Ночные огни

Цунаде не понимала, что происходит. Её сознание было затуманено, она не осознавала, где находится. Таинственный полумрак заполнил её разум, скользя по задворкам души, подобно змее, унося с собой мысли и не давая им собраться воедино. Внутренний голос шептал, что она была на Четвёртой Мировой Войне шиноби, а её онемевшее тело должно быть разрублено чуть ли не пополам, кажется, так и было - Мадара постарался. Она не чувствовала ни боли, ни усталости, только ледяное спокойствие и, почему-то, тепло. Лежать на обломках камней и деревьев должно было быть жёстко и вызывать дискомфорт, но этого Цунаде не наблюдала. Она лежала на чём-то мягком и удобном и это заставило её насторожиться. Тот факт, что она в принципе была ещё жива, оставался для неё загадкой. Она должна была умереть. Она израсходовала всю свою чакру и была смертельно ранена, остатки жизненных сил она потратила на то, чтобы спасти своих коллег Каге. Она погибла. Смерть всегда казалась Цунаде чем-то далёким и безразличным. Цунаде не знала, что значит быть мёртвой - гореть в Аду за то, что натворила по жизни, или пребывать в невесомости, или спать, ей, по правде говоря, было всё равно. В какое-то моменты казалось, что быть мёртвой даже лучше, ведь мёртвые ничего не чувствует. Значит, им абсолютно точно не бывает больно. Почему она всё ещё может чувствовать? Почему ей жарко? На Ад не очень похоже, ей просто жарко, словно... словно сейчас знойное лето, кондиционер не работает или его просто нет, а вентилятор сломался, окно открыто, но влажность воздуха слишком высокая, и становится душно. Может, это и есть предсмертная агония? Для агонии слишком мягко и душно. Цунаде даже вспотела. Чувствительность потихоньку к ней вернулась. Было очень жарко, невозможно дышать из-за духоты. Ткань, которая была на ней надета, прилипала к телу. Цунаде попробовала пошевелить рукой и с удивлением обнаружила, что ей совершенно не больно и легко. Она настороженно провела рукой по животу и груди и окончательно уверилась в том, что одежда прилипала к её телу из-за пота, никак не крови. Крови не было вообще, как и ранения. Цунаде спокойно могла шевелить ногами и руками не испытывать при этом боли. Эти ощущения не вязались у неё с последними воспоминаниями. Что было до того, как сознание её окончательно покинуло? Она напрягалась в попытке вспомнить, что произошло в промежутке между тем, как она вылечила остальных Каге в ущерб себе, и тем, как её сознание полностью погрузилось во тьму. Она слышала голос... И она точно сошла с ума, потому что голос этот принадлежал Орочимару. Он просил у неё время. Несколько минут, которых у неё не было. Цунаде задумалась. Орочимару выжил? Впрочем, она не удивлена, этот человек на её памяти мог выбраться из любой дыры, куда бы его жизнь не забрасывала, вот он и от смерти ускользнул, а она не смогла... или смогла. Она же здесь. Где-то. Орочимару, возможно, пытался ей помочь, для чего ещё ему было просить у неё время? Военное положение с перспективой уничтожения целого мира не улыбалось никому, включая Орочимару, так что это неудивительно, если он вдруг решил помочь Цунаде, чтобы уже она помогла всем остальным. Выходит, у него получилось, раз она жива. Осталось понять, где она находится. Цунаде открыла глаза и моргнула несколько раз. Солнечный свет с непривычки ослепил её. Перед собой она видела потолок, который был ей слишком хорошо знаком. Какое-то странное чувство дежавю посетило её. Неужели, она в Конохе? Почему, если театр боевых действий располагался далеко от деревни? Может, она проспала несколько месяцев или даже лет, и война уже закончилась? Что-то тут было не так. Цунаде испытывала сильное чувство тревожности. Потолок ей был знаком, как и кровать, на которой она лежала, и эти бежевые занавески... Цунаде закрыла глаза. Не может такого быть! Это её старая комната в их с братом старом доме. Опустелый