Сон на пятницу

Раннее солнце разбудило Анну, упало лучами в комнату, отразилось от граней стоящего на столике графина. В комнате было прохладно, и девушка неохотно встала с постели. Настроение было прескверное – Штольман вчера ушел, не попрощавшись, и весь вечер Анна ломала голову над тем, что бы это значило. Короткую размолвку, которая сама по себе рассеется, как дым? Или отмену помолвки? Не мог ведь Яков быть настолько жесток? Но ведь он сам сказал давным-давно, чужая душа – потемки… Просить прощения за свой поступок Анна не собиралась. Смутное предчувствие её оправдалось, гипнотизера она обманула, описание его Штольману передала. А то, что твердолобый её полицейский за примету сухо поблагодарил, а за шаг в экипаж рассердился так, что и слова не вымолвил… Это его личное дело. Анна закрыла приотворенную створку окна. Взгляд её остановился на ярком пятне на подоконнике. Из тонкой оберточной бумаги выглядывали красные головки роз и кружевные стебли папоротника. «Как сюда попал букет? Лиза еще не приходила, дверь закрыта. Ой, окно же… Неужели Яков?» Вдохнув тонкий аромат, Анна осторожно развернула бумагу. На пол выпала сложенная вдвое пустая открытка, а из нее – желтая вихрастая головка засохшего одуванчика. «Яшенька…» - теплая волна подступила к глазам Анны и едва не закончилась слезами. Девушка бережно поставила длинные стебли в графин, взглянула за окно. «Второй этаж ведь, Яков... И как я не проснулась… Интересно, ты меня целовал, пока я спала, или просто цветы через окно бросил?» … - Благодарю вас, милейший господин Штольман, - в который раз низко поклонился Сивцов. – И вас, господин Коробейников. Спасли меня, ей богу спасли! И всю семью мою, мал мала меньше, и супружницу мою верную, в тоске дни проведшую, меня ожидаючи… Ложно обвиненный в краже досок с местной лесопилки, столяр сутки просидел в камере, развлекая баснями дежурного, и после освобождения успел сбегать домой и вернуться в отделение. - Возьмите, пожалуйста, деточкам вашим, Яков Платонович. Передайте с наказом почитать отца своего пуще людского закона, - он протянул следователю искусно вырезанную из дерева миниатюрную лошадку. – И вам, любезный Антон Андреевич, и пусть малые ваши сторицей вознаградят вас за заботу вашу отцовскую, верную. - Ступайте, Сивцов, - Яков уже понял, что былинными напевами столяр может изъясняться бесконечно. Коробейников хмыкнул. – Подношений не принимаем, господин Сивцов. Да и детей у нас нет. - Я же от чистого сердца! Будут деточки, обязательно будут, как им не появиться у таких умных и дотошных господ полицейских, не позволивших несправедливости свершиться, - Сивцов почуял, что сейчас сыщики просто выпрут его из кабинета, и быстро ретировался сам. Лошадки остались на столе. Антон кинулся было за столяром, но у двери махнул рукой. - Да буду я догонять, вконец заболтает. Коняшка и впрямь чудесная. Оставлю-ка я ее, Анне Викторовне подарю. По мечтательному вздоху Антона Штольман догадался, что тот вспоминает Анну, качающую младенца, и неслышно скрипнул зубами. «Руки прочь, Коробейников. Дарить он что-то собрался», - даже при мысли, что его Анне вручит подарок другой мужчина, выдержка надолго покидала Якова. Чтобы не сорваться вслух, он сунул фигурку в карман и вышел в коридор. … Митя не мог унять волнение. Родители явно были в ссоре, а он совсем не хотел лишиться такого отца, как господин Штольман. Тот принимал его, Митрофана, всерьез, иногда просил о помощи и никогда не забывал поблагодарить. Если говорить честно, то Митя ради такого папы готов был в лепешку расшибиться, только вот обо что духу-то расшибаться? Да и глупости это вовсе. Вот ссора — это серьезно. Но ему надо было знать точно. Ведь это его папа и мама! Добравшись от дома Мироновых до кабинета Штольмана в управлении полиции, Митя вытащил из стопки бумажку и стал корпеть над рисунком. … В спальне Анны над столом, за графином с цветами