***
Как так получилось, что под вечер они остаются втроем? Занятые девицы быстро сматываются, и даже Армагеддоновна заглядывает совсем ненадолго, спросить, как они, и оставить ключи и бутерброды. Сейчас далеко за полночь, и они сидят в главной вожатской опустевшего корпуса — в последний день августа лагерь уже закрыт до следующего сезона. Здесь, в комнате, где они проводили каждое лето, все по-старому: и длинный цветастый диван с обглоданными ручками, и желтые синтетические шторы, и детские плакаты на стенах. Первая бутылка коньяка стоит пустая, но разговор не очень клеится. Макс уже жалеет, что все это затеял. — Больно было? — Илюха сидит на диване, подогнув под себя одну ногу. Он одет в белую футболку с краснохвостыми павлинами, и на таких богатырских плечах даже эта дичь смотрится намеренным стилем — оправданием фамилии Городец. Светлые вихры уже по большей части выбились из смешного хвостика на макушке, и льдистый взгляд из-под белесых ресниц жжет любопытством. Камиль сидит рядом, вертит длинными пальцами укропину с бутерброда. Как всегда, застегнут и накрахмален: белая рубашка, бабочка, жилет со светло-синим узором. Каждый раз глядя на эту интеллигентную красоту, Макс вспоминает высокий заварочный чайник из гжели, что был бабкиным главным сокровищем: гордый носик, узорчатые бока, тонюсенькая ручка из белого фарфора. Камиля тоже можно поставить в сервант: гордый нос, тонкие дирижерские руки, а главное, нет сомнений, сокровищем он точно себя считает. Рассматривая их обоих, Макс теряется, мысленно повторяет Илюхин вопрос. «Больно было?» Они уже достаточно пьяны, чтобы говорить о несчастном случае? Чувствуя паузу, Илюха хмурится, будто мысленно ставя свои слова на повтор, и мотает головой. — Я про татуировки. Больно было? Макс неопределенно жмет плечами. — Эта рука почти ничего не чувствует. Камиль смотрит с аккуратным интересом: — Покажи. Макс тянет вверх рукав толстовки, демонстрируя рисунок: черный фон на всю руку и золотые узоры на нем. Настоящая хохлома. — Красиво, — глаза у Камиля блестящие, как пуговицы на его жилете, а взгляд самую малость рассеянный. Макс наливает еще. Он весь вечер не скупится на тосты, надеясь, что если не место, то хотя бы коньяк освежит кое-кому память. Самого его от воспоминаний даже потряхивает. Каждый раз при взгляде на окно он видит мерно вздыхающее озеро. И их троих, в ту последнюю ночь бегущих в свой финальный заплыв. Утром они разъедутся — Илюха на сборы в Чехию, Камиль — в аспирантуру в Питер, Макс — в армию — но это утром, а в тот момент у них впереди еще целая ночь. Вот пацаны добегают до берега, скидывают одежду и, блестя круглыми филеями, бросаются в воду. Макс чуть медлит, держась за боксеры, но когда двое голяками, третьему в трусах глупо. На середине озера — плот для ныряльщиков. Первым на него забирается Илюха, дальше — Камиль, а последним, шипя и отфыркиваясь, карабкается Макс. Молится, чтобы в темноте стояк был не очень заметен. Ему оставили место в середине. Он ложится на спину и упирается взглядом в звезды. Они долго говорят, о чем мечтают: Илюха — о национальной сборной, Камиль — о Большом, а когда очередь доходит до Макса, он пожимает плечами. Он свою мечту не знает. Камиль хмыкает: — Ты, Макс, как всегда. Вечно выбрать не можешь. О да, тут он прав на все сто. Макс не может даже выбрать, кого из вас, долбоебов, любит больше. Слева подает голос Илюха: — А как насчет самолетов? Макс отмахивается. — Где я, а где самолеты… — Но тебе же нравится… — Ну и что? Там знаешь сколько таких желающих? А у меня ни денег, ни связей… Камиль вдруг поднимается и давит ладонью на плечо. — Ну все, Дальский, значит так. Считай, ты