Юность.

Жохань однажды понимает, что помешан, что влюблён до беспамятства, что сходит с ума... Каждое утро его начиналось с мыслей о том, что рядом он хочет видеть только одного человека. Лань Цижэнь, эта неприступная, красивая крепость. Его медовые глаза убивают, острый взгляд может пронзить насквозь, а манеры придавят тебя к земле под весом их непогрешимости. А Вэнь Жохань продолжал наивно верить, что однажды он признается ему в своих чувствах. И совсем немного лелеял свою надежду на чудо, что его не отошлют куда-нибудь подальше от себя. И вот, по весне, в особенно романтичном настроении, он подходит к Лань Цижэню с немного нахальной ухмылкой, уводит того в сторонку, к цветущей очень пышно сливе. А потом его сердце разбивают на тысячу и один хрустальный осколок. Он был очень жёстко отшит, Цижэнь совсем не жалел слов, даже брани не жалел. И жалко опустив голову, он стоял, слушал, чувствуя, что ещё немного и кровь пойдёт горлом. На самом деле это так и произошло. Цижэнь замолк, видя тонкую струйку крови в уголке губ Жоханя, как он бледен и как схватился за сердце, поднимая свирепый, но в то же время совершенно пустой взгляд, будто он убил сейчас его душу, сломал, как расколол нефритовую кисть для туши пару уроков назад. И Вэнь Жохань уходит. Молча. Тряхнув рукавом уходит, как ему и сказали. Но годы идут. А Жохань, склеив осколки сердца, мрачно улыбается. В клане Лань два наследника, два нефрита. И по слухам, старший мальчишка диво как похож на Цижэня в молодости. Хотя Цижэнь и не стар вовсе, вообще-то. Ему достаточно издать приказ, чтобы юноша попал в его руки. Мальчик похож на невинный цветок. На лице милая улыбка, как у Цижэня, глаза медовая патока, как у Циженя, острый и прямой нос, как у Цижэня. Жохань видит в нём только Цижэня, но никак не самого юношу. А сам Лань Цижэнь не может сделать против этого, ровным счётом, н и ч е г о. Слуги главы Вэнь, на его же глазах, забрали главного наследника клана. Юный Сичэнь легко и быстро привыкает к новой жизни за счёт возраста. Он сильно тоскует по своему младшему брату, дяде, адептам, отцу. И он был волен делать то, что захочет, но только в пределах замка, словно в золотой клетке, из которой никогда не сможет выйти, выпорхнуть как освободившаяся канарейка. Лань Сичэнь свободно передвигается по замку, волен заходить в любые комнаты, где бы они не находились. Сичэнь сопровождает главу на собраниях, Жохань часто просто так зовёт его, чтобы усадить на свои колени и долго, безмолвно любоваться, смотреть на него пристально и с нежностью. Будто действительно любит е г о. И юноша привыкает, это льстит ему и он, так наивно и неопытно, начинает думать, что Жохань видит в нём именно него, Сичэня. И его уже не смущает совсем ничего. Жохань видит в нём только Цижэня, в его острых скулах, в блеске медовых глаз, в улыбке, что таится в уголках его тонких губ, идеальной осанке. И зовёт его иногда именем возлюбленного, но Сичэнь уже давно начал отзываться на него, слишком привык к этому, слишком... Слишком. И влюбляется юноша глупо так, как обычный подросток, нежный и цветущий, полный романтики в хрупком сердце. Прямо как сам Жохань когда-то давно. Когда-то, когда его сердце ещё не было разбито. Сичэнь смотрит на своего господина с волнительной верой, как глубоко преданный щенок, вздыхает тихо в восхищении, даже просто смотря в глаза Вэнь Жоханя он т о н е т. Но потом, осознавая это, пытается отодвинуть свои чувства на задний план, лишь бы не думать о своём господине ночами напролёт, пока под глазами не начинают появляться синяки от недосыпа. Пока он покорен и послушен – ГуСу и все, кто ему дорог, в безопасности и покое. Но совсем не получается отодвинуть то, что чувствует его сердце. Он слишком влюблён. Даже нет. Он слишком сильно Вэнь Жоханя л ю б и т. Об этом кричит не только сердце. Даже душа и голова говорят об этом, пока он прячет горящее лицо в подушку. А в один прекрасный день утро начинается совсем как-то иначе, более солнечно и тепло, радостно. Сичэнь ещё не выходил из комнаты, утро всё таки, скорее всего тот только начал приводить себя в порядок. На губах Жоханя нежная, едва видимая, улыбка, как когда-то тогда, когда он готовился признаться Цижэню. Его сердце вновь расцвело, а весенний ветер, ворвавшийся через распахнутое окно, пронёс по коридору розовые листья сливы, очаровательно летящие на порывах свежего ветерка куда-то в конец коридора. Даже природа, кажется, слышит его душевное состояние. А сливы в этом году цветут ещё более пышно, чем когда-то тогда. В руках Жоханя небольшая шкатулка, обёрнутая бархатом белого цвета. Такого же чистого, как Лань Цижэнь. До комнаты Сичэня считанные шаги и вот он легко открывает двери, чтобы сначала непонимающе з а м е р е т ь. Шкатулка падает с тихим лязгом, сейчас этот лязг способен оглушить в той тишине, что воцарила вокруг. Мир начал рассыпаться на осколки. На белом махровом ковре, в голубовато белых, невесомых, одеждах лежит Сичэнь. Этот юный цветок, на рёбрах которого появилось ещё одно соцветие. Бордовое. На ковре, на одежде, запах крови моментально ударил в нос, стоило осознать это. Бездыханное тело лежит, как хрупкая разбитая кукла, которую нещадно разбили о мраморный пол чьи-то руки. Время замерло и вновь пустилось вскачь. Между рёбер торчит серебряная рукоять кинжала. Узоры вьются, словно пламя или лоза винограда, опутывая своей сетью, а алый рубин в центре него дразнит. Насмехается будто своими ровными гранями, будто рассматривает всё то, что сделано им, на бурое огромное пятно, на умиротворённое лицо юноши, что только только начал набирать силу, чтобы в ближайшем будущем стать настоящим и прекрасным бутоном нежной камелии или пиона. Весь знойный дворец в глубоком трауре, всюду белые цвета, всюду цветы. А Жохань, вновь обезумевший в своей любви, заставляет лучших художников писать портреты его А-Хуаня, но ни один и близко не сравнится с живым и нежным юношей. А Жохань всё чаще кашляет кровью. В одну бессонную ночь, особенно безумную для него, а по счёту сорок шестую ночь без Сичэня, глядя на всюду висящие портреты мальчишки, он приказывает войскам сжечь Облачные Глубины до тла. С этого начинается одна долгая и беспощадная война. С л ю б в и. Весь мир захлебнулся в крови, как сам Жохань захлебнулся в своём отчаянии и безумии. Его жизнь заканчивается не менее жалко и трагично. Слуга во время боя с другими заклинателями вонзил в его спину меч, усмехаясь так ядовито, не жалея своей ухмылки. Знойный дворец горит, всё горит отвратительно медленно для него. Он слышит победные крики, пока медленно тлеет и превращается в груду пепла вся его жизнь. И вся память. Тлеют все портреты, а один из них, упав со стены и смотря своими медовыми глазами, казалось, плачет. На холсте капли крови стекают по его, Хуаня, юному лицу, напоминая кровавые слёзы скорби. И из уголков глаз Жоханя тоже срываются пара слезинок, оставляя алые следы на его висках, что успели покрыться лёгкой сединой. Одними губами он шепчет на смертном одре только два слова. — Лань Хуань...