Happy Birthday, Mister President

В такси из аэропорта Мирон открыл с телефона «Медузу». Ему уже несколько человек прислали одну и ту же ссылку. «Слава КПСС: бывший зам Федорова о коммунизме, Боге и губернаторских выборах». Он быстро пролистал начало, где Слава рассказывал про свою предвыборную программу — возвращение к корням, бла-бла-бла, мы же русские люди, я сам с Дальнего Востока, ходил на корневку — пока не дошел до своего имени. — Вы много лет работали с Мироном Федоровым. Из-за чего между вами образовался раскол? — Между нами всегда был раскол. Он — ультраправый, я — ультралевый. Это не значит, что мы должны быть как кошка с собакой. Просто в какой-то момент нам больше не о чем стало разговаривать. — Как бы вы охарактеризовали его предвыборные обещания? — *** [говорить] — не мешки ворочать. — В интервью изданию «Хабаровский край сегодня» вы довольно резко отозвались о Федорове. — Я сказал, что он *** [гомосексуал] и жид, вы это имеете в виду? (улыбается) Ну так это правда. Впрочем, как и я. Это не имеет никакого отношения к ориентации или национальности, конечно, чисто человеческая характеристика. — Сучонок, — пробормотал Мирон. Водитель вопросительно взглянул на него в зеркало заднего вида, и он смущенно помотал головой. — Не обращай внимания. — Вы достаточно резко сменили политическую ориентацию, присоединившись к партии «Коммунисты России». С чем это было связано? — Знаете, в мае прошлого года у меня был тяжелый период... Я даже лежал в психиатрической клинике некоторое время. И в этот период я познал Бога. И мне все открылось. Что дальше нужно делать, какой путь должен быть у России. Я не говорю про «православие, самодержавие, народность». Я говорю про то, что Бог есть любовь. — И коммунизм? — И коммунизм. (смеется) — «Коммунистов России» считают спойлерной партией. На выборах в других регионах они, как правило, соперничают с КПРФ, не гнушаясь использовать сомнительные политтехнологии. Чего ожидать от вашей партии на выборах в губернаторы Хабаровского края? — Спойлеры? Я вам скажу спойлер. Нынешняя система прогнила. Скоро все перевернется. — Что именно? — (загадочно) Все. — Большое спасибо за интервью. — Намасте. В доме было темно и пусто. Мирон кинул чемодан в коридоре и пошел помыть руки, но главная ванная оказалась заперта. Из-под двери пробивалась полоска света. — Леопольд, подлый трус, выходи, — Мирон побарабанил по двери. — Бля, напугал, — отозвался Слава. — Ша, подожди чуть-чуть. Я не ждал тебя так рано. — Если ты надолго там, то я пойду сожру что-нибудь, я голодный как зверь. — Стой! — рявкнул Слава, и Мирон от неожиданности вытянулся по струнке. — Не ходи пока на кухню, там сюрприз. — Да что же это такое, в собственном доме никуда нельзя пойти, везде проклятые коммунисты. — У тебя, лакей капитала, три сраных ванны! Иди в любую другую, душ прими пока. Когда Мирон вышел из душа, Слава ждал на кухне, сидя за накрытым столом. Он был в своем блондинистом парике, в красной шелковой комбинации и, кажется, даже в туфлях. Губы у него были подкрашены в цвет белья. Он повернулся к Мирону, поднял бокал и фальшиво, но старательно пропел: «Happy Birthday, Mister President». Мирон засмеялся и обнял его со спины, наклоняясь над стулом. — То есть сегодня ты Мэрилин Монро? — В душе, — с достоинством сказал Слава, глядя на него снизу вверх, — я всегда Мэрилин Монро. С днем рождения, Мирошкин. — Спасибо, кот, — Мирон взял второй бокал, сел напротив и чокнулся со Славой. Некоторое время они молчали. Мирон был такой голодный, что смел какой-то хитровыебанный салат, почти не чувствуя вкуса, пока Слава рассеянно возил кусок авокадо по тарелке. — Ты читал интервью? — наконец спросил он. — О да, — с набитым ртом ответил Мирон. — Мне особенно понравился момент про то, что нам с тобой не о чем говорить. — А ты