Другая точка зрения (Another Story)

Джим ненавидит Спока ещё до того, как знакомится с ним. В то время он ещё не знает о том, что Спок – это Спок. Он просто знает, что какой-то бюрократический мудак и заноза-в-заднице не просто обиделся на то, что Джим хакнул тест Кобаяши Мару, но и на самом деле привлёк его за это к ответственности. Да неужели у этих людей нет чувства юмора? Что за ёбаный нахуй? После пары секунд созерцания Спока Джим думает: «О, прекрасно. Вулканец.» Во всей галактике в буквальном смысле нет никого более занудного, чем раса высокомерных, надменных, остроухих всезнаек и приверженцев правил. Затем Спок оказывается с ним на одном уровне, а его тёмные и потрясающе выразительные глаза впервые встречаются с глазами Джима поверх кафедры, так близко и так интимно. Джим думает: «Охуеть» и хочет перенести этот спор куда-нибудь ещё – куда угодно, где для них найдётся достаточно твёрдая поверхность, чтобы они могли продолжить грубо и физически, и Джиму даже не важно - как именно и куда это всё заведёт. Затем, разумеется, Нерон наносит визит на Вулкан, и всё быстро катится к чертям. В следующий раз, когда Джиму удаётся перевести дух, кризис уже завершается, Вулкан погиб, Джим – исполняющий обязанности капитана долбанной ЮСС «Энтерпрайз» - что за дивная поебень – и Спок больше не незнакомец. Что касается фактов, Джим знает о нём ненамного больше, чем знал до катастрофы, но во всех иных смыслах – это совершенно другая история. Спок больше не какой-то вулканец, кроме того, он больше не какой-то горячий парень, которого Джим совершенно точно не выгнал бы из своей постели, он больше не какой-то случайный старший офицер Звёздного флота, считающий, что жизненная позиция Джима требует корректировки. Спок – это Спок. Объект сам по себе. Как Ухура – это Ухура, а Сулу – это Сулу. Пилот, инженер, первый офицер – это не важно. Они – это просто они. Джим знает их теперь на том уровне, который не может быть достигнут с помощью сбора эмпирических данных, а Спок… Ладно. Спок проникает под кожу Джима так, как никто не проникал до сих пор, и, похоже, ему не требуется прилагать никаких усилий, чтобы этого добиться. Теперь, когда они перестали вопить друг на друга и драться, нет никаких шансов, что Джим оставит это просто так. Тем не менее, это почти что заканчивается прямо здесь. Абсурдный трибунал Спока происходит совершенно нелепо. Джим этого не понимает, потому что, конечно, Спок совершил несколько ошибок – хотя жизнь в принципе не имеет дела с гипотезами, поэтому и Звёздный флот не должен. Но он ведь тот самый, кто телепатически истекая кровью из всех дыр, смог с этим справиться, взять себя в руки, вычислить несколько довольно впечатляющих технологий будущего, взять всё это под контроль, фактически спасти Землю и нанести такой удар Нерону, который стал фатальным там, где клингонская армада и Звёздный флот за двадцать пять лет смогли оставить лишь небольшую вмятину. То, что это произошло несколько в стиле камикадзе, к делу отношения не имеет. Согласно экспертному мнению Джима – того, кто непосредственно в этом участвовал, - Спок заслужил грёбанную медаль. Он всё ещё ожидает увидеть сообщение об этом в бюллетенях Звёздного флота, а в то же время благодарности и продвижения по службе благодатным дождём орошают кризисный экипаж «Энтерпрайз». Через несколько дней, когда имя Спока там так и не появляется, Джим начинает подозревать, что это всё потому, что ему хотят вручить «Энтерпрайз» вкупе с какой-то взаправду сияющей наградой. У Джима даже хватает времени - вероятно, это занимает около половины дня - на то, чтобы покукситься из-за того, что ему теперь придётся убеждать Спока, а если быть честным - возможно даже умолять его, чтобы тот позволил ему стать частью экипажа. Не то чтобы Джим считал вулканцев мстительными. Это больше потому, что никто не доводит своего командующего офицера до точки смертоубийственного кипения и не рассчитывает после этого иметь нормальные рабочие отношения, не говоря уже о безусловном доверии. Не то чтобы он мог пообещать Споку, что никогда снова не бросит ему вызов, хотя, возможно, в следующий раз он не переступит черту мятежа. И тут, подобно грому с ясного неба, провозглашается о собственном невероятном повышении Джима, затем – о повышении Пайка, а после… - Боунс, что это ещё за нахуй? – требовательно вопрошает он, врываясь в комнату общежития. Теперь, когда освободилось множество комнат, Звёздный флот предупредительно предложил им раздельное жильё, но ни он, ни МакКой на это не согласились. – Трибунал? Это какого-то рода тупая шутка? МакКой хмурится в свой собственный падд с информацией. - Звёздный флот не шутит; они не так устроены. - Но это же просто безумие! У них там передозировка витаминов или как? - Я так не думаю, - морщины МакКоя становятся глубже. – На самом деле Пайк сказал Споку, что это может случиться. Это сразу заводит Джима. - Что? - Ну, не в стольких словах. Я даже не думаю, что он бы мог себе такое представить. Но он определённо сказал Споку, чтобы тот был осторожен. - Когда это он такое сказал? – озадаченный Джим сводит брови к переносице. – Погоди, когда это Пайк вообще умудрился поговорить со Споком? Он же в медицинской коме. МакКой фактически отводит взгляд. - Это было до того, как мы его усыпили. Спок приходил повидать его. - Ты сказал мне, что посетителей не пускают! Я было сам хотел зайти, если… - Что ж, если бы Спок спросил меня, я бы сказал ему то же самое, - раздражённо отвечает МакКой. – Он просто туда заявился. Персонал не хотел даже говорить ему, был ли Пайк вне опасности. Я не мог оставить его в подвешенном состоянии, поэтому импровизировал. - Понятно, - Джим прищуривается. Предельно ясно, что это не вся история, но также очевидно, судя по упрямо сжатой челюсти МакКоя, что давить на него бесполезно. В любом случае, это не важно. – Так что именно сказал Пайк? От Джима не ускользает, что при этом вопросе Боунс выглядит более расслабленным. - Не особо много, - отвечает он, припоминая. – Лишь то, что ему не понравились вопросы, которые задавали вышестоящие, и что Споку стоит поостеречься. - Думаешь, он так и сделает? В смысле, думаешь, у него есть какая-то стратегия, как с этим разобраться? - Без понятия, - пожимает плечами МакКой. – Хотя он выглядит не особо хорошо. Я совершенно уверен, что он прилично потерял в весе с тех пор, как я его в последний раз видел. А это было всего лишь за несколько дней до этого. – Он поднимает глаза, встревоженный вопреки самому себе. – Думаю, что у него могут быть проблемы, Джим. - Ну, я думаю, что знаю, как мы можем это выяснить, - говорит Джим, разворачиваясь в сторону двери. – Идём. Почти три часа они тратят на то, чтобы выследить Ухуру, и наконец подлавливают её, когда она возвращается в свою квартиру. - Чего ты хочешь, Кирк? – резко спрашивает она, когда он перекрывает ей путь. У неё красные глаза, а её губы выглядят так, как будто она часами их кусала. - Я не выдвигал обвинений, - выпаливает он до того, как успевает подумать. – Ты должна это знать, верно? Ухура, я бы никогда… Она закатывает глаза. - Верно, потому что именно это имеет наибольшее значение в данный конкретный момент. Давай будем считать, что это происходит из-за тебя, как и всё остальное в этой вселенной. - Это не то, что я…- начинает Джим, а затем качает головой. – Забудь. Просто, ты с ним говорила? Ты знаешь, что он собирается делать? Она издаёт смешок, который звучит горько и отвратно. - Ничего. Он не собирается делать абсолютно ничего, потому что он вбил в свою глупую, упрямую голову – по которой я готова настучать прямо сейчас – что он заслуживает это, всё это. Он говорит, что обвинения справедливы, и он не… - она смахивает злую слезинку. – Он отказался от представителя. Он не собирается бороться. Он даже не хочет говорить со мной. Джиму необходимо отмотать это назад и прослушать ещё разок. Он ошеломлён. - Но… - Он в шоке, - мрачно изрекает МакКой. – Он только что потерял свою мать, свой народ, всю свою чёртову планету. Один разрыв тех уз сам по себе - что он творит с вулканскими мозгами, это… Проклятье, половина вулканцев, которые находятся в госпитале Звёздного флота, до сих пор в бессознательном состоянии. Оба, и Джим, и Ухура, пялятся на МакКоя с идентично перепуганными лицами. - Он с этим справится? – спрашивает Джим. МакКой пожимает плечами. - Не то чтобы у нас был прецедент, который может считаться критерием. Кто, чёрт побери, знает? Если бы я делал ставки, то я бы сказал - да, он справится. Он ходит и разговаривает в одно и то же время, не так ли? Но я сомневаюсь в том, что он сейчас способен действовать рационально. - Нет, - качает головой Ухура. – Он не рационален. Это как будто… он не может даже объективно посмотреть на то, что он сделал. Всё что случилось – перекрутилось в его разуме. Всё почему-то превратилось в его ошибки, а он не… Он сам не свой, - она кусает свои губы, морщится и заканчивает с жалким видом. – Он стал совершенно нелогичным. - Итак, что же нам делать? – спрашивает Джим после паузы. Ухура сжимает руки, её движения резки от разочарования. - Я не знаю. Я пыталась связаться с его отцом, но он на пути в колонию и, по-видимому, пребывает в уединении. Просьба не беспокоить. - Родитель восьмидесятого уровня, - ехидничает МакКой. - Боунс. - Ага, я знаю. Извините. - Пайк в коме, - говорит Джим. – Остальным я не доверяю. Нам нужно найти ему какого-то достойного представителя, потому что всё это - полный бред. Ухура крутит головой. - Я размышляла об этом снова и снова. Если он отказался от представителя, то единственные, кто может защищать его, должны находиться выше по рангу и в одной с ним цепи командования. Командующий офицер всегда имеет право представлять своих подчинённых, даже если… - она замолкает, озадаченная тем, как Джим резко срывается с места. - Джим, - зовёт его Боунс. – Куда ты собрался? - Назад в свою комнату, - откликается Джим, не останавливаясь. – Мне внезапно приспичило пролистать регламенты. - Что ты подразумеваешь, ради всего святого? – хмурится в недоумении МакКой, но глаза Ухуры округляются. - О, - говорит она и после секундной задержки бросается бегом вслед за Джимом. Позже они скажут ему, что он был слишком дерзок и самоуверен. Но в действительности внутри себя самого он застывает и превращается в нечто холодное и тяжёлое, и он испуган – нет, он в ужасе, когда шагает по залу. Он не боится адмиралов. Его тошнит от мысли, что Спок может его отвергнуть. Не нужно быть вулканцем, чтобы понимать - вероятность того, что он скажет «да» ничтожно мала. У Спока нет никаких причин доверять ему, фактически, ни один разумный индивидуум в его положении не доверял бы. Достаточно ли он неразумен для этого? Спок выглядит ужасно. Его парадная форма висит на нём свободно, а Джим помнит, как превосходно она облегала его раньше. Его лицо кажется серым, а он сам выглядит почему-то сжавшимся и уменьшившимся. Как если бы вся энергия, которую он обычно излучал, была настолько тщательно из него высосана, что почти никто бы не отметил её наличия. Но у него прямая спина и расправленные плечи, а его подбородок поднят вверх. Он выглядит как тигр со сломанными костями, игнорирующий вид собственной крови, заливающей всё вокруг него. Как будто происходящее не стоит его уважения. И всё же, когда Джим вступает в пререкания с комиссией, его глаза внезапно фокусируются, и к ним возвращается привычный острый взгляд. - Капитан, что Вы делаете? – настойчиво спрашивает он, и Джиму не составляет труда прочитать в них это чувство. Тревога. Спок уже смирился и с тихим достоинством принял свою судьбу, но, по-видимому, не в том случае, если помимо всего этого потребуется чужая человеческая жертва. - Пытаюсь предотвратить твоё карьерное самоубийство. - Совершая своё собственное? Джим ощущает, как его сердце пытается выпрыгнуть из горла, потому что он с уверенностью может сказать, исходя из выражения на лице Спока, что следующими словами из его рта появятся: «Я категорически отказываю Вам в праве сделать это». Он мог быть ранен и окружён со всех сторон, но любой, кто посчитает, что он более не опасен, - идиот, а Джим может быть кем-угодно, но не идиотом. К счастью, вмешивается Комак, а Спок не из тех, кто будет перебивать адмирала, и поэтому теряет момент, позволяя Джиму нестись вперёд. Он прикрывает Спока от комиссии и крайне смело прижимает свои пальцы к тыльной стороне его ладони. Вполне вероятно, что это могло бы закончиться для Джима ещё одной попыткой удушения, но он всегда был азартным игроком. И оно того стоит. От этого прикосновения глаза Спока вспыхивают, еле уловимо, почти незаметно. Если бы Джим не смотрел на него изблизи, он бы это упустил. Там, в его глазах – удивление и что-то ещё, что-то, что Джим не может распознать, на что не смеет надеяться. И это безумно, и, помоги ему господь, совершенно нелогично, но в этот момент Джим чувствует, что он мог бы прошагать целые мили по холодной арктической пустыне, наводнённой ужасными ледяными монстрами, если бы ему пришлось это сделать ради того, чтобы сохранить этот проблеск, чем бы он там ни был. Спок склоняет голову, а его голос хоть и тихо, но твёрдо произносит: - Я принимаю капитана Кирка в качестве своего представителя. После этого борьба с нелепейшими обвинениями кажется прогулкой в парке, но, конечно же, Джим умудряется выйти из себя. Он не помнит точно, когда в последний раз он ощущал подобную ярость. Его собственное дисциплинарное слушание – и, ах, насколько поменялись их со Споком роли – вызывало у него лишь разочарование и ослиное упрямство. А трибунал Спока вызвал у него желание избивать кого-то до тех пор, пока противник не истечёт кровью. По завершении всей той тщательной работы с юридической аргументацией, которую провёл, он находится на грани утраты всего достигнутого и не в силах удержаться от потери контроля над собой. Он игнорирует предупреждающий голос МакКоя, игнорирует свои собственные доводы, готовый разрушить всё, вплоть до последней капли здравого смысла. Затем Спок хватает его за руку, и он останавливается. Он буквально останавливается на месте, дыша, чувствуя, как возвращается его холодное самообладание, оборачиваясь вокруг его запястья, протекая сквозь его кожу и шепча: спокойно, спокойно. Это не телепатия, Спок бы не посмел, и вулканская телепатия в любом случае работает не так, но Джим невольно успокаивается, шокированный внезапным порывом, который едва ли может сдержать, побуждающим его повернуть свою ладонь и переплести свои пальцы с пальцами Спока просто для того, чтобы почувствовать – как это. Он молится богу, чтобы Спок не ощутил всё это через прикосновение. Финал почти что разочаровывает. Джим не ожидал, что Спок будет прыгать от радости с ними всеми, но он ожидал… Хоть что-то. Хоть намёк на реакцию, облегчение, в конце концов, если уж не благодарность, просто нечто, сигнализирующее о том, что Споку не всё равно. Но даже когда Джим наблюдает за тем, как Ухура бросается в объятия Спока, тиская его со всей своей отнюдь не малой силой, он не замечает в Споке ничего. Чем бы ни был тот проблеск – он исчез. Это сводит Джима с ума. До того, как он успевает что-либо с этим сделать, Спок исчезает с лица Земли, а Джиму необходимо заниматься ремонтом «Энтерпрайз». Эта работа забирает всё его время и силы, но с целью отвлечения от решения Споко-уравнения она работает не особо хорошо. - Выбери себе первого офицера, - почти немедленно говорит ему Пайк после того, как просыпается от своей медицинской комы. – Твою мать, Джим. Я знаю, что твоё мнение о Звёздном флоте может быть ниже плинтуса, но верь мне или нет, здесь и помимо тебя есть способные офицеры. Ты, конечно же, получил достаточно заявлений. Ты не можешь управлять чёртовым звёздным кораблём в одиночку. - Я и не собираюсь, - говорит Джим. Он не признаётся в том, что кипа заявлений, которую ему скинул Отдел Кадров, вводит его в состояние тяжёлой депрессии. Он послушно просматривает личные дела, и это приводит его в ещё большее уныние. Он не может вообразить себя работающим непосредственно ни с одним из этих людей без того, чтобы в ближайшие дни всё не закончилось конфликтом. - Тогда в чём же проблема? – спрашивает Пайк, прищуриваясь. В отличие от большинства людей, похоже, карьерный рост привёл его в крайне отвратительное настроение. Джим пытается убедить себя самого в том, что он не знает, почему именно это заставляет его чувствовать себя виноватым. – Ты читаешь личные дела, ты делаешь выбор, ты проводишь беседу. Для этого не нужно быть гением, а даже если бы и было нужно, то, чтоб ты знал, я прямо сейчас смотрю в упор на одного такого. Если у тебя есть сложности с выбором, тогда… - У меня их нет, - заявляет Джим. – Я точно знаю, с кем хочу работать. - Тогда, опять же, в чём проблема? Джим стискивает зубы. - Он не претендовал на эту должность, сэр. Фактически, он уходит с неё в отставку. - А, - Пайк впадает в молчание, изучая Джима так, как будто бы никогда не видел его прежде. После долгой паузы, которая предоставляет Джиму кучу времени на осмысление его жизненного выбора в тех или иных ситуациях, Пайк говорит: - Джим, я знаю, что в критической ситуации бывает своя логика. Мы все натренированы и подготовлены к стрессовым факторам, но мы всё равно остаёмся живыми существами. Эмоции вспыхивают, слова слетают с губ, а затем мы это преодолеваем. Я это понимаю. Но даже имея это в виду, твои рабочие отношения со Споком… Я даже не знаю, как это назвать. Ты поднял против него мятеж. Дважды. Ты спровоцировал одного из самых сдержанных индивидуумов, которых я знаю… Чёрт, одного из самых сдержанных вулканцев. Довёл его до той грани, когда он попытался тебя убить. И это ещё мягко сказано. - Мы со Споком это уладили, - настаивает Джим, упрямо сжимая губы. – Я хочу его. Я не хочу работать ни с кем другим. Выражение лица Пайка становится ещё более закрытым. - Ты вообще-то не в ресторане, капитан, где ты можешь просто заказать всё, что тебе хочется. Звёздный флот работает не по такому принципу. - Со всем уважением, сэр, я и не заказываю салат, - выпаливает Джим. – Я читал другие личные дела. А также я читал документы Спока. Даже если бы у нас с ним не было всей этой фигни в прошлом, он определённо самый лучший. Невзирая на этот нелепейший фарс с трибуналом, он самый выдающийся офицер в своём ранге во всём Флоте. Он мог бы составить серьёзную конкуренцию некоторым капитанам. Вы это знаете, сэр. Вы тоже выбрали его своим первым. - И посмотри, куда меня это привело, - бормочет Пайк, заставляя брови Джима взлететь вверх. - Сэр? Пайк машет рукой. - Верно, не обращай на это внимания. Спок подаёт в отставку, Джим. Ни ты, ни я ничего не можем с этим поделать. - А вы пытались? – спрашивает Джим и с опозданием добавляет: - Сэр? Вы знаете его лучше, чем я. Возможно, есть что-то, что Вы