дом семьи Сенджу она продала очень давно, ещё когда покидала Коноху вместе с Шизуне. Когда Пейн напал на деревню, это здание, в котором, кажется, открыли ресторан, и вовсе было уничтожено. Гендзютсу? Что там этот Мадара толковал о проекте «глаз луны» бесконечное цукиёми? Это оно? Нет, он не успел воплотить свой замысел, Цунаде умерла раньше, и каким-то образом осталась жива. Она поднялась с постели с осторожностью. Зрение не подводило её, она определённо находилась в своей старой комнате, её одежда была несильно аккуратно сложена на стуле, остальное находилось в шкафу; разные учебники и справочники по медицине лежали на столе, сложенные в кривую стопочку, рядом покоились конспекты в лёгком беспорядке. Цунаде с замиранием сердца выглянула в окно. У неё оборвалось дыхание. В груди всё сжималось, паника накрывала сознание неконтролируемыми потоками. Цунаде видела перед собой Коноху. Точно до разрушение Пейна, ещё не перестроенную, старую-престарую Коноху, которую помнила ещё из детства. Из окна были видны даже те здания, которые в её бытность пятой Хокаге уже снесли либо перестроили. Освещённые лёгкими солнечными лучами улицы и дома казались застывшими во времени и поразительно безмятежными. Пугающе безмятежными, словно не знавшими войны, и весь вид неизвестным образом уцелевшей деревни словно издевался над разумом Цунаде, укорял, напоминал обо всех ошибках прошлого, а льющийся с небес солнечный свет лишь добивал морально, не исцеляя теплом, а сжигая, будто огонь войны. Вечной войны, которая её не отпустит, и солнечный свет был очередным подтверждением этого. Одеревеневшей рукой Цунаде задёрнула занавески и отвернулась. На негнущихся ногах она вышла в коридор. Каждая минута, проведённая в этом старом доме, в котором она чувствовала себя до дрожи в коленках и трепета в сердце неуютно, казалась ей адом на яву. Орочимару её не спас. Она умерла и попала в ад. Этот дом принадлежал её родителям, он был довольно таки большим с расчётом на большую семью, но так получилось, что в какой-то момент они с Наваки стали жить в этом доме одни. Отец умер вскоре после рождения Наваки от лихорадки, привезённой из другой страны; Цунаде почти ничего не помнила о том времени, ей было лет пять, и тогда в самом разгаре шла Первая Мировая война. Мать погибла на задании, через несколько лет после окончания войны, когда Цунаде было тринадцать. Осталась больная тётушка по маминой линии и бабушка Мито. Со временем не стало и тётушки. Дом пришлось тянуть самой и Наваки воспитывать тоже. Потом Наваки не стало, и дом опустел. Находиться в нём год от года становилось невыносимо. Дом, некогда наполненный людьми и полный гостей, опустел с годами, а великий клан Сенджу угас. Цунаде на негнущихся ногах дошла до входной двери, рядом с ней на стене висело большое зеркало. Отражение заставило Цунаде оцепенеть от ужаса, оттуда на неё смотрела семнадцатилетняя девчонка, которой она была, казалось бы, целую вечность назад. Эта наивная девочка ещё верила в то, что всё у неё в жизни будет хорошо, у неё и у её близких обязательно. - Не может быть, - онемевшими губами прошептала Цунаде. Она тут же сложила печати в попытке развеять гензютсу. Пальцы рук её еле слушались. Ничего не вышло. Это определённо была извращённая модель реальности. Либо она попала под действия цукиёми Мадары, либо она умерла и попала в Ад, либо Орочимару её, всё же, спас, только вот она помутилась рассудком и лежит сейчас под капельницей в психиатрическом отделении госпиталя Конохи, при условии, если тот уцелел. Отражение выглядело бледным как белое полотно, семнадцатилетняя Цунаде в зеркале с растрёпанными светлыми волосами выглядела так, словно увидела призрака. Смотреть на себя такую было невыносимо. Не помня себя, Цунаде заехала кулаком по бледному лицу своего отражения в надежде, что оно исчезнет, а эта страшная иллюзия лопнет. Но отражение не исчезло, оно