Glitter and gold

— Ближе, Джесси. И выпрями наконец спину. В номере придорожного мотеля душно. Потолочный вентилятор едва двигает лопастями, гоняя и один и тот же разогретый воздух, и выглядит скорее декорацией, помогающей накинуть лишний доллар за ночь. Света мало. Лампа на тумбочке работает на износ, размазывая тени по стенам, да щерится где-то за пыльным холодильником, задвинутым в угол, на манер мини-бара. Плюс ещё два с половиной. — Да хорош. Задрал уже. Джесси морщится и Уолтер сравнивает его с желторотым птенцом, нахохлившимся, неудачно вывалившимся из гнезда, и чудом выжившим, теперь, вертящем растрепанной головой в разные стороны, в полном непонимании происходящего вокруг. Уолтер даже берёт его за подбородок и разворачивает в профиль, находя удивительную схожесть тонкого, острого носа с заострившемся маленьким клювом. — Повернись туда, сделай это. Может ещё овощи с тарелки съесть? В полумраке его оскал и правда выглядит угрожающе. Заострившиеся линии режут лицо неровными полосами, стекаясь от скул к удивительно ровным зубам, подтачивая клыки всей изысканностью иллюзии. Джесси точно знает, как надо держаться в тенях, и за месяцы, проведённые в месиве адреналина и запахов жженого пороха, на десять оттренировал лицо, способное жахнуть током по позвонкам. Но Уолтер знал его слишком хорошо, чтобы воспринимать этот знак всерьёз. Слишком хорошо помнил, что происходило минуты назад. — Здесь нет овощей. Только твоя милая мордашка. Большой палец ведет по щеке, сминая нежную кожу, растирая мелкие пятна масла и пыли, что осели в долгой дороге и комнате, которая, конечно, могла быть и чище, но уборщице не доплачивают за отдирание плёнки от окон. Хочется смыть их прохладной водой, или, ещё лучше, слизать языком, но Уолтер снова осаждает порыв, размеренно двигаясь к цели, что, конечно же, является главной причиной недовольства Джесси. — Очень смешно, умник. Немного. Ему и правда хотелось смеяться минуты назад, зажимая податливое тело между разогретым металлом машины и собственным телом, клокочущее негодованием и волнами острого возбуждения. Хотелось продолжить читать мальчишке лекции о жизни и разнице в возрасте, хотелось отправить его к длинноногой девчонке с достаточно низкой ответственностью, чтобы раздвинуть эти ноги перед смазливой мордашкой Пинкмана. Перед смазливой мордашкой и его крепким, истекающим смазкой членом. — Подними голову. Здесь ещё мало следов, только у кадыка наливается отпечаток зубов, и будто совсем не его, а оставленный ротвейлером, принявшим Джесси за старого друга. Слишком неровный, слишком дикий. Уолтер исправляет это очень быстро, припадая губами к коже, слизывая солоноватый привкус и втягивая в рот нежный лоскут у ключиц. Это живо сгоняет с Джесси приступ спесивости и уже через секунду Уолт чувствует руки на своих плечах, сжимающие, подгоняющие, просящие большего яростнее, чем припухшие открытые губы. Они только и могут сейчас что издавать нечленораздельные звуки, примешивая в какофонию слога обособленные — «мистер Уайт» и «ещё». Ещё. Это стучит в голове, когда рука пробирается под безразмерные джинсы Джесси, сжимая член через ткань белья. Ещё — безумно требует разум, посылая импульс губам и зубам, двигающихся неистово, мокро, и то и дело кусая за нижнюю губу, оттягивая, обнажая влажно лоснящиеся дёсны. Ещё — просит Джесси, подаваясь навстречу руке и забираясь руками ему под рубашку, сжимая соски и царапая короткими ногтями живот. Ненасытный желторотый птенец. — Шире. Рука вцепляется в бедра, разводя ноги и тут же путается в объёме джинсы, тыкаясь не то в карман, не то в острый шов паха. Уолтер терпеть не может эту склонность Джесси к гигантизму в тряпье, и