могли бы… - Я знаю его дольше, чем ты, - исправляет его Пайк. – И лучше - в некоторых сферах, которые не имеют отношения к данному разговору. Прямо сейчас я даже не имею понятия, куда, чёрт возьми, он подевался, - тон Пайка становится всё более раздражённым. – Не говоря уже о том, как заставить его изменить своё решение. Оглядываясь назад, это всё было слишком очевидно. Блядь, Пайк почти что прямо всё ему сказал. Но в данный момент Джим не слушает. Он возвращается к сложно контролируемому хаосу, в который превратилось переоснащение единственного оставшегося у Звёздного флота корабля класса Конституция, и погружается в работу, не уверенный, что не хочет и вовсе в ней утонуть. Спок возвращается так же внезапно, как и исчез до этого, и в следующий раз Джим видит его... в кабинете Пайка, естественно, потому что вся жизнь Джима – это одна огромная, жирная вселенская шутка. Спок выглядит загорелым, растрёпанным и восхитительным, словно персонаж из «Вулканского невольника», ужасающего дневного голотелесериала, от которого Гейла балдела настолько, что на самом деле заставила Джима его смотреть. Даже мудацкий секретарь Пайка и то дважды на него оглядывается, но Джим недоволен, поскольку Спок выглядит как-то неправильно, но не физически, а в том смысле, который Джим и сам не вполне может объяснить. Он смотрится – ощущается – почему-то младше себя самого, и дело вовсе не в человеческой одежде. Джим не может этого вынести. Он реквизирует Спока до того, как тот получает шанс запротестовать, и физически тащит его прочь из комнаты, ловя при этом крайне странный, задумчивый взгляд Пайка. Позже ему приходит в голову, что, возможно, это было больше связано с тем фактом, что Спок позволил себя утащить, поскольку отсутствие хороших манер у Джима, конечно же, ни для кого не новость. Позже, много позже, уже после Ливерпуля и того свидания, о котором Спок и не знает, что это было свидание, а Джим испытывает смутное чувство вины, Пайк заявляется его повидать. Он находит Джима в его старой квартире в кампусе. Большинство народа выехало, потому что оставаться там чертовски угнетает, но Джим слишком устал, чтобы переживать об этом. - Твой первый офицер, - начинает Пайк, и Джим чувствует, как возмущение и разочарование вспыхивают в нём снова. - Сэр, со всем уважением… - Заткнись, - обрывает его Пайк, не громко, но как-то так, что рот Джима сам по себе захлопывается. Он пялится на Джима с такой необычной напряжённостью, что Джиму хочется вскарабкаться туда, куда кресло на колёсах Пайка просто не сможет заехать. - Ты знаешь, - медленно говорит Пайк после долгой, долгой паузы, - однажды я, вероятно, спрошу самого себя, на кой чёрт я сделал то, что собираюсь сделать, и у меня по-любому не будет грёбанного ответа. Но я в долгу перед тобой за тот трибунал – и если ты хоть когда-нибудь повторишь это Споку, кстати, ты пожелаешь, чтобы я никогда не вылавливал тебя из того бара, сынок, усёк? Джим хмурится, но кивает, чувствуя себя ещё более не в своей тарелке, чем на слушании по Кобаяши Мару. - Вы двое, застрявшие на одном и том же корабле, - продолжает Пайк, - это будет либо катастрофа галактического масштаба, либо одна из лучших вещей, случившихся в Звёздном флоте за последние пятьдесят лет. И нам не угадать. Пока что, основываясь на эмпирических данных, - губы Пайка дёргаются, - наиболее вероятным исходом представляется то, что вы будете вместе совершать невероятные поступки в перерывах между тем, как будете пытаться убить друг друга. Чёрт его знает, я сейчас не самый здравомыслящий человек на этой планете, но они назначили меня главой Операционного Отдела, поэтому им придётся иметь с этим дело, и я думаю… - он делает паузу, лёгкий намёк на улыбку кривит его губы. – Я думаю, что хотел бы посмотреть на результат, каким бы он ни был. Джим очень медленно выдыхает. Пайк здесь чтобы помочь. - Как Вы его заполучили, сэр? Когда захотели, чтобы он стал Вашим первым? Пайк моргает, затем мягко покачивает головой. - Этот разговор будет преследовать меня в моих кошмарных снах, - бормочет он себе под нос. – Отвечая на твой вопрос – я сделал нечто радикальное. Я попросил его. Джим пялится в недоумении. Пайк хмыкает. - Срабатывает только в экстремальных случаях, - его лицо становится серьёзным. – Ты не можешь убедить его, Джим. Даже если ты практически единственный человек из всех, кого я встречал, кто достаточно умён чтобы противостоять ему, пытаясь переиграть его логику, это в конечном итоге заведёт вас туда, где он будет совершенно невосприимчив ни к логике, ни к каким-либо разумным доводам. И, между прочим, он не поблагодарит тебя за это. Думаю, ты и сам знаешь, - он искоса поглядывает на Джима. – Ты можешь также быть самым манипулирующим ублюдком из всех мне известных, но ты не сможешь обхитрить его или провести. Ты не сможешь его обыграть. И совершенно определённо ты не сможешь его заставить. Он вздыхает, словно теряя уверенность, и внезапно Джим поражается тому, насколько старым и уставшим выглядит Пайк, который скорее тонет в пасти своего кресла на колёсах, нежели использует его для поддержки. - Со Споком, - мягко говорит Пайк, - ты можешь провернуть только одну штуку. Ты дашь ему знать о том, что дверь открыта. Ты должен чертовски постараться, чтобы он узнал, что дверь открыта, и, поверь мне, когда я такое говорю, но написать об этом на грёбанном небе будет не чересчур экстремально. Джим чувствует, как его брови выгибаются, но кивает. - Уловил. А потом? - Потом ты молишься любым богам, в которых веришь, что он захочет в эту дверь войти. Этот разговор таки преследует Джима в его кошмарных снах – многие месяцы спустя. И в то время Джим совершенно не в настроении и яростно надеется, что Пайк тоже страдает, потому что всё, чего неистово хочет Джим – это биться головой об стену, много раз и долго. Но в данный момент он принимает это за чистую монету и не просто переводит Отдел Кадров в режим ожидания, а вообще прекращает с ними общаться. Он бессовестно сбрасывает все заявления на должности первого офицера и главного офицера по науке на Ухуру, которая не колеблясь высказывает ему своё мнение об этом, но на удивление не отказывается. Избавление от Нерона не особо её впечатлило, но со времени трибунала над Споком она стала относиться к Джиму значительно дружелюбнее и прекратила попытки отшлёпать его за то, что он зовёт её Нийотой. Возможно он так никогда и не поймёт женщин, но, эй, он не жалуется. Джим не молится, потому что Пайк – грёбанный старикан, который сам не знает, о чём говорит. За исключением того, что, возможно, он знает. Два месяца спустя, тот факт, что «Энтерпрайз» всё ещё не имеет первого офицера, остаётся самой обсуждаемой темой как в кругах Звёздного флота, так и вне их. Джим вполне уверен, что он как минимум дважды слышал об этом в новостях, и это, как он думает, проделки Ухуры. Если Спок умудрился пропустить все эти послания, значит, он, должно быть, мёртв. Очевидно, что дело не в этом, поскольку Спок неспешно является на мостик примерно за пару минут до их отлёта из космодока. Джиму хочется устроить ему за это «сладкую жизнь», но вопреки тонкому юмору лукавого предложения Спока предоставить рекомендации, Джима не отпускает ощущение, что время прибытия Споком выбрано не ради драматического эффекта. Его подозрение оправдывается. Сладкая радость от самого необычного из совершённых Джимом на данный момент подвигов длится аж целую смену. Затем Спок отводит его в сторону и рассказывает, что он назначен на корабль Адмиралитетом для того, чтобы оценивать эффективность работы Джима. Помимо всего прочего. Джим почти – почти – впадает в бешенство, но затем он внимательно вглядывается в Спока и делает переоценку. Спок может быть кем угодно, и не все его ипостаси чудесны, но, если существует хоть одно качество, которое ему совершенно точно никогда не было присуще, так это мелочность. - Почему ты согласился на это? – спросил его расстроенный, но при этом любопытствующий Джим. Спок не отводит взгляд и, чудо из чудес, отвечает на вопрос прямо. - Потому что адмиралы ошибаются, и я намерен сделать всё возможное, чтобы это доказать. В том, как он это произносит, есть окончательность, поскольку в этой речи нет никаких оговорок по типу «я думаю» или «я полагаю». Адмиралы ошибаются. Констатация факта. Джим вскидывает голову. - Ты согласился, поскольку думал, что я был хорош, а? Тут в ход идёт бровь. - Я согласился не для того, чтобы расточать Вам комплименты, капитан. Существует огромное количество людей, более квалифицированных в подобных вещах, нежели я. О, но Спок таки согласился. Спок, если Джим верно всё понял из его личного дела, помимо того, что был кем-то вроде гениального ребёнка, провёл годы усердно трудясь, чтобы заработать место в самом привилегированном – и по праву – научном центре во всём квадранте, в столь восхваляемой Вулканской Академии Наук, а затем категорически послал их куда подальше. Он вступил в Звёздный флот, почти сразу же поднялся на позицию, на которой он сам мог выбирать свою дальнейшую карьеру и за восемь лет лишь одного человека признал своим капитаном. Почему он никогда не хотел командовать сам – вне понимания Джима, но оперативное заключение таково, что Спок – чрезвычайно привередлив в плане того, кого он принимает в качестве командующего офицера, имеющего над ним власть. И он согласился служить под командованием Джима. Не расточать Джиму комплименты, ничего подобного. Трудно согласовать такого Спока с тем, который затем продолжает критиковать каждое действие Джима в его новом капитанском статусе. Вежливо и всегда, всегда вне зоны слышимости экипажа, но от этого ненамного приятнее. В ретроспективе, Джим не может не улыбаться, вспоминая эти воистину золотые времена и желая возвращения хоть части этой вежливости. Боже, Спок, должно быть, завязывал себя в узел, чтобы не высказать то, что он думает, конкретно и с откровенностью, которой он, вероятно, жаждал. Суть в том, что Джим мечтал стать капитаном звёздного корабля с тех пор, как ему было пять лет. Не то чтобы он кому-либо признался в этом, но всё произошло не так, как он рисовал в своём воображении. Он мог дерзко бросить в лицо Пайку, что, мол, он закончит Академию за три года, но даже в своих самых смелых мечтах он не мог представить, что они на самом деле посадят его в капитанское кресло прямо из лекционной аудитории. Это могло быть одной из наиболее тщательно оберегаемых тайн в жизни Джима, но он уважает Звёздный флот в той же степени, как и презирает его. Он чувствует себя как мошенник, который блефовал на своем пути к вершине и теперь понятия не имеет, что там делать. Легко бунтовать. Тяжело управлять. Не то чтобы он не знал об этом раньше, вовсе нет. Спок – это живое воплощение всего, чем должен быть офицер Звёздного флота. Он умён, компетентен, готов идти в огонь и в воду, но, что более важно, он понимает службу так, как понимал отец Джима; как до сих пор понимает его мать, даже если она скорее умрёт, чем в этом признается; как понимает Пайк, который этим живёт и дышит. Как нечто гораздо большее, чем жизнь одного индивидуума, большее, чем жизни многих, и всё-таки не бесчеловечное. Это поле битвы, на котором лучшие из лучших сражаются за честь отдать свои жизни ради службы другим, а самая желанная награда за хорошо выполненное задание – это очередное задание. Тот факт, что Спок может считать, что Джим ввязался во всё это ради славы и престижа, невыносим. Не то чтобы Джим мог винить его в откровенном признании таких мыслей, но это всё равно бесит до зубовного скрежета. Боунсу почти что пришлось умереть, чтобы до Джима дошло, что он не может продолжать воспринимать Спока как свой личный суд присяжных. Спок здесь чтобы работать, так же, как и Джим. И если он не может удержаться от периодических ехидных замечаний, что ж, это лишь делает его более человечным, образно говоря. Джим и сам не святой, если уж дело доходит до этого. И всё это подталкивает Джима быть лучше и открывает перед ним совершенно иную перспективу. Спок применяет коварный приём наставничества, который способствует либо действительно быстрому обучению, либо выходу из игры. - Капитан, не было бы более благоразумно включить персонал службы безопасности в состав десантной группы? - Спок, это же по сути ограбление. Чем больше группа, тем больше шанс, что нас поймают. Нам нужно проникнуть туда незаметно, деактивировать защитную сетку, забрать грёбанную статую – и до того, как ты начнёшь распинаться про кражи, я просто хочу заметить, что меналаканцы первыми украли её у гринцев, и если мы не вернём её назад, то вся система превратится в зону военных действий… - Я ознакомлен с особенностями этого задания, капитан. У меня нет никаких возражений касательно нравственности предложенного Вами решения проблемы. Я всего лишь обеспокоен методом достижения цели. - Верно. Так что тебя беспокоит? - Мы обладаем весьма скудной информацией о меналаканской системе безопасности в целом и о данном объекте в частности. Следовательно, мне представляется неоправданно рискованным любой план, выполнение которого полностью зависит от действий одного единственного индивидуума, который, помимо всего прочего, будет не в состоянии связаться с кораблём в случае, если что-то пойдёт не так. - А, тебе не нравится рисковать, я уловил. - Прошу прощения, мне следовало лучше сформулировать свою мысль. План, подобный этому, имеет достаточно низкий прогнозируемый шанс на успех. Выражаясь человеческим языком, капитан, слишком многое может пойти неправильно, а мы об этом даже не узнаем. К тому же судебная система меналаканцев не из тех, что тщательно продуманы и разработаны. Наказание за вторжение на объект государственной важности карается смертельной вивисекцией находящегося в сознании субъекта… - Я себе представил эту картину, но, Спок, здесь есть простое решение. Не дать себя поймать. Хвост из охранников – ладно, пусть даже парочка охранников, увеличит шансы того, что меналаканцы нас обнаружат. - Очень хорошо, капитан. Я вижу, что Вы приняли окончательное решение по данному вопросу. Я принимаю Ваше решение. И сделаю всё возможное, чтобы не быть пойманным. После этого заявления на мостике наступает подозрительная тишина. Джим подрывается из кресла ещё до того, как это осознаёт. - Ты, мистер Спок? У меня нет намерений отправлять туда тебя. - Я не вижу иного логичного кандидата. Мой опыт наземных миссий и опыт программирования делают меня наиболее квалифицированным индивидуумом для этого задания. - Ага, если не считать меня, - рассерженный Джим подходит к нему ближе. Возможно, у него нет такого как у Спока опыта с высадками – ни у кого на борту нет – но он чертовски уверен, что имеет кучу опыта в том, как проникать в разные места, где ему не положено быть. Помимо этого, он – сертифицированный специалист по компьютерам, получивший уровень А5 в первый же год обучения в Академии, что, так и быть, на два уровня ниже, чем у Спока, но в целом не так уж плохо. - Никак нет, капитан, - стоит на своём Спок; он даже не напрягается. Если что, его голос смягчается и понижается настолько, чтобы исключить из зоны слышимости почти всю их аудиторию. – Но, разумеется, Вы должны понимать, что в случае Вашей поимки меналаканцы воспримут это как акт агрессии. В конце концов капитан звёздного корабля по рангу приравнивается к послу Федерации. И, хотя я совершенно уверен, что Вы бы без колебаний рискнули собственной жизнью ради этой миссии, в то же время я не считаю, что в сферу Ваших полномочий, как капитана этого судна, входит разжигание войны с Меналаком. Джим сверлит его суровым взглядом, у него есть плохое предчувствие, что Спок таки подвёл его к тому, к чему и хотел подвести, а Джим лишь просто сам пошёл прямо туда. - Следовательно, - продолжает Спок, а его тон неуловимо повышается до нормального звучания, - я являюсь самым квалифицированным членом экипажа для осуществления Вашего плана. Если, разумеется, Вы не желаете связаться с Командованием Звёздного флота и не узнать их мнение по данному поводу? Джим скрипит зубами. Этот. Засранец. - В этом нет необходимости, мистер Спок. Мы ведь не хотели бы задержать нашу не терпящую отлагательств миссию, не так ли? Спок склоняет голову, весь олицетворение почтительности. - Тогда с Вашего позволения, капитан? - Ступай. Взвинченный и сердитый Джим отворачивается, позволяя ему пройти. - Чехов, Ухура, соберитесь вместе со Скотти и просчитайте способ отслеживания его жизненных показателей через это чёртово защитное экранирование. Лицо Ухуры как будто высечено из камня, когда она кратко отвечает: - Да, сэр. Чехов выметается с мостика на скорости варпа, вообще ни на кого не оглядываясь. Спок не даёт себя поймать, но и не удосуживается поторопиться. Джим вполне уверен, что его волосы начинают седеть, потому что Спок пропустил как первое, так и второе окно для транспортации, и единственным доступным им утешением является то, что с такой-то подставой отсутствие новостей – это хорошие новости. Ухура давно перестала испепелять Джима взглядом и переключилась на злобное обгрызание своих ногтей, а Джим уже на волоске от того, чтобы возглавить отряд охранников при высадке на планету, и к чертям всю эту демократию, когда вдруг чистый голосок Чехова звенит по коммутатору: - Я засёк его, кептин! Транспортация через три, две… Спок возвращается с грёбанной статуей, наглухо обёрнутой в нечто похожее то ли на мешок для мусора, то ли на бесценный гобелен. Он выглядит ничуть не хуже прежнего, за исключением впечатляющего синяка на левой скуле и средних размеров ожога на правой руке. Он не высказывает никаких замечаний по поводу необходимости поддержки охранников или её нехватки. Его отчёт о миссии чёток, краток и по делу, и в его голосе не прослеживается ни малейшего злорадства, как будто эта мысль даже не приходила ему в голову. Вулканцы, как где-то слыхал Джим, совершенно не оборудованы такой штукой, как эго. Это могло быть лишь счастливой случайностью – Спок повёл себя так лишь из мести или, возможно, педантичного желания доказать неправоту Джима при любой возможности. Но у Джима ведь не просто так был самый высокий график обучаемости в классе, и он знает – это не удача, это вообще не случайность и это вовсе не что-то личное. Он знает это ещё до того, как спустя два дня в спортзале подслушивает Натали Печалат, миленького младшего научного офицера, жалующуюся своей подруге. - Он просто мог бы мне сказать, что мои меры предосторожности были недостаточны, и приказать мне переделать всё это, как сделал бы нормальный начальник! – разглагольствует она. – Но нет, он сказал: «Я доверяю Вашему суждению, лейтенант. Если Вы полностью уверены в просчитанном Вами факторе безопасности, я сейчас зайду в эту камеру и проведу эксперимент, следуя Вашим инструкциям.» И знаешь, что? Если бы я была