только треснуло. Зеркало разбилось, мелкие осколки посыпались на пол, некоторые из них порезали руку Цунаде. На пол упало несколько капель крови. Цунаде отняла руку от разбитого зеркала, ей только и оставалось смотреть на вмятину искрошенного стекла и сеть мелких и крупных трещин, паутиной исходившей от неё. Они изрезали и исказили лицо Цунаде в отражении. Боль была реальной. Неприятным покалыванием она отзывалась в кисти правой руки. Цунаде поднесла руку к лицу. Из кожных покровов на руке торчали мелкие кусочки стекла. Цунаде медленно, всё ещё не понимая, что происходит и как это возможно, опустилась на пол и подняла крупный осколок зеркала. Он был острый. Такой острый, что им можно было перерезать горло. Себе. Чтобы проснуться. Цунаде сжала осколок в руке и острые его лезвия тут же вонзились ей в повреждённую ранее руку. Крови стало ещё больше. Продолжая сжимать битое зеркало в правой руке, Цунаде вышла из дома на крыльцо. Летний августовский день встретил Цунаде душным воздухом, жарой и гулом голосов, доносившихся с улицы. Она вышла в сад и дошла до забора. Всё это казалось ей ненормальным бредом сумасшедшей или кошмарным сном. Но даже во сне она не хотела находиться в этом проклятом пустом доме. Цунаде вышла за ворота забора, ограждавшего дом её некогда многочисленной семьи, и оказалась на оживлённой улице. Жители Конохи сновали туда-сюда, занятые своими делами, детские голоса слышались отовсюду. Цунаде стояла как громом поражённая и не знала, что ей делать и куда идти. Сразу в психушку податься, или подождать. Прохожие кидали на неё косые взгляды, а Цунаде не понимала причину. Ну да, она тронулась умом. У неё просто поехала крыша. - Цунаде, - послышался знакомый хриплый голос справа от неё. Она обернулась и оторопела, когда увидела молодого Орочимару. Он выглядел действительно молодо, лет на семнадцать. Как и она. - Ты не явилась на собрание... что у тебя случилось? Цунаде, ты меня слышишь? - он подошёл ближе, Цунаде отчётливо видела его перед собой. Его белую как фарфор гладкую кожу, чёрные глаза и хрипловатый низкий голос она бы никогда ни с кем не перепутала. Это был Орочимару. Форма джоунина Конохи смотрелась на нём более, чем непривычно. - Что происходит? - Орочимару потянулся к её правой руке, Цунаде хотела отстраниться и отступить, но ноги её не слушали, они словно вросли в землю. - Это зеркало? - он взял её правую руку и попытался забрать крупный осколок. Она не отпускала, намертво в него вцепившись. Рана стала ещё глубже, кровотечение усилилось. На землю упали капли крови, но Цунаде этого, казалось, даже не замечала, она продолжала смотреть на Орочимару словно на седьмое чудо света. - Отдай мне это, - велел он. Она молчала и продолжала сжимать зеркало в правой руке намертво. - Что случилось, Цунаде? Почему ты так одета? - Что? - только и могла вымолвить Цунаде онемевшими от шока губами. Только сейчас до неё медленно начинало доходить, что она вышла на улицу в той одежде, в которой проснулась. В коротеньких белых шортах и свободной футболке из тонкого хлопка бежевого цвета, которая просвечивала при ярком освещении. Ей всё ещё было всё равно. - Отдай мне осколок, - Орочимару требовательно протянул руку, оставив попытки ослабить её хватку. - Что ты пыталась с ним сделать? - Я... я думала... - она запнулась. Что она хотела сделать? - Умереть... раз и всё... и долой кошмар, - Цунаде правда пыталась объяснить Орочимару ход своих мыслей, но то ли она перестала что-либо соображать, то ли не сумела обличить мысли в слова, потому и получился какой-то бессвязный бред. Ну да, по итогу получалось, что она хотела покончить с собой. В глазах Орочимару. - Суицид, - усмехнулась Цунаде. - Глупость. - Отдай это мне. Давай, - голос Орочимару приобрёл жёсткость. Он смотрел на свою сокомандницу с удивлением вперемешку с намёком на страх. Цунаде, которая стояла перед ним сейчас, была