мне должен. Если ты через десять лет не будешь летать, я приеду и тебя выебу, понял? У Макса вышибает дух, и он сам не знает, больше от жара или от страха, что они сейчас заметят торчащий колом член. Он толкает Камиля в тощую грудь, пытается встать: — Ты? Выебешь меня? Не смеши… Его тут же припечатывает Илюха, вдавливает лопатками в мокрые доски. — А он не один приедет, а со мной. Я-то тебя точно выебу. Уж на что Макс кабан, а с Илюхой ему не справиться. Но он все равно дергается, упирается рукой, двигает коленом — попадает между ног. И замирает. У Илюхи тоже стоит. Секунду они смотрят друг другу в глаза, а потом… а потом Илюха наклоняется и целует его. Макс не успевает подумать ни одной мысли, прежде чем сбоку прижимается еще одно теплое влажное тело, а на губы опускается еще один поцелуй — это Камиль. После него в мозгу у Макса образуется какой-то кисель. Вроде бы он обнимает их, трется стояком, кажется, он готов кончить просто оттого, что эти двое рядом, но все это так остро, так стыдно, так нереально, что он не выдерживает. Сбегает. Оттолкнув их, он плывет, а потом бежит до корпуса, собирает сумку и только тогда соображает, что до утра электрички не будет. Тогда он в одежде укладывается на кровать и делает вид, что спит. Илюха с Камилем приходят поздно. Не трогают его, ведут себя тихо, а утром усиленно храпят. Макс подхватывает сумку, браслет с тумбочки и плетется на станцию. Позже, сидя в электричке, он почти убеждает себя, что все это был очередной мокрый, навеянный безответной любовью сон… и тут обнаруживает надпись внутри браслета. «Должок». Дальше идут десять лет жизни. Десять лет взлетов и падений. Точнее, десять лет взлетов — и одно падение. За это время Макс так никого и не находит. В армии и на службе ему не до этого, а после перехода на гражданскую как-то не клеится. Несколько пьяно-жарких перепихонов в клубах, несколько одноразовых сексов со случайными знакомыми — вот и весь послужной эротический список. Но Максу и так нормально — разве что на грани сна или после бутылки внутри разливается тоска. По этим двум. А теперь они сидят перед ним. Настоящие. Такие живые, что хочется даже сбавить резкости. Илюха открывает новую бутылку, наливает всем еще по стопке. — Жара… — тянет Камиль и берется за свой жилет. Макс приклеивается взглядом: смотреть, как он его расстегивает, то еще порно. Вот он гладит блестящий кругляш подушечкой пальца, скользит им в петлю, нажимает. «Шшп», — говорит пуговица, ныряя в тугую дырку, и отпускает ткань. За ней вторая, третья, и Камиль распахивает жилет, откидывается на спинку дивана, кладет затылок на подголовник. Он теперь расслабленный черный кот, и его хочется пригладить, устроить на коленях, потереться щекой о мех. Больше этого его хочется только трахнуть. Бросить на диван, уткнуть лицом в подушку и толкаться внутрь, чтобы выдавить всю эту столичную шелуху. В штанах твердеет, и Макс отводит взгляд — только чтобы обнаружить, что пялится он не один. Илюха тоже смотрит на Камиля, жадно и как-то по-хозяйски. Облизав губы, он протягивает Камилю стопку, и тот берет, лениво улыбаясь. В голове вдруг стреляет: чем они занимались, когда Макс сбрызнул с того плота? Макс опрокидывает в себя коньяк, а потом задает вопросы, на которые и так знает ответы. «Когда следующая игра?», «Где следующий концерт?», «Ну что, как вы там вообще?» Они отвечают, но как-то вяло, будто каждый из них тоже думает о другом. Макса больше всего волнует вопрос, если он не летает не «еще», а «уже» — это считается? Наконец паузы становятся длиннее. Ясно, до каких разговоров дошла очередь. Камиль вызывается добровольцем: — Что врачи говорят, когда