Дешевые вещи

Этот свет. Ослепляет. Мы стоим на сцене маленького ночного клуба, но я не вижу ничего, за пределами этого света. Будто беспрерывно смотрю на солнце. Перед глазами тёмные пятна, и мой голос дрожал бы, если бы не те шесть лет, что я таскаюсь по тем же местам, выступая. Каждый раз. Каждый раз одно и то же. Выпивка, саундчек, звонок на работу, гримёрка, сцена, ослепительный блеск. Толпа не такая большая, как могла бы быть, и оборудование не блещет от новизны. Но что-то в моей груди трепещет. Каждый чертов раз. Я выхожу сюда, и пою то, в чём уверен, говорю то, что знаю, изо всех сил, пытаюсь, стать тем, кем всегда мечтал стать. Так приятно чувствовать это тепло, исходящее ото всюду, жар, будто спускаешься в ад с каждой новой строчкой. Я копаю себе могилу песнями об одиночестве, но почему бы не попытаться развеселить кого-то ими? Я одинок, кто-то, кто выпивает здесь одинок, боже… Просто улыбнитесь мне, скажите, что я не единственный такой дурак. И хоть тревожность бьёт по мне волнами, я стою решительно. Мой костюм давно уже пора отдать в химчистку, но я игнорирую это, как и низкую стойку микрофона, падающую с каждой минутой всё сильнее, как и то, что здесь запахло сигаретами, будто кто-то курит прямо на сцене. Я спокоен, я спокоен, я буду! Но мой голос всё же срывается в конце песни. Потому что это конец. Потому что я больше не слышу ударных и клавиш, в микрофоне только моё дыхание. Я смотрю сквозь свет. Сквозь этот дерьмовый свет, сквозь пыль в воздухе, сквозь пот, скатывающийся на глаза, и вижу тех немногих скучающих. В их глазах нет ничего. Они пришли выпить. Такая пустота, в их лицах безразличие, будто никого и нет в зале. Нам аплодирует только Том, бармен. Ему жаль, что всё именно так. А мне-то как жаль. Заперев рот на замок, пока мне хочется кричать на каждого, кто посмел прийти сюда, мы сворачиваемся. Уходим с расшатанной деревянной сцены. И пока мы делаем это, я чувствую, как мою спину прожигают взгляды ненависти. И я это заслужил. «Всё получится!», «Да ладно вам, эта новая должна сработать!». Я идиот, раз надеялся на свой талант. Раз ещё надеялся, что я чего-то стою. Всё это, все эти строчки не имеют ни малейшего значения. Мы даже не говорим друг с другом. Все мы, кто эти долгие годы стояли плечом к плечу, ненавидим друг друга. Потому что наши общие мечты пришлось откладывать. Мы ненавидим друг друга, потому что мы лишь тратим время. И я бы сказал, что я другой, что я выше этого, но всё совсем не так. Я ненавижу их всех так же сильно, как и они меня. Такова суровая реальность. Когда в подсобном помещении, что нам дали для вещей остались лишь я и Майк, он останавливается. Мы оба устали. В самом обширном из возможных смыслов. Из друзей, стали соперниками, разрывая творчество, тексты, песни на куски, перекрашивая каждый трек в свой, уникальный цвет. Получилась лишь грязь. Понимать это сейчас довольно удручающе, но мне нравится, как стойко мы оба играем в хладнокровие. - Я надеюсь, ты понимаешь, что мы больше не группа, - он облизывает ссохшиеся губы. - Как никто другой, - «Мы больше даже не друзья», вот что он наверняка хотел добавить. И в моей попытке вздохнуть слышится усмешка. -Тебе лучше удалить мой номер, - тихо ответил он, выходя из комнаты, очень драматично пихая меня плечом. Он считает, что я виноват. И мне нечего сказать в ответ. Кроме как: -Прости, - и он захлопывает дверь перед моим носом, всё так же театрально, как и всё, что мы делали. Лишь группка не выросших детишек, с музыкальными игрушками и чувством собственной важности. Наше эго было таким огромным, и таким ранимым. Мы сами всё уничтожили, когда пришли сюда. Мы убили свою музыку. Я не удивлён. Слишком близко было искусственное Солнце, слишком хлипкими были крылья. От этих мыслей мне плохо, как никогда. Но я держусь, гордо, совсем не сломлено иду по ночному городу, ноздрями втягивая как можно больше воздуха, чтобы задержать его в лёгких и выдохнуть. Я слышал, что это успокаивает, но скорее разочаровывает. Небо хмурится, совсем как я. Начинается моросящий дождь. На моём пути выросла небольшая толпа студенток. Длинноногих и противоречиво откровенно одетых. Они держат сигареты между пальцами, длинными ногтями стряхивая пепел прямо на тротуар. Я чувствую себя как никогда одиноким, следуя за их короткими юбками, словно преступник. На самом деле мне просто некуда идти сегодня ночью. Я никогда не уходил один после концерта. И та брюнетка с темной помадой на губах выглядит так, будто в неё можно влюбиться. Я хочу поговорить с ней, но я в сценической одежде, от меня пахнет как от кабака. Не сегодня. Мы остановились. Выпившая молодежь слоняется около клуба, девушки и парни, разрядившись в неон, всем своим видом кричат о жажде. Приключений, любви, секса, алкоголя. Чего-то в этом духе. Я знаю их. Я один из них. Но этой ночью я иду сюда как в церковь, мне нужен лишь тот, кто выслушает рассказ о моих грехах. Мой взгляд падает на светящуюся вывеску. Вульгарный красный, мерзотно-синий, тошнотворно-зелёный. Теперь любой цвет мне противен. Всё должно быть серым, как мой пиджак, как моё настроение и жизнь. Мне нужно тихое место. Укрытие. Где можно будет всплакнуть, смотря баскетбольный матч, выпивая в честь моего так и невыпущенного дебютного альбома, заговаривая зубы незнакомым мужикам, уверяя, что я рок-звезда. Мой бас всё ещё со мной, мой кошелёк тоже, и я свернул бы в первый же нищий бар, что мне попадется, но я ухожу не туда. Зайдя внутрь клуба, прошу двойной виски у бармена, потому что мне нечего терять, и пялюсь в стену напротив. Глоток, за ним ещё один, и моё тело начинает пьянеть. Осматриваюсь, радуясь своей же грусти среди этой возбужденной толпы, как мазохист сломавший запястье. Хочу ударить ещё. Мне нечего больше делать «здесь». Растолстеть и умереть от цирроза? Или