абсолютно непохожа на ту Цунаде, которую он знал. Цунаде разжала ладонь и окровавленный крупный осколок зеркала остался лежать у неё на ладони. Весь в крови. Её крови. Орочимару тут же забрал у неё острый предмет. Цунаде продолжала смотреть на свою окровавленную руку и чувствовала, как её начинает потряхивать. Что это? Её боязнь крови вернулась так некстати? - Цунаде, послушай меня, давай вернёмся в твой дом и обработаем твою руку, - предложил Орочимару. Не встретив сопротивления, он осторожно коснулся плеча сокомандницы. Она снова не выказала сопротивления. Он не мог даже предположить, чем обусловлено подобное её поведение, но от его внимания не укрылось то, как её начинало трясти. Орочимару повёл её к воротам её дома, придерживая за спину одной рукой, в другой он поддерживал её повреждённую ладонь. У самих ворот Цунаде вдруг остановилась и заупрямилась. - Я не пойду туда. Я туда не вернусь! Нет! - Цунаде начала вырываться, одна мысль о том, что она снова окажется в этом ужасном доме, который своей звенящей тишиной напоминает кладбище, вызывала панический страх. В этом проклятом доме, где-то внутри, комната Наваки. Вечное напоминание. Будто могила посреди дома. - Нет, не заставляй меня, я не хочу! - Цунаде пятилась назад и вырывалась. Запнувшись о свою собственную ногу, она бы обязательно упала, если бы не Орочимару. - Хорошо, мы не пойдём туда, - пообещал он ей. - Но твою рану нужно обработать. Мы можем пойти в больницу... - Нет! - Цунаде начинала задыхаться. Кажется это и есть паническая атака. Грудную клетку сдавило. - Нет, нет, не надо, не хочу, - шептала она в перерывах между короткими вздохами. Дыхание участилось, сердце стучало как бешенное, пульс участился. - Успокойся, - Орочимару крепко сжал её правое плечо левой рукой, правой он осторожно коснулся её лица, заставляя смотреть точно в глаза. - Послушай меня. Я ничего плохого тебе не сделаю. Мы пойдём в больницу, где тебе просто вытащат мелкие осколки из ран и остановят кровотечение. Это стандартная процедура. Тебе не будет больно. Цунаде молчала. Смотрела ему в глаза и молчала. - Успокойся. Сделай глубокий вдох, - велел он. Цунаде послушно вдохнула полной грудью и шумно выдохнула. - Ещё раз. - Она повторила это действие. - Дыши глубже, это успокаивает. Вот, выпей воды, - из небольшой сумки, которая была при нём, Орочимару извлёк металлическую флягу с водой. За счёт материала этой ёмкости вода внутри оставалась прохладной. Цунаде дрожащей рукой поднесла флягу к пересохшим потрескавшимся губам и сделала несколько маленьких глотков воды. Сумасшедшее биение в груди успокоилось, но Цунаде всё находилась в прострации и не знала, как реагировать на происходящее. Орочимару забрал у неё флягу и в следующую минуту накинул на неё свой жилет. - Пошли, - сказал он. Цунаде послушно сдвинулась с места. Шаги всё ещё были деревянные. Орочимару продолжал держать её за руку и вести за собой, так продолжалось до ближайшего поворота, пока ему не надоели косые взгляды, которые кидали на них прохожие. Он подхватил Цунаде на руки и решил сократить время пути до госпиталя пробежкой по крышам зданий. Цунаде притихла в его руках, лицо её приобрело сероватый оттенок, глаза были пустыми и потухшими, а губы бледными. Она напоминала неживую фарфоровую куклу. Орочимару мог подумать, что это была шпионка из другой страны под хенге, но это точно была Цунаде. Он знал это. Цунаде, с которой этим утром случилось что-то плохое, раз она не пришла на собрание джоунинов, а потом вышла на улицу босая и в пижаме из тонкой просвечивающей ткани. Когда Орочимару внёс Цунаде на руках в здание госпиталя, она не узнала здание. В её воспоминаниях оно отличалось, потому что за время её отсутствия прилегающее правое крыло, оно же было детской больницей, перестроили, а в центральном корпусе сделали ремонт. Сейчас ничего этого не было, всё было старым, серыми и