настолько тупой, чтобы настаивать на том, что правильно выполнила расчёты – а я, чёрт возьми, почти так и повела себя, ведь я была настолько уверена, что всё просчитала верно – я не сомневаюсь, что он бы взял и зашёл туда, даже зная обо всём этом! У него две докторских степени в одном только моём направлении – естественно, он знал обо всём! Я пересчитываю, в основном назло ему и – вуаля! Я забыла прибавить время охлаждения плазменных каналов. Он мог получить серьёзные ранения! Ну кто так поступает? Кто-то с серьёзно повреждённым разумом, размышляет Джим, яростно нажимая на кнопки беговой дорожки, чтобы ускорить её до максимально возможного темпа. С тем же самым разумом, если вдуматься, который стоял за убей-свою-волю-к-жизни симуляцией Кобаяши Мару. Нет, это не было счастливой случайностью. Это был урок. За исключением полной уверенности Джима в том, что превращение себя в мальчика для битья при самых высоких возможных ставках ради того, чтобы донести суть – не входит ни в какие учебники Звёздного флота, о которых он только слышал, а также, предположительно, не входит и в вулканские пособия на ту же самую тематику. Это всё проистекает прямо из совершенно безумного мозга профессора Спока. Нет, Спок, скорее всего, не зашёл бы в экспериментальную камеру, он не настолько суицидален, Джим вполне уверен. Но он отправился воплощать разработанную Джимом миссию. В своё собственное оправдание, Джим задумал эту миссию с расчётом на себя, но это как раз и было тем, что пытался подчеркнуть Спок, этот манипулирующий ублюдок. Он мог быть серьёзно ранен в той миссии. Джим бы никогда себя не простил. В качестве педагогического метода это просто переходит все разумные границы, но действует чертовски эффективно. Джим пока ещё не дошёл до точки, чтобы вопить на Спока за то, что тот такой засранец. Но в следующий раз, когда им подкидывают аналогичную миссию, Джим приказывает двоим охранникам, Сулу и самому Споку сопровождать его в высадке на планету. Он уверен, что не вообразил себе лёгкий налёт довольного удивления на лице Спока. - Ты одурачил меня разок, мистер Спок, - шепчет Джим, понизив голос, чтобы услышать мог один лишь Спок. - Сэр? Но он знает. И он так близко – Спок, который, как правило, блюдёт своё личное пространство, не отходит назад – что Джим может чётко и ясно видеть это в его глазах, хотя тот изо всех сил старается прикинуться дурачком. - Я не один из твоих ботанских подхалимов, - сладким голоском говорит ему Джим. – В следующий раз просто скажи мне. Спок настолько резко прекращает ломать комедию, что для Джима это - как холодный душ. - Я сказал. Вы не проявили никакого желания слушать. - Поэтому ты решил заставить меня слушать, рискнув своей головой? Немного перебор, ты так не думаешь, коммандер? - Ваши доводы не были лишены оснований, и кто-то должен был завершить ту миссию. Это не могли быть Вы. Я был достаточно квалифицирован, чтобы… - «Вивисекция находящегося в сознании субъекта», - перебив его цитирует Джим. – Мне несколько дней кошмары снились. Это слишком честно и слишком скоро, но это окупается, поскольку Спок умудряется ответить, не подумав. - Я был квалифицирован, капитан, и я рассудил, что, если миссия приведёт к моему пленению, то это причинит Вам минимальное количество личных страданий. Джим пялится на него. - Ты подумал. Что мне было бы всё равно. Потому что это ты, - медленно переводит он. Впервые Спок выглядит неуверенным. - Я не подразумевал, что Вы не будете сожалеть о гибели живого существа. Однако, помимо этого, я полагал… - он замолкает. Джим не знает, что со всем этим делать. Получить вот такое от того, кто помог ему спасти его планету; вытащил его из когтей неминуемой смерти не один раз за несколько недель; исполнял с ним игривые дуэты на рояле в тот самый час ночи, когда каждая дурная мысль кажется привлекательной, а каждый порыв ведёт к искушению. О, но той ночью всё было так близко. Той ночью Спок был опасен. В тёмной, ниспадающей складками одежде, с волосами, всё ещё слегка растрёпанными после душа, острыми чертами лица, смягчёнными в приглушённом свете, он выглядел как вдохновляющий образ для Гёте «часть силы той, что вечно хочет зла и вечно совершает благо»*. Длинные, бледные пальцы на клавишах - лёгкие, подвижные и естественные, как дыхание; тепло его тела, прижатого к боку Джима; усталость и облегчение после успешно завершённой миссии, стирающие межкультурные табу и границы пристойности; и те тёмные, тёмные глаза, глядящие прямо в Джима, совершенно пренебрегающие внешней оболочкой и достигающие его внутренней сути… Джим молится, чтобы Спок никогда не узнал, насколько близко той ночью Джим подошёл к тому, чтобы уничтожить все оставшиеся барьеры и наплевать на кодекс личного поведения, совершив всего лишь один опрометчивый шаг. И теперь вот это. Должно быть его шок частично просочился наружу, потому что Спок тихо произносит: - Вероятно, я ошибался. Внезапно Джим вспоминает о том, что вокруг них на мостике - куча людей, и все работают за своими консолями слишком уж сосредоточенно. - Тогда, полагаю, что я не единственный тут, кто чему-то научился, мистер Спок, - говорит он. Молчаливый кивок Спока завершает этот разговор. И всё же данный инцидент открывает Джиму совершенно новое измерение личности Спока. Теперь, когда он обращает внимание, то за несколько последующих недель он обнаруживает, что едва ли его выделяли среди всех. Спок – объект культового поклонения в научном отделе и, вероятно, единственный на борту, кто остаётся по этому поводу в блаженном неведении. Он – единственный, кто сознательно – пожалуйста, дорогой бог, пусть это будет сознательно – не обращает внимания на сексуальную напряжённость, настолько плотную, что её можно резать ножом, в коридоре корабля, забитом полуодетыми членами экипажа, когда он стоит там в своём охуенно идеально облегающем уставном нижнем белье, хмуро изучая отчёт из инженерного отделения. Джиму приходится утащить его в свою каюту в большей степени ради сохранности собственного рассудка. В течение целой недели Спок проводит каждый свой свободный час, в том числе жертвуя временем на сон, чтобы помочь Скотти и его команде в капитальном ремонте инженерного отделения после той жёсткой погони за наузиканцами, но при этом не показывается на праздничной вечеринке, а когда Ухура спрашивает его об этом, он выглядит смущённым. Когда офицер службы безопасности лжёт по поводу того, что прочитал материалы о миссии, и случайно вызывает капелланца на дуэль, Спок спокойно занимает его место, заявляя, что пресловутый лейтенант действовал по его приказу. Если бы в это время там был Джим, то он бы убил Спока своими руками, но его там не было - он застрял высоко на орбите, играя в смертельно опасные догонялки с клингонским крейсером. А теперь, в результате, ему нужно справиться с только что подписанным и очень выгодным для Федерации торговым договором; пацаном из службы безопасности, который словно не в своём уме и не может перестать извиняться; а также первым офицером, который потерял почти три литра драгоценной и незаменимой вулканской крови. МакКой, который орёт как резаный, - это всего лишь ещё один приятный бонус. Всё это заставляет Джима задаваться вопросом, каким же это кораблём управлял Пайк в те былые дни, что это привело Спока в подобное состояние. В то же время собственное тёмное прошлое Джима принесло ему друзей с сомнительными моральными качествами и в совершенно неожиданных местах. Он прочитал кое-какие записи, не включённые в официальное личное дело Спока, и он может с уверенностью заявить, что парень, который вежливо послал на хуй Вулканскую Академию Наук, когда они облили грязью его мать, - это совсем другой парень. Что-то здесь совсем не сходится. А затем этот мелдинг. Частично причиной того, почему Джим так сильно хотел видеть Спока своим первым офицером, является тот факт, что Спок видел его под давлением, и, будучи вулканцем в придачу, доказал, что может оценить Джима по достоинству, не поддаваясь предрассудкам. Вторая часть связана с тем, что во время их короткой экскурсии на корабль Нерона Джим ощутил в нём лёгкое сумасшествие, подобное его собственному, хотя и укрощённое опытом. Поступки Спока на Вераде заставили Джима задуматься о том, что, похоже, по части укрощения он его переоценил. Спок вступает в мелдинг с камнем – с камнем, в котором он каким-то образом за долю секунды гениального озарения распознал часть живого существа. Заворожённый Джим наблюдает за тем, как рассерженная планета вокруг них успокаивается, находя утешение в прикосновении рук Спока, а зелёная кровь оставляет подтёки на твёрдой поверхности. Он пялится и пялится, едва помня о том, что надо дышать, и слегка истерически пытаясь вычислить, как он собирается описать это в отчёте Звёздному флоту. Боже. Никто ему не поверит. Спок смотрит на него слегка зеленоватыми, светящимися глазами. - Я полагаю, что мы можем исцелить её. Необходимы несколько минут запинающихся объяснений, чтобы Джим сообразил, что он предлагает трёхсторонний мелдинг. Ответ Джима настолько поспешный и решительный, что он и сам в шоке. Да, говорит всё его существо. Пожалуйста. Сейчас же. Он дрожит от попытки этого не показать, дабы не отпугнуть Спока. Он сам и так изрядно напуган за них обоих. Он не знает, почему ему так сильно этого хочется. Его первый и единственный опыт был, мягко говоря, весьма далёк от приятного. Но если это поможет увидеть хотя бы проблеск под этой стоической внешностью, тогда неважно, насколько это будет неприятно – Джим не может удержаться. Даже просьбы Спока показать счастливые воспоминания недостаточно, чтобы отбить у него это желание. Происходящее совершенно не похоже на то, что он ожидал. Во время мелдинга с послом он ощущал, как будто его столкнули на рельсы, по которым на скорости варпа несётся грузовой поезд и крошит его череп, ломая каждую кость. В течение нескольких часов после этого Джима тошнило. Прикосновение Спока… короткое мгновение дезориентации, затем - нечто, что ощущается как два потока, нежно сливающихся в одно целое, а их течения, хотя и не растворяются друг в друге, но становятся на первый взгляд не разделимы. Джим чувствует мягкую эйфорию, желание улыбаться без причины, и на долю секунды ощущает удивление, которое точно не является его собственным, после чего оно пропадает из вида. Он чувствует, как Спок его ненавязчиво к этому побуждает, и в лёгком приступе смущения концентрируется на своих воспоминаниях. Спок вытаскивает их деликатно, одно за одним, тянется лишь к тому, что Джим ему предлагает, не любопытствуя, но обращаясь с этими воспоминаниями бережно и уверенно, как с чем-то бесконечно хрупким и драгоценным. Спок удерживает щиты. Джим не знает, почему он не ожидал от Спока такого поступка, но каковы бы ни были причины, и даже несмотря на то, что в его защите нет прорех, крохи и пылинки просачиваются сквозь неё. Джим не пытается подсмотреть. Он и не знает, как это сделать, даже если бы захотел. Но он всё равно видит. Солнце поднимается над высокими красными дюнами. Темноволосая женщина с нежным лицом и доброй улыбкой наклоняется к нему, а он – ой – уколол шипом пальчик, вокруг них цветут розы - пышные, зелёные земные растения на фоне застывшей, каменистой вулканской пустыни. Огромное пушистое чудище с трёхдюймовыми клыками стучится головой о его бедро, выпрашивая угощенье. Симпатичная девочка со слишком коротко обрезанными для вулканки респектабельного положения волосами нежно проскальзывает своими пальчиками по его пальцам в том, что несомненно является поцелуем, а фонтан сладко поёт где-то вне поля зрения… Изображения резко исчезают, и Джиму едва хватает сдержанности, чтобы не броситься вслед за ними. Спок освобождает его от мелдинга настолько постепенно, что Джим этого даже не замечает. Он лишь внезапно понимает, что он один в своей собственной голове и почти что открывает рот, чтобы запротестовать. Он не знает, что он делает, но это неожиданное ощущение отсутствия слишком огромное, и он неосознанно тянется и хватается за запястье Спока, а Спок не отодвигается. Возможно, это часть протокола мелдинга, что-то вроде «реабилитации после ментального вмешательства для людей», но Джиму всё равно, пока он чувствует отдалённое эхо этой сладкой, гостеприимной теплоты под кончиками своих пальцев. Они любуются закатом, окрашивающим небо в оттенки розового и лилового поверх серо-зелёных холмов, не говоря ни слова, но разделяя это мгновение на двоих. В какой-то момент Джим понимает, что он больше не прикасается к Споку, но он не может сказать, когда и как они отпустили друг друга. Этой ночью он ложится в постель с головокружением и неприятным подозрением, что он, возможно, только что подхватил новую и действительно прискорбную наркотическую зависимость. И она на самом деле прискорбна, поскольку Верада провоцирует определённый сдвиг в его отношениях со Споком, и отнюдь не в лучшую сторону. Джим не замечает этого сразу же, но через несколько дней он начинает видеть кое-что, а к концу недели тенденция слишком уж очевидна. Расписание смен Спока резко меняется таким образом, чтобы у него больше не было времени завтракать вместе с Джимом. Когда у Джима свободное время – Спок трудится в лаборатории, ведь количество особо важных экспериментов, требующих его непосредственного наблюдения, внезапно возрастает в геометрической прогрессии. Если он не в лабораториях, то пишет отчёты о миссиях, а это верный способ заставить Джима сбежать. А если не всё это, то он медитирует и нуждается в уединении. Короче, он всеми силами избегает взаимодействия с Джимом вне службы. Согласно нескольким случайным комментариям, услышанным в коридорах и при сдаче смен, Джим – не единственный, кого отвергли, но ему всё ещё сложно поверить, что это не совпадение. То ли Спок увидел нечто чрезвычайно противное во время того мелдинга, то ли пронаблюдав за Джимом всё это время пришёл к выводу, что он того не стоит. Сложившееся в результате всего этого отношение трудно не заметить, и не то чтобы Джим не понимал намёков. То, что Спок не снисходит до любезности объясниться, лишь только подливает масла в огонь, но ведь он и не должен Джиму объяснений. Вероятно, это одна из тех вещей, которую нормальные люди подхватывают во время продвижения по служебной лестнице, набираясь опыта и учась у лучших, горько размышляет Джим. Трудно представить себе кого-то подобного Пайку - человека, который пошёл на вторую клингонскую войну скромным энсином, а закончил её успешнейшим полевым командиром своего поколения - страдающим по поводу странного поведения своего первого офицера, как пятнадцатилетка. Пайку хватило бы одного взгляда, чтобы отличить личное от профессионального, и он бы сразу же понял, что, в случае первого варианта стоило бы держаться подальше, а в случае второго – сказать Споку, чтобы прекратил это к чертям собачьим. Но компетентность Пайка в качестве капитана никогда не подвергалась сомнению – никто бы не посмел, в то время как Джим находится под постоянным контролем. А то, что за это в каком-то роде отвечает Спок, ставит Джима в невыгодное положение извечных сомнений. Джим по своей природе не относится к ненадёжным личностям, но не то чтобы он мог проигнорировать свой необычный карьерный взлёт. Он полностью в курсе своих недостатков, но он ведь, чёрт побери, учится. Если бы тем лицом, которое сомневается в нём, был всего лишь какой-нибудь протирающий кресло адмирал, Джим не задумался бы об этом во второй раз, пусть даже ему не всё равно. Но это Спок, который живёт той же жизнью и сражается в тех же битвах; один из немногих, по мнению Джима, кто на самом деле воплощает всё, за что стоит Звёздный флот. Не на бумаге. В реальной жизни. Мысль о возможности потерять его уважение даже не зная, за какую ошибку… обескураживает. Это мягко выражаясь. Джим почти что звонит Пайку, желая получить совет наставника, но останавливает себя, когда осознаёт, что на самом-то деле позвонит ради утешения. «Похоже, что мой первый офицер меня люто ненавидит и/или планирует мятеж, пожалуйста, вышлите поисковые группы на все ледяные планеты в этом секторе, чтобы извлечь моё тело, простите, не могу быть более конкретным» звучит, как на вкус Джима, малость слишком уж драматично. Итак, Спок продолжает дистанцироваться от экипажа в целом и от Джима в частности. Когда они только покинули космодок он так себя не вёл. Это не преступление и это не причина для жалоб. Фактически, это даже не проблема, поскольку его поведение никому не мешает исполнять свои обязанности, в том числе Джиму. И он оставляет всё, как есть, или, по крайней мере, пытается. Они устраняют напряжённость между двумя планетарными системами, готовящимися к войне и угрожающими безопасности торговых путей во всём секторе. Спок на всё это время приклеивается к локтю Джима, проводя его через лабиринт дипломатических протоколов, а затем помогая ему деактивировать бомбу, которую конкурирующая группировка оставила в переговорной комнате. Они успевают за секунды до взрыва. Они проводят миссию по оказанию медицинской помощи, которая ужасно изматывает весь экипаж, но всё же они останавливают эпидемию - в основном благодаря МакКою, Чепэл, Печалат и Споку, работающим безостановочно и в полнейшей изоляции, потому что, спустившись на поверхность планеты, люди моментально инфицируются. Спок остаётся на том основании, что он теперь носитель, и никто не говорит ему, что это херня, потому что против вируса, который не берёт пленных, их всего четверо плюс спущенное вниз с «Энтерпрайз» медицинское оборудование. В конце концов лишь Спок и МакКой работают над поиском решения, в то время как остальные стали жертвами заболевания, и Спок помогает доктору выкарабкаться, когда МакКой решает испытать вакцину на себе самом. Объединёнными усилиями Джима, Спока, Скотта и Чехова спроектирована и развёрнута спутниковая система, которая будет защищать планету с доварповой цивилизацией от уничтожения астероидами. Они почти три недели тянут на себе тройные смены, и в итоге накачанный стимуляторами Джим пилотирует серьёзно модифицированный шаттл со Споком в роли навигатора. Слишком уж много раз они находятся на волоске, чтобы об этом упоминать, и именно в эти последние дни Джим чувствует себя как никогда легко. Но к тому моменту, когда миссия завершается, Спок тут же отдаляется с прохладным «Вы получите мой отчёт утром, капитан» - как если бы они не спасли жизни друг друга так много раз за столь короткое время. - Мне всё это не нравится, это неестественно, - ворчит МакКой, пропуская стаканчик поздно вечером. Спок тоже был приглашён, но вполне предсказуемо не явился. – Я серьёзно, Джим. Бог его знает, я никогда не встречал никого настолько эмоционально ебанутого - а я ведь знаком с тобой - но всё это просто как-то неправильно. Он потерял свою мать, потерял