коптить это чёртово небо, пока моё лицо не осунется, превратившись в кашу из морщин и кожи? Выбор невелик. И лучше я буду страдать, чем мять свой зад перед телеком всю оставшуюся жизнь. Я хочу страдать, я хочу петь, я хочу влюбиться. И моё сердце начинает биться чаще от этих слов. Я улыбаюсь самому себе, потому что это глупо, безумно, и мне хочется сделать это. Район, в котором я сейчас – гадюшник, мне не составит труда найти здесь кого-то столь же пьяного и несчастного. Но я не хочу их тела, мне нужно сердце. Прямо сейчас, человеческое тепло, а не руки, слова, а не поцелуи, хоть кто-то – Влюбитесь в меня! И я окрылен этой идеей, готов сделать что-то опрометчивое. Мне чуть за двадцать, и я страдалец! Дайте мне яду! Дайте слёз! Мне сойдёт кто угодно. Музыка уже давит на виски, как навязчивый пресс. Поэтому пью. Больше, больше, и больше, пока не умру. И время проходит так быстро. Освещение поменялось, и тени сгустились у моих ног. Фиолетовый и синий блестели в моих глазах, как и в глазах всех, кто был здесь. Наши лица подсвечены и темны, будто гром и молния устроили дискотеку. Я впервые так впечатлён. Я впервые не выступаю, а отдыхаю в клубе. Новая точка зрения нравится мне, как и та девушка со своими друзьями, за которыми я шёл. Признаться честно, все безумно красивы в этих вспышках пурпурного. Я увлечён окружением, но ей в частности. Чёрный замечательно оттеняет её фигуру, она будто ворона среди стаи попугаев. Героиня очередной истории, удивительная и неприступная. Поддавшись своему порыву, я махнул ей рукой, когда наши взгляды, волею судьбы пересеклись. Глупо выглядело, поэтому она и рассмеялась, оголив дёсны. Видимо и правда, не сегодня. Это внутреннее давление и алкоголь сильно меняют взгляды на вещи. Мне столь же грустно, как и весело, мои глаза слезятся, и проморгавшись, первое, что я вижу это чьи-то пухлые губы. Они движутся, будто говорят мне что-то, я наклоняюсь чуть ближе, чтобы услышать, о чём речь, но всё, что до меня доходит это: -Как дела, красавчик? – и мне хочется плеваться от смеха. Такой бестолковый этот человек. Этот парень? Его взгляд, будто у змеи выжидающий, и я вижу, что для него, я просто нажива. Пьяное тело. Мне стоит начать беспокоиться? В любом случае он смешон. У него смешные волосы, смешная футболка, и абсолютно нелепый Фрэнк Синатра на предплечье. Мои внутренности наворачивают кульбиты, пока я улыбаюсь, как мне кажется, дерзко и однозначно. Но вместо того, что бы отстать, он садится ближе. И заказывает мне ещё. Так мило. Меня пытаются споить, чтобы потом трахнуть, и я даже не против. Мне так всё равно, на всё что происходит вокруг, но это странное ощущение в животе, что я списал на переизбыток выпивки, не проходило. Хуже то, что оно усиливалось с каждой секундой. Его компания заранее становилась мне приятна. -Дела паршиво, - тихо бормочу я себе под нос после долгой паузы, так, чтобы он точно не услышал, и выпиваю предложенный им коктейль. -Ох, - он издаёт расстроенный стон. – Почему ты такой грустный? – и надувает губы, копируя любого ребёнка или самого незрелого взрослого мужчину, которого я видел в своей жизни. - Порой людям грустно, - пожимаю плечами. -Я надеюсь, ты всё же потанцуешь со мной сегодня! – он кивает в толпу, но проследив за его движением, я получил весьма впечатляющее головокружение. Этот парень, как бы его там не звали, кладёт свою ладонь мне на колено, и он мило болтает сам с собой, пока я пытаюсь держать сознание в теле. - У тебя там гитара? – резво интересуется он, наконец, заметив футляр за моей спиной. Я дотрагиваюсь до ремешка, перекинутого через спинку стула, чтобы убедиться в его словах. – Ты музыкант? - Больше нет, я думаю. - Круто! Люблю музыку, но музыкантов больше, – он видимо вообще не понял, что я сказал. После своей находки он стал ещё более счастливым, излучая эту странную располагающую к себе ауру. Мы выпиваем ещё, когда я второй раз за этот вечер чуть не теряю сознание, и болтаем немного. О всякой ерунде в основном, но мои упаднические настроения стали просачиваться всё сильнее даже меж слов о Бейонсе и баскетболе. -Я мог бы отсосать тебе прямо здесь, - это его заявление выбило меня из колеи. Из меня вылетает сдавленный смешок, будто я услышал нечто особенно остроумное. -Нет, - скулы ужасно напряглись от смятённого оскала, - Я так не думаю, – и он, как ни в чём не бывало, продолжает дискуссию, будто этих двух секунд не было. Каждое его слово, быстрая хриплая речь, его тембр в целом мягкий и приятный - усыпляет меня. Он прикрикивает на ухо что-то о своей квартире, и мне даже нравится, как горят его глаза, почти дьявольским блеском напротив меня. Может, я выгляжу глупо, но киваю, соглашаюсь со всем, что он говорит, потому что он чертовски обаятелен, и пусть кинет в меня камень тот, кто не повёлся бы на это. Ещё один шот, и мы оказываемся на улице, под разыгравшейся грозой. Наша одежда быстро намокает, я чувствую, как по лицу и волосам стекает дождевая вода. Очень протрезвляет. Как и ледяной ветер такой силы, что толкает нас вперёд, и друг к другу, когда вздумается, но мы слишком тяжёлые для того, чтобы унести нас подобно пыли. Тот парень тараторит, улыбается, периодически задевая меня, то рукой, то плечом. Я прекрасно знаю, что его прикосновения совсем не невинны, но развратничать на улице не хотелось. Я только пытался остановить его, поглаживающего ткань моих брюк прямо на перекрестке, но в итоге мы поцеловались. Уникально мерзко. Но мне нравятся его глаза. Они огромные, и будто видят меня насквозь. Он улыбается, и знает, что мне не понравилось, но продолжает делать это, пока мы бредём по улице, а ветер пытается утащить нас домой. К нему домой. Мы оба промокли до нитки, за прелюдиями на улице, но зверский холод и дождь немного прояснили мою голову, и укрепили мою походку. Он копошится в