покрасневшая кожа глушит недовольных рык, заставляя Джесси зажмурится и засучить худыми ногами. В конце концов вопросы отпадают быстро. Стеснение уходит на второй план и остаётся только жажда. Чужое тело, молодое, пышущее жаром жизни и отдающее вкусом свободы мутит и срывает тонкие грани моральной дилеммы, истончившейся и без того в отравленном раком теле. Безграничная власть вырастает и ширится внутри, оплетая подыхающие метастазы и сжимая ошейником нейронные цепи. Какая нахрен разница, почему именно Джесси предпочел выгибаться навстречу ему, вместо стройного тела девицы. Уолтер кусает его под ключицей, совсем рядом с чувствительным местом, и ловит пальцами стон, растирая подушечками влажный кончик языка. — Сомкни губы, Джесси. Пальцев касаются острые зубы, сдавливая в предупреждении настоящей силы. — Ты мне что, папочка? Веки щурятся, вытягивая взгляд тонкой полоской и в неразборчивости слов появляется вполне четкий смысл. На мысли наползает темный, тяжелый саван. — А ты хочешь быть хорошим мальчиком? Сильным толчком Джесси в одно касание укладывается на спину, проминая матрас и тени взметаются на его теле, оплетая обнаженную грудь и образуя неровный овал вокруг чернильных пятен драконовой формы. Уолтер прослеживает пальцем капельку пота, бегущую по его гибкому телу. — Хорошим, послушным папиным мальчиком. Он ловит мурашки ещё до того, как тело Джесси реагирует на них дрожью. Его член дёргается под бельём, а взгляд прячется в изгибе локтя, когда Уолтер усмехается и почти целомудренно поглаживает от корня до головки. — Нет, Джесси. Хорошие мальчики смотрят в глаза. Огромными, голубыми глазищами в обрамлении пушистых ресниц, способных изобразить невинность даже на в край обдолбанном лице. Голубых, как мет и внезапно продравшиеся наклонности в закостенелом гетеросексуальном мозге. Джесси сопротивляется слабо, хоть и до последнего отстаивает право оставить в тайне густо облепивший щёки румянец. У него выходит только протяжное — «мистер Уа-айт», и плен голубых глаз снова захватывает Уолта, поддразнивая нервные окончания и нашёптывая на ухо более решительные действия. Джесси контактный и отзывчивый, будто всё его тело состоит сплошь из оголённых нервных окончаний. Потерянный в ощущениях, раскрасневшийся и часто дышащий он подаётся навстречу каждому движению и безо всяких команд выполняет всё, чего от него хотят. Открывается, там, где надо, следуя движению рук, выставляет на показ оголённую грудь и напряженный живот, давая языку Уолта вдоволь накружиться по ним, покрывая блестящей дорожкой слюны и розовыми отметками, остро отдававшихся в напряженных бусинах сосков. Джесси послушно сдвигает ноги и тут же широко разводит обратно, когда выцветшие боксеры врезаются в стену, сползая по сиротливо висящей обоине. Уолтер думает, что Джесси безумно идёт красный. — Видишь, как хорошо быть послушным. Пальцы Уолтера давят на розовое тело языка, гладят кромку зубов, перемежаясь контрастом с крепкой хваткой на стволе, размазывающей смазку при каждом движении. Джесси слышит его отдалённо, словно на лицо положили подушку, и искрящийся чистым кайфом мозг не спешит помогать, заостряя внимание на скручивающих искрах удовольствия. — Ахах, да… Приходится простонать существенно громче, чтобы хоть как-то осознать себя. И от этого пальцы только глубже уходят внутрь, будто пытаясь прикоснуться к самим связкам. Вобрать в ладонь источник приятной вибрации. — Давай-ка займём твой рот чем-то полезнее огрызаний. Джесси кажется, что он не поднимется, даже если очень захочет, и голодная слюна во рту вот-вот потечет по подбородку вместо того, чтобы оказаться там, куда в таких интимных случаях её хотят направить. Он