унылым. Руководство в медицину деньги не вкладывало, понятно на каком уровне она находилась. Примерно на таком же уровне было и отношение к пациентам. В больнице их приняли быстро, но не сказать, чтобы охотно. - Цунаде, могла сама о себе позаботиться, а не устраивать из-за пары царапин драму, - сказала ей женщина средних лет, как только её увидела. Кажется, это была Кана-сан. Когда Цунаде вступила в должность пятой хокаге, она тут уже не работала. Вроде, она умерла... - Это что, пижама? - прищурилась Кана-сан, присаживаясь на стул рядом с Цунаде, они с Орочимару сидели на кушетке. Ответа Кана-сан так и не дождалась. Цунаде продолжала молчать. Когда Кана-сан надела медицинские перчатки и приготовила пинцет и обеззараживающее средство, её пациентка продолжала молчать, никак не реагируя на ситуацию. - Что с ней? Она накачала свой организм седативными? - Кана-сан одарила Орочимару своим пронзительными взглядом чёрных глаз. У неё были большие чёрные глаза, похожие на две капли чернил на белоснежном холсте, в сочетании с тёмно-русыми волосами и бледным лицом это выглядело жутко. - Я не знаю, - Орочимару впервые задумался о том, что Цунаде в действительности могла принять какое-нибудь вещество, он даже не исключал вероятности, что вещество это наркотическое, это бы объяснило её странное поведение. Только вот с чего бы? Цунаде подобным не увлекалась. - Она разбила зеркало. Случайно. Когда протирала его от разводов, - Орочимару предпочёл соврать. В конце концов, он и сам не знал полной истории. Цунаде чуть ли не прямыми словами заявила ему о том, что хотела покончить с собой, как на это реагировать? Если об этом узнают в больнице, если об этом узнает Третий, он запрёт её в психушке. Вместо того, чтобы развивать свои таланты, она будет лежать в больнице, а их с Джирайей компанию разбавят новенькой или новеньким. Неизвестно ещё, что это будет за шиноби. В конце концов, с Цунаде было довольно легко работать. - Почему ты сам ей не помог? - Кана-сан начала свою работу, точными, но не слишком аккуратными движениями, она вытаскивала пинцетом осколки зеркала из повреждённой руки Цунаде, периодически протирая кожу обеззараживающим раствором. - У меня, между прочим, полно пациентов с проблемами посерьёзней, чем пара царапин на руке, между прочим, ирьёнина! - выразила своё негодование Кана-сан. - Решил доверить её в руки профессионала, - парировал Орочимару с долей язвительности в голосе. Кана-сан одарила его недобрым взглядом, но ничего не сказала и продолжила свою работу. - Как она вообще умудрилась? - Зеркало было с трещиной, по всей видимости. Она сильно надавила. Вот и получилось то, что получилось. Кана-сан смерила обоих подозрительным взглядом, но предпочла не отвлекаться от своей работы. Вскоре она вытащила все осколки. Ещё раз осмотрев повреждённую и обработанную обеззараживающим раствором руку под ярким светом специальной лампы через линзу специальной лупы и не обнаружив никаких мелких частичек стекла в повреждённых участках кожи, Кана-сан объявила, что швы накладывать необязательно, раны небольшие, после чего перебинтовала ладонь Цунаде. - Можете идти, - велела она. - Цунаде, ты хоть кофе попей, раз не проснулась до сих пор. В следующей раз будь аккуратней с зеркалом, тем более с чужим, пусть Орочимару за тобой проследит. А то кто же так делает, только что из постели вылезла, глаза ещё не разлепила и давай зеркало мыть. Тогда не будет надобности бежать в больницу в таком виде, - высказала Кана-сан. Орочимару прищурился. Кана-сан заметила, что жилетка, надетая на Цунаде, была явно ей не по размеру, и кажется не так всё поняла. - Мы это учтём. Пошли, Цунаде, - позвал он её. Цунаде еле поднялась с кушетки, в ногах она всё ещё испытывала слабость. В голове потихонечку укладывались факты. Она не сошла с ума, она умерла и каким-то чудом или ужасом, как посмотреть, попала в прошлое. Первое августа. Она