восстановится? Макс хочет сжать кулаки, но слушается только одна ладонь. Черт. На шее тяжесть, будто уже сдавило веревкой. Почему он считал, что если встретится с ними, то все сразу станет легче? — Для полетов — никогда. Они немного молчат. Илюха пытается говорить обычно, но жалость все равно сквозит в голосе: — И ты… чем будешь заниматься? Мысленная веревка снова утягивает шею, даже глотать тяжело. — Не знаю… Камиль хмыкает, и в памяти всплывает насмешливое: «Вечно ты выбрать не можешь». В груди что-то больно дергается, будто швы из незажившей раны. Кажется, он все же многовато выпил. — Ну, а что я могу? Проситься в штаб бумажки перекладывать? Сторожем на склад идти? С малолетками опять самолетики мастерить? — А почему нет? — Чего? Камиль хмурится: — Что плохого в самолетиках? — Охренел? Я истребитель водил. — И что? — А то! Ты после своего Кремля стал бы в детском саду утренники ставить? — При чем тут это? Тупой разговор. Внутри так загорелось, что Макс даже сидеть не может. Вот ведь дурак. Зачем все это затеял? Только хуже сделал. Макс кидает взгляд на Илюху, но тот молчит — как всегда молчал, когда они с Камилем бодались. Вот и теперь, сохраняет хренов нейтралитет и сидит с выражением кота Леопольда, но Макс чувствует, что они с Камилем заодно. Ну, повеселились — и хватит. — Ладно, я пошел. Камиль хмуро смотрит: — Куда? — Говорю же, устал. Спать хочу. Он поднимается, идет к двери, но в спину ему прилетает свинцовое: — А долг? Блядь. Колени обмякают. Макс еле заставляет себя обернуться. — Идите на хуй. Камиль поджимает губы и сверлит взглядом. — Сядь, — он кивает на диван. Между ним и Илюхой как раз есть немного места, чтобы втиснуть одну задницу. Приказной тон бесит. Макс добавляет жесткости в голос: — Говорю тебе, на хуй иди. Лицо у Камиля леденеет, и сейчас самое время хлопнуть дверью. Но Макс так и стоит, как дебил. И тихо ненавидит сам себя. Илюха переводит жалкий взгляд между ними, цокает языком. — Макс, не будь мудаком, я из сраной Твери притащился тебя трахнуть, ну? — Вот и катись обратно. Хрен ли приехал? — К тебе я приехал, долбоеб! — А я вас звал, что ли? Десять лет без вас жил, и еще десять… Камиль поднимает руку, затыкая обоих. — Значит так, Макс. Заставлять мы тебя не будем. Но вот мы здесь, сейчас. Для тебя. Если хочешь, садись. А нет — свободен. Свободен. Макс будто глотает это слово, и оно ежом катится по пищеводу, царапая. Ну и ладно. Дверь бухает на всю «Березку». В коридоре темно и тихо. Надо срочно валить. Хватать сумку, вызывать такси и ехать домой. Только… он ведь один раз уже сбежал. Что это дало, кроме бесконечной тоски? Макс приваливается к стене и дышит. Плечи придавило гирей. Глаза жжет по-скотски. Он сует руки в карманы и чувствует потрескавшийся резиновый браслет. Дебил, ну что же за дебил. Даже дверная ручка смотрит с укоризной. Макс сжимает ее ладонью, чтобы не видеть. А потом, немного отдышавшись, поворачивает. Эти двое так и сидят на диване. Склонились ближе и шепчутся. О нем? От скрипа половиц Илюха вскидывает голову и улыбается, как на своих фотках с медалями — будто ему рожу сейчас порвет от счастья. В следующую секунду он уже задирает и стягивает павлинью футболку. У него охрененное тело профессионального спортсмена. Хочется вылизать этот твердый живот, погладить соски, сжать ладонями бедра. Ноги деревенеют, но Макс идет к дивану и садится. Илюха жжет горячим боком, но медлит — явно ждет команды. А Камиль молчит. Передумал? Вряд ли. Скорее выбирает, как именно взять проценты. Макс почти ожидает услышать: «Подними зад и ноги раздвинь», — но Камиль, конечно, не такой. Камиль будет мучить. Вот он тянет жилет с