***
Размеренное журчание реки успокаивало, унося с собой тяжёлые мысли. Ветер покачивал еловые лапы, трепал конские гривы. За спиной тихо потрескивали костры. Коснувшись водной глади, аримийский командир опустился на каменистый берег. Возвращаться к отряду совершенно не хотелось. Не хотелось терпеть эти осуждающие взгляды и слышать упрёки. Мун Боджинг — единственный сын именитого генерала, пытающийся выбраться из тени легендарного рода. Победа над Ергой положила бы начало его блистательной карьеры, но… это оказалось не так просто. А чего было ожидать? Идти на военное укрепление с горстью солдат — безумие. Хотя отец выигрывал сражения и с меньшими силами. Но то он — Мун Вейшенг — главный полководец империи, приближённый императора, в конце концов, сын старшей сестры Ши-цзуна. Великие Боги, если вспомнить всю родословную Мунов, то можно полноправно усадить кого-нибудь из них на престол! Ши-цзун опирался на этот род, с коим был связан родством, коему доверял. Поэтому и спрос с Мунов был большим. Боджинг отлично это понимал, оттого холодели руки, тряслись колени. Если он вернётся к отцу ни с чем, то станет позором династии. В худшем случае Боджинг подорвёт доверие императора, и род Мунов окунётся в немилость. Хотя род скорее отречётся от Боджинга, лишит его имени и титула — это единственный шанс остаться при императорском дворе. Сжав камешек, командир бросил его в быстрые волны Аргуни. Безысходность сдавливала виски. Как ему быть? Искать помощи? Но у кого? Отдалённый стук копыт заставил Боджинга вскочить, выхватить дао из ножен. Подопечные последовали его примеру, выстроились, готовясь к нападению. Из леса показались всадники. Трое. Закутанные в плащи. Кони перешли с галопа на шаг; первый всадник поднял руку, являя печать императора с красными кистями. Боджинг понял, кто перед ним, подал знак своим воинам, подошёл ближе. Мгновение назад взывая о помощи, юноша и представить не мог, что Боги пошлют ему такого благодетеля… или карателя. Опустившись на колено, Боджинг склонил голову. — Приветствую вас, господин Юинг, — сказал он, не зная, что ожидать от такого визита. Глава тайной службы императора спешился, неторопливо подошёл к юноше, опустив с головы капюшон. Положение младшего Муна Юинг понимал как никто другой и отказать себе в столь лакомом моменте злорадства не мог. Кивнув в сторону столпившихся солдат, Юинг отдал немую команду, и двое сопровождавших его разведчиков направились к ним. — Всем отойти, — приказали разведчики, — возвращайтесь к своим делам. Желания заступаться за своего командира ни у кого не возникло, никто не хотел попасть в тюрьму и обрести клеймо предателя — для этого в Аримии особый повод не требовался. Поэтому воины вернулись к кострам, кто-то решил вновь расчесать коням гривы, кто-то мгновенно провалился в сон, надеясь остаться незамеченным в таком положении. Боджинг покорно ждал слов Юинга, всё так же преклонив колено и опустив взор. Главный разведчик империи любовался подавленностью и страхом юноши, смакуя каждую минуту их «общения». — Наследник великой династии, — начал Юинг, подмечая, как несчастный сжимается в комок от каждого его слова, — надежда отца… его гордость. Боджинг, как ты оказался во главе отряда? Неужели у твоего отца не нашлось более опытных командиров? А? — Тархтары оказали нам мощное сопротивление, — дрожа всем телом, но пытаясь говорить как можно уверенней, начал Боджинг, — командира Чана опасно ранили… я даже не знаю, остался ли он жив. В этой суматохе я взял командование на себя, собрал уцелевших