видела дату на календаре, на стене в этом кабинете. Первое августа. Дан и Наваки пока живы. Через восемь дней Наваки исполнится двенадцать. Через девять дней он умрёт. Цунаде замутило. Она пошатнулась. - Меня сейчас стошнит, - выдохнула она еле слышно. Орочимару подхватил её за руку. - Может, вам сдать анализы? - спросила Кана-сан. - Может быть, - прошептала Цунаде. - Потом, как-нибудь. Мне надо прилечь. Голова кружится. - Голова и правда кружилась от осознания такой невероятной новости, а организм не знал, как на неё реагировать. Орочимару кивнул и вывел её из кабинета. Уже дома, сидя на кухне и глядя на Орочимару, который разливал травяной чай с терпкими нотками запаха тимьяна, Цунаде вдруг вспомнила, что Кана-сан та ещё сплетница. Глупо было даже надеяться на то, что она промолчит и не растреплет всей больнице, что сама внучка первого притащилась сегодня в больницу в пижаме в чужой жилетке с раненной рукой и бледная, как простыня. Да плевать, шепнул внутренний голос. В конце концов, чего о ней только не говорили. - Ты принимала какие-нибудь препараты? - неожиданно спросил Орочимару, поставив чай перед ней. Цунаде подняла на него чуть удивлённый взгляд. - Твоё состояние сегодня. Что это было? - Это просто... помутнение рассудка. Переутомление и шок. Не обращай внимания, я в норме, - сказала ему Цунаде. Орочимару ни на секунду ей не поверил, но предпочёл не лезть к ней в душу, в конце концов, не настолько уж они были близки, даже не смотря на то, что состояли в одной команде. - Сделаю вид, что поверил, но мне бы хотелось быть уверенным, что ты не подведёшь меня и Джирайю в критический момент на поле боя, - резонно заметил он. - Поле боя, - голос Цунаде охрип. - Политическое напряжение между Конохой и Суной растёт, происходят мелкие стычки на границе Амегакуре. Цунаде молчала. Глупо спрашивать, что он думает по этому поводу. Будет война. Неизбежно к ней опять приближается Вторая Мировая, а она и знать не знает, что делать со всем этим. - А где Наваки? - спросила она, когда совершенно чётко осознала, что младшего брата дома нет. - На задании со своей командой, - Орочимару смотрел на неё настороженно. Он ни на секунду не поверил в её байку про усталость, она бы в жизни не забыла про своего любимого брата. Что же произошло с ней утром? - Каком задании? - Цунаде почувствовала, как волны паники вновь поднимаются в её душе. Сегодня только первое число! Сегодня ничего не случится, уверяла она себя, но на сердце всё равно было неспокойно. - Сопровождает двух медиков в другой город по дороге через лес и обратно, им нужны лекарственные травы и закупка оборудования, которое не производят в Конохе. - И когда он вернётся? - нетерпеливо спросила Цунаде. - Завтра утром вместе с командой. Цунаде, что с твоей памятью? - Орочимару прищурился. - Я прикрыл тебя в больнице и не стал ничего говорить по поводу твоих слов о суициде, иначе тебя бы положили на принудительное обследование. Но я ведь скажу, если потребуется. - Я же сказала, это просто переутомление, всё нормально, - слишком резко ответила Цунаде. - Я просто... за него очень волнуюсь. - С ним ничего не случится на миссии ранга «C». Орочимару оставил её одну ближе к обеду. Цунаде отрешённо заметила, что свой чай он так и не выпил. Она прилегла на диван в гостиной и задремала. Она сама не поняла, как лёгкая дремота переросла в крепкий сон. Без войны, без крови, без криков, без ничего. Просто наконец долгожданная темнота. Цунаде проснулась от грохота на кухне в девять часов утра. Она поднялась с дивана и поплелась на кухню. Источником шума была крышка чайника, которая упала на пол. Цунаде потерянно замерла в проходе и привалилась к дверному косяку, чтобы не упасть, стоило ей увидеть живого младшего брата. - Нее-чан, ты уже проснулась? Извини, что разбудил тебя, я хотел поставить чайник, - улыбнулся ей Наваки. Живой Наваки, целый и