Парадная

Я зашла в парадную с содроганием. Даже смешно: раньше мне было безразлично, интересно или радостно, а сейчас всё внутри холодеет. Это от того, что память стирает подробности. Не помню, какой именно стоял запах на площадке: сигарет, мочи, блевотины, дешёвого одеколона или всё вместе? Сейчас парадную не узнать. Облагородили. Прибрались. Соседи настолько счастливы, что даже горшки с цветами притащили. Я пнула один из горшков. Может в отместку, может просто так – проверить, не галлюцинация ли. Не привыкла еще находится в реальности. В «нормальном» мире, как говорит мой врач. Первый этаж. Двойная, массивная дверь с голубой, облупленной краской, еще хранила следы чьих-то ботинок и мелких зарубок от ножа. Две обшарпанные доски, приколоченные к одной из створок, закрывали дыру. Видимо ломали топором и ломом. Я нашла в себе силы возмущённо фыркнуть – зачем испортили дверь? Замок всегда был сломан, не было необходимости чинить и запираться. Посторонние сюда не заходили, соседи проскакивали тенью, молясь, чтоб их не заметили, некоторые даже съезжали, а менты наведывались только по приглашению. Еще и амбарный замок повесили, как насмешку - что там красть? Да. Хорошее было время. Нас боялись все. А теперь какая-то базарная баба наорала на меня, видите ли я ей две копейки недодала. Стерва. И пожаловаться некому. Я не стала снимать перчатки, открыла одну из створок. Скрип эхом разлетелся по парадной и я на секунду застыла. Боясь привлечь ненужное внимание или разбудить кого, быстро прошмыгнула, остановилась на пороге. Створка медленно закрылась, чуть толкнув меня дальше в квартиру. Длинный коридор с единственной тусклой лампочкой был всё такой же обшарпанный, с пожелтевшими обоями в мелкий рисунок. Сохранились надписи, что оставляли ребята «для потомков», рисунки волнующих их образов и главных частей тела, чей-то бурый отпечаток ладони. Мне захотелось рассмеяться до хрипоты, до кашля. Ничего не изменилось за полгода, кроме одного – здесь никогда не было так тихо. У одной из стен валялся молоток, плоскогубцы, куча каких-то тряпок, гвоздей. Ремонт решили сделать? Ненормальные! Какой идиот сюда жить поедет? Я подошла к первой двери в коридоре. Стук каблуков по старым доскам, отскакивал от стен и мерзко долбил по ушам. С остервенением схватившись за ручку, распахнула дверь – уборная. Разбитая плитка на стенах, тошнотворного серого цвета с тёмными ромбиками. Всё такой же грязный туалет. На полу въевшееся бурое пятно. Я скривилась. Хорошо помню этот запах. Крови, не смытых отходов и старого бетона. Один Лёха обо мне позаботился тогда. Правда в его понимание забота звучала: «Ну чё, шалава, не выносить тебе ребенка?». Зато дозу принёс. С ума сойти! Даже не знаю, чей был ребёнок. Исчез, как не бывало. Я открыла следующую дверь. Ванная совмещённая с прачечной, выглядела лучше уборной. Главный, любил чистоплотных девушек и в ванной до сих пор пахло дорогим мылом. Кто-то оставил посередине ванной старое ведро, веник и совок. Я покрутила висевшую на шурупе ручку и закрыла дверь. По левой стене, находились двери в кухню и столовую, но осматривать бывшее царство тёти Раи не было желания. Дальше коридор выходил в просторную гостиную и четыре комнаты. Зацепившись туфелькой, я споткнулась. Чуть не упала, попыталась схватиться за голую стену. Кожаная перчатка на моей руке заскрипела, ткань натянулась и надавила на ногти, чуть не сломав. Из досок торчал гвоздь. Тот самый, что порвал дорогие чулки и шелковое платье, оставил на голени и бедре два длинных шрама, когда Савик тащил меня из ванной как заблудшую овечку, не обращая внимание на визг: «За что, Дамку? Дамку, за что?». Со злостью я втоптала гвоздь обратно в доску и отошла. Доска чуть приподнялась вместе с гвоздём. Мне осталось только плюнуть от досады. Несносный гвоздь! Хорошо, что парни были понимающие – помогли вернуться на путь истинный. В гостиной было темно и прохладно. Окна заколочены, на двух не было стёкол и рам. В гостиную вели четыре двери из двух створок: дамская, где жили я и Шунька, две комнаты для парней, кабинет Главного. Тётя Рая предпочитала жить на кухне. Я включила свет. У печки раньше стоял диван и два кресла из дорогой парчи. Мы с Шунькой любили сидя на нём смотреть иностранные журналы мод, пока Лёха и Русик играли в русскую рулетку – приставляли револьвер к моему виску или Шунькиному беременному животу и