Петля жизни

Мир спросонья зыбкий и тёмный, стеклянные окна дышат морозом. Ты скидываешь пижамную майку — худое тело покрывается мурашками — и надеваешь серую футболку, сверху натягиваешь чёрный свитер с рукавами, которые тебе несомненно велики, но ты их не закатываешь. Закатываешь только воротник, которым при желании можно накрыть тебе рот. Ты уверен, что иногда у твоих друзей появляются такие мысли. Одеваешься дальше, собираешься, игнорируя подачи Канкри сорта «ты ничего не забыл, брат? Может, тетрадь, которая у тебя на столе? Ты помнишь о том, что нужно быть осторожнее на дорогах? Помни, что нужно дождаться зелёного сигнала светофора, чтобы перейти на другую сторону, брат мой». Игнорировать ты научился неплохо за свои девятнадцать, но в последнее время это раздражает всё сильнее и сильнее. Твой брат стареет и становится маразматиком, ага. Цапаешь со стола зажигалку и выходишь. Ты куришь с двенадцати, мечтая заработать рак лёгких или хотя бы гортани, но ничего из этого пока не приобрёл, к несчастью. Проверяешься, правда, каждые полгода, как по часам, не теряешь надежду, и для профилактики спускаешь приличную сумму на сигареты. Но до сих пор ничего. Всё хуйня. Лучше б копил всё это время на съёмную квартиру, может, и курить бы не пришлось. С остервенением затягиваясь, ты топаешь через лужи к остановке. Фонарей в этом районе нет, и иногда ты всё-же наступаешь в воду, чувствуешь, как брызги забираются под брюки, попадают на кожу, и вздрагиваешь, тихо матерясь. Утром звуки разносятся неестественно легко, и на улице даже тихо как-то, не хочется портить всё собой. Это ведь ты, просто ты. Не надо собой ничего рушить. Пока ты доходишь до нужного места, сигарета кончается, и ты вдавливаешь окурок в пепельницу рядом с остановкой. Небо немного светлеет, восток окрашивается в лимонный. До сих пор ты был уверен, что прохожие видят только тёмную фигуру и огонёк зажжённой сигареты, но теперь им наверняка видно твоё бледное хмурое лицо с идиотскими веснушками и копну рыжих волос. Ты давно не стригся, никак не выделишь время, и шапку не носишь из принципа («Каркат, брат мой, ты не забыл шапку? Её надо носить, чтобы не заработать отит и менингит»), поэтому натягиваешь капюшон и раздражённо выдыхаешь пар, который через пару секунд растворяется в звонком утреннем воздухе. В маршрутке тебя зажимают со всех сторон, как кильку в бочке, и ты равнодушно смотришь в окно — у тебя на людях всегда равнодушный взгляд, чтобы никто не вздумал докапываться. Мало ли что. В окне темно, оно быстро запотевает. Тебя толкают. Ты закрываешь глаза. Переносишься в тот прекрасный момент, когда тебе было пять. Ты бежишь, везёшь за собой санки, и громко смеёшься, оглядываясь на мать. Она осталась далеко сзади и машет тебе рукой, ты машешь в ответ и бежишь дальше. Звёзды, кажется, тебе подмигивают, и ты плюхаешься на спину в сугроб, чтобы рассмотреть их — запрокидывать голову неудобно из-за шапки с большим помпоном и огромного шарфа. В этот миг существуют только снег, звёзды и ты. И абсолютная тишина. В этом воспоминании тебе спокойно и легко, но нужно оттуда выныривать, чтобы не прозевать остановку. Люди потихоньку выходят, и тебе достаётся место. Садишься, достаёшь наушники и включаешь любимый рок, который так подходит этому серому утру. Серым оказывается весь твой день. Серые стены университета, где предстоит отсидеть четыре пары, серые сигареты в перерыве между ними, серые обложки тетрадей. Серый холод, пронизывающий до косточек, — ты к нему привык, он тебе роднее брата. Ты пропитан серостью, слился с ней, стал таким же серым. Хотя тебе кажется, что ты борешься с ней, ты знаешь, что всё в этой стране полито серой грязью. Когда ты едешь домой после короткой встречи с друзьями, за окнами снова темно. На короткий миг прижимаешься лбом к ледяному стеклу (это точно окно? или всё же кусок льда?) и почти сразу же убираешь голову, потому что прижиматься к чему-то в движущейся маршрутке — такое себе удовольствие. Зато в темноте видно светящиеся вывески, и ты… радовался бы, наверное, если б был способен испытывать радость. А так просто смотришь. Любуешься. Домой ты идёшь медленно, в разы медленнее, чем из него, потому что везде лучше, чем там. С каждым шагом лёгкость, появившаяся от встречи с