невредимый, и солнечные лучи, проникавшие через окно и золотившие его волосы, лишь подтверждали это, словно ещё больше наполняя его жизнью и делая его живее всех живых. Цунаде забыла как дышать. Сердце в её груди замерло. - Я купил твою любимую выпечку в пекарне и сейчас сварю тебе кофе. Ты в порядке, Нее-чан? - Наваки... - прошептала Цунаде. Поддавшись внутреннему порыву, она бросилась вперёд и заключила брата в крепкие объятия. Цунаде прижималась к нему и не верила, что вот он, перед ней, живой и здоровый. - Я так рада, Наваки, - шептала она. - Нее-чан, ты чего? - Наваки обнял её осторожно, - с тобой всё хорошо? - Я так рада, что ты жив! - всхлипнула Цунаде, отдаваясь на волю своих эмоций. - Ну будет тебе, Нее-чан, это ведь простая миссия была, даже скучная. Эти тётеньки только и делали, что обсуждали детали сделки, а всё оставшееся время говорили о травах. Цунаде обняла его крепче, после чего отстранилась. Наваки смотрел на неё со смесью удивления и радости. - Нее-чан, я думал ты на дежурстве сегодня. Зашёл с миссии сразу к тебе в больницу, но мне там сказали, что ты не появлялась и что ты, скорее всего, дома. - Дежурство? - Цунаде хлопнула глазами, утирая слёзы и успокаиваясь. - Какое дежурство? - Нее-чан, ты чего, у тебя ведь дежурство было сегодня ночью, а тебя там не было. Мне в больнице сказали, что тебе нехорошо... - Ну... да, было такое, - кивнула Цунаде. - Я безумно рада, что ты вернулся! Я так по тебе скучала! - Меня всего два дня не было... - Наваки поражался поведению сестры. Она и раньше была достаточно импульсивна и щедра на эмоции, но сегодня то, что с ней происходило, было чем-то невразумительным. Ещё и то, что ему сказали в больнице... - Два дня, - повторила Цунаде. - Это были самые долгие два дня, будто целая жизнь прошла, - прошептала она. - Нее-чан, мне в больнице рассказали о том, что случилось... ну... выходит, это правда? - Случилось? - Цунаде опустила взгляд на свою перебинтованную руку. Он об этом, что ли, говорит? - Ну да, выходит, что так. Но ты не переживай. - Нее-чан, - Наваки смотрел на неё как на седьмое чудо света. Цунаде позабавили его глаза, похожие на блюдца. - Это ерунда, - отмахнулась Цунаде, подумаешь она поранила руку и появилась в больнице в пижаме, с кем не бывает. Ну хорошо, её притащил туда сокомандник, какая разница! А эти сплетницы уже навешали лапшу на уши её брату! Небось, напели ему, что она тут умирает, с них станется перевирать услышанное! - Нет, это не ерунда, нее-чан! Это очень серьёзно, я теперь буду о тебе вдвойне беспокоиться, если не втройне! - вдохновился Наваки. Губы Цунаде тронула тёплая улыбка. - О себе лучше беспокойся, со мной всё хорошо, я ведь старше, - она поцеловала его в лоб, как тогда, много-много лет назад. - Давай завтракать. - Да, нее-чан! Он сделал чай и сварил кофе в турке сам, всё утро он суетился вокруг Цунаде, смущая её и одновременно удивляя. Наваки и раньше проявлял о ней заботу, мог приготовить ужин, когда у неё не было на это времени, да и не умела она, если честно, они обычно покупали еду в забегаловках на улице, но сегодня он превзошёл самого себя. Или она просто отвыкла, поэтому такое внимание со стороны младшего брата казалось Цунаде непривычным и удивительным. - Нужно дойти до госпиталя, - сказала Цунаде после завтрака, - они наверняка спросят с меня объяснительную, почему я пропустила дежурство. Пора включаться в работу, - она вздохнула. - Ты уверена? Осталась бы дома. Тебе нужно больше отдыхать. - Я и так ничего не делала сутки, - легко улыбнулась Цунаде. И не делала бы ещё столько же, добавила она мысленно. Увы, для неё это было непозволительной роскошью. Цунаде покинула дом в хорошем расположении духа и твёрдым намерением всё изменить. У неё есть второй шанс. Подарок или проклятье от судьбы, не имеет значение. Она не допустит смерти близких людей снова. Не в этот раз. Она сделает ради этого всё.