куртке, ищет ключи в подъездном полумраке, стараясь не отрываться от меня. Такой упёртый. Мне уже интересно, что будет дальше. Атрофированные чувства сигналят о чём-то неправильном, но сегодня я лишь листик в потоке судьбы. Будь что будет. Скрип. Щелк. Он отпер дверь, и мы вваливаемся внутрь, предусмотрительно стягивая мокрую и грязную обувь. Мой бас упал на пол с громогласным грохотом. Парень хватается за мой пиджак, стягивая его вниз прямо в прихожей. Мои руки заперты в тяжёлых рукавах, и я не могу сделать ничего, пока этот расторопный тип отрывает пару верхних пуговиц моей рубашки. Очень жаль. Я сожгу эти вещи завтра. Кажется, этот костюм просто проклят. Или проклят я, потому что он застрял на середине, пытаясь цивилизованно расстегнуть остальную часть. Мокрый пиджак наконец-то падает на пол, и я могу помочь ему раздеть меня. От этой мысли бросает в жар. Хочется пошутить, на этот счёт, но он молчит сейчас, и я не хочу быть тем, кто всё испортит. Врезаясь во всё подряд, мы доходим до смутной спальни, оставляя вещи позади. Вместе с брюками я потерял и последние капли стыда или удивления. По крайней мере, в данную минуту, пока он проводит языком под моими ключицами, я чувствую, что меня кто-то любит. Лишь наваждение, дикий порыв моего разума привёл меня сюда, чему я несказанно рад. Я чувствую, как волосы встают дыбом от его прикосновений к моей спине. Это ощущается совсем иначе, потому что он такой же, как я. У него такие широкие ладони, и твёрдые подушечки пальцев. Может быть он тоже музыкант. У него сильные руки и плоская грудь. И, чёрт возьми, у него член. Это неправильно! Не могу определиться, всё равно мне или нет. Не могу думать, пока, мои нервные окончания проверяют на прочность чьи-то умелые руки. Плевать или нет? Я не знаю. Стоит ли спрашивать об этом, когда ты уже с ним в постели, или я ошибся, когда только начал смеяться над его откровенно отвратительными словами? Я так волнуюсь, что притягиваюсь ближе, пытаясь заглушить панику запахом его одеколона. Естественно он пахнет одеколоном, но дождем больше. Мерзким, холодным дождём пахнут его мокрые волосы. Это какое-то безумие. Никогда не чувствовал себя ещё более ничтожным, и неспособным принимать решения, когда я отвечаю на его поцелуи, пробуя чужие губы, и я чувствую выступающую щетину на его подбородке. Таких напряжённых людей он ещё не трахал, потому что мой мозг пытается переосмыслить каждую секунду происходящего, а моё лицо – воплощение паники. Мои ладони вспотели! Такого не было со старшей школы, но вместо того, чтобы заикаться, и просить прощения, я прошу продолжения. И он ударяет по самым чувствительным точкам. Удивительно умный и проницательный парень. Выбил из меня последний кислород, одним прикосновением. Моё тело легче прочитать, чем мои мысли, но то, как он воротит мной, вызывает страх. И вот, теперь я хочу его. Всего без остатка. Его сердце должно быть у меня в руках, ну или что-то другое. По ситуации. Лунный свет проходит по его коже, выделяя для меня места, которые хочется поцеловать, и трепет, что я испытываю, сравним с чудом. Он сгорает от нетерпения под моими руками. Его кожа обжигает ладони, и язык. Теперь мы делим одну улыбку на двоих. И пусть я ещё ничего не сделал, его вдохи уже хриплые и низкие, как у загнанной лошади. Он злится, и видимо придётся засунуть мои чувства и опасения куда подальше, потому что я медлю. Я беру всё, что он даёт, не думаю, не спрашиваю, не пытаюсь понять. И всё, что от меня остаётся комочек нервов в панцире из плоти и крови. Мой рот открывается сам собой, а глаза закрываются, когда этот подлец проводит пальцами между лопаток. Я так давно ни с кем не был, что и забыл, как выгляжу в такие моменты. Жалко. Он шепчет мне на ухо гадости. Что-то про то, как мне удобнее, его лицо уморительно заинтересованно, а я даже не понимаю о чём он. Моя голова настолько пуста, что, кажется, я забыл пару слов, потому что я пялюсь на то, как он сидит на моих бёдрах, весь раскалённый и красный, говорит о вещах. Его губы движутся, будто с опозданием выдавливая хрипящий шепот. Этот парень сорвал голос недавно. Я не хочу знать как. Он роется в своих вещах, достаёт смазку и презервативы, и то, как быстро он это делает, показывает лишь то, что я не первый в этой квартире, и не последний. Я прослушал то, что он говорил, но видимо я «сверху». Действовать инстинктивно не получалось, потому что я не знаю как спать с мужчинами. Мой мозг дошёл до стадии «возбуждён и напуган», но он это быстро понял. В полутьме, я увидел, как он усмехается, успокоительно поглаживает мои ладони, говорит, что мне нужно сделать, таким снисходительным тоном, что начинает трясти. Просто повторяю, бездумно. Его дыхание щекочет ухо, оставляя влажные следы на коже, едва ощутимые, но именно на них я сосредоточен, пока ломаю свою природу. Делаю противоестественные самому себе вещи, в надежде на спасение от мыслей. С таким же успехом я мог бы лечить алкоголизм бутылкой водки. Когда мои пальцы были внутри него, я наконец-таки смирился. Что-то, что болело во мне всё это время, оторвалось, и к моему ужасу меня окатила волна облегчения. И теперь я стал смелее. Прикасаться к нему стало приятнее раз в десять, поэтому я решил восполнить пробелы. И тому парню это понравилось. Может он выбрал меня именно из-за этого, потому что я в отчаянии. Или потому что ему нравится смотреть, как люди ломают голову, пытаясь подступиться к нему. Чувствовать себя выше других приятно, наверное, но я не дам ему смеяться надо мной. Моей освобождённой голове хватает секунды размышлений, чтобы решить, что мне хочется большего контакта. Любое чувство покинуло моё тело. Кроме одного – желания трахнуть что-нибудь, кого-нибудь. И это. Как же приятно вновь стать собой. Не прячась за моралью и одеждой, не стараясь подбирать слова. Я