всю свою грёбанную планету, и он ведёт себя так, как будто это всё трагично и так далее, но случилось с кем-то другим. - Так что ты хочешь, чтобы я сделал? – устало спрашивает Джим. – Сделать ему выговор за то, что он слишком продуктивно трудится, а не бродит по коридорам рыдая вместо этого? МакКой одаривает его странным взглядом. Джим пожимает плечами. - Не то что он мой друг и я могу, ох, даже не знаю, поговорить с ним или типа того, так ведь? Возможно, это звучит слишком уж горько, постольку МакКой хмурит брови и прекращает разговор. Фишка в том, что Джим таки читает отчёты Спока для Звёздного флота. Спок указывает его в списке получателей копии каждый раз, когда их отправляет. Он делал так с самого начала, и, должно быть, это расстраивает массу народа в Штабе, но в его вступительном официальном послании было чётко указано, что прозрачность – в интересах всех участников, и маловероятно, что они могут выступить против этого, по крайней мере, не во весь голос. И поделом им за то, что заставили вулканца шпионить на них, думает Джим, но в том-то и дело. Отчёты Спока, пусть безжалостно честные и почти неприлично дотошные, не содержат никаких признаков того, что он недоволен эффективностью работы Джима в качестве капитана. Их можно перевернуть с ног на голову, прочитать справа налево, перекрутить и исказить, но пусть даже Спок никогда в открытую его не хвалит, невозможно упустить основное – в большинстве случаев он не только не возражает против решений Джима, но и одобряет их. У Джима всё меньше причин для жалоб, но он просто этого не понимает. Здесь есть что-то такое, в чём он уверен и не может пустить это на самотёк. Ещё Спок может мысленно играть с Джимом в шахматы для того, чтобы провести его через минное поле – ей-богу, настоящее минное поле с проклятыми штуковинами, вплетёнными в ткань подпространства. Полевые тренировки в Академии на самом деле просто какое-то посмешище, рассеянно думает Джим, когда Спок переключает его внимание с переживаний на игру. Это одно из самых напряжённых испытаний, пройденных им на данный момент, и чем-то нужно поступиться - не может быть, чтобы лишь он это чувствовал. «Шахматы, вечер, моя каюта» - предлагает он и надеется вопреки всем прогнозам. Вместо того, чтобы принять протянутую оливковую ветвь, Спок сбегает, чтобы закатить достаточно громкую истерику, эхо от которой слышится на всём корабле, и почти что откусить голову Хендорффу за что-то, что не могло быть поставлено тому в вину. Это выбешивает Джима до изнеможения, и практически заставляет переступить черту. Он не вполне высказывает Споку всё, что хочет сказать, но весьма к этому близок. Три дня спустя на ещё одной наземной миссии, которая идёт наперекосяк – серьёзно, ну почему эти штуки всегда заканчиваются западнёй – Хендорфф сбивает Джима на землю при первом же выстреле и угрожает сидеть на нём, если Джим хотя бы подумает о том, чтобы шевельнуться, в то время, как остальной отряд охраны методично расчищает периметр. Хендорфф категорически отказывается сдвинуться с места, и, более того, на его лице нет и следа внутреннего морального конфликта какого бы то ни было рода, несмотря на то, что Джим жёстко матерится и угрожает ему трибуналом. Приблизительно в тот же момент Джим прозревает и вспоминает, что вулканцы, насколько бы они ни были взбешены, никогда не закатывают истерик, и осознаёт, что Спок ещё в большей степени манипулирующий сукин сын, чем Джим считал до сих пор, и что он добился своей цели даже здесь не присутствуя. Это заставляет Джима трястись от ярости, и после этого днями напролёт он не может даже взглянуть на Спока, не желая размазать того лицом по ближайшей твёрдой поверхности. И, конечно же, именно тогда в них выстреливают приказом вернуться на Землю. Таким образом, резкое, но не совсем уж необоснованное погружение Джима в зияющую паранойю стремительно усугубляется. Он знает, что грядёт, или думает, что знает. В то же мгновение, когда «Энтерпрайз» заходит на орбиту Земли, его утаскивают на адский допрос, который начинается и никогда не заканчивается, и всё больше народа приходит для препарирования каждого случая за последние шесть месяцев, когда он пользовался своей головой. Джим отлично справляется. Он не вулканец, но, вопреки тому, что большинству людей нравится подразумевать, он может взять себя в руки даже перед лицом тщательно сформулированного, но несомненного нападения на его компетентность, и Ухура ведь не зря тратила своё время, обучая его этикету. Он улыбается, скрипя зубами, но он справляется. Вплоть до того момента, когда они начинают швырять строчки из отчётов Спока прямо ему в лицо. И кровь бросается Джиму в голову. Ему не кажется, что он физически на кого-то нападал, но, когда всё заканчивается, это единственный поступок, который он может поставить себе в заслугу. Он помнит немногое, поскольку случившееся размыто в кроваво-красной дымке, но резкие слова Спока вскрывают её, как холодное оружие, которым они, собственно, и являются. Забавно, как он это пропустил, если сам же читал эти отчёты ранее в уединении своей каюты. Когда его наконец-то отпускают, один доброжелательный друг подходит к нему поведать слухи, которые скрепляют всё произошедшее торжественной печатью. Джим транспортируется на «Энтерпрайз» и до того, как успевает что-либо осознать, он уже вопит отвратительные и идиотские слова Споку прямо в лицо, не просто достигнув точки невозврата, но заходя гораздо дальше. Он был прав, и насколько. Скромный, сдержанный как тень своей тени персонаж последних нескольких недель был притворством, да Спок никогда в своей жизни и не был таким. Он защищается почти так же застенчиво и тихо, как клингонский боевой крейсер, и через долгое-долгое время, после недель, если не месяцев отсутствия, Джим снова видит того, кто обладал мужеством вышвырнуть его с корабля. Это был бы смелый шаг, будь он оправдан, и даже ещё смелее, поскольку оправданий не было. Джим почти бросается вперёд, поскольку наконец-то они хоть к чему-то приходят, когда суть слов Спока проникает в него и замораживает на месте. Пайк. Грёбанный Пайк. Столь многие вещи обретают идеальный смысл так сразу, что у Джима кружится голова. Он слишком медлителен в своём ответе и совершенно никакой в формулировке каких угодно фраз, но прямо сейчас ему на это наплевать, в особенности, когда Спок выбегает прочь. МакКой сперва открывает рот, потом закрывает, и Джим всё улавливает, потому что нет ничего, что Боунс мог бы сейчас сказать, и о чём он уже не думает. После недолгих размышлений МакКой следует за Споком, и Джим от всего сердца желает ему удачи, в то время, как сам оседает на свободный стул и начинает исходить истерическим смехом. Ухура заботливо его разглядывает, затем её лицо становится жёстким, и она от всей души даёт ему пощёчину. Джим с облегчением и благодарностью ей кивает. - Ты и на самом деле не знал, - шокировано говорит она. По виду её лица он может сказать, что она, вполне вероятно, думает обо всех тех миссиях, когда по её предположениям… Ну её на хуй. Он и в самом деле довольно компетентен, поэтому не произносит этого вслух. В любом случае, он не может по-настоящему её винить. Это всё время было на виду. И не похоже, что Спок был неправ: в последнее время Джим был немного зациклен на себе - ладно, возможно, не так уж немного – но суть в том, что это не единственная причина, почему он это упустил. Просто сама идея того, что Спок, этот Спок, их Мистер Неприкосновенность, был вовлечён в нечто настолько – дерзкое, если не сказать скандальное и по меньшей мере экстравагантное – сама эта мысль не помещается в голове. Ох, кого он хочет обмануть, одна лишь комбинация слов «Спок плюс Пайк плюс секс» заставляет его глаза окосеть от всех возможных вариантов и просто… ага. Он пытается придумать и сказать что-то умное. А то, что получается, это: - Пайк его бросил? Ухура закатывает глаза, её напряжённость частично испаряется. - Ну конечно же, ведь это главная идея происходящего здесь, почему нет. Джим смотрит на неё. - Я просто не могу поверить, что этот человек преподавал мне четырёхмерную боевую стратегию, вот и всё. Она фыркает, а её глаза сверкают. - Ты – совершенно ужасное человеческое существо. - Но в смысле, верно? После паузы она говорит. - Он бы никогда тебя не предал подобным образом, ты же понимаешь, верно? Дело даже не в тебе. Просто… Он не такой. Джим вздыхает. - Знаю. Скажем так, я внезапно получил черепно-мозговую травму, и хватит об этом. Ему неприятно осознавать, что она изучает его взглядом. У него есть смутное подозрение, что она ничего не упускает. - Джим, - говорит Ухура, наклоняясь над столом. – Послушай, я… Он поднимает руку, останавливая её. - Не нужно. Пожалуйста, - встречаясь с ней глазами, он грустно улыбается. – Я цепляюсь за иллюзию, что у меня осталось хоть немного достоинства. Праздник жалости к себе её прикончит. Её губы подрагивают. - Знаешь ли, - ни с того ни с сего говорит она, - Спок тут не единственный, кто может привередничать насчёт своего назначения. Ты хоть в курсе, на сколько предложений о работе твоим руководящим сотрудникам мне приходится отвечать еженедельно? – она задумчиво замолкает. – Кроме Скотти. Такое безумие требует преданности, поэтому, я думаю, что он весь твой, хочешь ты того или нет. Остальные из нас выбрали быть здесь. Он качает головой. - Я бы на тебе женился, но у меня это психическое расстройство. Оно заставляет меня говорить ужасающие вещи тем, кто мне особенно дорог. - О, я заметила, - она ухмыляется, поднимаясь на ноги. Её рука скользит по его плечу, слегка пожимая. – Капитан. Хочешь верь, хочешь нет, но то, что ты параноик и обвинил его во всех вообразимых грехах – это не проблема. Он простит тебя. Скорее всего, он уже убедил себя в том, что в твоих действиях есть логика. Вот, в чём проблема. Ты понимаешь, что я имею в виду? Он медленно поднимает на неё взгляд и сводит брови. - Думаю, я начинаю понимать. Она резко кивает, отводя взгляд. - Сделай с этим что-нибудь. Потому что он, чёрт его побери, меня не подпускает. Оставшись один, Джим с тоской глядит на репликаторы, не впервые желая, чтобы они производили алкоголь. *** Спок принимает его извинения с удручающей лёгкостью. Это особенно очевидно после того, как вице-адмирал Токугава подробно разъясняет, почему накануне Джим подвергся адскому допросу. Всё это заставляет Джима чувствовать себя полным идиотом, но поскольку накануне ночью он уже познал интимную близость с этим конкретным жизненным опытом, то особых вмятин это на нём не оставляет. А по сравнению с его паникой, когда Спок внезапно появляется и подходит прямо к генералу, это даже едва сопоставимо. Конечно же он не хотел бы, чтобы Спок затаил обиду, но он бы это понял. А вот его лёгкое, какое-то безжизненное приятие, когда он говорит, что не может найти изъянов в логике Джима, практически цитируя Ухуру – этого Джим не понимает, и это ему нравится ещё меньше. Теперь от него не ускользает – о, как иронично – что Пайк наблюдает за Споком на протяжении всего совещания с выражением лица человека, который спрашивает самого себя – и о чём он, чёрт возьми, только думал. Это доводит Джима до зубовного скрежета по причинам, в которые он предпочитает не углубляться прямо сейчас, но Пайк – не его проблема в данный момент. Его проблема – Спок. Они покидают космодок этой же ночью, как только торианский посол и его противная дочурка транспортируются на борт. Барышне шестнадцать лет, и она вся – токсическое сочетание испорченности, не полной глупости и клинической скуки, и она приклеивается к Джиму прямо в момент своего появления. Целая неделя полёта будет забавной, размышляет Джим, смиряясь с судьбой. МакКой посылает ему взгляд, который явно говорит «Карма» и смывается из транспортаторной комнаты ещё до того, как осядет пресловутая пыль, но при этом успевает бросить задумчивый взгляд на спину Спока, когда коммандер уходит в сопровождении посла. Спок выглядит так же, как и обычно в последнее время, и Джим ничего не улавливает, когда встречается с ним взглядом, никакого проблеска – ничего. Джим стискивает зубы, потому что Ухура была права, и ему нужно было поговорить с МакКоем ещё вчера. Когда ему наконец-то удаётся отправить Амиру в её каюту на ночь, МакКой уже ждёт его в капитанской комнате отдыха, которую Джим давненько превратил в бар, а бутылка андорианского виски многообещающе мерцает на столе. - Я знаю, что ты говорил с ним, - без преамбул начинает Джим и тянется за стаканом. – Скажи, что он рассказал тебе что-нибудь, потому что я ни хера не узнал. - Мы до этого ещё дойдём, - МакКой с горечью его рассматривает. – Сперва могу я хотя бы спросить? Что, чёрт возьми, с тобой не так? Последний раз, когда я видел тебя слетевшим с катушек подобно этому, случился на первом году в Академии, когда коммандер Ван’кресс угрожал исключить тебя за ту проклятую экскурсию. Ты вышел из себя и пытался его… Джим морщится и поднимает руку. - Я помню. Не тот момент, которым можно гордиться. - Ты больше не то дикое маленькое существо, которое воспитывали волки, Джим. Ты не был таким годами. Что, блядь, на тебя нашло? - Я не знаю, - Джим устало проводит рукой по лицу. – Слушай, я облажался. Этим я хорошо известен. И не думаю, что это величайшая тайна мира, только не для тебя, и я бы предпочёл не выслушивать прямо сейчас ещё одну лекцию о том, как я одержим желанием самоутвердиться, если ты не против. В смысле, ты прав, я уловил, я в курсе этой черты своего характера, ты можешь так и отметить в своём списке. Я исправлюсь, но мне кажется, что в данный момент у нас есть дело поважнее, как думаешь? МакКой строит ему гримасу. - Что ж, если ты так считаешь. - Я на самом деле не проспал лекции по введению в психологию, знаешь ли. Ну, по крайней мере не все. Просто… Слушай, я не знаю. У него была вся информация, когда он на это согласился. У него был доступ к моему личному делу, причём к полной версии, и он видел меня в действии, с хорошей стороны и с плохой. Он знал, во что ввязывается – и он всё равно согласился. Я думал, это что-то значит. И мы куда-то продвинулись. Я знаю, что не вообразил это, и это не было лишь в моей голове. Проклятье, старик подразумевал то же самое, а я думал, что он был не в себе из-за смены вселенных и прочего. Но потом мы со Споком, этим Споком – моим Споком, мы просто… работали. И всё получалось. И не только профессионально. А затем он как будто выключился или типа того. Как будто он выяснил, что я болен каким-то действительно постыдным ЗППП. Думаю, я просто позволил этому достать меня сильнее, чем следовало, а сам не заметил, - он стонет, рефлекторно сжимая ладонью свой стакан. – И теперь я ною, как влюблённый тринадцатилетка, просто чудесно. - Хм, - МакКой выглядит задумчивым. – В смысле, так и есть, и поверь мне, я очень сильно стараюсь это игнорировать. Но ты не так уж неправ, Джим. Просто я не думаю, что это личное в том смысле, который ты вкладываешь. Джим хмуро смотрит на него. - Не понимаю. - Ну, за вычетом подростковой тоски, Ухура говорит те же самые вещи. Ты сам знаешь, насколько они близки, как бы там они это не называли, но, по её словам, он уже неделями её избегает, как если бы это был олимпийский вид спорта или типа того. Натали говорит то же самое. Он её наставник, и раньше они вели долгие, глубокие беседы о природе вселенной и подобной фигне, а затем, внезапно, у него больше нет времени, и этому нет никаких объяснений. Чёрт, да он намного чаще общался со мной, когда впервые зашёл на борт. Он корпел над компьютерными штуками со Скотти и Чеховым и помогал Сулу с этим его безумным огородом. Но прошли недели, и они перестали его просить. Если бы это был один из нас, я бы мог посчитать это случайностью или личным конфликтом, но все мы? Одновременно? - Ты хочешь сказать, что он не только меня отталкивает? - Я хочу сказать, что у него есть все шансы доказать, что есть конкретный «человек, который как остров, сам по себе»**. И это ещё не всё. Экипаж едва видит его вне служебного времени, и не то чтобы он постоянно прятался в своей комнате. Он просто никогда не бывает вне службы, ты это заметил? - Теперь, когда ты это упомянул… - Я проверил расписание его дежурств. Он отрабатывает слишком много смен как с точки зрения здоровья, так и согласно регламентам безопасности. А парень, который составляет графики для всех и каждого на корабле, должен быть в курсе этого, верно? Что ещё любопытнее, так это полное отсутствие каких-либо сигналов опасности в системе, которые бы вызвало моё вмешательство. Это автоматизированная система, Джим. Она должна бы замечать, но она этого не делает. Волшебство какое-то. Или же компьютерный эксперт уровня А7, который считает себя слишком умным, мрачно думает Джим. Это просто детская игра для Спока. Он мог бы провернуть такое даже во сне. Которого у него, по-видимому, больше нет. Просто прекрасно. - Помимо этого есть ещё наземные миссии и тот факт, что за последние два месяца участие в них приводило его в мой медотсек в 94,5% случаев. О да, я уточнил, можешь мне поверить. Его ранения также становятся всё более серьёзными, хотя эта закономерность не настолько очевидна. Ты ничего не заметил, потому что никогда ранее не служил на звёздном корабле, поэтому считаешь, что наземные миссии так и проходят. Но мы же не первое поколение космических ковбоев, и существуют протоколы по минимизации ущерба от подобных происшествий – иначе бы у нас просто не осталось персонала. И знаешь, что забавно? Спок ведь уже отслужил на звёздном корабле полноценный срок под командованием Пайка. Поэтому он должен ориентироваться в этом лучше, и всё же уровень его травматизма этого не подтверждает. Единственная причина, по которой его дела не хуже твоих, если рассуждать с точки зрения статистики, - это твои чёртовы аллергии. Если бы он не был вулканцем, который делает всё, знаешь ли, логически, можно было бы подумать, что он торопится героически отдать свою жизнь по долгу службы. Ты ещё не видишь картинку, капитан? Джим видит. О, как же хорошо он видит. Его руки впиваются в край стола лишь бы перестать дрожать. - Боунс, - произносит он хриплым голосом. – Как мы это упустили? Как мы могли упустить это? - Ха, ты и правда не спал на лекциях по введению в психологию, - бормочет МакКой. – Хорошо. Это всё упрощает. Суть в том, что эта картинка ясна вплоть до того момента, когда ты вспоминаешь о том, что он вулканец. - Что это должно озна… - Вулканцы не впадают в депрессию. Это биологический факт. Депрессия в большинстве случаев проистекает от подавления эмоций, а вулканцы ежедневно наводят свой эмоциональный порядок во время медитаций. Это не означает, что они не могут впасть в депрессию, а лишь то, что им это не свойственно. Знаешь ли ты, почему вулканцы, проявившие эмоциональную реакцию на публике, подвергаются