вдруг возник тусклый образ полной женщины лет тридцати - сорока. Анна вздрогнула. - Кто вы? Но и без ответа девушка узнала женщину, дух которой стоял сейчас перед ней. - Вы – Софья Львовна. Я встречала вас в поместье фон Берг. Вы служили у Натальи Павловны, баронессы, не так ли? - Да, - дух медленно кивнул. - Ох, - Анна различила кровавый след на черном головном платке. - Что вас привело, дорогая? Перед глазами Анны явственно, будто это случилось с ней, промелькнула картина, как крепкий мужчина настигает ее в перелеске и бьет чем-то в висок. ... Очнулась Анна на полу, вода из упавшего графина капала ей на лицо, цветы рассыпались. «Гипнотизер! Он не только мной занимался, он убийца!» Дух женщины все еще парил над полом. Анна села на стул, утерлась полотенцем. - А вы не знаете, за что он… вас? – спросила она. Образы гипнотизера и Натальи Павловны, сердито тыкавшей в какие-то лежавшие перед ней бумаги, пронеслись перед глазами Анны, а в голове раздался голос баронессы: «Как вы посмели обманывать меня, господин Неверов? Я создавала фонд не для того, чтобы его обворовывали проходимцы вроде вас! Немедленно верните все до копейки!» - Я видела это перед ее смертью, - прошелестело в воздухе. - Наталья Павловна убедила меня никому об этом не рассказывать. Иначе бы что-то случилось с ее любимым фондом. Но это он ее убил. Этот человек. Прошу вас, остановите его, он – зло. Дух исчез. Анна ринулась одеваться. … Войдя в свой кабинет, Яков обнаружил на столе уравнение, столь любимое подростками: «Мама + папа = ». Дальше было накарябано большое разрисованное сердце и знак вопроса. Штольман вздохнул. «Эх, Митя, если бы я знал». На сердце у него было тяжело. Он не хвалил себя за вчерашний молчаливый уход, но что еще можно было сделать, если Анна не внимала предупреждениям и не выполняла соглашений. Не ходить же за ней по пятам самому. Он смял бумажку и кинул в мусорную корзину. Карандаш возмущенно постучал по столу, требуя ответа. - Дмитрий! – Штольман забрал карандаш. - Прости, я вчера не поблагодарил тебя за помощь с мамой. Ты молодец, - Яков сунул руку в карман и вытащил лошадку. - Держи. - Но в наших с Анной Викторовной отношениях я разберусь сам. Не дослушав, Митя завизжал от радости. - Папа! Подарочек! Ой-е-е-е-ей! Мне? Митрофану никогда не дарили подарков. Большая часть его земной жизни прошла в приюте, где лишь на Рождество малышам насыпали кускового сахара в подставленные ладошки и разрешали лечь спать попозже. Что было довольно трудно сделать, так как все время хотелось есть, а после мигом проглоченной сласти – особенно, и сном приютские заменяли еду. Деревянная фигурка взмыла в воздух и поскакала по краю стола, оступаясь и забираясь обратно. Штольману даже почудилось восторженное детское «И-го-го!» Он улыбнулся. «Ну хоть кому-то здесь хорошо». - И-го-го! – захлебывался от счастья Митя, играя с лошадкой. – Папа, спасибо!!! Яков недоверчиво наклонил голову, прислушался. - Митя? – спросил он в пустоту. - Да? – донеслось с окна. «Ох ты ж. Мне теперь только видений не хватает». - Ты сейчас где? Мальчишка хихикнул. - На подоконнике сижу, а что? Это какая порода? Орловский рысак? – лошадка скакнула через ладонь Штольмана. - Скорее пони, - Яков не сильно разбирался в лошадях, но ноги у фигурки были коротковаты. - Поняшка! Ой. Игрушка споткнулась о ладонь и упала. - Па-а-а-па! – Штольману пришлось прикрыть уши, уберегая их от восторженного визга. - Папа, а как ты смог? Меня ведь никто не слышит, кроме бабушки! А я теперь могу бумажки не писать, да? И давай я буду тебе помогать преступников ловить, а еще… … В дверь постучали, и Яков поднял ладонь вверх. - Митя, тихо. Не отвлекай меня, я на службе. - Войдите, - крикнул он. Городовой заглянул в дверь и пробормотал: - Тут к вам, господин Штоль… Договорить он не успел, в кабинет влетела Анна. Девушка была чудо как хороша в сером платье с летящими оборками