наконец-то почувствовал себя свободным. Будто могу обогнуть всю Америку, ограбить банк, спать с парнем, если захочу. Теперь это моё лучшее воспоминание. Его глаза, чёрные от похоти и напряжения, эта комната, углы которой темны и заброшены, этот запах, который я никак не могу описать, но что проникает в мои легкие с каждым вдохом. Возле кровати есть зеркало, и краем глаза я видел наши отражения, но всматриваться мне не хочется. Потому что мне нужна лишь одна перспектива. И не может быть вида лучше сейчас, чем тот, что предстал передо мной. Он скрещивает свои ноги у меня за спиной, облегчая любое движение, наши лица буквально соединяются на несколько минут. На его лбу вздулась вена, и я чувствую, как он вдыхает воздух, только что вышедший из моего горла. Каркас кровати ударяется о стену в такт сердцу, и перед глазами пробегает рябь, когда стало понятно, что скоро всё это кончится. На крошечное мгновение я забыл о том, почему вообще когда-то грустил. Эйфория кипела внутри, срывая с языка почему-то только ругательства. Он отражал всё, что я чувствую, переплетая наши пальцы, будто ему не хватает близости. И вся эта радость изливается наружу, оставляя после себя лишь следы на простыни. Так унизительно. Моё тело в восторге, мой разум разбит. И я устал. Так, чёрт возьми, устал. Всё на что мне хватает сил – откинуться на подушку и расслабиться. Не о чем больше думать. Прежний Даллон мёртв. *** И первое, что я вижу, открывая глаза – чертово зеркало. Смотреться в него по утрам – плохая примета для меня. Потому что по мне будто проехался грузовик. Имя этого грузовика я забыл спросить, но уверен ещё будет время. Солнце светит мне в затылок, приятно оттягивая момент, когда проснётся моя головная боль. Спина нагревается от утренних лучей, и спящего тела рядом, одаривая мой двадцати шестилетний разбитый организм заслуженным отдыхом. Голову клонит обратно к мягкой подушке, но тревога опять кололась внутри, смещая мой скелет, делая даже этот идеальный момент неуютным. «А не пора ли мне уйти? Так ведь делают все крутые ребята в фильмах. Ночь прошла, а значит пора разбежаться? Звучит очень грубо. Я не могу так. Но и оставаться спать в чужой квартире до обеда сомнительно». Я обернулся к парню рядом, чтобы найти в нём подсказку. Но это был просто парень. Весьма дружелюбно выглядящий, и удивительно спокойный, что резонирует с моими воспоминаниями о нём. Думаю, дело в больших глазах и губах. Это определенно привлекательные черты. Иначе мне бы не было так спокойно, зная, что этот клубный бродяга, ищущий добычу в лице гетеросексуальных весьма симпатичных молодых мужчин, использовал меня. Он не похож на того дьявола искусителя с горящими глазами, в основном потому что спал. Все мы беззащитны в этот момент, даже такие как он. Но это не дало мне никаких ответов. А любоваться им сейчас странно. Я слишком трезв для того, чтобы стараться быть вчерашним собой. Просто продолжу действовать так, как требует сердце, а значит стоит встать и бежать отсюда. Но я так и не ушёл и через полчаса, принимая душ, и через час, поднимая пуговицы от рубашки с пола. Я даже нашёл время, чтобы осмотреться. Это место было таким удивительным. Повсюду чувствовалась пустота и отсутствие мебели, как при переезде. Но эту пустоту заполняли горы вещей и коробок. Будто сотня человек то и дело живёт здесь. На кофейном столике три пепельницы из разных отелей, все они наполнены бычками и пеплом до краёв. В шкафу одежда самого разного размера: пёстрые куртки, и пара бесформенных рубашек. В прихожей чьи-то туфли лодочки на стройном каблуке. На вешалке шляпа с пером. Там, где все обычные люди кладут ключи, целая гора зажигалок, продающихся у любой заправки или забегаловки. Сколько людей он проводил через эту дверь? Кажется так много, что и не сосчитать. А ведь он младше! Я уверен, что это так, и мне ужасно стыдно за мою неопытность. А вместе со стыдом, пришла и головная боль, пульсирующая в висках, словно маленький музыкальный центр. На кухне было обезболивающее и несколько банок пива. В настенном шкафчике бурбон, вино и пара бутылок виски. Тот, кто живёт здесь, должен быть мёртв. Так чертовски хотелось плотного завтрака со свежим кофе, будто смола, оставляющим темные следы на кружке. И видит Бог, я поем здесь или усну прямо на этом полу, как домашний кот. Может он проснётся, и мы позавтракаем, обсуждая то, что произошло, потому что мне это необходимо. В холодильнике были яйца и два ломтика бекона. Я бы сказал, что веду себя обыденно, но правда в том, что я вообще не знаю, что делаю. И не знаю, как правильно поступить. Надеюсь, приготовить завтрак не самая худшая мысль. Вскоре кухня наполнилась едва слышимым гудением газовой плиты и скворчанием масла на единственной сковородке. Я бы смог поэтично описать, как подрумянивались кусочки свинины или как варился кофе. Но эти вещи выходили на автомате, совсем незаметно, будто каждое утро я просыпаюсь здесь, готовлю завтрак для того, кто спит в спальне, не утруждая себя ничем, кроме мыслей о прошедшей ночи. Как же стыдно. Я не должен так думать, но, кажется, меня сломали, мысли вывернуты наизнанку. «Я гей теперь? Или это не считается? Один раз – просто ошибка? Мне же нравятся девушки, весьма. Я даже состоял в отношениях с парочкой, так что сомнений быть не должно. Вчера я просто вёл себя неразумно. Да, точно. Просто небольшая истерика, с кем ни бывает. Конечно, с таким же успехом можно было бы просто кричать на вселенную, а не целоваться с кем-то. Какой же болван. Я идиот, надо было сразу сказать, что я занят, и трахаюсь лишь со своими проблемами. Но. С другой стороны было весьма интересно. Думаю так, будто прокатился на лыжах с горки, но это равно так же захватывающе и пугающе. Просто нужно успокоиться. Вдох – выдох. Вдох – выдох» - Какого хрена? – полустон раздаётся прямо