что, не наговорился со мной за 15 лет? — хмыкнул Слава, гладя ногой его лодыжку. — Тебе не кажется, что ты все-таки пережал немножко? С общим, ммм, уровнем абсурда. — С каким еще уровнем абсурда? — с каменным лицом спросил Слава. — Я, можно сказать, впервые в жизни выговориться смог. Душу отвести. Мирон хмыкнул. Слава вообще развлекался на полную катушку: внаглую лепил на свои агитки цитаты из Летова, на встречах с избирателями толкал речи про то, что коррупция — это новый гуманизм, а также снялся в рекламе местной газировки. В твиттере был отдельный аккаунт, посвященный исключительно мемам про него, за которым они оба с удовольствием следили. Самое потрясающее, что при этом кто-то действительно собирался за него голосовать. Скорее всего, просто по угару, но им достаточно было хотя бы несколько процентов отжать у популярного в регионе кандидата от ЛДПР, чтобы победа Мирона выглядела более правдоподобно. — Смотри, так войдешь во вкус, захочешь реальной власти, что мы с тобой будем делать? — А ты думаешь, у тебя какая-то власть будет, когда ты изберешься? — удивился Слава. — Как все решали за тебя сверху, пока ты министром был, так и будут решать. Вся разница — воздух в регионе почище. Не, если хочется власти, то надо секту свою основать. Типа «Звенящих кедров России». Жить в лесу, молиться колесу... Голос у него стал мечтательным, но тут зазвонил телефон. Слава взглянул на экран и пробормотал: — Ой, подожди две минутки, это срочно. Некоторое время он слушал, зажав трубку между плечом и ухом и параллельно подкладывая Мирону феттучини на тарелку. Потом перехватил телефон поудобнее, дружелюбно сообщил своему собеседнику, что если все не будет готово к понедельнику, то Слава трахнет его так, что тот будет срать и блевать кровью одновременно, и отключился. — Кто это был? — поинтересовался Мирон. — Я как-то даже ревную. — Да хер его знает, додик какой-то из штаба. — По тому, как ты с ним разговаривал, можно было подумать, что он твоих родителей убил. — Почему? — удивился Слава. — Я же без злобы совершенно. Я же незлой человек. Мирон невесело хмыкнул. Его весь день мучила тревожность, от которой Слава ненадолго отвлек его своим феерическим костюмом, но как только заговорили про работу, она вернулась. — Василенко... помнишь его? Под меня копает. Опять. Только теперь для «Медузы», он же в Ригу уехал. Ничему его жизнь не учит. — Нехорошо, — задумчиво сказал Слава. — А давай-ка мы его сами закопаем. Хочешь, я Сереже Голикову наберу? — Ты с ума сошел? — испугался Мирон. — Не надо никого закапывать. И Голикову набирать не надо. Ну неужели нельзя как-то по-человечески? Я же хочу как лучше, блядь. Я нормальные вещи предлагаю, для людей. Нет, мы лучше пойдем проголосуем за ебнутого коммуниста — без обид... Слава ухмыльнулся и поднял руки, показывая, что не принимает это близко к сердцу. —...если нам Навальный скажет. — Да не парься, сейчас закопаем, потом откопаем. Все равно это все скоро кончится. До тридцать шестого-то чуть-чуть осталось. — А мы с тобой что будем делать после тридцать шестого? Нас же на столбах повесят. — А мы уйдем на пенсию. Тебе как раз будет пятьдесят, отличный возраст. Отстроишь дачку себе на Амуре. Маленький домик, русская печка... — затянул Слава, подперев щеку кулаком. Мирон отложил вилку, промокнул рот салфеткой и решительно встал. — Так, ансамбль песни и пляски имени Александрова. Мы трахаться будем сегодня? В спальне Мирон скинул ботинки и растянулся на покрывале. Слава достал из портсигара заблаговременно скрученный джойнт и забрался на Мирона верхом. — У какого-то индейского племени, не помню у какого, был такой обычай... — светски начал он. Прикурил, сделал затяжку и продолжил: — Если мужчине снилась луна, он должен был переодеться женщиной и давать мужикам. Не помню, сколько, но несколько