Часть 1
12 ноября 2020 г. в 21:00
Его глаза горят огнём, а в движениях рук столько драмы, словно спектакль ещё не окончен. На самом деле, с ним спектакль не окончен никогда. Кажется, ему и ответа не нужно — ему нужно, чтобы на него смотрели. Стрелецкий смотрит. Смотрит внимательно, вчитываясь в каждый жест, в каждое движение губ и каждое слово и видит перед собой ребёнка. Ребёнок подворачивает ногу, оступившись из-за каблука, матерится и, опустившись в кресло, начинает плакать. Стрелецкий закатывает глаза и решает подыграть.
— Что с тобой?
Вопрос его остаётся без внимания, и Стрелецкий, проверив, плотно ли закрыта дверь в гримёрную, подходит ближе к креслу. Касается пальцами длинными светлого парика, прядку сдвигает и молчит. Кинастону, кажется, по-прежнему всё равно: он драматично-истеричен и продолжает плакать. Стрелецкий знает, что плачет он не так. Знает, что спектакль не окончен.
— Кинастон, — вздыхает Стрелецкий, а тот поднимает голову и смотрит на него.
Смотрит жалобно и злобно одновременно. Его тушь и подводка растеклись, оставляя на щеках тёмные дорожки, он шлёпает Стрелецкого по руке, когда тот вновь поправляет его парик. Убрав руку, Стрелецкий сжимает челюсти и резко поднимает голову Кинастона, держа за подбородок, — тот упрямо не поддаётся. Вскакивает с кресла, обходит Стрелецкого и, уперев руки в туалетный столик, замирает у зеркала, опустив голову. Стрелецкий не поддаётся тоже. Он приближается, хватает Кинастона поперёк талии одной рукой, прижимая к себе, а второй скользит к шее, не давая ему держать голову опущенной. Светлые глаза, заплаканные, смотрят на отражение Стрелецкого в зеркале, а тот, держа Кинастона за горло, наклоняется то ли к шее, то ли к уху и шепчет:
— Что случилось, Эдвард? Она опять умерла не так?
Кинастон кивает, но выходит неловко из-за того, что его держат за горло. Тело Стрелецкого плотно прижато к его телу, и Стрелецкий чувствует его жар, его разгорячённость сценой — хочется сорвать это светло-синее платье и скрытые под ним чулки; Стрелецкий знает, он видел, как Кинастон надевал их перед спектаклем. Стрелецкий отпускает его горло. Протягивает руки к застёжке платья и аккуратно тянет её вниз — Кинастон не движется, позволяя себя раздеть. Платье падает на пол. Стрелецкий просит повернуться. Кинастон поворачивается, садится на туалетный столик, а Стрелецкий опускается на пол, чтобы снять с ног Кинастона чулки. Целует острую коленку, мнёт в руках уставшие от старинных туфель ступни. Кинастон уже не плачет.
— Хочу забыть её, — выдыхает он.
Стрелецкий поднимает взгляд. Кинастон снимает парик и продолжает:
— Хочу забыть про них, про всех. Тёма, сделай так, чтобы я забыл.
— Нет. Сегодня ты забудешь, а завтра снова будешь плакать.
— И что мне делать?
— Понять, что ты великий актёр. Понять, что ты не женщина, а мужчина, который играет женщин.
— Я могу быть женщиной!
Кинастон пытается дёрнуть ногой, словно не желая, чтобы Стрелецкий массировал её, но тот не отпускает.
— Ты можешь её сыграть, Эдвард, это другое.
— Но недостаточно хорошо.
— Эд, я был там, я видел, как она умерла; поверь — это было красиво.
— Спасибо.
Откинувшись назад, Кинастон упирается затылком в зеркало, прикрывает глаза и сглатывает. Стрелецкий целует его бедро. Он поднимается, проводит по бёдрам его ладонями и, шепнув:
— Ну иди ко мне, — наклоняется и заключает Кинастона в объятья.
Реакция не заставляет ждать долго, и Кинастон опутывает его руками и ногами, прижимается близко-близко. Прячет лицо, уткнувшись в шею, дышит горячо. Стрелецкий гладит его по спине.
— Ты такой лицемер, — говорит Кинастон с улыбкой.
— Ты тоже.
— Ты ведь знаешь, что это просто утешение.
— Если ты хочешь сейчас вспомнить своего учителя и всё, что ты пережил за те годы, пожалуйста, я перейду к терапии.
— Не хочу.
— Поэтому и лицемеришь. Ты хочешь, чтобы я тебя утешил, а не помог избавиться от проблем, которые заставляют плакать.
— Потому что я люблю тебя.
Стрелецкий мягко усмехается. Он держит в объятьях тёплое тело Кинастона, а тот крепко сжимает его руками и ногами, словно боится отпустить даже на мгновение. Гримёрная пахнет косметикой и цветами. Светло-синее платье по-прежнему лежит на полу.