у входа в комнатку, и я вздрагиваю от неожиданности. Губы поджимаются сами собой, я ожидаю непонимания. – Что ты тут делаешь? – всё так же хрипло спрашивает он, проходя на кухню только в пижамных штанах. Лицо сморщенное, как если бы он съел лимон, а глаза полуприкрыты, будто их невозможно открыть полностью. Это разительно отличается от того, что я себе представлял. - Я готовлю завтрак, - лаконично и уверенно отвечаю я. Ничего необычного, просто завтрак. Я нормальный. - О, - понимающе кивнул он, - Окей, чел, делай что хочешь, - он махнул рукой, будто смиряясь с моим присутствием, и выпил аспирин, заботливо оставленный мной. Парень из клуба просто сел за стол прямо за мной и молчал. Я чувствовал его взгляд на своей спине, и понимал, что причиняю огромные неудобства. Надо было уйти. - Тааак, - уже чуть более громко протянул он, когда на столе уже стояли еле наполненные тарелки, и кружки с кофе. - Если я помешал – извини, я растерялся, надо было уйти. Неловко вышло, - мои беспокойства быстро вылились в бормотание. - Что? Да норм, чел, ты вообще первый, кто здесь до утра остался, - и эта ухмылка в конце весьма убедила меня успокоиться. Ну, он хотя бы рад тому, что я здесь, вроде. От этих признаний мне стало легче дышать, – Bon appetite, вся хуйня, - лениво отпивая из кружи прохрипел он. Я и забыл, что его голос сорван, а не просто имеет характерную утреннюю дрожь. И эта небрежность в нём: ещё красная ото сна кожа, убитые волосы, дурацкий прищур, давали мне ощущение дежавю. Будто так и должно быть сегодня. Внутри клокотало ощущение дома. Как же просто всё на самом деле было. - Прости, - я пристыжённо опускаю взгляд, разламывая бекон, - я, кажется… - Я Брендон, если что. Люди порой забывают, - и опять он улыбается, уплетая завтрак. Так беззаботно могут это делать лишь блаженные. - Даллон. - Приятно познакомиться, Даллон! – он протянул руку через стол для рукопожатия, и через мгновение я понимаю, что к чему, отвечая ему тем же. У него теплые приятные руки. Этот Брендон слишком хорош собой. И определённо чувствует себя обыденно. - Всё такое сюрреалистичное, - подмечаю я тихо. - Что именно? – искренне недоумевает он, усаживаясь обратно. - Всё это. Вчерашний вечер, ночь, ты, в частности, - лицо Брендона засияло так, будто я его похвалил. - Да успокойся ты уже, серьёзно, это лучшее время за последние две недели, просто прекрати нагнетать, – Ох, ну, да, спасибо за совет. На самом деле он был чертовски прав. Но люди не так работают. - Извини. - И это тоже прекращай! Кто должен извиняться, так это я! – он ткнул себя пальцем в грудь, - Порвал рубашку, виноват, – я заметил, как его взгляд прошёлся по непривычно открытым шее и ключицам, из-за чего я машинально дотронулся до воротника, прикрываясь. Хоть мы и ведём разговор ни о чём, в голове пульсируют основные вопросы. Те, что я задавал ещё вчера, пьяный и недальновидный. «Почему именно я?» и «Что же теперь?». Ничего. Мы просто завтракали вместе, как соседи по комнате, то и дело переглядываясь, как будто пытаясь угадать мысли друг друга. Но если меня действительно несложно было понять, но о чём думает Брендон, с его загадочными полуулыбками и смешками самому себе, невозможно. Единственно, что я уяснил о нём, так это то, что он весьма приятен в общении. С ним просто. Даже принять то, что у меня был секс с мужчиной легче, зная, что это был он. Не могу объяснить почему, но я доверяю ему. - И часто ты бываешь здесь? – ни с того не с сего задал он этот вопрос. - В первый раз? Это всё ещё твоя квартира. - Нет, я имею в виду… - он мягко рассмеялся себе в ладонь, - Я имею в виду в том клубе. Ты не выглядишь, как местный. - Я бывал здесь, да… - Почему он спрашивает? Он видел один из моих концертов? Если так, то это вдвойне нелепо. И тревожно. – А это важно? - Нет, вовсе нет, - он качает головой, и всем видом даёт мне понять, что это что-то да значит. – Просто думал, что мы могли бы пересечься ещё раз. - Что? – у меня перехватило дыхание. Он не может быть всерьёз. – В смысле? Зачем? - Зачем все большие дяди и тёти встречаются порой, не строй дурочка. - Ты приглашаешь меня на свидание? - Что? Нееет,– стушевавшись, кривится он. – Я не хожу на свидания. Я предлагаю что-то намного лучше, – И вот опять я вижу, как вчерашний образ того Брендона просыпается за его утренней личиной. Где-то там, в закоулках его разума опять зажегся адский огонь, освещая тёмные радужки глаз. И это приковывает мой взгляд, так же как и вчера. Я не могу этому сопротивляться. – Только секс, ничего больше. - Чт-, нет. Нет, это звучит как очень плохая идея, - я сам не заметил, как подпрыгнул со стула, и отошёл от него, будто Брендон может ударить. Я пытался сохранять тот самый невозмутимый тон, который тренировал много лет подряд, но сейчас я не могу вспомнить, как управлять своим голосом. - Да ладно, хорошо же начинали, - он тоже встаёт. - Я сомневаюсь, что из этого что-то выйдет, уверяю тебя. - Вчера бы ты так не сказал! – этот парень звучал как капризный ребёнок. «Я хочу эту игрушку» - вот какое у него выражение на лице. Но его слова всё равно задевают меня. Он говорит так, будто знает меня, это же не так. - Вчера я бы много что сделал! Поверь мне, я не хочу быть тем, кто поступает так с собственной жизнью. - Да что не так? Ты можешь позвать меня на свидание, если тебе так удобно! - он явно разочарован моим ответом. Именно сейчас я чувствую, что пора уйти, пока я всё ещё способен это сделать. -Я не могу, - виновато опустив голову, я ускользаю в коридор, старательно игнорируя его. Брендон растерянно смотрит мне вслед, ни говоря ни слова. Когда я закончил шнуровать ботинки, заметил, как он протягивает сложенный пополам листок. - Что это? – не понимая, что ему ещё надо, спрашиваю я, когда он кладёт его в карман моего пиджака, нарушая личные границы, которые