дней, наверное. — Если б ты родился в этом племени, они б с ума с тобой сошли, — хмыкнул Мирон, забирая у него косяк. — Ты бы каждое утро садился на главной площади... или что у них там? И орал бы, что тебе опять проклятая луна приснилась. — Не садился бы. Я бы только тебе давал. — А если бы меня там не было? — Был бы, — уверенно сказал Слава. — Ну ты бы был конечно не мудрым индейцем, а тупым белым человеком. Типа Джона Смита из мультика про Покахонтас. Взял бы меня в рабство... — Англичане разве порабощали индейцев? — Отстань, дай помечтать. Взял бы в рабство, но потом бы у нас была любовь. Я бы раскидал тебе на пальцах за марксизм, и ты бы меня освободил. — Тебе бы романы писать, — восхитился Мирон, оглаживая его бедра и задницу, хотя Славин новый талант занимал его куда меньше, чем надетые на нем чулки. — Я бы лучше фильм снял, — Славу так увлекла эта мысль, что он на минуту застыл, не донеся джойнт до рта. — Политическую драму какую-нибудь. — Я тебе сейчас устрою политическую драму, — ласково пообещал Мирон. — Сымай трусы. Слава засмеялся, выдыхая дым, затушил остаток косяка в пепельнице и наклонился, чтобы поцеловать его. Длинные светлые пряди мазнули Мирона по лицу. Он подхватил Славу под бедра и перевернул на спину, задирая комбинацию. — О боже, ты даже депиляцию сделал? Эдак я решу, что у тебя ко мне чувства. — Какие чувства? Все знают, что я с тобой только ради карьеры. — Даже не ради секса? — расстроился Мирон. — Да ну, не льсти себе. Сколько там того секса, раз в месяц по талонам, — заржал Слава. Мирон шлепнул его по бедру. — Кто-то толстеет, — нежно сказал он, целуя Славу в мягкий сливочный живот. — Кто-то, — противным голосом передразнил тот, — пойдет сейчас дрочить в туалете. — Кстати, про дрочить в туалете... Как ты умудрился оторвать от стены плитку в ванной? Она ж новая совсем. Итальянская. — Это неважно, — быстро сказал Слава. — И вообще, откуда у тебя, слуги народа, итальянская плитка? Не коррупционер ли ты, часом? — А откуда у тебя туфли Маноло Бланик? — передразнил Мирон, стягивая с него кружевные стринги. — А у меня богатый папик, — захихикал Слава и раздвинул ноги. В честь праздника Мирон погулял на все деньги: вылизывал Славу, пока тот не запросил пощады, а потом трахнул, даже не раздев до конца. Слава одной рукой держался в изголовье кровати, а другой — за шею Мирона, как утопающий. Он стонал так, как будто его режут — благо, до соседей по коттеджному поселку было не докричаться даже в рупор. Мирон понял, что долго так не продержится, и остановился. — Эй, — обиженно сказал Слава, открывая глаза. — Тихо, тихо, — Мирон провел большим пальцем по его приоткрытым губам, смазывая алую помаду. Слава, глядя ему прямо в глаза, втянул палец в рот. — Что же ты делаешь со мной, — пробормотал Мирон, снова толкнулся в него и уже не останавливался до самого конца. — Что ты первое сделаешь, когда выйдешь на пенсию? — спросил Слава, рассеянно рисуя пальцем что-то на груди Мирона. Он уже снял белье и теперь лежал обнаженный, закинув одну ногу на Мирона. На бедрах у него остались красные полоски от чулочных резинок. — Набью татуировку на шее. — О господи. — А что? А ты что сделаешь? — Я вообще думал предложить тебе пожениться, но че-то теперь не знаю. Нахрена мне старый дурак с татуировкой на шее? — Ты всего на пять лет меня младше, — оскорбился Мирон. — И вообще, женщине в твоем возрасте уже выбирать не приходится. Слава посмотрел на него с ужасом. — Ты только в интернет с такими заявлениями не ходи, я тебя умоляю. — Это шутка, — виновато сказал Мирон. Они никогда это не обсуждали, потому что было и так понятно — не может у них, с их работой, быть никакой семьи. Никакой свадьбы в Голландии, никаких колечек, никаких детишек, никаких котиков и собачек — кому за ними смотреть? Жили они отдельно. Слава время