и равнодушные до боли взгляды. Всем было все равно на его состояние. Для всех он — Капитан Америка, человек с железной волей и нервами, который априори не может заболеть, которому не может быть грустно, как простым смертным — та слабость, что из Мстителей могли позволить себе все, даже непробиваемая Наташа, или холодно, или пусто на душе… только вот с каждым таким холодным, безразличным взглядом он все больше ощущал пропасть между собой и остальным миром, и все больше душило противными, липкими лапами одиночество. Но с ним все было по-другому… и это порой наводило на не совсем те мысли. А точнее, даже совсем не те. …только пламя догорает, и не бьется в венах кровь За остановок пять до дома Женя все-таки умудряется заснуть, буквально падая на Стива, уронив голову ему на плечо и обхватывая его за локоть. Дождь и не думал прекращаться, на часах перевалило за полночь, а из трамвая выползает в ночную сырость даже сонная бабулька, проснувшаяся к своей остановке, когда они наконец доехали до ЧМЗ. В своей неизменной легкой кожаной куртке, больше годной для ноября какого-нибудь Краснодара, но никак не холодного Челябинска, где уже в сентябре люди достают пуховики, если зима приходит чуть раньше срока, он умудрялся оставаться теплым, даже выйдя в дождь и мороз, и это тоже казалось до жути странным, но не менее будоражило сознание, в чем Стив не хотел себе признаваться, как и вообще об этом думать… вот и сейчас, от него привычно веяло теплом, каким-то до боли домашним уютом, дождевой влагой и его любимыми сигаретами с вишневым вкусом, а через смесь запахов еще можно было уловить вишневые нотки и его парфюма. Стив замер, будить его не хотелось, хоть и ехать им оставалось всего минут 7-10. Но его тепло, запах вишни на еще влажной куртке, мокрые темно-русые пряди волос с медовым отливом, теплые пальцы, обхватившие его локоть, и тихое, едва уловимое дыхание… смущали. И совсем уж не кстати пронеслось в голове, что сейчас они мало чем отличаются от той парочки, что также сидели на заднем сиденье, только в обнимку… С той лишь разницей, что для тех парня и девушки это совершенно нормально. А для них… мягко скажем… не то, за что их поощрит общество. И вроде бы совершенно все равно на то, что о них подумают другие, да еще в 12 ночи, в пустом старом трамвае за пару остановок до дома. Только вот самому об этом думать ужасно не хочется. Хочется снова убежать и спрятаться, как он это сделал, уйдя из ЩИТа и Мстителей и скрывшись в этом странном, холодном, уральском городе, до этого даже не имея представлений об этой части казавшейся такой далекой России. Только вот как убежать от собственных, так не кстати возникших мыслей? И как вообще можно убежать от себя самого? Стив совершенно точно не хочет об этом думать. Но снова совсем не кстати вспоминаются слова Жени, брошенные на кухне пару недель назад: «Твои глаза мне напомнили осколки льда… кстати, есть такая песня у Арии». И то, что он потом нашел ее на одном из Женькиных дисков и около недели ставил на повтор, пока тот был в школе или пропадал во дворе с пацанами, до ночи играя в футбол (еще одна странность русских, чего Стив упорно не понимал — ну ладно, летом, понятно; но в ноябре месяце, когда на улице уже жуткая холодина, да еще то дождь хлещет, то грязь, как можно гонять мяч и еще и получать от этого удовольствие?!)… об этом он, конечно же, ему не сказал. А его шутливое обращение — «льдинка» и вовсе отчаянно смущало. Он отмахивался, ворчал, а тот только беззлобно смеялся, порой задерживая на нем несколько странные взгляды… о чем думать Стив тоже не хотел. Чего не скажешь, к слову, о подруге Жени — Лере, которая, пока сам Женька яро обсуждал последние матчи прошедшей Лиги чемпионов со Стасом — ее старшим братом, который по возрасту мог бы считаться Стиву ровесником, если вычесть годы его заморозки… весь вечер поедала его глазами, что самого Роджерса порядком смутило — мало того, что она совсем девчонка, кажется, даже младше Женьки — сколько ей может быть? 14? 15? Так еще и его же подруга! Ну это уже ни в одни ворота! Нет, конечно, он много раз задавался вопросом, почему на него не смотрят девушки, и что с ним не так, и вообще… но только не крутить же теперь романы со школьницами, какой позор-то был бы… мельком пронеслась мысль, что Баки бы одобрил, если б узнал, и долго над ним бы потом подшучивал — мол, это твой уровень, Стив, 10-классницы… она вызывает грустную усмешку. То ли из-за очередного воспоминания о самом Баки, то ли от его мысленных, неизменно добродушных подколок, которые всегда попадают в точку. Взял за руку с собой, краску смыл водой… так целует дождь. Взгляд прочь бегущих лиц… что же ты стоишь? Заболеешь… прячься, слышишь Только вот, кажется, он уже итак