оставались неприкосновенными с самого утра. - Мой номер, если ты передумаешь, - глухо бормочет он, и открывает за мной дверь, красноречиво махнув рукой к выходу. – Удачи, Даллон, - а затем звучит скрип старой задвижки. Я простоял в ступоре несколько минут, пока не услышал за тонкой дверью удаляющиеся шаги. И всё-таки я сбежал. Даже забыл, зачем сегодня проснулся. День в мгновение ока стал бессмысленным, и пришлось выдумать себе пару дел, чтобы отвлечься от того, что я вчера разрушил. Стоит заглянуть на репетиционную точку. Я оставил там пару вещей, считай месяц работы. Будет неприятно узнать, что кто-то трогал моё. Та студия, где мы постоянно играли, была в кварталах четырёх отсюда, ближе к центру, так что пешая прогулка была обеспечена. На такси денег в любом случае нет. Приходилось обходить множество луж, образовавшихся после вчерашней грозы. Проходя смутно знакомые переулки, становилось неуютно. Я всё ещё не могу успокоиться. Что-то во мне не так, но я не пойму что. Походка другая, или я внезапно стал горбиться, будто все беды мира возложили мне на спину. И эта ни откуда взявшаяся вина, неудачно вписывалась в палитру моих ощущений. Я хочу задушить это чувство в себе, раздавить любую возможность подобных размышлений. Но карман пиджака ужасно выпирает, а записка в нём оттягивает ткань вниз, будто приличного веса камень. Я хочу обвинить в этом Брендона. Из-за него я чувствую себя так паршиво, из-за него я живу своей непутевой жизнью, из-за него, возможно, моя группа распалась. Но кого я обманываю? Это пробуждение было лучшим за последние полгода. Мои ноги принесли меня в студию раньше, чем я смог это понять. Дверь была открыта, а значит, внутри кто-то был. Не повезло. Майк собирал какие-то мелкие вещички в большую спортивную сумку. Судя по его виду, он тоже много вчера пил. Он не заметил, как я вошел и продолжал агрессивно кидать тетради и целые стопки медиаторов в карманы, сметая всё на своём пути. Майк явно зол намного больше чем я сам. Спустя какое-то время он всё-таки заметил мою фигуру в проходе, отчего стал ещё суровее. - Что тебе здесь нужно? – на удивление тихо спросил он. - Я пришёл забрать пару вещей. - Давай быстрее, я занят. Я тут же продвинулся вглубь квартирки, чтобы найти свои инструменты. Моё беспокойство схлестнулось с раздражением внутри, вызывая жжение где-то в животе. Думаю, меня просто тошнит от всей этой агрессии. Никто не рад мне здесь больше. Мы не будем пить пиво, накладывая слова на музыку, не будем смеяться от глупости собственных ошибок. Я не расскажу Майку об очередном расставании, он не ответит «жестоко, дружище», так будто это ничего не значит. Мне будет не хватать этого. Я опять вру, мне не хватает этого уже давно. Всё начало распадаться задолго до вчерашнего провала. Пора бы это принять. Мои акустика и укулеле в футлярах, готовы уйти из этого дома воспоминаний, в котором они звучали громко и надрывно, даже в весёлых песнях. Я перехватил синтезатор удобнее, чтобы уйти, но Майк остановил меня. Его глаза были абсолютно непроницаемы, как и выражение на лице. - Прихвати это, - он протянул мне пару тетрадей, в которые я, часто засиживаясь здесь до утра, писал свои тексты. – Не хочу, чтобы у меня остался твой мусор. Я перехватил их свободной рукой, чувствуя, как сильно он хотел кинуть тетради на пол. Со вчерашнего вечера мы так и не говорили нормально. Но почему-то оба молчим. - Так странно осознавать, что я сюда больше не вернусь, - пытаюсь сгладить углы. - Разве не этого ты всё время хотел? « Хочу быстрее свалить отсюда в нормальную студию», - твои же слова! – Майк, как всегда вырывает всё из контекста. - Я думал, мы все этого хотели. - Это ты меня сейчас обвиняешь? Я думал, что мы уже прошли через это, - он звучит в какой-то мере задорно. Что с ним не так? Не вижу над чем смеяться. - Давай не будем начинать заново, - я прохожу пару шагов к выходу. - Знаешь, я понял вчера, что надо было бросить всё ещё раньше. Тогда бы мы и не сцепились как голодные псины. - Почему же ты это говоришь? - Не хочу прощаться на такой херовой ноте, понимаешь? - В последнее время все ноты херовые, - и мы оба улыбаемся, потому что это правда. - Майк, а что будет с этой квартирой? - Продам, никому она больше не нужна, - меланхолично пожал плечами он. – Кстати, отдай мне ключи, пожалуйста. – И я послушно достаю из внутреннего кармана связку, чтобы отцепить от неё один маленький расцарапанный желтоватый ключ. - Знаешь, мне будет не хватать всего этого, - внезапно бормочет он. - Мне тоже. - Просто, - Майк запнулся, - В последнее время всё это было невозможным бременем. - Я знаю, но… - он перебивает. - Надеюсь, тебе нравится, что в итоге получилось,- это звучало куда более ядовито, чем он предполагал. И почему все только и пытаются, что унизить и использовать меня? Что я им всем сделал? На прощание я лишь киваю. Перешагнув порог, я почувствовал облегчение. Со вчерашнего вечера будто прошли долгие годы. Потому что собственная квартира показалась мне незнакомым заброшенным местом. Что же не так? Стойки для инструментов на месте. Всё то же пальто на вешалке, и след от ладони на зеркале в прихожей, который я оставил позавчера, в потёмках собираясь на смену. Но запах собственного жилья был незнаком, будто я в гостях или мотеле. И цвета мне казались куда более жёлтыми. Будто пыльными. Может мои глаза просто устали. Я всегда уставший. За окном поздняя осень, небо опять затянуто тучами, и стемнело намного раньше, чем обычно. Как только я снял костюм, я кинул его в мусорное ведро, предварительно лишь вытащив всё из карманов. Прощайте, проклятые вещи. Прощай, неудачливый я. Эта осень станет моментом моего перерождения, это уж точно, но вот кем я стану ещё не известно. Смотря на жалкий комок ткани в мусорном ведре, появилось чувство, что это вряд ли