плеч, закатывает рукава рубашки и снимает бабочку. Забавно, в грязных снах он трахал Макса исключительно в ней. А Илюха уже в одних трусах. Он торопливо приспускает их спереди, словно натянутая ткань причиняет боль, и заправляет под яйца. Большой покрасневший член покачивается, такой бархатный и тяжелый на вид, что Макс сглатывает набежавшую слюну. У самого между ног напряглось до искр, а ведь они его даже не коснулись. Камиль тем временем садится ближе. Запускает пальцы в волосы на затылке и чуть тянет, подставляя лицо. Не себе. Илюхе. Тот жадно целует — так горячо, что поджимаются пальцы на ногах — а потом опускается на колени. Макс успевает сделать два рваных вдоха, прежде чем в губы ему впивается Камиль. Макс отвечает на поцелуй, фоном отмечая, как дергается пряжка и вжикает молния, как его заставляют поднять бедра и сдергивают джинсы и боксеры вниз — а вот язык на члене он чувствует. Так ярко, что шипит Камилю в губы. Камиль отстраняется и дает небольшую передышку, пока Макс привыкает к горячим скользким прикосновениям под головкой, а потом снова припечатывает поцелуем. Рукой скользит под толстовку. Нежно гладит живот, а потом с силой сжимает сосок. Макс пытается не захлебнуться в море удовольствия с крошечной щепоткой боли. Илюха старается, заглатывает глубоко, резко насаживается, сосет с грязными звуками из порно: «ворп-ворп-ворп», а потом отпускает, позволяя члену смачно шлепнуться на живот. Сквозь стук крови в висках Макс слышит частое хриплое дыхание. Илюха не двигается, будто засмотрелся. Максу между ног? Или на их с Камилем поцелуй? Чужой взгляд обжигает, и член дергается, на живот тянется липкая капля. Чуть опомнившись, Макс тянется к Камилю. Гладит здоровой рукой волосы, скользит ниже по рубашке. В голове такая приятная пустота, что он с радостью подставляется, когда Илюха выпутывает его окончательно из джинсов и сгибает ему одну ногу в колене, ставит ее на диван. Макс стонет, когда мягкий язык ласкает яйца, спускается ниже. Ягодицы горят: их гладят, мнут, похлопывают, а потом разводят в стороны. Надо отдать должное Илюхе: он, конечно, видит, что дырка у Макса подготовлена к встрече, но шуточек по этому поводу не отпускает. Только толкает внутрь сразу несколько пальцев. У Макса так давно не было секса, он чуть не подпрыгивает. Илюха дает немного привыкнуть и начинает скользить. Макс тихонько плывет. Гребаный кайф. Камиль теперь лижет, засасывает кожу под челюстью, а рукой надрачивает член. Движения размашистые, неторопливые, и вместе с пальцами, трахающими дырку, эффект торнадо. Хочется выть. Камиль доводит до предела, до самого пика — и отпускает. Макс сжимает зубы. Удовольствие балансирует на грани, пробирает тело крупной дрожью, а потом медленно отступает, накрывая мягкими теплыми волнами. Макс чувствует себя размякшим и податливым, готовым на все, лишь бы дали кончить. Ему задирают колени, подтягивают их к груди, максимально раскрывая. Хлюпает презерватив, и в зад медленно проталкивается скользкая головка. Огромная. Илюха знает, что большой, и не торопится. Пыхтит, упрямо давит, погружается до самых яиц. — Ма-акс… — шепчет он, наваливаясь сверху. Макс отворачивается, утыкаясь носом Камилю в шею. Вкусный, до чего же он охрененно пахнет. Как хорошо лежать у него в объятиях, пока зад таранит толстый член. Камиль нежничает: целует в висок, гладит губами скулу, а потом вдруг заглядывает в глаза. — Возьмешь в рот? Макс чувствует, как в груди горит, и кивает. Сколько он об этом мечтал? Камиль поднимается, приспускает брюки. — Нет, — хрипит Макс. — Сними. Рубашку тоже. Голым. Хочется его совсем голым. Камиль остервенело сдирает одежду, открывая