анафеме? Это равноценно тому, что человек бы признался в том, что не чистит зубы по утрам. Это грубо, негигиенично и свидетельствует об отсутствии базовых навыков. А Спок, при всех моих тёплых к нему чувствах, очень хороший вулканец, поэтому я абсолютно уверен, он по этому поводу не расслабляется. - Он потерял свою мать. Потерял свою планету, - медленно говорит Джим. – И он не справляется с этим… - Потому что он об этом не знает, - мрачно заканчивает фразу МакКой. – Это единственное объяснение. У него нет уз, которые могли бы стабилизировать его состояние, я это уточнял. Это точь-в-точь как тогда на мостике - по новой, только в этот раз очень, очень медленно. - И ты ничего официально не предпринимаешь по этому поводу, - говорит Джим, - потому что офицер, находящийся в состоянии депрессии, представляет собой опасность как для себя, так и для окружающих его членов экипажа. - Именно, - кивает МакКой. – Но также у меня нет доказательств. Ну перестал он общаться со своими человеческими друзьями? Круто, но у вулканцев всё равно нет друзей. Его работа страдает? Ни капельки, а фактически он ещё более производителен, чем когда-либо. А что касается высадок, так по его словам - это командные суждения и приоритеты миссий, и тебе понадобится до хрена времени, чтобы доказать обратное. Я бы отправил его на Землю давным-давно, если бы мог выдвинуть обоснованные сомнения. - Но ты знаешь, что прав. - Конечно же я знаю, что прав. И нет, я не хотел бы заявлять об этом официально. Они бы утащили его в госпиталь Звёздного флота в смирительной рубашке, и он бы никогда больше не был допущен к действительной службе. А также я уверен, что они бы никогда не смогли найти способ ему помочь. - Но ты бы смог. МакКой смотрит на него. И смотрит. - О, чёрт, только не это, - Джим выпрямляется на своём стуле. – Ты не можешь просить меня об этом снова. - Он идёт на контакт с тобой, Джим, - МакКой выставляет ладонь вперёд. – Хочешь узнать, почему я не наорал на тебя за это вчерашнее представление? Потому что твоё безумие могло бы заодно совершить некое чудесное проникновение. Он отстранился ото всех, кто мог бы претендовать хоть на малейшие отношения с ним, но он реагирует на тебя. Это похоже на то, что не имеет значения, насколько глубоко он провалился в эту кроличью нору, но ты можешь вытащить его оттуда, потому что он не может на тебя не реагировать. Ради всего святого, не спрашивай меня, почему. Я не хочу в это влезать, никогда. - О, а я хочу? - Думаю, мы оба знаем, что ты хочешь или, прежде всего, что ты не будешь по этому поводу слишком уж расстраиваться. Что напоминает мне о кое-чём… - МакКой прищуривается, внимательно на него уставившись. – Ты влюблён в него? Джим давится алкоголем, который вытекает через его нос. - Что? – он слепо нащупывает салфетку. – С чего ты это взял? - Ой, я тебя прошу, - МакКой откидывается на спинку стула, закатывая глаза. – Как будто меня там не было в течение всех тех жалких четырёх месяцев, когда ты преследовал грёбанную Лорел Лейн. То, что ты творишь сейчас, побило даже те рекорды. И давай мне тут не притворяйся, что он не совсем в твоём вкусе. - У меня нет вкусовых предпочтений. Все в моём вкусе. - Возможно, тебе наплевать на формы и размеры, но у тебя есть предпочтения, Джим. Горячие, умные, не ведущиеся на всю твою херню, знающие как минимум двадцать семь способов тебя убить, а также способные выйти сухими из воды. Я что-то пропустил? - Даже не знаю, должен ли я быть этим польщён или оскорблён. МакКой фыркает. - Типа мы оба не знаем ответ. И в этом моя проблема, Джим. На данном этапе я вполне уверен, что ты – единственный, кто может до него достучаться, но… Я не могу позволить тебе на него наброситься, если буду знать, что ты преследуешь свои собственные цели. Он – пациент на моём попечении, знает он об этом или нет. Теперь ты видишь, не так ли, капитан, как это создаёт для меня внутренний конфликт? Джим медленно кивает, размышляя. - Вижу. Но, Боунс, я не знаю, что тебе сказать. Я не преследую в отношении него никаких целей. Я просто… хочу ему помочь с этим справиться, - несколько секунд он пялится в космос невидящим взглядом. – Я знаю, через что ему приходится проходить. Я не замечал этого ранее, но теперь это так очевидно. Я должен был распознать… Что ж, - он качает головой, сражаясь с воспоминаниями. – У меня нет никаких целей. Но если ты считаешь, что я могу помочь – позволь мне помочь. МакКой вздыхает. - Забавный выбор слов. А, чёрт. Давай-ка провернём это дело после того, как закончим с торианцами. Не думаю, что это хорошая идея – давить на него прямо посреди миссии. Но как только она завершится, мы это сделаем. Джим соглашается. Это даст им немного времени на подготовку. *** Кроме того, что времени у них, как оказалось, нет вообще. И в одно мгновение ситуация из плохой становится ещё хуже. Аришух взрывается им в лица в то время, когда голова Джима всё ещё кружится от того, как Спок смотрел на него накануне вечером поверх шахматной доски. Смотрел глазами, которые видели слишком много, заглядывали чересчур глубоко, обнажая его и проникая ему под кожу. Познавая его. От этого Джима бросает в жар, а Спок не даёт ему времени на выздоровление. Боунс прав, но также он ошибается. Джим не единственный, кто мог бы заставить Спока выйти за пределы. В критический момент какая-то неизвестная аришухская девушка, которая даже не знакома со Споком, справляется с этим просто на отлично. В течение бесконечных секунд Джим стоит как скала, затаив дыхание и впав в анабиоз, и наблюдает за тем, как Спок проходит через ряды стражников, как нож сквозь масло. Он должен был бы испытать шок, испуг, отвращение. Но он ощущает… Возбуждение. Его грудь готова взорваться, каждый кровеносный сосуд в его теле вибрирует от адреналина. Его здравый смысл вытолкнут прочь на позицию стороннего наблюдателя, когда он проталкивается через толпу между ними, распихивая встречных, готовый процарапать свой путь изнутри собственного тела, сквозь свою кожу, чтобы броситься в битву, встать рядом, защитить… Спок оборачивается, и они сцепляются взглядами в тот момент, когда Джиму удаётся протолкнуться ближе, и Джим застывает. На секунду длиною в жизнь исчезают пространство и время, растворяются, как будто никогда и не существовали, и у него больше нет лёгких, чтобы дышать, нет воздуха, чтобы их наполнить, нет тела. Есть только он и Спок, всматривающиеся друг в друга поверх заполненного живыми и мёртвыми поля, не прикасающиеся друг к другу, но слившиеся в объятии, более интимном, чем секс, более реальном, чем всё, что когда-либо знал и чувствовал Джим, и это… Заканчивается. Спока наконец обезвредили и утащили прочь, а Джиму приходится вспоминать, как это – снова быть крошечным, заключённым в своё тело, которое несколько мгновений кажется чужим и неподходящим, как одежда, из которой он вырос. Ему приходится вспомнить, как быть Джимом Кирком, капитаном «Энтерпрайз», чей первый офицер попал в беду, и который должен завершить миссию. И всё же произошедшее он не забудет никогда. Для кого-либо с прошлым Джима попасть под арест не представляет никакой сложности, а привести стражников к мысли бросить его в камеру Спока с помощью насмешек – это детская игра. Кстати о Споке. Спок – это совсем другое дело. Выбешивание его в тот раз, на мостике, казалось Джиму тошнотворным, но тогда он едва ли был знаком со Споком. Теперь же это затапливает его желчью изнутри. Он ненавидит сам себя настолько сильно, что не может этого вынести, и если бы Спок удосужился взглянуть на него, то он бы это заметил. Но Спок не смотрит. Он слишком занят тем, чтобы сдерживаться, и это проигранная битва. Она была бы проиграна, даже если бы здесь не было Джима, а с Джимом у Спока нет ни единого шанса. Джим чувствует, как его сердце разрывается от боли, когда в конце концов Спок начинает кричать. Его последние защитные барьеры разбиты на осколки, и наконец он ощущает всю силу свой утраты. У Джима имеется достаточно оснований задаться вопросами - так ли ощущается сердечный приступ, и не будет ли просто прекрасно, если он умрёт прямо здесь и сейчас до того, как Боунс сможет до них добраться. Спок никогда себя не простит, когда придёт в себя. Спок… - Я никогда не смогу вернуться, - мучительно медленно произносит Спок, как ребёнок, пытающийся выговорить первые слова. – Я никогда не вернусь домой. Джим моргает и моргает снова, но глаза Спока остаются сухими. - Ей нравились розы, - говорит Спок, а Джим почти что отвечает: «Я знаю». Он никоим образом не мог об этом знать, и всё же. Боунс просто подлый ублюдок, потому что всё это было не только ради Спока, о нет. Джим не понимал, какую огромную вину он сам испытывает из-за Вулкана, пока Спок не сказал: - Вы ничего не могли сделать, Джим. Вы ничего не могли сделать. И тогда слова полились легко. На самом деле он никогда не мог говорить о Тарсусе. Он рассказал своей матери лишь то, что ей нужно было знать, но они ни разу по-настоящему не говорили об этом. А сейчас ему не нужно прилагать усилий, и это почти кощунственно, поскольку в глазах Спока так много беззащитного, искреннего сострадания и понимания, и это - именно тот момент, который стоил бы самых отчаянных усилий. Джим знает, что не должен упиваться этим, но он не может этого не делать. Это ощущается как струна, как физическая, ощущаемая нить между ними, связующее звено, которое он почти что может разглядеть краем глаза. Он не желает об этом забывать. Он обнимает Спока, и Спок ему позволяет. Джим едва ли осознаёт всё то, что они говорят, ошеломлённый скорбью и восторгом одновременно. Ему глубоко всё равно, как это будет выглядеть, когда их поднимут на борт. Он смутно догадывается, что это должно его беспокоить, но он уверен также, что лишь какое-то стихийное бедствие заставит его отпустить Спока. В итоге они засыпают рядышком друг с другом, и, конечно же, именно в это время Чехов и Скотти вычисляют способ, как их транспортировать оттуда на корабль. МакКой ничего не говорит в то время, как их обоих лечат от многочисленных ран. Он добавляет успокоительное в витаминную инъекцию Спока не спрашивая, и наблюдает за тем, как тот отключается, после чего поворачивается к Джиму. - Ты в порядке? Глаза Джима всё ещё приклеены к лицу Спока, болезненное выражение которого сохраняется даже в вызванном медикаментами беспамятстве. Ему хочется разгладить жёсткие черты своими пальцами. - Я нормально, - медленно говорит он, или, скорее, слышит себя говорящим. Рука МакКоя сжимает его плечо. - Экипаж явится его проведать достаточно скоро, и тебе здесь быть не следует. Они не должны увидеть тебя таким. Отправляйся в кровать, поспи немного, запихни чуток еды в желудок. Ты отлично справился, и я знаю, что это было не весело. Иди отдыхать, Джим, а затем, ради всего святого, возьми себя в руки. Ты же грёбанный капитан, и прости меня, от этого у тебя нет выходных. - Я в порядке, Боунс. - Я бы поверил в это, если бы ты и правда мог оторвать свои глаза от него хоть на секунду. Иди. Я не хочу усыплять и тебя тоже. Джим знает, что спорить бессмысленно, и знает, что спрашивать также не имеет смысла. Вместо этого, шагая по просторным белым коридорам, он удивляется, как могло всё, что он о себе знал, измениться за несколько коротких дней. Ведь так же, как он стал катализатором запоздалой реакции Спока, так и Спок стал тем же самым для него. Путь от цепляния симпатичных кадетов в барах через постижение четырёхмерной боевой стратегии и в капитанское кресло кажется почти тривиальным, чтобы рассматривать каждый конкретный прыжок, по сравнению с кроличьей норой, в которую он провалился прямо сейчас. Он был Джимом Кирком, экстраординарным капитаном, умником с золотым сердцем, занозой в заднице у Комака, немного засранцем, которого все обожают ненавидеть. Он стал… Да уж. Он только что испытал галлюцинацию, которая, как он полностью уверен, вовсе не была галлюцинацией, а скорее реальным внетелесным опытом, и он при этом даже не умирал. То, что он увидел в себе в те доли секунды, никуда не делось. Медитации входили в состав обязательного курса в Академии, который Джим сдал не совсем честным путём подобно ещё девяносто девяти процентам остальных кадетов. Теперь он жалеет, что не уделял ему достаточного внимания. Он чувствует головокружение и испытывает стойкое удивление из-за своих собственных конечностей, которые, оказывается, у него имеются и реагируют на его команды. Он продолжает бездумно тянуться к Споку и заставляет себя вспомнить, что ему нужно двигаться в совершенно противоположном направлении. В течение следующих нескольких дней это ощущение постепенно стирается. Джим знает, что должен бы чувствовать облегчение, но часть его тоскует по пережитому опыту. Он никогда бы не подумал, что нечто внутри него самого могло бы настолько его удивить, пока случившееся между ним и Споком, чем бы оно ни было, не вывернуло его наизнанку. Спок возвращается в норму не сразу, Джим на это и не рассчитывал, но он начинает исцеляться. Те первые дни - горько-сладкие, наполненные нежной болью. Видеть, как он выполняет свои обязанности с опущенными щитами, совершенно беспомощный, естественный – это бесценно. Спок постепенно восстанавливает свой контроль, но экипаж ощущает перемены. Сперва при сближении они испытывают сомнения, а затем это превращается в лавину, в приливную волну. Когда он заходит в комнату, они поворачиваются к нему, как цветы, которые тянутся к Солнцу. Внезапно все на корабле начинают улыбаться, повсюду звучат шутки, проблемы чудесным образом разрешаются, отодвинутые на второй план проекты завершаются каскадом креативных решений, изливающихся дождём от вдохновлённых членов экипажа. Как будто сам корабль на высоте. Джим и не осознавал, насколько сильно он скучал по этому и насколько это нормально, пока всё не вернулось на круги своя. Сам Спок, естественно, ничего не замечает, совершенно безучастный к тому, какое влияние он оказывает на весь корабль. Это немного печально, но Джим даёт ему поблажку. Если в какой-либо момент у кого-либо в истории чего-либо и была веская причина полностью сосредоточиться на своих собственных ответных реакциях - то это Спок прямо сейчас. Осознаёт он или нет, но экипажу это приносит пользу в любом случае, поэтому оставить его в покое - всего лишь справедливо. Самое лучшее, однако, Джим приберегает для себя. Спок смотрит на него с искренним интересом, изрядным уважением и признательностью. Спок и в самом деле флиртует с ним в ответ на флирт, и делает это настолько неуловимо, но при том несомненно, что, когда Джим это замечает в первый раз, то почти спотыкается на ровном месте. Он внезапно понимает, как тяжело, должно быть, приходилось Пайку все те годы назад, когда Спок был юным, едва ли не подростком, и настолько естественным постоянно. Джим никогда не ожидал, что посочувствует мужику, но, проклятье, это было бы просто нечестно. - Как там ваши беседы? – Джим спрашивает МакКоя однажды вечером, наблюдая за тем, как Спок ведёт разговор с Печалат и несколькими её подчинёнными на другом конце офицерской столовой. То, что они показывают на падде, похоже, целиком и полностью захватило его внимание. МакКой хмурится. - Я не могу говорить об этом, знаешь ли. Врачебная тайна… Джим закатывает глаза. - Боже, я же не вынюхиваю подробности. Просто… Как у него дела? МакКой слегка расслабляется, поглядывая в сторону того стола. - Он упрямый ублюдок – вот, как у него дела, - ворчит он. – Но он полон решимости. Отдадим должное парню, который уж если возьмётся за что-то, то обязательно доведёт это до конца. - Так с ним всё будет хорошо? - Думаю, да. Мы ещё не приступили к самой сложной части, но я думаю – да; я полагаю, что он к этому готов, - он с любопытством всматривается в Джима. – Он с тобой не говорит? Я думал, что он мог бы. Джим качает головой. - Он перестал избегать меня, и он достаточно дружелюбен, но он не говорит со мной об этом. Не то чтобы я винил его. - Хм. А как ты сам? - Что ты имеешь в виду? - Серьёзно, Джим? Я не вулканец, и я не навязчиво рассеянный в отличие от некоторых. Итак, ты на самом деле хочешь сыграть вот так? Джим вздыхает. - Слушай, чего ты от меня хочешь? Я не Пайк. Я могу с этим справиться. МакКой прищуривается. - Ты не Пайк, в этом я с тобой соглашусь. - Ну спасибо. - Да не за что. Джим отлично справляется. До тех пор, пока Спок не закрывается на корабле с двигателем, который вот-вот взорвётся, и вне досягаемости транспортаторного луча. Поэтому не удивительно, что Джиму хочется его убить в тот же момент, как только тот возвращается назад. Лёгкость, с которой он прощает Спока, также его не удивляет, но всё равно сбивает с толку. Боунс был прав, благослови его настырную, вмешивающуюся, шпионскую душу. Не то чтобы Джим признался бы в этом под пытками или что-то в этом роде. Джим сидит там, пьёт принесённый Споком кофе, улыбается, разговаривает, играет на чёртовом рояле и всё это время он чувствует, как его сердце расширяется, переполняется этим - слишком много, слишком сильно. Он даже не представлял себе, что это будет вот так; его пульс отражается от стен комнаты, в каждом вдохе и каждом выдохе – одурманивающая сладость и властная боль. Он никогда не думал, что это будет настолько ощутимо, настолько неоспоримо, настолько здесь и сейчас. Он удивлён, что Спок этого не замечает; он шокирован, что это не очевидно для каждого, кто находится в этой же комнате. И вместе с этим приходит принятие. Он желает Спока. Он всегда желал Спока и, вероятно, всегда будет желать, но если они никогда не дойдут до этого, то пусть будет так. Джим вроде как не может преодолеть эту часть. Раньше он цеплял незнакомцев каждую ночь, иногда - больше одного за ночь. Раньше он думал, что «любовь» - просто красивое название секса или термин, который нельзя было использовать в своих отчаянных попытках не думать о трагической истории своих родителей. Любовь была просто физической величиной. И даже если бы Спок никогда не захотел этого от него, это не так важно. Такая мысль кажется сюрреалистичной его собственному мозгу, но он своими костями чувствует, что это правда. Спок рядом с ним, живой, счастливый – или настолько счастливый, насколько может быть вулканец – и этого достаточно. Возможно, ему следует попросить Боунса о медосмотре на предмет психического расстройства или инопланетного влияния, потому что он почему-то не может распознать себя в человеке, которому в голову приходят такие мысли и который сам в курсе этого. Но он вполне уверен, что его мозги принадлежат ему самому. Неужели он и правда изменился? Или знакомство со Споком освободило в нём нечто, о чём он никогда и не знал? Спок флиртует в ответ и позволяет Джиму к себе прикасаться, и Джим понимает, что это сладкое, тянущее чувство страстной тоски может быть постоянной составляющей частью его жизни отныне и