начало чего-то хорошего. Футляры с инструментами стояли в коридоре, мозоля глаза. Лишь поборов себя я решил поставить всё на место. Не зря же я это место обустраивал. Синтезатор – раз, акустический бас – два, - пустая стойка – три… Почему же она пустая? Почему она пустая, Даллон? Что случилось? Что ты… О… Боже, нет! Ты не мог поступить так опрометчиво. Я оставил его. У него. Так нелепо. И что же теперь делать? Я не могу просто вернуться обратно, как ни в чём не бывало. И не могу оставить там инструмент, в который я вложил свои пот и кровь, зарабатывая немалые деньги, чтобы купить его. Я просто не могу. Я не могу что-либо сделать. Единственное, что я знаю, так это то, что я не хочу возвращаться. Забыть о том, что случилось казалось хорошей идеей, но теперь, я мысленно прохожу путь к той квартире, будто не должен был забыть его, как только перешагнул порог. Все вещи связанные с Брендоном, даже его имя будто застряли в моей голове. Прокручивались вновь и вновь: бар, дождь, спальня, завтрак, и его расстроенный взгляд, перед тем, как захлопнуть дверь. Я просто не хочу видеть его вновь. Я боюсь, что, если вернусь, всё повторится. Эта дурацкая идея засела в моей голове, будто он управляет мной, будто нет иного выхода. И ему не поймать меня. Я не сделаю ничего о чём пожалею. Моё лицо нагрелось из-за напряжения сильнее, чем при продолжительном беге. Просто стоило освежиться. Принять душ. Утопиться. Голубые тона собственной ванной комнаты успокаивали мои глаза, но не воображение. Почему-то даже прикасаясь к собственной одежде, я будто переживал военные флешбэки. Становилось неуютно в собственном теле, в своей же голове. Фантомные пальцы проводили прямые линии по спине, вызывая мурашки. Чьи-то призрачные лёгкие выдыхали слова прямо на шею, заставляя поёжиться. Это злит меня, и я будто не могу ни на чем сосредоточиться, даже на принятии душа без надоедливых замечаний собственного разума. Раздеться так и не получилось, холодная вода напоминала вчерашний дождь, и я просто сел на бортик ванной, в замешательстве. Вдох-Выдох. Та штука с дыханием всё ещё не помогала. Я просто выпью свои таблетки и лягу спать. Самым прекрасным сном, что существует – медикаментозным. Как только я вошёл в спальню, где в углу столпились мои инструменты, жалобно расступившись перед пустой стойкой, я наступил на что-то, вероятно острое. Не было больно, просто неожиданно, я не помнил, чтобы что-то ронял. Это был свёрток бумаги. Как только я поднял его, я уже знал, что там будет написано, хотя и не разворачивал с тех пор, как получил. «Так жаль, что больше не встретимся, если что надумаешь звони, поговорим. Мне понравился твой голос. Брендон» И телефон на обратной стороне. Скачущий лихорадочный почерк, похожий на кардиограмму. Это мило, но было бы лучше, если бы мы оборвали всё-таки связь. Я не гей, он – мне всё равно. Пусть просто исчезнет. Но выкинуть листок мне не хватило силы воли. Я просто не могу решиться даже смять его иначе, чем сделал он. Я просто будто в ловушке. Куда бы я не посмотрел всё приводит меня к тому, что нужно обдумать вчерашнюю ночь. И это утро. В тот момент, когда он клал эту дурацкую записку в мой карман. Я задержал дыхание, потому что он был слишком близко, и я видел, как он тоже сделал это, приблизившись. Я не могу спокойной сидеть. Пройдясь на кухню за снотворным, первое, на что я обратил внимание — это костюм в мусорном ведре. Будто бельмо на глазу. Мой дом меня преследует. - Да чёрт возьми, - я достал его обратно. Я не могу, просто выкидывать вещи, не могу их просто оставлять где попало. Я не могу, вернуться туда, но я вернусь. Пусть будет так. На этот раз я дам тебе выиграть. В мгновение ока я уже был на улице, в домашней одежде было холодно, в руке покоилась записка с его номером телефона, будто талисман. Ветер свистел в ушах от интенсивного бега. Я помню каждый поворот до его дома. Взлетаю на нужный этаж, игнорируя лифт и забрызганные водой щиколотки. Во мне столько сил, что я готов снести эту дверь с петель. Посмотрите! Я здесь! Я вернулся! Внутренности скрутило от внезапной нагрузки. Я бежал минут тридцать без остановки. Дольше и быстрее, чем когда-либо за это время, начиная со старшей школы. Вдох и выдох. Это не сложно. За дверью слышится музыка. Не та, которую включают через колонки, а скорее живая музыка. Один из самых приятных звуков в мире – простая практика. Я чувствую ритм, и абсолютно без понятия кто автор песни, но я уверен, что знаю, кто играет. Грустно ли ему от того, что я действительно ушёл? Это так неразумно, что он играет на моём басу, ведь я очень некрасиво оставил его, как только узнал, что он хочет. Пусть даже это было очевидно с самого начала, я всё равно, в каком-то смысле обнадёжил и сразу же разочаровал. Скорее всего я не прав, и возвращаться действительно не нужно, но я хочу сделать это, хотя бы чтобы извиниться теперь. Нажимаю на дребезжащий звонок, и по лестничной площадке разносится звенящая пустота. А затем долгожданный лязг старого замка. Я уже привык к этому звуку. Он хорошо описывает всё, что происходит внутри этой квартиры. - Даллон? – его лицо такое удивлённое, будто он ожидал кого-то совсем другого. – Что ты... Ты что бежал сюда? - Столько вопросов, - я ухмыльнулся, оглядывая его всё такой же непривычный вид. Брендон в собственном доме выглядит не к месту. – Впустишь? – он молчаливо распахивает дверь, пропуская меня внутрь. Я тут же озираюсь, и как и ожидалось не нахожу своего баса а прихожей. - Ты пришёл за гитарой, да? – он нервно потёр шею, неуверенно осматривая меня. Я знаю, что неважно выгляжу, но так пялиться, довольно грубо. Тем не менее, я утвердительно кивнул. - Ты не против, что я, немного баловался тут? С ней всё в порядке! – он предупредительно выставил руки. – Просто немного струны подергал. Меня удивляет то, с