карамельную кожу, темные соски и плоский живот с небольшим шрамом возле пупка. Длинный член призывно торчит, и Макс с готовностью открывает губы. Набухшая головка трет небо, тычется в горло, и время замедляется. Это момент, в котором хочется замереть навечно. Илюха бьет так правильно, что Макс мог бы кончить без рук. Он откидывает голову, сжимается на каждом движении. Илюха частит, движется все быстрее, а потом протяжно мычит, вбиваясь до яиц — и выходит. Внутри пусто, хочется еще. Перехватив его жалобный взгляд, Камиль ухмыляется и рвет зубами упаковку презерватива. У него вечно все под контролем. Хренов дирижер. — Повернись. Макс послушно встает на четвереньки, но колени разъезжаются, а руку ломит. Приходится лечь, подняв зад. Камиль входит с размаха, и задает жесткий темп. Трахает, будто чертова секс-машина. Макса трясет и дергает, везет по дивану, пока он не утыкается Илюхе в колено. Илюха гладит по волосам, вниз по позвоночнику. Протискивается рукой под живот. Там так горячо, скользко и чувствительно, что хватает пары движений, и Макс воет, заливая спермой диван. Камиль держится чуть дольше, и каждый его удар окатывает волной оргазменного эха. Но вот снова пустота. Щелчок презерватива. И мягкий поцелуй в затылок. Макс долго не поднимается, так и лежит лицом у Илюхи на коленях, и его не трогают. Но в заду холодит смазка, а под животом липко, и неудобство доканывает. Подхватив полотенце, Макс плетется в душ. Когда он возвращается, эти двое уже разложили диван, накрыли его простыней и притащили подушек. Надо же, Макс и не знал, что диван здесь раздвижной. А эти, значит, знали. Давно? Места теперь много, Илюха и Камиль укладываются рядом. Немного подумав, Макс ложится у самого края: если что, можно всегда быстро сдернуть. Какое-то время они молчат, а потом Камиль двигается ближе: — А я все-таки думаю, тебе надо подумать про авиакружок. Макс тяжело вздыхает. — Да мне даже предложили хорошее место. Там все серьезно, симуляторы, радиоуправляемые модели, международные соревнования… — И ты? — Не знаю… — Почему? — Да потому что мне вам в глаза стыдно смотреть будет. Вы свои мечты исполнили, а я, как дебил, просрал. Мечтал летать, а в итоге буду что, с сопленосами из палок и пенопласта мастерить резинкострелы? Камиль кладет руку на плечо: — Тебе же нравилось. — Не дает возразить, торопливо добавляет: — Слушай, ты из нас единственный, кто ездил в лагерь ради детей. Я внимания на сцене хотел, Илюха — тренировки летом, и только ты реально хотел возиться с мелкотой. Вечно прибивался то к одному отряду, то к другому, спать укладывал, в сценках с ними участвовал. Кто Чубакку для третьего отряда изображал? Илюха вмешивается: — А как ребятня на тебя вешалась? Ты их и в самом деле хорошему учил. У меня Ленка Зернина в друзьях до сих пор, помнишь, белобрысая такая, с косичками? Так вот она теперь на авиастроительном учится. Ну надо же. Ленка? Зернина? Макс ее помнит. Ходила за ним хвостом, он даже испугался, что влюбилась, пока не понял, что страсть у них одна — самолеты. В душе как-то теплеет, и слова Камиля уже не кажутся такой глупостью: — Может, ты мечту не просрал, а просто сменил? Обещай, что подумаешь, — просит он, и Макс кивает. Камиль на это хлопает его по плечу: — А теперь говори, кого из нас хочешь трахнуть. Чертов провокатор. Макс чувствует, как на лице растягивается хищная улыбка. Он кладет руку за голову. — Сам же говорил, я выбирать не умею. Так что… вставайте-ка оба. Они ржут, но слушаются. Встают рядом на четвереньки, и Макс гладит сразу два восхитительных зада — трогательно-белый и распутно-загорелый. Подготовив, он вставляет им по очереди, засаживая то