впредь. И по этому поводу он чувствует себя удивительно нормально. *** Со своей стороны Спок делает всё возможное, чтобы вытряхнуть Джима из его подающей надежды святости, напоминая о том, насколько телесным существом он может быть, и всё это при участии ещё одной высокопоставленной бывшей любовницы. Ладно, строго говоря, Т’Принг никогда не была его любовницей, но это мало успокаивает Джима. Она могла бы быть самой изысканной представительницей женского пола, которую когда-либо видел Джим, и, если бы она была всего лишь привлекательной мордашкой, но нет. Добавьте ещё поразительный ум и приверженность вулканскому пути, что заставляет Спока почти что тихо лишиться чувств, даже если эта смертельная комбинация в какой-то мере выстреливает за его собственный счёт. - Он точно знает, как их цеплять, - бормочет МакКой, эхом отражая мысли Джима. Джим наблюдает через стекло за тем, как Спок держится с нею, и ощущает себя прискорбно неполноценным. Они выглядят как королевская чета, безупречный этикет и спокойная уверенность, почти царственность по отношению друг к другу, и при этом полная непринуждённость. Спок был рождён для такого, осознаёт Джим, чувствуя, как нечто холодное и склизкое сворачивается в клубок у него в желудке. Джим был рождён для захолустных баров и летящих в голову бутылок. А Спок был рождён и воспитан для такого. Должно быть, он произнёс это вслух, поскольку МакКой даёт ему подзатыльник. - Ага, и если бы он это выбрал, то был бы сейчас мёртв, не так ли? И ты не пустое место, Джим. Приди в себя. Но Боунс тоже потрясён, Джим может утверждать это с уверенностью. Не имеет значения, насколько неотъемлемой частью экипажа «Энтерпрайз» является Спок, он всегда сам по себе, и вот она, причина. Они всегда смотрели на него вне его истинного контекста. Они втроём идут в каюту Джима чтобы выпить на сон грядущий и устроить что-то вроде совещания, и Джим не может прекратить рассматривать Спока в поисках признаков приспосабливания, уравнивания с этим окружением. Он ничего не находит. Спок так же естественен с ними, как был с Т’Принг, и если даже есть разница, то Джим её не может засечь. Он этого не понимает. Он знает, что не следует смотреть дареному коню в зубы, но это нервирует. Разница наконец-то появляется в самом конце. Спок тянется чтобы коснуться его руки, и это не натренированное, продиктованное ритуалами касание пальцев, которым он обменялся с Т’Принг. Это прикосновение - нервное, определённо спонтанное и почти застенчивое, практически – Джим посмеет сказать – человечное. Как если бы Спок боялся, что Джим его отвергнет. Сердце Джима беспомощно тает от такого проявления ранимости, а Спок это полностью упускает из виду, зато не упускает Боунс, если его «боже-помоги-мне» закатывание глаз является хоть каким-то признаком. - Ты никогда не думал, что было бы проще рассказать ему? – спрашивает МакКой на следующее утро за завтраком. – Сперва это было занятно, но сейчас на это, богом клянусь, просто больно смотреть. - А ты не считаешь, что я был более чем очевидным? – ворчит Джим, хмурясь. – Не то чтобы я не мог ничего с этим поделать или вроде того. Он – грёбанный офицер по науке, он не мог не заметить. - Это двойное отрицание и это скользкая дорожка, Джим. Разве девиз качков вашего командного направления не «всегда будь чётким и конкретным»? - Моё главное направление – инженерное, а командное – просто хобби. - У тебя двойная специализация, ты, кретин. Баловство в инженерном отделении не даёт тебе повода идти по жизни, говоря «если горит, то так и должно быть». - В моём безумии есть система. - Вот этого я и опасаюсь. И всё же нельзя отрицать, что именно в это мгновение жизнь Джима резко вильнула от благородства и высокой духовности в сторону дневного головидеосериала. Он не может быть уверен, что Спок знает, и это беспокоит его сильнее, чем ему хочется признать. Поэтому, разумеется, вместо того, чтобы последовать очень разумному, очень взрослому совету, Джим хватается за первую же возможность чиркнуть спичкой. Том Калле – дар божий. Он прибывает в яркой обёртке и идеальном виде прямо в тот момент, когда Джим впадает в отчаяние, потому что Спок подошёл гораздо ближе, но всё же недостаточно близко, и это заставляет Джима лезть на стену. Он думал, что он лучше этого, но, по-видимому, дело обстоит не так. В основном собственная реакция Спока на Калле – слегка округлившиеся глаза, моментально зачарованное выражение лица – решает за Джима всё. Лейтенант просто обречён стать его новым лучшим другом. Это по-детски, и недостойно, и провоцирует у Джима лёгкую тошноту. Он немножко ненавидит Спока за то, что тот вынудил его опуститься до такого уровня, пусть даже полностью уверен, что Спок вовсе не держал фазер у его виска. Без разницы, это детали. К третьему дню Джиму уже настолько противно, что он хочет бросить свою затею, кроме того, что… Она начинает работать. В полном шоке Джим наблюдает, как Спок прищуривается, когда Джим забрасывает руку за плечо Калле и игриво его подталкивает. Когда Джим напоминает Калле о том, чтобы тот называл его «Джимом» вместо «капитана» в пределах слышимости Спока, Спок действительно застывает на целую секунду перед тем, как продолжить свой путь. Довольно скоро это приводит к тому, что Спок развивает острую необходимость уйти куда угодно, как только Джим и Калле заходят в комнату. В мазохистском стиле это просто великолепно, поскольку быстро скрываемая боль на лице Спока вызывает у Джима неистовое желание избить себя кулаками. Постоянное пребывание в компании Калле само по себе уже достаточное наказание. Он довольно приятный парень, ослепительно героический и всё такое, но он просто умопомрачительно скучный, в нём нет никакой загадочности. Мужик ест свои овощи, потому что они питательны, просто охуеть. Некоторое время довольно забавно наблюдать за реакцией на него со стороны экипажа, но даже это быстро надоедает, и к концу этого дня Джим близок к мыслям о суициде. Ещё хуже то, что МакКой решительно не позабавлен и отказывается говорить с Джимом о чём-либо, кроме рабочих вопросов. Точно так же ведёт себя и Сулу, хотя в его поведении больше тонкости. Ухура и – что за чёрт? – Натали Печалат испепеляют его яростными взглядами, когда им кажется, что Джим не замечает. На лице Скотти в равных пропорциях отражаются озадаченность и жалость, когда он видит Джима вместе с Калле; как будто он думает, что Джим смертельно болен или нечто в этом роде. Т’Принг – как вишенка на торте. Когда она однажды в коридоре нижней палубы случайно сталкивается с Джимом, который в кои-то веки оказался один, то ни с того, ни с сего провозглашает: «Спок – гораздо более достойный пример человечности, чем Вы, капитан Кирк». Она не бьёт его в морду, но умудряется быть гораздо более устрашающей, чем Спок, поскольку в её великолепных миндалевидных глазах нет никакого проблеска, а взгляд – как смертоносный прицел. Так и быть, Джиму уже тоже хватило с головой, но он теперь не совсем понимает, как из этой ситуации выбраться. Он смог дорасти до ранга капитана, но в некоторых сферах, похоже, он совершенно не повзрослел. Как и всегда, его спасает Спок, в этот раз изливая незаслуженные, но желанные откровения. Была причина, по которой он никак не мог оставить Калле в покое, и, как оказалось, эта причина - профессиональная, а не личная. Служба Безопасности Федерации. Дерьмо. Спок был на побегушках у СБ. После всего, что Джим учудил, Спок выдаёт ему в руки кучу информации, которая могла бы уничтожить карьеру Спока и подвести его под трибунал, и на сей раз – по-настоящему. И он даже не колеблется, когда излагает всё это Джиму. А в довершение ко всему признаёт тот факт, что ревновал. Джим почти что обрушивается в кресло в то же мгновение, когда Спок покидает комнату. Он его не заслуживает. Его собственные действия внезапно приобретают кристальную ясность для него самого. Это было вовсе не для того, чтобы вызвать ревность у Спока. Это было испытание. Позволь мне показать тебе, насколько отвратительным я могу быть. Позволь мне показать самую уродливую, мелочную, подлую часть моей души и увидеть, как ты отвернёшься от меня, ведь ты и должен был отвернуться уже давным-давно. Позволь мне показать тебе свою истинную сущность, поскольку я не вынесу, если ты выяснишь всё это сам. За исключением того, что Спок не отворачивается. Он прощает Джима. Он не понимает, не улавливает этого, но всё равно охотно прощает Джима, который об этом даже не просил. Джим может быть иногда невероятно тупым, но не нужно быть гением, чтобы понимать, что это означает. Спок так же глубоко увяз в этом, как и Джим, и почти так же облажался. Становится всё лучше и лучше. Мать Джима, возможно, самая ужасающая женщина из всех живущих, и это лишь частично объясняется случившимся с «Кельвином», но Спок пытается быть милым с ней. Она делает попытку его отравить, а он пытается быть милым с ней. Она радикально подавляет его, и он об этом знает, но всё равно отважно пытается, как будто не имеет никакого иного выбора. Это могло бы быть проявлением уважения к своему командующему офицеру. Возможно, это то, во что верит сам Спок, но Джим много раз видел, как тот (вежливо) объяснял адмиралам, куда и что им засунуть, поэтому в данном случае дело вовсе не в этом. К сожалению, он не единственный, кто это замечает, потому что Вайнона не может всё оставить просто так. Когда Джим во второй раз приходит в себя в медотсеке после медикаментозного сна, в который его погрузил Боунс после того, как кто-то пытался их всех взорвать и оставил Джима иметь дело с его самым излюбленным видом ранения в мире – восстановлением лёгочной ткани – Вайнона всё ещё здесь, сверкает яростными взглядами в сторону его первого офицера. Но Спок теперь не медлит. Джим не знает точно, что произошло между ними, пока он был в отключке, но Спок больше не пытается ей угодить, а это доказывает, что его график обучаемости чертовски высок. Напряжение в его голосе еле заметно, но между Т’Принг с одной стороны и матерью Джима с другой, Джим вроде как это улавливает. - Слушай, почему бы тебе не отстать от Спока? – спрашивает он, когда к нему возвращается способность говорить. – У него есть важное задание, а ты не помогаешь. - О, извини, конечно, но я думала, что вулканцы мультизадачны. - Мама, - стонет Джим. – Нет, серьёзно, в чём твоя проблема? Потому что она не может быть связана с тем, что он набросился на меня после того, как я его спровоцировал. В таком случае тебе бы пришлось ненавидеть половину штата Айова и большую часть трёх соседних штатов. - А я и так ненавижу половину Айовы и большую часть трёх соседних штатов, но это не имеет к тебе никакого отношения. - Тогда в чём дело? Это же не из-за того, что он один-единственный раз вышвырнул меня с корабля? Потому что это было сто лет назад, и тебе на самом деле нужно смириться и забыть об этом. - Ой, чёрт тебя дери, Джим, ты думаешь, что у меня проблемы с этим? Да я бы сама давным-давно высадила тебя на какую-нибудь населённую чудищами ледяную планету, если бы была уверена в том, что это сойдёт мне с рук. - Огромное тебе спасибо. - Боже мой, малыш! Да Спок мог бы иметь рога и хвост, мне всё равно, я бы сказала – наслаждайся этим, только не позволяй ему проткнуть тебе какой-нибудь жизненно важный орган. - Тогда что… - Ты – мой ребёнок, Джим! Ты должен быть умнее меня! Ты должен учиться на моих ошибках, а не повторять их. - Мама… - Позволь тебе сказать, что такими темпами ты скоро окажешься в медицинском шаттле, рожая нечто остроухое и ужасно милое, в то время как он будет где-то взрывать себя на кусочки в попытке победить очередную херню, которая захочет тебя сожрать! Я знаю, что мало занималась твоим воспитанием, а если и занималась, то неправильно, но поверь мне, детка, ты не хочешь такой жизни. Джиму требуется время, чтобы это переварить. Наконец он говорит: - Если это будет хоть каким-то утешением для тебя, то я на самом деле не думаю, что могу забеременеть. Я уточнял этот момент у Боунса целых четыре раза, чисто на всякий случай. Вайнона вздыхает. - Это не смешно, Джим. - Нет, не смешно, - соглашается он. – Но, мам, ты продолжаешь мучить меня этим, как будто по какой-то причине думаешь, что у меня всё ещё есть выбор. - Конечно же, у тебя есть выбор! Это не ситуация «сломал – придётся купить», о которой мы говорили с тобой в восемь лет. - Я его не ломал. - Отлично. Его сломал Нерон, с твоей помощью. Прости меня и всё такое, но это не значит… - Спок изранен, но не сломан. Ты его не знаешь. Он сильный. Он сильнее, чем мы думаем. Держу пари, что он сильнее, чем сам думает. Я не могу представить ничего такого, что могло бы его сломать. - О, Джим, - голос Вайноны внезапно становится разбитым и печальным. – Правда, не можешь? И это – это затыкает Джиму рот на долгое время, и даже Боунс удивлён, что его пациент настолько послушно выполняет все его указания. Он тайком берёт кресло на колёсах и отправляется на поиски Спока. Спок стоит с ровной спиной и смотрит ему прямо в глаза, никаких щитов, никаких барьеров, никаких фильтров, и говорит с безмятежностью того, кто живёт и дышит абсолютной правдой. - Капитан. Я. Не. Скомпрометирован. Вами. Эмоционально. Джим оседает в кресле, как будто его пристрелили, и не может осмыслить это часами. И лишь когда он отдаёт окончательный приказ, который превращает Спока в наживку для одного из наиболее могущественных и опасных преступников по эту сторону Альфа-квадранта, лишь тогда Джим осознаёт. Он тоже не скомпрометирован Споком эмоционально. Для таких, как они, долг всегда будет на первом месте, и они будут делать то, что должны, и неважно, какую личную цену им придётся заплатить. Он отправит Спока на верную смерть как капитан, если будет вынужден так поступить и если не будет другого выхода, и Спок пойдёт умирать. Это ничего не меняет. Это не делает чувства Джима, в отличие от чувств капитана Кирка, менее реальными. Джим задал вопрос как капитан, и Спок ему как капитану ответил. Вулканцы намного лучше в расстановке приоритетов и в отделении личного от профессионального, и он, должно быть, уже знал всё то, что Джим начинает понимать только сейчас. Эти понятия не противоречат друг другу. Можно быть влюблённым в кого-то и всё ещё способным на верные поступки. Одно другому не мешает по умолчанию. Невозможно контролировать свои чувства, но позволять или не позволять им компрометировать суждения – это дело выбора. Впервые за всё время Джим осознаёт, почему количество командных должностей в Звёздном флоте всегда превышает количество офицеров, которые могут их занять. Внезапной вспышкой к нему приходит понимание того, зачем Спок разработал и запрограммировал Кобаяши Мару именно так, как он это сделал, - то, что ускользало от Джима и бесило его с той самой секунды, когда он узнал об этой симуляции. Теперь он понимает. Он также понимает, что пыталась сказать его мать, и почему. Возможно, он унаследовал это от отца, которого никогда не знал. Однако этим обладает и сама Вайнона, вопреки тому, что она никогда не сидела в большом кресле. Этим обладает Спок. Этим обладает самый сопротивляющийся повышению адмирал во Флоте Кристофер Пайк. Капитан звёздного корабля – это весьма особенная порода, и она не выводится путём естественного отбора. Таков Джим. Для него, для таких, как он, для того, кем и чем они являются - это всё то же самое. *** Они идут на бал. Спок танцует на балу. Джим чувствует, как вся его вселенная в очередной раз каким-то образом перевернулась, потому что никто не предупредил его о подобном. - У тебя аж слюнки текут, - ласково говорит Ухура, устраивая подбородок на его плече. - Я не вижу, чтобы ты отводила взгляд. Ты знала, что он так умеет? - Нет, но ведь это вовсе не мамба. Это чистая математика в танцевальной форме. Не удивительно, что он хорош в этом. - Это ужасно, - делает вывод Джим. – Он ужасное существо. Ухура смеётся, обвивая руки вокруг его талии – не просто ради роли, а выражая привязанность. - Уверена, что он думает о тебе то же самое. Адмирал Нечаева – это воплощение проблемы; а Джим озадачен, но не удивлён, когда наблюдает за тем, как Спока уводят в наручниках. Он добавляет в список дел нападение на тюрьму и приказывает Ухуре найти и, если придётся, выкрасть чёртову женщину, а затем события принимают такой скоростной оборот, что успевать вслед за ними почти невозможно. В жизни случаются моменты, когда всё обретает смысл без всяких усилий. Это может казаться невероятно сложным ранее, но не в тот самый момент. Нет времени на раздумья, но также – в них нет нужды. Вроде того раза, когда Джим и Спок отправились на «Нараду», или когда Спок с помощью шахмат перевёл его через минное поле. За несколько мгновений можно прожить целую жизнь. Это так же легко, как щёлкнуть выключателем. Сложные математические уравнения внезапно оказываются простыми и служат лишь средством достижения цели. Он решает пренебречь предупреждением Чехова («Кептин, Ваши расчёты верны, но, насколько мы знаем, это может быть фоновое космическое излучение, а не замаскированный корабль!») менее чем за секунду, даже при том, что информация проникает в его мозг и порождает беспокойство. Быть начисто сметённым варповым следом, переместиться за считанные секунды до того, как шаттл распадается на частицы – это не требует ни смелости, ни принятия решений. Джим видит, как вся его жизнь складывается в череду подобных мгновений. Затем он смотрит в лицо Спока на экране, холодное и строгое, и его выбрасывает из этого состояния к основам человеческого восприятия. Спок страшен. Он настолько убедителен, как вулканец с разбитым сердцем, перешедший на тёмную сторону, и Джим в это почти верит. - Ромуланцы - грязное пятно в истории вулканцев. Они никогда не должны были покидать своих пещер. Они должны быть уничтожены. Разум Джима настолько ошеломлён этим представлением, что с трудом успевает ухватить единственное слово, которое Спок имел в виду. Это прощание, думает он, слегка шокированный. Не то чтобы он верил в то, что хоть один из них был неподвластен смерти, просто… слишком скоро. Джим не готов. У них даже не было времени, чтобы… Связь обрывается. Джим бежит в один из служебных тоннелей, и там, да, в самом его конце, находится вход в естественное пещерное образование, шлюз размерами два на два, усиленный сейсмическими стабилизаторами против случайного обрушения, это точно, но не против землетрясения. Но это хоть какой-то шанс. Джим ложится на землю и сворачивается в клубок, защищая голову, и тут же в комнате позади него взрывается земля. Он отключается и сам не знает, надолго ли. Когда он приходит в себя, то в горле дерёт, а это явный признак кислородной недостаточности. Его тело пробуждается к действию, заставляет его ползти и карабкаться вдоль разрушенного тоннеля туда, где был оружейный склад. Там, в центре выжженной, неровной