от времени ночевал у него, но не оставлял у Мирона даже свою зубную щетку, чтобы не давать приходящей прислуге поводов для пересудов. В отпуск вместе они в последний раз ездили почти два года назад, до того, как закрутилась вся эта история с губернаторскими выборами. Как-то они трепались с ближайшими друзьями про прекрасную Россию будущего, и Слава довольно резко сказал, что ему лично совершенно до пизды все гей-парады и однополые браки, потому что то, с кем он спит, никого не касается. «И вообще, я не верю в брак, я эмансипированная девочка», — весело добавил он и взглянул на Мирона, как бы приглашая того посмеяться над шуткой. Мирон опустил глаза и долго давил уже погасшую сигарету в пепельнице, чтобы не встречаться с ним взглядом. Теперь Славины матримониальные порывы застали его врасплох. — Думаешь, мы доживем вместе до пенсии? — как бы невзначай спросил он, поворачиваясь на бок, лицом к Славе. — Я же ленивый, — флегматично ответил тот. — С каким-то новым человеком знакомиться... Это надо, во-первых, напрягаться. Втягивать живот, все такое. Слава демонстративно похлопал себя по пузу. — Во-вторых, ему же надо объяснять про себя все. Все зашквары. А наши с тобой зашквары, Мирон, это не кокс с антидепрессантами и не поебушки в женском белье. У нас с тобой зашкваров наберется на пожизненный срок каждому. Ну нахуй. — То есть, ты меня не бросаешь только потому, что мы с тобой повязаны, что ли? — Все, что мы делаем, делаем вместе, и за все, что делаем, отвечаем тоже вместе, — с пафосом процитировал Слава. Мирон хмыкнул: — Бригада? Не знаю, я больше «Бандитский Петербург» люблю. — Это потому что ты лохопед. — А ты, конечно, Саша Белый, — язвительно сказал Мирон. — Нее, это ты Саша Белый. В молодости, когда у тебя волосы были, вообще был одно лицо, я когда тебя первый раз увидел... у тебя еще куртка была кожаная эта, невыносимая... чуть кони не двинул. — А ты тогда кто? Оля Белова? Слава засмеялся. — Получается, да. Но вообще я с Космосом как-то себя больше ассоциирую. Детка, ты просто космос. — Грустно как-то. Он же умирает в конце. — Так и Белый умирает. Думаешь, нет? Я думаю, да. — Да ну тебя. Нет. Давай ты лучше будешь Оля Белова. — Хочешь, на скрипочке тебе поиграю? Давай сюда свой смычок, — плотоядно сказал Слава и потянулся к его члену. На следующий день был выходной — в их случае это значило, что Мирон мог поработать из дома, а Славе надо было на встречу только к часу, а не с самого утра. Они немножко повалялись, еще раз занялись сексом и даже в кои-то веки успели позавтракать вместе. Правда, в какой-то момент Слава взглянул на время и вытаращил глаза. — Сделай мне кофе, я пойду оденусь, — бросил он, вскакивая из-за стола. — Вот так всегда, — крикнул ему вслед Мирон. — Один день в году я для тебя «Мироша-котик», а остальные триста шестьдесят четыре — ни «пожалуйста» тебе, ни «спасибо». — Мироша, котик, — эхом откликнулся Слава. — Пожалуйста, собери мои вещички, я потом заеду заберу, спасибо. — Тебя ждать сегодня? — Не, сегодня у меня все забито до вечера, а потом домой спать. — Ну и ладно, — беспечно сказал Мирон. Он все лелеял мечту провести вечер дома в одиночестве и дочитать подаренный Славой еще на прошлый день рождения «Золотой храм» Мисимы. Слава вернулся на кухню, на ходу застегивая запонки (серебряные драконьи головы с сапфировыми глазами от Джона Харди, подарок Мирона). Взял свою чашку, отхлебнул и вдруг задумчиво сказал: — Ты никогда не скучаешь по временам, когда у нас ничего не было? Мирон поднял на него глаза и они некоторое время смотрели друг на друга, думая об одном и том же. Как и всегда. — Ты подожди, — наконец сказал Мирон, ухмыляясь, — может, у нас скоро снова ничего не будет. — Скорее бы, а? — хохотнул Слава, поставил чашку, наклонился через стол и поцеловал его горьким от кофе ртом.