знает, как это делается, и рассмотрел в достаточных подробностях, чтобы повторить нечто подобное самому, пускай обучение никогда не было самоцелью. Ему просто нравилось смотреть, как пухлые губы девчонки скользят по стволу, подстёгивая возбуждение новыми разрядами. Но сейчас, разводя ноги так пошло, как это не делала при нём ни одна девчонка, чувствуя холодок на сосках от слюны и смазки, что Уолтер размазал по ним, едва прикоснувшись к головке, он был готов и сам растянуться вокруг чужой плоти, и даже, чёрт побери, поднять глаза и не отпускать взгляд Уолтера за одно его низкое — «хороший мальчик». Папочка. — Вот так. Пальцы гладят внутреннюю сторону щеки и Джесси обхватывает их плотнее, вылизывает языком по подушечкам и между фаланг, стонет в них, когда сдавив у основания член, мистер Уайт поджимает пальцами его яйца, размазывая вязкие капли на гладкой коже под ними. Если бы он был таким старательным в учёбе — думает, Уолтер, слабо кусая кожу у скулы и всё сильнее продвигаясь пальцами дальше по складкам кожи. —Бёдра повыше, Джесси. Решал задачки по химии и алгебре также старательно, как сейчас открывал перед ним своё тело. Телу становится жарко и тесно. Полурасстёгнутая рубашка болтается на руках, а майка натирает соски, вплоть до этого момента никогда не отличавшиеся особой чувствительностью. Брюки давят на член и на мозг одновременно, и приходится буквально уговаривать себя потерпеть, что в угоду зрелищности изнывающего мальчишки становится не так уж и трудно провернуть. Прекрасный, прекрасный Джесси. Мокрые пальцы туго скользят у сжавшихся мышц, неловко зажатые между матрасом и старающегося удержаться на пятках тела. Неудобно, болезненно и очень жарко. Уолтер растирает упругие края, проникая внутрь самым кончиком указательного, прежде чем выдернуть пальцы из всех отверстий Джесси и парой настойчивых движений закинуть худосочное тело на собственные колени. — Так будет гораздо удобнее. Он выглядит потерянным, гораздо хуже птенца, выпавшего из гнезда, и поплывший взгляд голубых глаз не сразу концентрируется, заставляя тело напрячься, а руки крепче вцепится в плечи. Уолтер смотрит на него снизу вверх и сочно облизывается от открывающегося в полумраке вида. — Давай. Подвигайся немного для папочки. Острые углы лопаток трепещут, гуляя под кожей непроросшими крыльями. Джесси дёргает, мелкие волоски на руках приподнимаются и колени сильнее впиваются в бёдра, пришпоривая Уолта к пропитанной потом простыне. Джесси набрасывается на него также стремительно, как и выходит из транса. Он отчаянно трётся пахом о крепкий стояк Уолтера, будто способен протереть в ткани старых джинс нужного размера дыру, путается в рукавах рубашки, стаскивая её с плеч и перемежая кусачий поцелуй с тихим шипением матов. Он ластится и трётся о взмокшее тело, выбивая похвалу каждым движением, и на пике, когда первый, измазанный смазкой из тюбика палец, раздвигает упругие стенки, получает желанное — хороший мальчик. Джесси сам двигается на нём. Одной рукой сжав плечо, а второй опираясь на колено с болтающимися джинсами, выгнув спину, он двигается на пальце, покачиваясь, закусывая губу и призывно открывая тело полумраку, спорящем в жадности с алчущим взглядом Уолтера. Хороший мальчик. — Ну же. Бёдра коротко дёргаются, подгоняя движения руки, цепляя ягодицей второй палец, но облизнувшийся у торчащего соска Уолт состроил картинно-непонимающий взгляд. — Чего ты хочешь, Джесси? Для него это настоящая пытка, без укрытия и возможности слинять, словно растянутого на булавке и размещенного под бестеневой лампой. Он ещё пытается насадится глубже, насладится тем, что имеет, но максимализм и жажда, присущая его юной натуре подстёгивает