земли – Спок. Джим произносит его имя. Говорит что-то ещё, что-то бессмысленное. Всё в этом мире не имеет смысла, когда губы Спока прижимаются к его губам в поцелуе, настолько исполненном беззащитной, непреодолимой, жестокой в своём страхе любви, что это разбивает его сердце. Ему хочется успокоить, утешить, нежно погасить эту боль. Спок не должен испытывать таких страданий, Спок не должен… Спок отстраняется, его разум осознаёт эти действия. Нет, думает Джим. Чёрт, нет. Не в этот раз. Он спорит, уговаривает, кричит. Он бросает в Спока пригоршни слов, отчаяние вызывает в нём ярость. Он бессилен помочь и знает это. Он не может перевести Спока на другой берег – Спок должен совершить этот прыжок сам. Он уже почти там, покачивается на самом краю, выглядя настолько неуверенным, что это убивает Джима. Как он может не знать? Как он может сомневаться? Он это чувствует, Джим знает, что он это чувствует. Почему же он не может просто поверить? Кто сказал ему, что он этого недостоин? И с какой стати он поверил им? Я поймаю тебя. Богом клянусь, Спок, я поймаю тебя. Просто сделай это. Прыгай. Давай же. - Ты… - Спок дрожит в нерешительности. Затем в едином, самом сильном порыве мужества из всех виданных Джимом, он говорит: - Ты любишь меня. Ты влюблён в меня. Джим почти теряет сознание от облегчения. - Это… - запинаясь выговаривает он. – Спок, боже, это… Да, он любит Спока. Конечно же, он хочет его. Но это всё всего лишь… наружная сторона. Солнечный свет на поверхности озера. Они могли бы жить так, провести всю свою жизнь, барахтаясь на этой поверхности, но то, чем они являются, лежит гораздо глубже. Тёмные воды с их течениями, монстрами и тишиной. Бездонный колодец. По возвращении на борт корабля Спок приходит к нему сам, не ожидая приглашения. Он прикасается к Джиму спонтанно, без подсказок. И Джим не может отрицать в этом чистого физического влечения, о котором он никогда не мечтал, но теперь ни за что не отдаст. Горячие прикосновения Спока, его уверенные и чувствительные руки, его поцелуи – как срывающий крышу наркотик. Джим не знает, как он мог только думать о том, что сможет жить без этого. Его тело испытывает исступлённое желание, никогда ранее ему незнакомое, и он может влюбиться лишь в одно то, как руки Спока воспламеняют его кожу. Но даже этого почему-то недостаточно, а затем Спок прикасается к его разуму. Поверхностные и глубинные течения перемешиваются в сверкающем калейдоскопе, и Джим держится за Спока, ошеломлённый узнаванием всего этого. Где-то там, в пространстве, которое не поддаётся описанию, Джим в бесконечном удивлении повторяет «Я тебя знаю», и Спок отвечает «Я тебя знаю», но никто из них этого даже не осознаёт. Миллионы секунд спустя, когда Джим снова овладевает своим голосом и речевыми навыками, он говорит: - Мне хотелось бы знать, бывает ли так каждый раз. Рука Спока пересчитывает позвонки на его спине. - Я не знаю, - мягко признаётся он. – Так никогда раньше не было. Они занимаются любовью все те два часа, которые остались до возвращения на службу. *** Так происходит каждый раз, но чуть менее напряжённо – в большей степени из-за необходимости скрываться, как намёк на расплату, когда они будут к ней готовы. Кажется, что тот первый раз создал нечто вроде связи, что-то типа шлюза между ними, и после того, как пыль осела, им представилась возможность исследовать и наслаждаться физической близостью так, как они этого желали. Джим любит тело Спока. Любит его упругость и силу, любит бледность его кожи, любит зеленоватый румянец, разливающийся подобно чернилам под ласками языка и пальцев Джима. Спок прикасается к нему уверенно, изучая реакции Джима с неослабевающей страстью учёного, не используя для этих целей телепатию, как будто принимая своего рода вызов. Но такие вещи он, похоже, просто постигает своей божественной интуицией, а его удовольствие от каждого нового открытия ощущается неподдельно и ярко. Не то чтобы они имели возможность посвящать себя этому часами, со всеми этими допросами и бесконечными, нескончаемыми совещаниями, но даже засыпать рядом со Споком, когда ни один из них ни на что не способен, - это блаженство. Когда Спок слишком истощён, он отчаянно кутается в одеяла, а Джим беспомощно смеётся целых пять минут, когда обнаруживает себя втянутым в войнушку по перетягиванию одеял с очень сонным и крайне раздражённым вулканцем. Джиму следовало бы возмущаться, но он не держит обид. То, что Спок может расслабиться рядом с ним – уже бесценный дар. Он ни за что не променял бы его на менее капризного любовника. В эти смутные и странные недели после кризиса Звёздный флот заставляет их работать на износ. Джим и Спок оба разрываются между текущим ремонтом «Энтерпрайз» и бесконечной дачей свидетельских показаний. Большую часть времени Джим не помнит собственного имени, а однажды во время принесения присяги отключается по-настоящему. Вдобавок к этому Спок становится едва ли не заложником Научного департамента Звёздного флота, где из него ежедневно высасывают все соки знаний и озарений касательно маскирующего устройства. И всё-таки они ни разу не выдают себя на публике, хотя Джим заявляется в предоставленную ему квартиру лишь с самого раннего утра для того, чтобы переодеться. Решение делить постель со Споком приводит Джима к открытию, которое, если честно, должно было быть ожидаемым, но не было, а именно: Спок и на самом деле – чудо природы. Джим не думает, что это как-то связано с его генетикой, но лишь с тем, что Спок явно не в ладах с головой, потому что не важно, сколько часов ему довелось поспать, он каждое утро просыпается на два часа раньше, чтобы помедитировать и выполнить какую-то странную вулканскую растяжку. Во время медитации Джим спит без угрызений совести, но изо всех сил старается проснуться к началу растяжки. Как для зрелищного вида спорта это выглядит просто потрясающе и, как правило, заканчивается одним из двух способов: либо Спок уговаривает Джима присоединиться и разогнать свою кровь и лимфу, что оказывается неожиданно бодрящим; либо Джиму удаётся отвлечь Спока в достаточной степени для того, чтобы тот продолжил свои физические упражнения в постели. Джим подозревает, что если бы они по-настоящему жили вместе, то его способность отвлекать Спока на секс довольно быстро сошла бы на нет, ведь Спок – действительно непреклонный ублюдок и принимает вызовы Джима именно так, как нужно принимать вызовы. Но пока что всё срабатывает замечательно, Джим побеждает и, да, значительно ведёт в счёте. Но очень часто случаются дни, когда они вовсе друг друга не видят, и Джим просыпается рядом с отпечатком головы Спока на подушке, ускользающим, ласковым теплом в разуме и кофейником со свежезаваренным кофе. Проснувшись впервые от аромата жареных кофейных зёрен, Джим решает, что Спок знает близких к себе людей слишком уж хорошо. Он на совещании со Скотти, Сулу и несколькими инженерами-техниками, обсуждает что-то по поводу дополнительных резервных копий для навигационного управления. Спока здесь нет, зато из-за какой-то ошибки космического масштаба присутствует МакКой. Он, вероятно, ошивается вокруг после предыдущего совещания с медико-биологическим департаментом, но Джим в этом не уверен. В его голове всё уже давно превратилось в какое-то сумбурное и размытое, никогда не прекращающееся собрание. Джим чересчур поглощён объяснениями Скотти, чтобы обращать внимание на что-либо ещё, поэтому совершенно захвачен врасплох, когда Сулу говорит: - Я хотел обсудить это с Вами прошлым вечером, капитан, поэтому заглянул к Вам на квартиру, но Вас там не было. - Хм? – Джим слушает лишь наполовину. – А, да. Полагаю, что меня не было. - Мда, - говорит Скотти, не отрывая глаз от своего падда. – Сила молодости. Мне и самому нравится гулять по барам, но в последние деньки я падаю без задних ног, когда меня вытаскивают из машинного отделения. В следующий раз скажи тем леди, с которыми ты тусуешься, что у тебя есть красивый друг, ладно, парень? Джим, который наконец-то врубается в ситуацию, поднимает глаза и сразу же спотыкается о прищуренный, крайне подозрительный, сверлящий взгляд МакКоя. - Ммм, - Джим прочищает горло, уверенный в том, что ущерб уже нанесён. – Само собой, Скотти. В следующий раз – обязательно. По крайней мере у МакКоя хватает терпения дождаться конца совещания. - Ты не шлялся вчера по барам, - без предисловий начинает он в то же мгновение, когда Джим выходит в коридор. – Во-первых, ты не донимал меня по поводу лекарства от похмелья, а мы оба знаем, что ты не умеешь пить. Во-вторых, даже ты не способен на подобное безумие с учётом всего происходящего. Итак, где же ты провёл прошлую ночь, Джим? Правда, решает Джим, это лучшая защита. - Совещание Разведки Звёздного флота затянулось, - говорит он своим самым скучным тоном. – Они ввели нас со Споком в курс дела касательно новых протоколов по Ромуланской Нейтральной Зоне. Боже, Боунс, у меня нет сил об этом говорить, но если бы ты знал, какая это будет заноза в заднице! Правда и ничего, кроме правды. Просто не вся правда. МакКой всё равно смотрит с подозрением. - Тогда почему же ты соврал Скотти? Джим пожимает плечами. - Ну, не правда. Я не знаю, рефлекс. Это служебная необходимость, а он не в курсе дела. Они заставили нас подписать четырнадцать различных форм о неразглашении, как будто на то, что мы говорим, офицерская присяга не распространяется. Он понимает, что угроза миновала, когда МакКой задумчиво произносит: - Вероятно, уровень паранойи повысился после всей этой заварушки с Ногурой. Который всё ещё на свободе, между прочим. Джим кивает. - Спок сказал почти то же самое. Я по-прежнему считаю, что это выходит за рамки разумного, но, с учётом беспорядка, который мы должны разгребать прямо сейчас, я не жалуюсь. Чёрт, да он говорит убедительно даже для своих собственных ушей. Наконец-то он начинает понимать, как Спок может обходиться без вранья. - Так значит после этого ты отправился в постельку, как послушный мальчик? Он таки отправился в постельку, хотя не в свою собственную. И это было восхитительно, пусть даже ничего не было, кроме самого сна. Джим мило ему улыбается. - Да, мамочка. Думаю, Сулу заскочил до того, как я вернулся. А это было примерно после двух. Они доходят до перекрёстка, где должны разойтись – Джиму предстоит направиться в транспортаторную комнату, чтобы спуститься вниз на планету, а МакКою – вернуться в медотсек. Джим уже открывает рот, чтобы радостно попрощаться, когда МакКой хватает его за плечо и вовсе не нежно разворачивает к себе лицом. - Сколько же в тебе дерьма, Джим, - говорит он, сверля его язвительным, пронизывающим взглядом. – О, я догадываюсь, что ты не соврал. Но знаешь ли ты, почему Спок выходит сухим из воды, когда несёт подобную херню? У него за спиной – годы практики, и его лицо – вовсе не открытая книга, для большинства из нас так уж точно. Мне ненавистно разрушать твои иллюзии, но в твоём случае всё это не работает. Попроси его тебя натаскать или же сам потренируйся перед зеркалом. Мне всё равно, но в следующий раз придумай что-нибудь получше, капитан. Тебе повезло, что никто не обратил внимания. Мне было стыдно за тебя. С этими словами он разворачивается и шагает прочь, оставляя Джима с открытым ртом краснеть посреди коридора. Но МакКой – это далеко не самое худшее, что случилось с Джимом, потому что пару дней спустя на планете он сталкивается с Пайком. И это происходит именно в столовой, и Джим только что уселся со своим подносом, поэтому он просто не может сбежать и не выглядеть при этом как полный идиот. Пайк присаживается напротив него, вежливо улыбаясь и держа в руках, что иронично, яблоко. - Капитан Кирк. Джим сглатывает. - Адмирал. Молчание затягивается. - Ну, это всё достаточно неловко, - говорит Пайк, задумчиво крутя в руке своё яблоко. Не похоже на то, чтобы это было хоть капельку неловко для него. – Расслабься, Кирк. Я не собираюсь тебе врезать. Не то чтобы мне не хотелось, если честно, но я не хочу позже получить ещё один нагоняй. Довольно скверно, что он всё ещё находит время для того, чтобы доставать меня по поводу моего здоровья. А вот это новая информация, которую Джим на самом деле должен был ожидать. Это всё ещё больно. А также заставляет его чувствовать себя мудаком. Это весьма многоцелевая информация. - Он может быть крайне упрямым, сэр. - Да. Особенно, когда дело доходит до тех, кого он любит. Джим удерживает его взгляд. - Я знаю. Пайк несколько секунд изучает его взглядом. - Ты ведёшь себя мудро. Я этого не ожидал. Полагаю, это хоть что-то объясняет. Его тон весьма явно намекает, что это «что-то» - всего лишь крохотная, малюсенькая частичка совершенно необъятного целого. - И вот в этом месте Вы скажете, что мне бы лучше не причинять ему боль и всё такое? – спрашивает Джим. - Нет, это понятно и без слов. В этом месте я скажу тебе остерегаться той чуши, что он несёт. Особенно в долгосрочной перспективе. Вы оперируете совершенно различными временными шкалами. Не успокаивайся на достигнутом, ни на несколько месяцев, ни на несколько лет. Как только ты это сделаешь – ты его потеряешь. Джиму не нужно спрашивать, с какой стати возник этот конкретный совет. Он также не тешит себя иллюзиями по поводу того, что его дали ради него самого. Вместо этого он с болезненным любопытством интересуется: - Вы бы поступили иначе? Если бы могли вернуться в прошлое и всё изменить? Несколько долгих секунд Пайк размышляет над этим вопросом. - Нет, - он качает головой. – Так лучше. Для каждого из нас, я полагаю. Джим всматривается в лицо человека, которым, как он знает, Спок будет дорожить до последнего дня его жизни. - Крис, - спрашивает он тихо, - Вы счастливы? Пайк моргает, выходя из задумчивости, и снова сосредотачивается на Джиме. Затем ухмыляется. - А я-то думал, что ты уже вышел из возраста глупых вопросов. Он встаёт на ноги, его трость – как бремя. - Увидимся послезавтра на трибунале, капитан, - он кладёт яблоко на поднос Джима. – Твоя еда остывает. Еда Джима превращается в лёд к тому моменту, когда Пайк выходит из столовой, но аппетит у Джима пропал окончательно. Этой ночью Спок будит его, слегка потряхивая, примерно через два часа после того, как Джим отключился. - Что? – бормочет Джим, пытаясь откатиться. Руки Спока, конечно же, крепко его держат. – Боже, Спок, в чём дело? Что-то горит? - У тебя был ночной кошмар, Джим. Он замирает. Так и было. Простыни скручены вокруг него противоестественным образом. Удивительно, как он только не удушился. Когда Джим ложился в постель, то Спока, насколько он помнит, здесь не было. - Прости, - говорит он и трёт лицо. – О боже, прости меня. - Нелогично извиняться за то, что ты не можешь контролировать. Дело в том, что он извиняется не перед Споком. Его мозг наконец-то приходит в норму, и он отстраняется, позволяя Споку расправить постельное бельё. - Я не хочу говорить об этом, - предупреждает он. - Я понимаю, - соглашается Спок, придвигаясь ближе, но не касаясь. – Могу ли я помочь? По ночам в квартире Спока непроглядная тьма, и лишь по этой причине Джим может на самом деле попросить: - Обними меня. Он не засыпает до самого утра, хотя Спок в какой-то момент погружается в дрёму. Его руки не отпускают Джима до тех пор, пока Джим сам нежно не расцепляет их, когда срабатывает его будильник. За дверью квартиры Спока его поджидает МакКой, вооружённый полным негодования взглядом и чашкой кофе в руках. Джим берёт кофе и пытается разобраться с негодованием: - Я не в настроении выслушивать лекции, Боунс. - Отлично. А я не в настроении для того, чтобы по чём зря сотрясать воздух. Комак требует тебя, а ты не отвечаешь на свой коммуникатор, и, как ни странно для нас всех, без сомнения, никто не может тебя найти. Они отловили меня первым, но я вполне уверен, что следующим они будут трясти Спока. Поэтому если ты хочешь, чтобы он продолжил спать своим волшебным сном – и бог знает, но он выглядит так, как будто сильно в этом нуждается – ты бы лучше вышел на связь. Кофеин проникает в его мозг одновременно с этими словами. - Боунс, - Джим останавливается и смотрит ему в глаза, - я… - Ага, ага, - отмахивается от него МакКой. – За тобой должок. Который Джим отдаёт. Джим отправляет ему ящик саурианского бренди в ту же секунду, как только разделывается с Комаком. - Я имел в виду то, что говорил тебе раньше, Джим, - МакКой посылает ему контрольный выстрел в голову. – Возьми себя в руки, в конце-то концов. Пожалуй, следует так сделать, думает Джим, поворачивая за угол. У него нет времени на душ, но даже если у Комака с этим проблема, то ему придётся потерпеть. *** Трибунал Ногуры – нелепая шутка. Почему-то это кажется ещё более нелепым, чем трибунал Спока годичной давности, но не то чтобы Джиму было так уж смешно. Каждое свидетельское показание было заготовлено и записано, все улики придирчиво рассмотрены и проанализированы, каждый вывод одобрен и отрепетирован, и всё равно на то, чтобы пройти через это, уходит целых три дня. После чего ему предлагают сделку. У Джима даже в мыслях нет, что Звёздный флот не справится с этим. Его в достаточной степени втянули в это дело, чтобы он мог понять, пусть с зубовным скрежетом, что, если бы ему пришлось всем этим руководить, то он, скорее всего, принял бы аналогичное решение. Но от этого знания ему не легче. Во время последнего перерыва перед вынесением вердикта он стоит в зале суда и смотрит на Спока и Ухуру, беседующих с адмиралом Нечаевой в другом конце помещения. Чуть позже к ним для полного счёта присоединяются Пайк и высокая женщина с яркой внешностью и устрашающе идеальными чертами лица, которая знакома Джиму как Номер Один. Она и Спок обмениваются вежливыми кивками перед тем, как вновь обратить внимание на общую беседу. Джим наблюдает за ними с тяжёлым ощущением, скручивающим его желудок. Они держат себя в руках. Чёрт, они с этим справляются. Он едва ли в состоянии усидеть спокойно в течение всего этого спектакля без того, чтобы не взбеситься, и теперь, когда всё закончилось, он чувствует себя по уши испачканным в дерьме. Разумеется, никто из них, скорее всего, не проводил ночи напролёт, изучая стратегические уловки Ногуры… Тем не менее. В своё время Пайк, будучи капитаном, принял целую кучу морально неоднозначных решений. Все они были оправданы, все стали тяжёлым выбором, и всё же. Адмирал Нечаева – Джим не знаком с её личным делом, и это то, что он должен как можно скорее исправить; но судя по её действиям во время последнего кризиса и по занятой ею позиции, с которой она могла держать всё под своим чутким наблюдением и контролем с самого начала, - всё это говорит само за себя. Спок прошёл через ад и вернулся оттуда по меньшей мере трижды, и это лишь за то время, которое Джим с ним знаком. И, однако, их это не пачкает. Не пачкает и всё тут. Каким-то образом, не уклоняясь от самой