воинов и прорвался к Аргуни. — Ну, неплохо, — ехидно улыбнулся Юинг, проведя рукой по тонким усам. — А что заставило тебя напасть на острог Ерга? Боджинг опасливо поднял на него взгляд — Юинг был достаточно молод, немногим старше его самого, но при этом занимал высочайшую должность. Быть глазами и ушами императора дано не всем. Если подумать, то об этом человеке никому ничего не известно, кроме имени… да и настоящее ли оно? От этих тёмных, почти чёрных глаз, поблёскивающих презрением, становилось не по себе. Боджинг не смог вынести пристального взгляда и вновь опустил голову. — Я рассчитывал застать врага врасплох, — выдавил он. — И у тебя бы вышло, — кивнул Юинг, улыбнувшись уголком губ. — Но тархтары как будто тебя ждали… Боджинг резко поднял голову, удивлённо уставился на разведчика. — Да, — выдавил юноша, обливаясь холодным потом. — Кто-то смог проскользнуть мимо твоего отца и предупредить воинов острога, так? — Может быть, — прошептал командир, чувствуя, как разведчик загоняет его в угол. Что выбрать: признать своё желание с первой же битвы заполучить славу или подтвердить промах отца? Юинг доложит императору, что генерал Мун не смог предугадать столь очевидный ход противника и убить гонца. Опомнившись, Боджинг схватил разведчика за подол плаща, затараторил: — Нет, всех кийских разведчиков мы убили… Это разведка Ерги, не иначе. Я не заметил ни слежки, ни расставленных ловушек. Это единственное укрепление на пути к Вольной Тархтарии, я должен был предвидеть, что оно очень хорошо охраняется… — Понятно, — резко рванув на себя плащ, Юинг остановил поток оправданий. Поймать Мун Вейшенга на несостоятельности и старости не получится — Боджинг всё возьмёт на себя. Однако данной ситуацией ещё можно воспользоваться. Изобразив сочувствие на лице, Юинг подался к перепуганному юноше, шепнул: — Хочешь исправить свои ошибки и вернуть честь роду Мун? — Да, — выдохнул Боджинг, даже не подумав о цене своего ответа. — Бей сравнял Полозов с землёй и готовится напасть на Кинсай. Он готов поделиться с тобой отрядом всадников. Ты разобьёшь острог Ерга и присоединишься к Бею. Когда твой отец разделается с Кийским острогом вы вместе ударите по Кинсаю. — А как же крепость? — Там собрались женщины и дети, а та горсть воинов, что их охраняет, даже нос боится показать, — рассмеялся Юинг. — С ними трудностей не будет. А вот Кинсай нужно взять до осени. Ну что, примешь помощь Бея? — Да, — кивнул Боджинг. — Я тоже приду к тебе с отрядом лучников. Вместе мы одолеем Ергу.***
Боль — первое, что почувствовало онемевшее тело. Едва приоткрыв глаза, Лех застонал. Торопливые шаги подтвердили, что он здесь не один. А где это - здесь? Память отказывалась воскрешать минувшие события, голову обожгла боль. Вновь застонав, наворопник попытался встать, но чьи-то руки не дали этого сделать. — Тише, тише, Лех, — знакомый женский голос подарил ощущение безопасности. Но кто это? Из пересохшего горла вырвались подобия слов, но смысла не понял даже сам Лех. Прохладный глиняный край кружки коснулся губ, живительная влага потекла по языку. — Не спеши, пей спокойно, — велел голос. Строгий, но при этом заботливый, как у матери. — Мати! — захрипел Лех, давясь водой. Сознание мгновенно прояснилось, боль канула в потоке мыслей. — Мати… — Тише, тише, — зашептала Рода, поставив кружку на стол. — Ты в остроге, не тревожься. — Мати, — позвал Лех, пытаясь разглядеть богатыршу, — Дарен передал тебе? Передал, что аримийское войско идёт не на Кинсай? Тяжёлая поступь заставила наворопника вздрогнуть — кто-то ещё был здесь. Тень нависла над ним, и больших усилий стоило Леху рассмотреть этого человека — Рагдай. Его густые брови съехались к переносице, добела сжатые губы скрылись под усами. — Куда же подались ариманы? — голос богатырши прозвучал настороженно, тихо. — В Полозов, — выдавил Лех. — Как?! — взорвался Рагдай, едва не оглушив несчастного наворопника. — Почто им речная крепостица? — Кинсай — неприступная крепость, — задумчиво проронила Рода, — с одной стороны его хранит Амур, с другой — поросшие холмы да горы. На широком поле близ крепости разрослись деревни. Меж этих деревень к густому лесу ведёт тропа… а бежит она к Полозову. Не будет Полозова — тропа откроется. — Ариманы хотели деревни разорить? — нахмурился Рагдай. — Через врата, что для мирян завсегда открыты в крепость ворваться? — Ну, ночью так можно прорваться, коли тихонечко, — кивнула Рода. — Ты Кинсай упредил, посему ариманам не пробраться так легко. Да всё ж в брошенных деревнях они могут хоть всю зиму осаждать крепость. — Мати, поспешать в Полозов надобно, — прохрипел Лех. Родослава мрачно посмотрела на него, заботливо убрала со взмокшего лба прилипшие пряди. — Ты, родимый, четыре дня в себя не приходил, — сказала она. — Коли ариманы на Полозов шли, то нет его боле.***
— Полозова нет боле! — пытаясь отдышаться, прокричал гонец и сполз по бревенчатой стене на пол. Высоченный мужчина тяжело вздохнул, отведя от гонца взор. Поправив расшитый ворот рубахи, опустился на лавку, перевёл взор на сидящего в углу юношу. — Рагдай не обманул, — прохрипел мужчина, — Аримия набралась смелости на нас войной идти. — Да что ты, Ставр Богданович, — юноша вскочил, едва не опрокинув скамью, на коей сидел, — как мог ты усомниться в словах Рагдая Невзоровича?! Наворопник Родославин едва душу не отдал, дабы весть такую доставить… — Да понял я, — кивнул Ставр, задумчиво потерев блестящую бороду. Решив для себя что-то, вновь посмотрел на полуживого гонца: — Иди-ка, Радко, ты к Валдаю, расскажи что видел, уболтай его ко мне явиться. — Всё сделаю, батый, — прохрипел Радко, поднимаясь на ноги. Дождавшись, пока Радко уйдёт, Ставр выпрямился, приблизился к отворённому настежь окну. Ночная прохлада приятно коснулась лица, скользнула за ворот рубахи. Но крепость не знала покоя, Дрёма не спешила заключать её обитателей в объятия. Суета царила в Кинсае, к постоялым дворам тянулись людские реки, увенчанные светом факелов, — бегущим мирянам не было конца. Три дня назад, когда к Ставру прибыл юнец из кийского острога, на него никто не обратил внимания. Парень буквально вломился в терем воеводы, выпалил всё, что знал о надвигающейся беде… А знал он мало. Из несвязанных выкриков Ставр понял лишь то, что наворопник Родославы прознал о скором нападении аримийского войска на Кинсай. Маловато для паники, но весть о нахождении Родославы в Кийском остроге насторожила Ставра не меньше. Эта хладнокровная, грубая баба с леденящим душу взглядом никогда не задерживалась в малых укреплениях надолго. А в Кийский острог и вовсе наведывалась исключительно к отцу… а он не так давно умер. Всё это не нравилось Ставру до головной боли, до скрипа зубов. Если Родославины наворопники прочёсывают аримийские границы, значит дело серьёзное. Значит, предстоящее нападение не простой набег. От таких посланников не отмахнёшься. Неужели Аримия взялась за старое? Неужели дряхлый император решил тряхнуть стариной и пойти на штурм? Повелев дружинникам увести всех мирян в крепость, Ставр надеялся, что это ненадолго, что посланный на