одному, то другому, глядя, как две податливые дырки раскрываются для него, и поднимает взгляд только чтобы полюбоваться, как Илюха и Камиль целуются. Почему-то становится ясно, они это делают не в первый раз. Когда подступает оргазм, Макс сдергивает резинку и кончает Камилю на ягодицы, а потом размазывает белую влагу по карамели. Отдышавшись, он откидывается на подушки и смотрит настоящее порно: Камиль и Илюха занимаются любовью. Руки скользят по плечам, притягивая ближе, языки ласкают губы, два члена трутся друг об друга. Илюха берет их обоих в кулак и жестко дрочит. Камиль кончает первым. И тут же склоняется, подставляя рот. Выпивает Илюху до капли, а потом еще долго лижет, гладит член губами, пока он совсем не опал. Если бы Максу было двадцать, он бы уже пять раз кончил, глядя на них. Но теперь он просто смотрит, и в душе от этой любви тепло, как от грелки. Они снова укладываются на диван. Илюха и Камиль. И Макс, прижимаясь, между ними.***
Макс просыпается, пока совсем темно. Рядом дышат жаром два тела, и от этого в груди булькает счастливое шампанское. Осторожно одевшись, он отправляется на пробежку, как делал каждое утро до несчастного случая. Теперь вот захотелось снова. Тело брызжет силой и хочет устать. Распинывая опавшие листья кроссовками, Макс вспоминает прошедшую ночь. Теперь нет сомнений, Илюха и Камиль — давно вместе. И в ту ночь, на плоту… они же предлагали ему быть с ними. А он сбежал, как дурак. Тогда что означает вчерашняя ночь? Второй шанс? Разве такое бывает? Кстати о вторых шансах… Остановившись, Макс достает телефон. Письма от Валерьяныча до сих пор светятся в новостях, и теперь их можно открыть. Теперь на них можно ответить. Хватило одной минуты. Если бы зад так не ныл, Макс допрыгал бы обратно до корпуса вприпрыжку. В коридоре тихо, а из комнаты раздаются приглушенные голоса. Проснулись, голубки. Макс осторожно заглядывает внутрь. — Камиль, мы должны ему сказать… — Илюш, он не поймет… Макс распахивает дверь: — Что я не пойму? Неловкая пауза включает в мозгу аварийный сигнал. Вот оно. Вот сейчас ему скажут, что он все испортил. Или что одного раза хватило. Или что они ошиблись и вдвоем им лучше. Глядя на извиняющиеся лица, Макс понимает, что что бы они ни сказали, он им благодарен. На крюк в потолке он теперь привесит люстру. — Макс, сядь, — говорит Камиль. Он вытирает лицо ладонью, шумно выдыхает. — В общем… мы все подстроили… — Чего? Илюха крутит в руках футболку, будто душит на ней своих павлинов: — Мы вообще-то все время следили по соцсетям, как у тебя дела. Были даже на дне города, где ты с полетами выступал. Но когда с тобой эта хрень случилась… я был на соревнованиях, а Камиль — на гастролях. Мы узнали поздно. Помчались к тебе в больницу, но тебя уже выписали, а адреса у нас не было. Мы думали написать, но… не знали, захочешь ты нас увидеть или пошлешь… А тут Армагеддоновна откуда ни возьмись со своей идеей про юбилей. Ну мы и вцепились. И договорились, что она нас троих отпраздновать оставит. И… — он неопределенно машет в сторону стола и пустых бутылок. Камиль наконец поднимает глаза, будто смотрит в последний раз перед гильотиной. — Мы подстроили эту встречу, опоили тебя и соблазнили. Мы — ублюдки, и ты имеешь полное право надрать нам задницы. На секунду Макс в таком ступоре, что даже не находит слов. Они, значит, думают, что грандиозный махинаторский план — их? Макс немного мучает их скорбной рожей, но долго не выдерживает. Ржет, садится между ними на диван и закладывает здоровую руку за голову. — А теперь слушайте, салаги, — говорит он, все еще усмехаясь. — Две недели назад… В конце концов, задницы он им надрать всегда успеет.