отвратительной грязи, они умудряются оставаться такими же чистыми и идеальными, как и до того. Возможно, лишь становятся чуть мудрее. Это не приобретённое качество. Оно или есть, или его нет, и почему-то вышло так, что у Джима его нет. Он встаёт и выходит из зала суда. Предполагалось, что он останется, будет стоять там, на переднем плане и в центре, но в нём этого нет. Он не настолько хороший актёр, и он не… не такой, как они. Он продолжает идти. Он связывается со Скотти и Сулу и оставляет записку для Боунса. Он не оставляет никаких сообщений Споку; прямо сейчас он просто не может этого сделать. Это хуёвый поступок, и он извинится за него позже, но именно в этот момент он не может. Он идёт в свою комнату чтобы переодеться и собрать небольшую сумку. Он уезжает. *** Айова встречает Джима морозным дыханием ветра в лицо. Дом промёрз насквозь, поэтому он врубает генератор и отправляется на пробежку. Старые аллеи пусты, ветерок едва дует, сухие листья похрустывают под его ногами. Его соседи так и не смогли смириться со всем тем, чем занимался Джим, когда учился в школе с их детьми, поэтому нет никакой опасности, что они устроят ему торжественный приём. Но через пару часов несколько корзин и ящиков материализуются на пороге Джима. Они наполнены фруктами, овощами, хлебом и свежим мясом, хотя по-прежнему никто не слоняется поблизости, чтобы поздороваться или пожать руку. Они просто могли подумать, что он не в состоянии себя накормить и не хотели, чтобы он умер. Или же они внезапно ощутили уважение к чьей-то частной жизни. Трудно сказать. Первые три дня он пребывает в странном состоянии полного отсутствия мысленной активности. Он спит столько, сколько хочет, и всё же его тело пробуждается довольно рано. Он усиленно пытается проспать весь следующий день, но у него не выходит. Он скучает по своей койке на «Энтерпрайз». Он совершает долгие пробежки, бродит по дому, готовит еду (ужасно), ест подряд всё то, что не требует готовки, и читает кое-какие из своих старых книг, до сих пор сложенных в ящики на чердаке. Он проверяет сообщения, потому что последнее, чего он хочет, так это то, чтобы кто-то в Звёздном флоте впал в панику и принялся его выслеживать. Он читает новости от Скотти и игнорирует писанину МакКоя. Он старается не обращать внимание на то, что Спок не прислал ему ни единого сообщения. К четвёртому дню он готов признать, что устал от безделья, и отправляется вершить мелкий ремонт по дому и во дворе. Всё это остро нуждается во внимании после долгих лет пренебрежения. Он обменивается несколькими словами с проходящими мимо людьми и однажды рискует выбраться на кружку пива. В последний день перед официальным отбытием «Энтерпрайз» и предстоящей этому помпезной церемонией Джим уже в основном смирился с тем, что ему нужно выйти в люди. Это не осознанное решение, но почему-то он обнаруживает себя на стоянке ближайшего к верфи бара, того самого, где когда-то его первая попытка впечатлить Ухуру обломалась и вспыхнула яркими последствиями. Он и сам удивлён, какого чёрта ему здесь надо, но всё равно заходит внутрь. Ещё довольно ранний вечер, и толпа посетителей пока не велика. Большинство из них - местные жители, а несколько кадетов в красном слоняются то тут, то там. Никто не узнаёт Джима, когда он буднично заходит в бар и кивает бармену. - Приветик, Брэд. Брэд поднимает взгляд. - Джим Кирк, глазам своим не верю, - он ухмыляется, всё так же кривя уголок рта, как и помнилось Джиму. – Давненько не виделись. Как обычно? - Спасибо. Они немножко болтают, пока Джим пьёт своё пиво. Ему всегда нравился Брэд. Не настолько, чтобы стать его приятелем, но они всегда понимали друг друга. Брэд даже пару раз позволил ему порулить баром, и Джим справился с этой работёнкой более чем достойно. Поздний вечер неизменно набирает обороты, и Брэд уже слишком занят для разговоров, но Джим и не против. Он задаётся вопросом, не повзрослел ли он. Он абсолютно доволен тем, что сидит в баре, пьёт пиво и наблюдает за шумной, юной толпой. Ему не хочется никому набить морду и не хочется присоединиться к состязанию по выпивке. Все они кажутся ему детьми. Господи боже, когда же это успело произойти? Звук переворачиваемой мебели привлекает его внимание, и Джим уже на грани того, чтобы рассмеяться от знакомого ощущения происходящего. Разница в том, что на этот раз двое местных противостоят пятерым кадетам – серьёзно, эти парни никогда не постигнут требований, предъявляемых к поступающим на направление службы безопасности – и один из городских уже выглядит, как будто получил по полной программе. Джим не может расслышать, о чём они говорят, но он узнаёт этот тон, и вовсе не удивлён, когда начинается потасовка. Чему он действительно удивлён, так это тому, что он никогда не собирался встревать, но всё же прыгает на барную стойку и громко свистит. Комната вокруг него замирает, все поворачиваются к нему и пялятся. - Ладненько, хватит уже! – гаркает Джим командным тоном, всё так же не думая. – Следующий, кто ударит – будет исключён. Не думайте, что я шучу. Он не одет в форму, но к счастью их лица озаряются узнаванием, по крайней мере, лица большинства кадетов. Местных сразу же отпускают, и Джим почти морщится от сочувствия. Он спрыгивает с барной стойки и направляется к группе, которая теперь стоит по стойке смирно. - Вы там, как Вас зовут? – Джим указывает на более старшего мужчину, одетого в серую форму Академии и настороженно подпирающего стену. Тот делает шаг вперёд. - Лейтенант Марк Купер, сэр. Джим прищуривается. - Вы должны были присматривать за этой партией, разве нет? - Да, сэр. - Считайте, что на Вас подан рапорт, - Джим поворачивается посмотреть на пятерых крепких парней, которые выглядят как младшие кузены Хендорффа. Ему охота ухмыльнуться, но он сдерживается чисто на всякий случай. – У тебя – слабый удар левой. Ты слишком машешь руками. Ты отстойно держишь равновесие. Ты только мешаешься. А ты… Переводись на ботаническое что ли, ты совершенно бесполезен. Вы все просто опозорились. Разве вас не тренировали? О, погодите, вы же должны защищать от ромуланцев и клингонов, а не от безоружных гражданских. Он рассматривает их лица, размышляя о том, дошло ли до них. Где-то там, в Сан-Франциско, адмирал Кристофер Пайк сейчас просто умирает от смеха. - Вечеринка окончена. Возвращайтесь в свои бараки, и, когда вернётесь назад в Академию, явитесь к своему куратору для дисциплинарного взыскания. Свободны. Они ковыляют прочь, лейтенант замыкает колонну. Джим обводит взглядом остальных. - Все, кто в форме, вы бы лучше молились о том, чтобы я не запомнил ваших лиц и того факта, что вы ничего не сделали, чтобы это прекратить. Оставшиеся кадеты разбегаются, словно перепуганные котята. Джим потирает затылок и смотрит в сторону городского парня, но его уже там нет. Его друг помог ему сесть на стул возле стенки, они оба выглядят потрёпанными, впрочем, не слишком сильно. Джиму приходилось и похуже. - Вы, парни, в порядке? Они кивают. Тот, которого повалили первым, не отводит взгляд. - Чтоб по-честному, сэр, я первым начал. Джим улыбается. - Если тебе некуда девать энергию, возможно, тебе стоит подумать над поступлением в Академию. Его друг фыркает, в то время как парень осторожно дотрагивается до своего определённо сломанного носа. - Ай. Мы лучше просто свалим отсюда. Джим кивает. - Прекрасная мысль, - он возвращается к своему месту, а комната за его спиной постепенно погружается в тихое бормотание. Брэд толкает к нему бутылку пива и подходит ближе. - Мне стоит подумать о том, чтобы ввести штрафы для Звёздного флота, знаешь ли. - За мебель? - Неа, она тут давненько неубиваемая, ещё до твоих выходок. Почему, как ты думаешь, она такая страшная? - А я-то думал. - Просто как-то раз один сопляк затевает драку в моём прекрасном заведении. А следующее, что я вижу – он на головидео получает медаль за спасение планеты, прикинь. Джим фыркает. - Если будешь всё валить на меня, то тебе это не поможет. - Не, понимаешь, дело не только в тебе, это закономерность. Первым здесь был тот вулканский пацан, который сейчас какой-то там крутой коммандер. Потом ты. Потом, насколько я знаю, то мелкое говно, которое только что вытащило отсюда свою задницу. Я мог бы разбогатеть, если это будет продолжаться. Джим моргает. - Какой вулканский пацан? Брэд пожимает плечами. - Ну, я полагаю, он уже не пацан. Когда Джим на него недоумевающе смотрит, он продолжает: - Проклятье, Джим, у меня хреново с памятью на имена. Парень, который с тобой служит, ну, ты знаешь его. - Спок? – Джим пялится в шоке. – Спок. Был в твоём баре. Участвовал в потасовке? - Точно, он. Я запомнил, потому что у нас не так часто бывают вулканцы, поэтому было чертовски любопытно на него посмотреть. Какие-то ребята приставали к его девушке, нарывались на драку, полагаю. - К его девушке? - Ага, была такая блондиночка, малость робкая. Один из них толкнул её или типа того. Следующее, что я засёк – это как вулканец вытирал ими пол. Это реально влетело мне в копеечку. Кажется, именно тогда я и решил заменить чёртовы столы на неубиваемые. Джим и в самом деле не может прийти в себя от шока. В его мозге понятия «Спок» и «затеял драку в баре» никак не складываются вместе, как бы сильно он не старался. - Тот же парень пришёл за ними, что и тебя потом забрал, - припоминает Брэд. – Такой, постарше. Капитан… Как его звали? Капитан… - Пайк? – спросил Джим со смешком, едва не переходящим в истерику. - Ага! – лицо Брэда светлеет. – Задал им взбучку прямо тут, точь-в-точь как ты это сделал. Мне было, типа, жаль пацана, но думаю, что он был прав. Джим начинает смеяться. Сперва это хмыканье, потом хихиканье, а затем он не может остановиться, как будто от этого зависит его жизнь. Он едва в состоянии попрощаться с Брэдом и выйти наружу до того, как сгибается в приступе хохота. Всё это время он думал… А они просто… Он смеётся, и смеётся, и смеётся до тех пор, пока его рёбра не начинают болеть. Этой же ночью он закрывает дом и уезжает в Сан-Франциско. *** Джим добирается туда после полуночи. Спок, в свою очередь, втрахивает его в матрас, прощает его, выслушивает его, смеётся над ним и смеётся вместе с ним, если не снаружи, то внутри. Джим принимает всё это и просит большего. Он нежен со Споком, когда берёт его в душе. Он нежен позже, когда они вновь занимаются этим в постели Спока. Но во время мелдинга, он не может ничего скрыть, даже если бы хотел. Её звали Мойра, объясняет Спок, ощущение улыбки ускользает. Она была хорошим другом. А произошедшее было намеренной провокацией. Я в этом уверен. Я был очень юным, Джим. И, по-видимому, в юности ты был мной. Похоже на то, что имеется… явное сходство. Джим смеётся в мелдинге, смеётся беспомощно, когда снова трахает Спока, поглощённый желанием защитить и морем солнечно-ярких эмоций. Он никогда не заставит Спока это сказать, но ему этого и не нужно. И когда с утра он тайком пробирается в свою комнату, чтобы переодеться, он уходит с поцелуем. *** Отправление «Энтерпрайз» проходит в ускоренном режиме, что любезно обеспечено адмиралом Нечаевой. Ещё немного и Джим был бы готов почувствовать к ней симпатию, если бы не возмутительные и непростительные попытки переманить часть его старших офицеров (хотя она по-прежнему не в восторге от Скотти, а один раз почти дошла до драки с МакКоем). Однако, дарёному коню и всё такое. Он оставляет предотлётную проверку Споку, поскольку Спок всё равно предпочитает производить её сам, и отправляется на хорошую, старомодную тренировку с беговой дорожкой, поднятием тяжестей и подобными штуками. Ему необходимо навести порядок в своей голове. Позже этой же ночью он проскальзывает в каюту Спока, и Спок не вышвыривает его за дверь. Так по идее и должно быть, но Джим всё равно каждый раз воспринимает происходящее, как маленькое чудо. Не то чтобы он не был уверен в себе. Просто Джим рос с убеждением, что ему не позволено желать чего-либо для себя самого. И долгое время его это не парило. Впервые, когда он сказал «идите на хуй» и поступил по-своему, он оказался в капитанском кресле. Во второй раз… Его второй раз сейчас спит рядом с ним, растрёпанные тёмные волосы, острые черты лица, расслабленные и смягчённые, настолько милые, какими никогда не бывают во время бодрствования Спока. Джиму так сильно хочется заняться с ним любовью, что это причиняет боль. Ему хочется именно в это мгновение, и хочется всегда. Не в последнюю очередь потому, что он может лишиться этого всего в мгновение ока, если не будет предельно осторожен, а возможно, даже если будет. Спок просыпается за два с половиной часа до начала альфа-смены и нежно, но решительно сдвигает Джима со своего тела, садясь на кровати. - Свет на сорок процентов. Джим стонет. - Я тебя прикончу. Веселье клубится вокруг него, как пары дыма. Спок над ним потешается. - Тебе никто не мешает спать в твоей собственной каюте. - Что у меня за жизнь, - бормочет Джим, зарываясь лицом в подушку Спока на его стороне кровати. Ещё больше веселья и… нежности? - Свет на двадцать пять процентов, - делает уступку Спок. Спустя ровно один час и сорок минут он будит Джима безо всяких угрызений совести; сам уже полностью одетый и отвратительно бодрый. Джим яростно ненавидит всю вселенную, но затем Спок вручает ему чашку с кофе, и жизнь начинает играть более яркими красками. Веселье Спока вновь протекает сквозь него, и Джим мог бы действительно, на самом деле к этому привыкнуть. Он всё ещё подслеповато моргает, а его кофе крепкий и почти обжигающе горячий, и он едва не пропускает тот момент, когда Спок поднимает его подбородок и наклоняется. - Не нужно, - говорит Джим, пытаясь отвернуться. – Я ещё не почистил зубы. - Гигиена очень важна, - соглашается Спок и вопреки всему целует его глубоко, долго, волнующе, и это окончательно пробуждает Джима и таким образом, который в ближайшее время доставит ему изрядное неудобство, потому что Спок ведёт нечестную игру. - Что я тебе такого сделал? – задыхаясь бормочет Джим, ёрзая по кровати. Спок смотрит на него с лёгким сочувствием, но по большей степени он продолжает смеяться над Джимом, хотя при этом на его лице не подёргивается ни единая мышца. - Увидимся на мостике, капитан. Джим обиженно смотрит, как он покидает каюту. Он быстро обдумывает возможность принять душ здесь, а затем либо прошествовать по корабельному коридору обнажённым, либо напялить свою несвежую одежду. Он принюхивается к своей футболке. Ага, ни за что. Держа чашку твёрдой рукой, он выходит в коридор и почти сталкивается с энсином Кабрерой, которая как раз поворачивает из-за угла. - О, капитан, - она улыбается ему слегка рассеянно, едва ли отрывая глаза от своего падда. – Доброе утро, сэр. - Доброе утро, энсин, - машинально отвечает Джим и смотрит ей вслед, слегка озадаченный отсутствием реакции с её стороны. Он одет в старую футболку, какие-то реально обвисшие треники, определённо босиком и совершенно точно находится бог знает где от своей каюты. Тут два возможных варианта. Либо он приучил свой собственный экипаж не реагировать на его сумасшедшие выходки, если он при этом не горит или не подвергается нападению, либо… М-да. - Компьютер, - говорит он в тот же момент, когда проходит в двери своей каюты, стягивая через голову футболку и швыряя её в направлении кровати. – Извлечь все регламенты Звёздного флота, касающиеся сексуальных связей между членами экипажа одного и того же командного звена. Сузить поиск до тех, которые затрагивают лишь капитанов и первых офицеров, - он делает паузу, снимая штаны и ногой отбрасывая их в сторону, размышляя при этом. – Собрать все перекрёстные ссылки, где упоминаются служившие или служащие в Звёздном флоте вулканцы. Мне требуется список всех прецедентов. - Запрос обрабатывается. - Результаты передать на мой падд. Он принимает самый быстрый душ в истории, и у него всё равно остаётся целых двадцать минут до пересмены. Определённо, в сумасшедших утренних привычках Спока имеются преимущества. По дороге он заскакивает в столовую и хватает яблоко, ни на секунду не отвлекаясь от чтения. Крайне удачно, что занятия в Академии включали скорочтение, потому что тут и на самом деле задействована масса регламентов, и от некоторых из них у Джима сводит зубы. К сороковой странице он начинает сердиться. К сто второй странице он смущён намного сильнее, чем когда-либо был. К трёхсот двадцатой странице он начинает улыбаться. - Кептин на мостике! – радостно провозглашает Чехов, и на сей раз Джим вовсе не против. - Всем доброе утро, - говорит он, будучи не в состоянии сдержать своё ликование. Поскольку сегодня день их долгожданного отбытия, никто не удивлён его приподнятому настроению. Джим усаживается в своё кресло и окликает через плечо: - Статус корабля, мистер Спок? - Все системы функционируют в нормальном режиме, капитан. Мы готовы к отправке. - В таком случае, мистер Спок, будьте добры, обеспечьте наш вылет. - Да, сэр, - Спок выходит из-за своей станции и встаёт прямо напротив кресла Джима по правую сторону. – Лейтенант Ухура, отправьте в космодок сигнал о нашем отбытии. Мистер Сулу, отсоединить стыковочные зажимы. Убрать стояночные опоры. - Есть, сэр, - голос Сулу звучит слишком уж радостно, что лишь подтверждает давнишние подозрения Джима относительно того, что его любовь к старинным мореходным традициям гораздо крепче, чем он сам готов признать. – Отбытие из космодока выполнено. Спок оборачивается посмотреть на Джима, бровь приподнимается в вежливом вопросе: - Пункт назначения, капитан? Джим улыбается ему. - Удиви меня. - Мистер Сулу, - Спок разворачивается к пилоту – проложите курс на своё усмотрение. Постарайтесь избегать Ромуланской Нейтральной Зоны, если это возможно, - сухо добавляет он. - Не могу обещать, коммандер. Курс проложен. - Вперёд на первом варпе. - Первый варп, есть, сэр. Джим подходит и встаёт рядом со Споком, так близко, что они едва не соприкасаются плечами. - Итак, мистер Спок, - тихо произносит он, наблюдая за проплывающими мимо звёздами. – Вы случайно не знаете, куда мы направляемся? Спок смотрит на него, и, пока он удерживает взгляд глаз Джима, сквозь его профессионализм просачивается нежность. - Не вполне, капитан. Однако, я уверен, что мы скоро это выясним. Джим улыбается ему, а затем они оба поворачиваются и вместе смотрят вперёд. * Иоганн Гёте «Фауст» ** отрывок из цитаты «Нет человека, который был бы как Остров, сам по себе, каждый человек есть часть Материка, часть Суши; и если волной снесёт в море береговой Утёс, меньше станет Европа, и так же, если смоет край мыса или разрушит Замок твой или друга твоего; смерть каждого Человека умаляет и меня, ибо я един со всем Человечеством, а потому не спрашивай, по ком звонит колокол: он звонит по Тебе.» Джон Донн, «Молитвы по возникающим поводам»: Размышление XVII (Devotions upon Emergent Occasions, Meditation XVII), 1623.