разведку Радко вернётся с благими вестями. Но Радко выглядел настолько перепуганным, потрясённым увиденным, что надежда на коротенечкое противостояние растаяла без следа. Тяжело вздохнув, Ставр повернулся к гостю: — Как, говоришь, тебя звать? — Добря, — в десятый раз ответил юноша. Казалось, воевода и не пытался запомнить его имя. А может, это не вопрос вовсе? Может, Ставр так нарёк Рагдаевского дружинника? — Опасно тебе в острог воротаться, милай, — выдал Ставр. — Коли ариманы сюда путь держат от Полозова, то никак ты их не обойдёшь. Я Рагдаю отправлю голубя, напишу ему, что ты жив-здоров, что у меня покамест останешься. Так что ступай в дружинный дом, отдохни. Ариман вместе встретим. — Да как же? — Добря скривился, побледнел, сжав лямку налучей. — Я ведь даже не знаю, выстояли они али нет. — Ну, вернётся мой голубь обратно — значит, не выстояли, — ухмыльнулся Ставр, — так что привыкай, малец. Добря раскрыл рот в немом ужасе. Не столько мысль о смерти товарищей поразила его, сколько спокойствие здешнего воеводы… безразличие к судьбе тех, кто дорогой ценой предупредил его об опасности. Но выбора у дружинника не было. Потупив взор, Добря молча вышел из палат воеводы, поплёлся к дружинному дому, в коем его расположили до возвращения Радко. Горестно было на душе, тоскливо, только ничего уж не поправить.***
От удара дверь жалобно заскрипела, завибрировала, ударившись о наличник. Рагдай выскочил на крыльцо, окинул взором погружённый в ночную тьму острог. Растерянно потерев лысую голову, рыкнул, закрутился, не зная, куда идти. — Почто избу отцовскую ломаешь? — раздался строгий голос за спиной. Рагдай обернулся, подскочил к Родославе. Обхватив её плечи, уставился в светло-серые глаза. — Неужто будет война? — прохрипел он. — Настоящая война, аки осьмнадцать лет назад? — Чему дивишься? — криво улыбнулась она. В глазах богатырши возник злой блеск, тонкие черты в лунном свете казались звериными. Рагдай выпустил её плечи, отступил на шаг. — На прошлой войне воевала вся Тархтария, — заговорил воевода, — тьмы* воинов, тьмы… У меня здесь осталась полуживая сотня. Из твоего десятка лишь трое на ногах, да от Маруна вестей нет. Жив ли он? — Два десятка омуженок ещё, — поправила Рода, рассматривая отчаяние на его лице. — Ну да, бабы с вилами для ариман страшней зверя лютого, — скривился Рагдай, сплюнув на землю. — У Велибора пара сотен, Ставра я знаю — от него снега зимой не допросишься… Все мои дружинники здесь полягут, аки пить дать. Что мне сказать им? Что верную смерть здесь примем? Родослава приблизилась с грацией ночного хищника, ладонью заскользила по плечу воеводы. Сильные пальцы впились в его шею, сжали до хруста позвонков. — Хорош ныть, — процедила она. — Сделай так, дабы твои дружинники не полегли. Борись за их жизни до последнего, думай своей лысой головой. Велибор не лыком шит, прошлую войну с Аримией прошёл, знает толк в боях тяжких. Брат мой явится, токмо позову. — Как? — выдавил Рагдай, понимая, что любые попытки вырваться из стальной хватки приводят лишь к большей боли. — Через кровь, — ухмыльнулась Рода, выпустив воеводу, — то уж не твоя забота. Рагдай обхватил затылок, тщетно растирая шею, — боль не утихала. В этой бабе не было ничего от её приёмного отца. Суровая, холодная, она принадлежала иному миру, к коему прислушивалась, в коий зрила и получала от него ответы. — Родослава Акимовна! — голос дружинника обратил внимание воеводы на себя. Дозорный бежал со всех ног, словно за воротами возникла разом вся местная нежить. — Родослава