и новой шляпке. Шаловливые пряди так и норовили вырваться из наскоро сделанной прически, разгоряченные быстрой ходьбой щеки пылали нежным румянцем. Штольман встал из-за стола. «Улыбаюсь, как идиот. А хотел ведь дождаться, пока Анна осознает и извинится». - Яков … Платонович, - бросилась к следователю Анна, - у меня новости! Подбежав к столу, она дотронулась до руки Штольмана. - Пожалуйста, выслушайте! На бесконечные секунды их взгляды встретились. Утонув в голубых глазах Анны, Штольман сжал ее пальцы и поднес к губам. Даже сердясь на нее, он едва удержался от объятий. - Рад вас видеть, драгоценная Анна Викторовна. «Что я несу? Надо напомнить Анне о правилах безопасности, а не поддерживать в расследованиях», - мелькнула здравая мысль, но, как с недавних пор выяснил Штольман, рядом со своей юной и порывистой невестой он не всегда мог думать здраво. После размолвки Анна не ожидала такой теплой встречи. И сейчас, когда ладони ее были в горячих руках Якова, она замерла, наслаждаясь и закрыв глаза. - Аня, - шепнул Яков, - что ты хотела сообщить? Она открыла глаза. Штольман стоял совсем рядом, держал ее за руку, улыбался своей невозможной улыбкой, от которой перехватывало дыхание и становилось тепло на сердце. - Я? Он серьезно кивнул. - Ах, да, - Анна вздохнула и вернулась в реальность. … Вглядевшись в портрет Грицаевой, который Анна нарисовала по его просьбе, Яков внезапно понял, кого ему напоминает экономка баронессы. - Минуту, Аня, - он вышел в коридор и тут же наткнулся на Коробейникова. - Антон Андреевич, взгляните. Молодой полицейский рассмотрел рисунок и подтвердил: - Это Софья Грицаева, о показаниях которой вы, Яков Платонович, недавно осведомлялись. А откуда портрет? - Она при вас всегда в платке была? - Точно так. Говорила, что овдовела, траур соблюдает. - Было ли в показаниях Грицаевой что-то про визит господина Неверова к баронессе? Антон помотал головой. - Нет, точно не было, я бы запомнил. Да в чем же дело? … В кабинете Яков объяснил свою мысль. - Похоже, что баронесса обнаружила недостачу в деньгах фонда, к которому имел отношение Неверов. И справедливо его обвинила. Он испугался, убил баронессу, подставив Аглаю и ее дружка. А затем зачистил единственный ведущий к нему след – убил экономку. Но выходит, это он сделал совершенно напрасно, Грицаева по просьбе фон Берг даже в полиции ничего про него не рассказала. - Ну, Яков Платонович, как вы легко все эти убийства распутали, - восхитился Коробейников. Штольман покачал головой. - Нет, я так бы и блуждал в трех соснах. Если бы не Анна Викторовна. Он взглянул на девушку и не услышал, что спросил Антон. Анна, не отрываясь, смотрела на Штольмана так, будто он был богом и искусителем в одном лице. Во взгляде ее читалось обожание и восхищение. И что-то еще, чему Коробейников не мог подобрать слов. Густо покраснев, он вышел из кабинета, сжимая в ладони так и не подаренную игрушку. … - Анна Викторовна, я провожу вас, - Яков догнал Анну, выходившую из управления. - Не беспокойтесь, Яков Платонович, - легко улыбнулась она. – Я под охраной. Она остановилась за воротами управления и повернулась к Штольману. - Яков, спасибо тебе. - За что, милая? - За цветы в моей комнате. Они очень красивые. Штольман недоуменно вздернул бровь, но в этот момент к ним подошел Клюев. - Доброго дня, Анна Викторовна, Яков Платонович, - приторная улыбка на лице помещика погасла, когда он коротко кивнул Штольману. - Надеюсь, Анна Викторовна, вам понравился мой букет. Непроизнесенный вопрос замер на губах Штольмана. Бешенство поднялось откуда-то из горла, мешая ясно мыслить и грозя потерей самообладания. «В спальне Анны его цветы? В спальне?? Он там был???» - Совет да любовь, - ядовито произнес он, разворачиваясь на каблуках, и скрылся за воротами. - Ой-е-ей, - тихо пробормотал маленький призрак, скрытый от Анны будкой охранника. - Кажется, что-то пошло не так.