спускали курок. Из всей мебели остался длинный стол, за которым любил развлекаться Главный и пара сломанных стульев. Ковёр спёрли! И чем им диван помешал? Лучше бы стол вынесли! Я помню Матильду. Совсем молоденькую девочку, тонкую, хрупкую с русыми волосами. Один из ребят, Пашка, учился с ней в школе. Для всех, она была диковинкой. Жребий кидали, да хари друг другу начищали за возможность провести с ней хотя бы час. Главный ободрял бои и всё время говорил, что его соколики должны быть в форме. Её часто брали на допросы, потому что красивая, сучка, была. Статная. Туманила головы мужикам. Тётя Рая называла её Ведьмой. Однажды привезли барыгу на допрос, Матильду позвали. Она вышла в одном пеньюаре, туфельках на ремешке и коралловых бусах, волосы распущены, губы тёмной помадой накрашены. Как волшебная нимфа скинула единственную одежду, уложила барыгу на стол, сама сверху села. Тот обрадовался, аж слюна брызнула. Какой дурак откажется? А пока Матильда на барыге прыгала, соколики ему горло перерезали. Ведьму останавливать не стали, на столе по частям разобрали. Затем отрезали его хозяйство, вручили Матильде и отправили Главного развлекать. А мы аплодировали стоя – сладкую смерть получил, барыга. Не могу понять, рада я, что всех накрыли или нет? Когда барыгу разделывали, больше волновало, чтоб нам его не скормили - тётя Рая любила такое дело. Даже Матильда с окровавленной промежностью никаких эмоций не вызвала. А теперь - дышать тяжело. В "дамскую" дверей не было. Снесли. Оставили только грязные шторы. Я заглянула в пустую комнату. На потолке дорогая, посеревшая лепнина, которую я часами разглядывала, лаская соколов. Покосившаяся люстра с чудом уцелевшим плафоном. Два больших, заколоченных окна. На чёрном от грязи паркете валялись обрывки газет, какие-то тряпки. У окна большое, светлое пятно, где стояла кровать Шуньки, моя кровать стояла с другой стороны окна, а третья у самой двери принадлежала Матильде, но она редко спала с нами. Либо Главного развлекала, либо в ванной обдолбанная валялась. Я сжала губы. Шуньку жалко. Она весёлая была, озорная. Так и не успела родить. Недавно Лёха узнал, что её убило шальной пулей. Но я не верю. Сивый мог во время облавы пустил ей пулю в лоб, чтоб никому не досталась. Ревнивый был. Однажды мы сожгли Шуньке волосы хной, так Сивый клык мне сломал пассатижами. Я медленно выдохнула. Сейчас хорошо чувствую, что никого не осталось. Кого-то повязали, кто-то во время облавы полёг, остальных посадили на перо за то, что Главному подчинялись. Одна я да Лёха остались. И только потому, что его отправил в другой город «в командировку», а он меня прихватил, чтоб не заскучать. Ангел мой, Хранитель. А мог бы тогда пристрелить, для нас это нормально. Я горько усмехнулась. Тогда всё казалось нормальным. Субботние групповухи, убийства, наркотики. Когда насиловали за провинность или отрезали пальцы, когда Главный придумывал новые развлечения для провинившихся соколов и называл это «наставить на путь истинный». Когда Матильду нашли мёртвую от передоза, а Пашку привязали к двум машинам, когда Русика под потолок крюком подвешивали и мы аплодировали. Всё казалось нормальным, а сейчас? Сейчас мех на пальто, щекочет шею. Туфельки новые с ремешками, модная шляпка и пальцы которые не отмыть от чернильной ленты. Дверь в одну из комнат открылась. Я дернулась и прижалась спиной к стене. Вцепилась пальцами в косяк двери. На пороге одной из спален стоял старик, со шваброй в руках. - О, я и не знал, что здесь гости. Вы из райкома? Я судорожно замотала головой. Старику уже много лет, может, он не опасен, но мне хотелось сползти на пол, забиться в угол, скулить, чтоб не трогали. - Может из милиции? - Мне надо идти, - прохрипела я. Старик долго рассматривал меня, затем кивнул. Он всё понял? Он меня узнал? Я быстрым шагом направилась к двери, цепляясь каблуком за гвоздь. «Нельзя поворачиваться спиной к незнакомым!» твердит мне Лёха. «Всегда надо быть осторожной!». Но за спиной я слышала гул из пережитых эмоций. Событий. Людей, которых уже нет. Меня выталкивало из квартиры как нечто чужеродное. Одна из створок двери протяжно скрипнула и ударилась об стену. Звук от моих каблуков отдавался эхом в парадной. Я уже не боялась кого-то разбудить, а хотела как можно быстрей оказаться на улице. Хотела рассмеяться как безумной – тут никогда не было так тихо. Никого не осталось.