Акимовна! — Что стряслось? — спокойно спросила богатырша, шагая навстречу дозорному. — Там люди в плащах чёрных да шкурах звериных, — указывая на ворота, затараторил дружинник, — всадники. Сотня, не меньше. Мы бы их из луков хлебом-солью накормили, да у одного из них печать княжеская. — Неужто, — улыбнулась Рода, переходя на бег. Лучники замерли у бойниц, видя, как богатырша бежит к вратам. Странные всадники выстроились перед стеной, один из них, укутанный в волчью шкуру, держал над собой серебряный диск с выгравированной совой — знак княжеской дружины. Посему стрелять по ним никто не решался, к тому же Родослава никаких приказов не давала, а значит, это не враг. Богатырша жестом велела снять засовы, с силой толкнула массивные створки врат, выходя к прибывшим. Увидев её, всадники спешились. Рода улыбнулась уголком губ, рассматривая мохнатые шкуры на головах и плечах воинов. — Здрава будь, Родослава Акимовна! — поприветствовал тот, что держал печать. — Здрава будь, мати! — пробасили остальные. — Да вам здравствовать, сынки да братья, — не скрывая радости, ответила богатырша, — проходите в острог, примите еду да сон. Лют, сто лет не видала тебя в шкуре. Лют подошёл к Родославе, широко улыбаясь. Из-за шрамов, перекашивающих лицо, его улыбка больше походила на оскал. Рода коснулась волчьих клыков на его лбу, погладила серебристый мех. — С чего ты решил вновь к своей скрытой сущности обратиться? — шепнула она. — Стоило обойти Кинсай, как заприметили мы ариман у Полозова. Войско громадное, злющее. В бой ввязываться не стали. Да всё ж один отряд нас нагнал. Дабы живыми к тебе прибыть, пришлось нам пробудить волков… Рыкаря* не исцелить, Рода. Коли я поработил волчий дух, он во мне до конца жизни останется… прошлого не воротишь, не поправишь. — Я не дам волку поработить твой разум, — пообещала богатырша; обведя рыкарей взглядом, добавила: — да не токмо твой. Что же ты, друже, Полозов в беде оставил? — Мы спешили к тебе. Нас, окроме твоей жизни, иные не заботят. — Ладно, — отмахнулась богатырша, жестом велев наворопникам идти за собой. — Раз у Люта печать княжья, значится, Истислав сам вас отправил. — Ага, — пробасили наворопники единым гласом. — А мы рады-радёшеньки… — Скучно в Камбалу, мирно… — Ты-то как без нас, мати? — Тяжко, сынки, тяжко, — призналась Родослава. Дружинники встретили княжеских наворопников молчанием. О рыкарях многие из них слышали лишь в сказках да дедовых байках, посему сторонились воинов в шкурах. Укутанные в плащи мужики тоже не вызывали доверия, но Родослава приветствовала их, как родных, а это многое значит. Рагдай первым вышел им навстречу, обвёл гостей придирчивым взором. Скрестив руки на груди, скривился в ухмылке: — Мда, иной тайной службы у тебя, Акимовна, быть не могло — с десяток рыкарей да сотня наворопников. — Стоило ли жаловаться раньше времени, Рагдай? — прищурилась богатырша. — Позаботься о моих воинах, путь был длинным да тяжёлым. — За мной ступайте, — с напускной строгостью побурчал воевода, в душе радуясь нежданному подкреплению. Родослава взглянула на лунный диск, впуская в сознание токи Нави. Кивнув Люту, направилась к отцовской избе. Нити Макоши переплетались, истончая границы миров. Рода закрыла глаза, вытащила из-за пояса нож. Проведя лезвием по ладони, подняла над собой руку. Капли крови, поблёскивая в лунном свете, застучали по траве. — Кровь моя, услышь меня, — прошептала богатырша, — по нити Макоши беги к мыслям моим. Узри очами моими, почувствуй сердцем моим… Волот, к тебе взываю, тебя в себя впускаю…