Не посмел сказать

— Так, давай-ка проясним, — Шарлотта ставит свой бокал на стол и складывает руки на груди, — то есть, вы поговорили, словами через рот, и ничего страшного не произошло. — Угу, — Валентин занял стратегическую оборонительную позицию в углу дивана и смотрит из неё сычом. Разговор выходит сложный. — И оказалось, что у вас все взаимно и с энтузиазмом. — Типа того. — Но ничем этот разговор не кончился.  — Мы ведем себя, как обычно. — Калигари, а ты мне можешь обьяснить, по-человечески, — тон у Шарлотты угрожающий, — а какого надо было страдать полгода, кругами ходить, вздыхать? Ты взрослый мужик, кофе с ним не можешь сходить попить? Почему ты его прямо там за руку не взял и не сказал — все, Дим, предадимся разврату? Отвечать ей на этот вопрос просто стыдно. Так шумно в клубе, должно быть шумно — а Валентин слышит только свое сопение. — Испугался, — наконец бросает он, уставившись на носки своих ботинок. — потому что я себе не представляю, что дальше. Шарлотта продолжает смотреть на него пристально, но уже не так угрожающе. Ей придется все рассказать, и в какой-то мере Валентин благодарен ей за то, что она заставляет его признать все эти вещи. — Ты знаешь, до этого все было понятно с первого момента, как на человека посмотрел. Кто у меня был, мальчики эти, красивые, драматичные, все крашеные одинаково, — он отпивает вино и упирается локтями в колени, — богема сраная, как мы любим. Знаешь, что сейчас он все звезды на небе, и даже без процентов, пообещает, веришь ему — в тот момент, когда обещает. Понимаешь, что через пару месяцев он закатит тебе последний спектакль и удалит твой номер, когда он перестает отвечать на сообщения сразу. Или как с Сашей было. Помнишь его? Он меня с собой в отпуск звал, я соглашался, а билеты не брал, потому что понимал, мы четыре месяца не протянем. Валентин болтает вино в бокале. Шарлотта подливает ему еще — и себе тоже. Диджей решил, что настало время дать шанс пришедшим сюда пригласить девушку с самыми злыми стрелками на медленный танец. Под Ника Кейва жизненная драма не кажется такой смущающе-смешной. — И мне не было страшно, потому что я знал, что будет с моей жизнью. А Дима… — он пожимает плечами. — Дима хороший. Добрый. Умеет так любить, что на всю жизнь. А я не знаю, чего от него ждать, — Валентин поднимает на Шарлотту глаза, — как он может сделать мне больно. Я боюсь, что если он сделает мне больно, я уже не оправлюсь. Это для меня… слишком хорошо. — Валь, ты такой дурак. Шарлотта сидит, закинув ноги на диван, сняв свои безумные туфли, и выглядит усталой и какой-то раздраженной. Она ему не сочувствует. — А одному будет остаться совсем не страшно, — она подпирает рукой щеку, — ты еще подожди, увидишь, как он найдет кого не пугливого, повезет — на свадьбе погуляешь. И будет всем хорошо, и тебе до старости вспоминать, что проебал самое большое чувство в своей жизни и так и разменивался на всяких Саш, — за него Шарлотта салютует бокалом, — и ему в очередной раз услышать, что он «слишком хороший». — Я не хочу потом заново учиться жить, как раньше, — Валентина это как-то злит, — это не глупо. — Ты как девушка, которая имена детям после первого свидания выбирает, только наоборот, — слышать это неприятно, но не то, чтоб она не права, — и боишься ты не того, что тебе сделают больно, а того, что тебе поскорее хочется ломануться в эти отношения, и любить так, как в книгах и в кино. И ты знаешь, что это все губительно, но так тебе нравится, — Шарлотта бросает взгляд на стол, на котором лежит её телефон, — и чем раньше ты признаешь, что болезненно театрален, тем раньше научишься вести себя, как живой человек, а не по законам драматургии. Опустив взгляд на засветившийся экран, Валентин видит уведомление — пять пропущенных. От Игоря. — Давай, бери телефон, — Шарлотта переворачивает экран вниз, — и зови его на свидание, и пусть он знает, что это именно свидание. Мне тебе продиктовать? Валентин тянется за смартфоном в задний карман, тяжело вздыхая.