обидой, и Джесси всё же открывает рот. — Ещё… твою ж… я хочу ещё пальцев. Красные скулы полыхнули пожаром и Уолтер подтянулся повыше, не упуская возможность пройтись по ним языком, выпивая этот первородный стыд. — Попроси правильно. Подушечка потирается внутри, совсем рядом с нужной точкой, и Джесси подбрасывает, треская внутри истончившиеся барьеры стыда. — Да какого … хрена. Почему… просто нельзя… Потому что это слишком просто для тебя, потому что ты сходишь с ума от восполнения чувства, недодаренного тебе в юности. Потому что я так хочу. Хочу, чтобы ты сходил с ума подо мной, Джесси Пинкман. —Давай, Джесси. Второй палец упирается рядом с первым, потираясь у согнутой косточки фаланги. — Папочка. Выводит Джесси на одном дыхании, роняя голову на плечо, кусая и наконец получая желаемое. Второй входит туже и двигаться становится не так удобно, но жалобные, полные удовлетворения стоны на ухо заставляют продолжать, вонзаясь почти до упора и задевая сильнее скопление нервов внутри. Если бы в школе он с таким упорством повторял правила по английскому, как сейчас повторял его имя. — Ты прекрасный мальчик, Джесси. Он хочет спросить, и Уолтер прекрасно знает, что именно. Всхлипывая и прижимаясь всё крепче, целуя, кусая, клеймя метками шею, Джесси до безумия хочется убедится в правдивости слов, но все связные слоги испаряются в нём с каждым движением пальцем, как у больного с проявившемся синдромом афазии. Уолтер точно знает, что он хочет спросить, но вместо ответа просовывает руку меж тел и соединяет их члены, резко двигая пальцами вверх и чуть мягче вниз, синхронизируя движения руки и пальцев в заднице Джесси. Третий входит уже гораздо легче, проезжаясь по стекающим каплям лубриканта. — Мистер Уайт. Пальцы клещами впиваются в плечи, и подтекающая смазка пачкает налившуюся кровью головку, плотно прижавшуюся к раскрывшимся краям. Джесси делает глубокий вдох, раздвигает ноги чуть шире, и прежде, чем податься слитным движением вниз, шепчет на ухо — папочка. Джесси узкий и невероятно горячий внутри. Моральная сторона быстро уступает сожалению о том, что они не додумались провернуть этого раньше. Он не додумался. Мальчишка был куда прозорливее, и врожденная дерзость давала ему плюс сто очков к решительным намёкам. Уолтеру безумно хочется вернуться в свою старую школу и разложить Джесси на широком учительском столе. — Хорошие мальчики получают, что заслужили, Джесси. Сдвинувшись в сторону и поменяв угол наклона, Уолтер фиксирует Джесси за выпирающие подвздошные косточки, и направляет, заставляя опускаться строго в нужном ритме, каждый раз проходясь головкой по нужной точке внутри. — Я… да… хороший… мистер Уайт, пожалуйста. Он прячет под веками свою прекрасную синеву глаз и Уолтер встряхивает тело за бёдра, заставляя снова сосредоточится на своём лице. От напряжения в уголках глаз Джесси начинают скапливаться слёзы. — Покажи мне это. Хочу видеть, как ты стараешься. Руки задают ещё немного ритма, ускоряясь и отпуская стремительно, заставляя Джесси самому подстраиваться и отказывать в слабости свалится на Уолтера безвольной массой. Если бы в школе Джесси также старательно отвечал на биологии, как сейчас жадно забирал в себя его член, почти не выпуская и прокусывая губу до крови от искрящего напряжения. Каждая мышца сейчас принадлежала Уолтеру, каждая клеточка тела подавалась навстречу, ища отклика и до одури нужную похвалу. — Хороший папочкин мальчик! Джесси всхлипывает, прижимается крепче, сливаясь кожа к коже и на самом пике, чувствуя, как член мистера Уайта начинает пульсировать в нём, долго кончает себе на живот, шепча на ухо жаркое — да, папочка. Хорошие мальчики никогда не кончают первыми.