друзьями, исчезает, тебя словно тащат назад цепи, которыми тебя сковал Канкри. Сковал на веки вечные. Ручка двери квартиры ледяная, у тебя дрожит рука — кажется, не только от холода, но ты сжимаешь губы и стараешься выбросить это из головы. Как только ты переступаешь порог, мир снова окрашивается… нет, даже не в серый — скорее, в чёрный. Снимаешь куртку, уставившись в пол, и цепенеешь, слыша голос брата. — Каркат, брат мой, на улице уже темно. Почему ты задержался, где ты был? Вполне естественный вопрос, был бы естественным, если б тебе не было столько лет. — Просто с друзьями гулял около универа. Выдерживаешь пристальный взгляд прищуренных глаз с довольно апатичным лицом. Это твоя маска, которую ты всегда носишь дома. Твоё забрало. Довольно тяжёлое, год от года влачить его всё труднее. — Ты будешь есть? — Канкри перекидывает полотенце через руку, удаляется на кухню. — Не особо хо… — Будешь. Бурчишь себе под нос и замираешь, снова поймав себя на сходстве с братом: с тем, кем в жизни не хотел бы стать. Весь ваш дом пропитан чернотой, она на ваших лицах, в вашем голосе, в ваших жестах. Ты думаешь, что отличаешься от Канкри, что ты совсем другой и где-то внутри настроен видеть что-то прекрасное, но сейчас понимаешь, что… нет. Ты совершенно такой же. Ты не переодеваешься — дома холодно, ну или, по крайней мере, это ты постоянно мёрзнешь тут. Механически съедаешь половину того, что тебе положили (ты уже давно ешь такими порциями, Канкри продолжает накладывать больше и ругаться), и уходишь в комнату. Но брату тоже одиноко, и он заявляется к тебе, не стучась, садится на кровать рядом и перечисляет драматичным голосом все аварии и идиотские постановления правительства, которые видел по ящику. Ты старательно это всё игнорируешь, голос Канкри становится нравоучительным — он поднимает указательный палец и размышляет на тему того, как можно это всё избежать. Естественно, вслух. Ты не выдерживаешь, откладываешь учебник и бросаешь что-то про карандаши, которые забыл купить, мгновенно одеваешься и убегаешь, стараясь не слушать про маньяков и насильников. Тебя дёргает и потряхивает, и ты не понимаешь, куда идёшь. Ну, точно не в магазин, потому что денег ты не взял. По тёмным улицам, через дворы, постепенно ты выходишь к мосту над дорогой. Ого… ты помнишь это место, это четыре автобусные остановки от дома. Вот и прогулялся в магазин. Достаёшь сигарету, зажигаешь, но не куришь — смотришь вниз, придерживая её зубами, и стараешься думать о тишине и холоде. Ты плохо застегнул пальто, и ветер треплет его полы, царапает тебя по щекам. Тёмно-медные волосы лезут в глаза, и ты убираешь их холодными пальцами, хотя знаешь, что это бесполезно. Тушишь сигарету о перила и смотришь, как бычок падает далеко вниз, под колёса грузовика. Тебе хочется оказаться там же — красиво полететь и упасть, быть легко и мгновенно раздавленным. Ты не видишь перспектив в своей жизни, не видишь перспектив в жизни в целом, — твои друзья что-то находят в радостных мелочах, ты уже едва ли. Ты держишься за ледяные перила (это железо или лёд?) и руки быстро замерзают настолько, что не чувствуют холода. Ты не хочешь прыгать, на самом деле, просто не хочешь стоять здесь, зная, что надо будет возвращаться. Твоё единственное отчаянное желание — замкнуть время в одну маленькую петлю, где ты стоишь и держишься за перила и одновременно твоя жизнь в твоих руках сейчас — тебе нравится знать, что ты можешь прыгнуть, а можешь и не прыгать, что это только от тебя зависит. Приподнимаешь ногу, ставишь на нижнюю трубу, и тут что-то падает тебе на нос. Поднимаешь голову и моргаешь, смотря на хлопья снега. Где-то там вдали, под тобой, моргают неоновые вывески. И вокруг неожиданно тихо. Опускаешь ногу и выдыхаешь облачко пара. Мёрзлые руки кладёшь в карманы и нащупываешь примерно столько монет, сколько хватит на стаканчик кофе из автомата. Что ж… возможно, ты ещё поборешься. Ради снега, тишины и неоновых вывесок. Тебе нравится создавать эти прекрасные петли своей жизни, в которых можно стоять и ни о чём не думать, но рано или поздно из них приходится вылезать. Хорошо, что ты будешь о них помнить в любом случае. Приходя, ты закрываешься наушниками и доделываешь домашнее задание, ложишься спать... ...Мир спросонья зыбкий и тёмный...