какой бережностью он относится к моим вещам, и как мило он проводил меня в спальню, где у подножия кровати стоял мой бас, а на полу рядом открытая бутылка вина. - Веселишься? - У меня свободный вечер, имею право. Что-то ещё? – и я понимаю, что настал момент. - Да, на самом деле, – он выглядит слегка заинтересованным. И я не знаю, правильно ли поступаю, затягивая момент своего ухода. – Я хотел извиниться. Ты возможно как-то не так понял моё поведение, да и я не совсем хорошо поступил, надо было уйти, я понимаю… - Господи, - протянул он, - Я взрослый мальчик, и как-нибудь да справился бы с этим. Но! Спасибо за беспокойство, Даллон. Это мило с твоей стороны. - Просто- - Просто всем плевать. Делай что хочешь, разве не в этом суть? – я чувствую, будто меня отчитывают. Тем не менее, внутренне я всё-таки согласен с ним. Мы мнемся на месте ещё немного. Он смотрит вниз на свои запястья, то и дело сминая ткань пижамных штанов, в которых я его видел в последний раз. На этот раз на нём была футболка, но это не остановило мой мозг. Я всё помнил. Мои ноги не гнулись, хоть я и хотел уйти домой, я просто потерял контроль над собой, продолжал неуютно стоять на месте, причиняя неудобства -Может присоединишься? – Он нарушает молчание и кивает в сторону открытой бутылки и гитары. Брендон расплывается в улыбке, и насколько я понял, я ещё ни разу не видел его полностью трезвым. Он переставляет бутылку и наливает вино в обыкновенный стакан, тут же протягивая мне его. Я говорю себе, что хочу уйти ещё раз, прежде чем опять оставляю хоть какие-то здравые мысли позади и принимаю стакан. - Так ты тоже играешь? – вопрос просился сам собой. Я отпил немного вина. Оно привычно вязало на языке и кислило. В любом случае оно приятно дополняло полутьму комнаты, рассеиваемую лишь лампой на прикроватной тумбе. Брендон забавно убрал волосы, спадающие на лоб, и его губы внезапно дрогнули. - Только для веселья. Я уже говорил, что больше мне нравятся музыканты. - Ты рассказываешь это всем, кого заметишь с футляром за спиной, или я особенный? – я вроде как флиртую, но должен уже давно быть на улице. Мой разум сегодня мне надоедает, и я делаю глоток побольше, чтобы заглушить его немного. - И да, и нет. Не бери на себя слишком много, - ирония в его голосе подбадривает меня говорить больше. - Сыграешь что-нибудь? – я подсел ближе, чтобы взять свой родной бас в руки. Брендон отобрал у меня стакан с вином, тут же отпивая, с азартом, всматриваясь в моё лицо. Это неловко. И я отворачиваюсь. - Так уж и быть, - я наигрываю что-то из своих песен. Глухие струны приятно дрожат под ладонями, и я осязаю взгляд Брендона на моих руках, на моём лице, когда я вспоминаю ещё и ещё партию, одну за другой, будто магическим образом доставая нужные ноты из памяти. Он тихо подсел на кровать, рядом со мной, и краем глаза я видел его профиль. Загадочный и умиротворённый в тёплом свете лампы. Он выглядел как тот необузданный парень из клуба, но вёл себя как Брендон. Что бы это не значило. Наверняка у него есть причины так печально смотреть на меня. Какая-то очень грустная причина. Я перестал понимать, когда все простые люди как он стали такими сложными? Видимо в отместку все сложные люди, как я стали просты до безобразия. Поэтому я не спрошу его об этом. Никогда. Я играл до тех пор, пока не мог вспомнить ещё хоть одну мелодию. Это утомило меня. Во рту пересохло, потому что я как безумный шептал про себя слова, той или иной песни. Брендону это явно нравилось. Он протянул мне стакан, который то и дело опустошался, пока я был занят музыкой. Моё сердце билось чаще, чем я мог предугадать, и мне казалось, что Брендон знал, что мне нужно это. Нужно проститься с музыкой. Спеть эти строчки для кого-то в последний раз. - Мне нравится твой голос, - подмечает он, когда я кладу бас в футляр, где ему самое место. – Почему же твоя группа распалась? - Я говорил тебе об этом? – я немного встревожился. Потому что не помнил, чтобы упоминал что-то подобное вчера. - Нет, просто так сказал, если честно. Я знаю, ты просто не выглядишь, как тот, кто будет рыдать из-за девушки. Но выглядел так будто вот-вот расплачешься. - Ты за словами вообще не следишь, - он странно растянул губы, будто ему нечего ответить. - Именно поэтому ты выбрал меня? Подошёл тогда ко мне? Потому что я выглядел так будто заплачу? – он наполнил мой стакан ещё раз. - Может быть. Не знаю. Просто не люблю, когда кто-то грустит. А ты выглядел очень печальным, - из его рта шёл этот наивный бред. И я не знал, что мне делать: смеяться или плакать? Он говорит и выглядит, как взрослый, но его мотивы такие искренне нелепые, как у шестилетки. - А сейчас? Ты бы подошёл ко мне? – в его глазах загорается любопытство, и он сводит брови, серьёзно раздумывая над моими словами. - Да, думаю да,- наконец выдал он. - Почему? Я всё ещё грустный? - Не спрашивай, я не знаю! – в нём взыграло ребячество. Брендон немного раскачивался взад вперёд, смеясь. - Значит, ты бы дал мне второй шанс? – он замирает. - И ты не уйдешь вновь? - Можешь проверить, - мы оба перешли на шёпот. Я не был уверен, что произойдёт, но терпеливо ждал, когда он решится. Брендон аккуратно убрал осушенный стакан из моих рук, беззвучно оставив его на полу, и приблизился ко мне. Его чёрные глаза пристально смотрели на меня, из-за чего я цепенел под тяжестью его взгляда. В зрачках разглядел собственное отражение, когда наши лица были так близко, что ощущалось тепло между ними. Он будто остановил время, заглушил все звуки, кроме собственного дыхания, которое я ощущал кожей. - Я знал, что ты вернёшься, - прикрыв глаза, прошептал он, целуя меня так, будто я всё ещё могу уйти. Его ладони обхватывают моё лицо, мягко и не так напористо, как вчера. И я закрываю глаза, отдаваясь головокружительному чувству. И я поступаю правильно.