болен. На голову. Причем всю свою сознательную жизнь. В общем-то, он и раньше себя не считал здравым, адекватным, зрелым человеком… наверно, поэтому люди и отворачивались от него, слишком уж он не такой как все, слишком отличается от всех… все слишком. Но сейчас, глядя в окно, на то, как дождь долбит стекла, а вместе с ними и его последние нервные клетки, и пытаясь абстрагироваться от происходящего с ним прямо сейчас… Стив хорошо понял, что ничего уже не будет как раньше. И даже его вечно давящее одиночество куда-то отступилось, спрятавшись за задворки замученного сознания. Вдруг снова вспомнилась та пара с заднего сиденья, на вид совсем чуть-чуть старше самого Женьки, и появилось весьма странное и испугавшее его желание обнять его, за плечи притянув ближе к себе, ощутить его тепло и сильнее почувствовать эти нотки вишни, к которым он так привык за эти три недели, спрятать на мгновенье нос в его влажных волосах, и… Стив ужаснулся собственным мыслям и решил, что он окончательно тронулся умом, раз в голову лезет такая чушь. Женя проснулся ровно за остановку до дома, зевнул и заморгал на него сонными глазами, похожими сейчас на маленькие щелки, мечтая наконец прийти домой и завалиться спать, желательно если не до вечера, то хотя бы часов до 12. Он не сразу отстранился, попросту потому что уже не слишком соображал, что происходит. Стив сам от него отодвинулся, как от огня, поймав удивление в синих глазах напротив, впрочем, из-за его сонного состояния слишком слабое, но все же… — Что ты на меня так смотришь, как на Красного Черепа? — Пошутил он слабым голосом и тут же снова зевнул. Стив вздрогнул, услышав знакомое имя. — Как ты сказал… — Начал он, а ладони опять похолодели. Неужели он..? — Ну, я слышал, что был такой злодей в комиксах, — с сомнением ответил Женька, пожимая плечами, потягиваясь и убирая плеер обратно в рюкзак. — Или нет? — Он задумался. — Я не помню, не бери в голову. Просто ты странный какой-то сегодня, вот и удивляюсь… — Он снова зевнул и первым направился к дверям, радуясь, что от остановки до дома совсем недалеко идти, иначе он бы заснул прямо на мокрой скамейке, честное слово. Стив, направляясь за ним, предпочел промолчать. Он уже давно себя нормальным не ощущает. Только если раньше это было что-то тяжелое, мрачное и холодное… одиночество, съедающее его, неприятие его людьми, косые взгляды и равнодушные улыбки, пустая постель и холодный чай на завтрак — его неизменные спутники… за эти три недели ему все чаще казалось, что что-то или, точнее, кто-то сможет его излечить. От вечной тоски, и одиночества, и мира, убивающего его своим безразличием и холодностью, и от вечной ненужности, и… только вот сейчас ему казалось, что исцеление пошло какое-то неправильное. Да, ему стало легче, и с груди действительно будто свалился огромный булыжник, лежащий там с самой юности… он стал нормально есть, ему перестали сниться кошмары, даже Баки теперь приходил к нему во снах не на войне и тем более не в том пугающем до холодного пота поезде, а в воспоминаниях из детства или школьной юности… он снова много читал и даже начал рисовать, о чем уже почти успел забыть, что он это вообще умеет — настолько давно он этим не занимался, все не было времени. Только теперь его все чаще преследовало чувство, что что-то явно идет не так, как надо. И эти странные чувства и мысли, возникающие рядом с этим человеком, его пугают. Ну не хочется «просто друзей» так обнимать, ловить их мягкий, рассеянный взгляд, ища в их глазах что-то другое, нежели просто тепло и беспокойство (чего, впрочем, он все равно не видел в чужих), не хочется вот так просто сидеть рядом на диване весь вечер, смотреть старую советскую комедию и чувствовать себя просто удивительно расслабленным и почти счастливым, чего он не ощущал уже очень давно, если вообще когда-либо ощущал… и еще много чего не хочется с «просто друзьями». И эти мысли до жути пугают. Он, конечно, ненормальный, но не до такой же степени. (ой ли?) Я не мог знать заранее, что ты тоже ненормальная… Вот вот. Забегая вперед: кто же знал..? — И не смотри на меня так, я тебе не картина в Эрмитаже, — фыркнул Женька уже на улице, натягивая на голову капюшон и слабо похлопав его по плечу. — Пошли быстрее, а то намокнем, а тебе это противопоказано. — И первым пошел по тротуару по направлению к их дому. Стив ужаснулся еще больше, поймав себя на мысли, что перед выходом из трамвая тупо пялился на него минимум с минуту. Вот же б… ой, точно, нельзя же выражаться. А жаль, сейчас ой как хотелось! А ведь прав был Руставели и его группа: в жизни так бывает. Только вот крыша, грозившая вот-вот окончательно съехать от него в дальние края, сейчас совсем не кстати.В жизни так бывает
10 ноября 2020 г. в 09:21