***
- Может, это абсурдно, может, смешно, но так сражаются мужчины! Мы снесем любую стену, вставшую на пути! Если нет пути — мы его проложим! Магма течёт в наших венах, раскаляя сердца! - такие пламенные речи, направленные ввысь, раздавались эхом каждый день. Импульсивный максималист, внезапно появляющийся как червяк во время дождя, не особо радовал окружающих в своей родной деревне: стремление на поверхность вопреки всем запретам и запредельная вера в себя особенно поражала старшее поколение, а младшие смотрели на этого сумасшедшего и крутили у виска. Усадить в тюрьму его? Так сбежит. Наказать? На него это никак не повлияет. Он будет верен своим идеалам. - Ой дурень… Да куда же ты пойдешь? На верную смерть только, - раздавалось за его спиной ежедневно. В сердце словно что-то обрывалось каждый раз, больно ударяя по нутру. В горячем сердце и голове, наполненной мечтами и стремлениями, не было места сомнениям в правильности пути, но стена непонимания удивляла разум юноши. “Да как так они готовы сидеть в этом ужасе? Готовы прятаться? Почему они не хотят хоть что-то изменить ради себя же? Почему им так нравится сетовать на судьбу, когда они сами ее творцы?” - пнул большой булыжник Камина. “Сомнений нет - иду к отцу. И пусть я для них лишь шут с миром иллюзий”. Горькие мысли не покидали его, когда он вспоминал о вылазке на поверхность в детстве. Почему не пошел с папой? Да неизвестно, может он был бы грузом для взрослого. Неведомая тоска по прошлому и боль из-за пелены будущего неприятно скручивали сердце Камины. Казалось бы, не человек, а двуногое бессилие: сиди и радуйся на теплом местечке под землей и бури. Но нет. Камине было тесно на земле. Точнее, под землей. Откуда было столько воли в душе юноши, откуда столько сил он брал, будучи непонятым? Симон был слишком юн и поддержать братана не смог бы, но он чувствовал стремления Камины на подсознательном уровне. Но как же сердцу высказать себя?***
После битвы Гуррен-Лаганна Камина еще раз вспомнил о смерти, точнее, сама смерть напомнила о себе в виде черепа неизвестного, попавшегося под механические руки, словно насмехавшегося, крича: - Вот такой конец тебя ждет, Камина! Куда бы ты ни стремился, ты все равно кончишь могилой. Зачем тебе небо, если будешь гнить в земле? И как страшно, когда об этом кричит череп отца. Когда верил в его могущество и волю. Сколько бы раз Камина ни говорил, что лучше бы он умер, чем занимался тем, что противоречит его убеждениям, смерть не представлялась ему чем-то реальным, страшным, а была далекой и легкой. Словно вне этого мира. Молодость, весна жизни, все-таки не то время, когда близость потустороннего мира ощущается во всей полноте. Физические проявления умирания и самого факта смерти не были ему знакомы, поэтому чудилось ему каким-то сном. И этот сон, вдруг ставший реальностью, ледяным метафизическим ужасом окатил его сознание.***
В тот же вечер он сидел на остывающем камне и смотрел на уходящие за горизонт кровавые лучи солнца, отражавшиеся в глади пруда. В траве уже начинали трещать сверчки, а юноша переживал какой-то свой самый сложный период жизни, когда уже среди вдохновленной толпы он казался понятым. Но так ли это было? - Камина, держи, - принесла плошку с теплым ужином Йоко и уселась рядом с ним. Он молча взглянул на нее, протянув ноющие руки. - Как думаешь, кончу так же, как и мой отец? - После долгого молчания глухо проговорил он. Мурашки на сердце причиняли ему боль, причем боль такую, которую вряд ли кто сможет с ним разделить. - Только осуществил побег из плена деревни и попал в мир, полный еще больших ужасов. Ужас полоснул сердце девушки: знакомые ощущения и страх вновь вернулись. - Камина, ты безрассуден… - Сумасшедший, дурень, иду на верную смерть, так? - Я не это хо… - встрепенулась девушка. - Именно это, Йоко, - крикнул он, напугав проходящую рядом птицу. - Я всю жизнь это слышу за своей спиной. - Откуда тебе знать? - Ты меня не поймешь! - Словно заткнул оппонента он. Она громко выдохнула, чтобы погасить ярость, закипавшую в ее груди. - Мне сложно выразить это, но как ты говоришь Симону, вы братья по духу. Но и я тоже чувствую этот дух! Эти стремления! Всем кажется, ты ограничен поисками отца, и сейчас ты пришел в тупик, увидев его останки! Но нет, ты не так прост… это все не так. Ты безрассуден, но именно поэтому ты живешь с самоотверженностью, чтобы каждый миг наполнился смыслом, твой идеал лежит где-то там, - она ткнула пальцем в небо, - но он и есть в тебе… Он смотрел на нее все расширяющимися глазами и застыл на месте. Красные волосы словно отражали пожар ее души. Он впервые обратил внимание на то, как проявляется ее потаенно-душевное во внешности. - Я… я тебя понимаю и верю в то, во что веришь ты. Верю в возможность пробурить время и пространство, оставив свой след в этой вечности! - Голос ее дрожал. - Йоко… - Камина обессиленно провел огромной ладонью по своему лицу и посмотрел на нее: по линиям руки была размазана кровь. - У тебя рана опять кровоточит, дай я ее обработаю, - пыталась казаться спокойной Литтнер, но на душе у нее скребли кошки: ей трудно было поверить, что она настолько сильно обнажила душу перед тем человеком, которого уважала и добивалась взаимного уважения в ответ. - Сама заживет, ведь я - настоящий муж… Он увидел перед собой золотистые глаза, осеребренные влагой слез, красным нимбом за ней сиял закат, что и заставило разгоряченного юношу замолчать. Ее бледная рука легла к нему на лоб, запрокинув синие растрепанные волосы, и какая-то нежность током ударила его в самое сердце, заставив дрогнуть струны его души. - Настоящие мужчины не наговаривают на женщин, которые проявляют свое участие, - поучительно вполголоса проговорила Йоко, отирая его лицо смоченным полотенцем. Кровь и остатки пыли медленно слезали с его лица, и девушка уже собралась уйти от него, как Камина встрепенулся. - Ты уходишь? - За лекарством, - медленно поднявшись, зашагала в сторону жилища она.***
- Камина! - Со слезами на глазах Йоко бежала к Гурренну, бросив свою винтовку где-то позади. Сердце ее билось, желая остановиться. Из машины мужчины доставали раненое тело юного Камины: его сильные руки обмякли, кожа была фарфорово-бледной, отчего кровь на ней казалась зловещей меткой смерти. Его аккуратно положили на землю, сняв плащ, и Йоко прыгнула к нему. - Камина! Камина… Почему именно сейчас? Камина… - Залилась самыми горькими слезами на свете она. Ее сердце было открыто ему, и она своей искренностью завоевала за все то время его любовь и уважение. (А он свои чувства каждому встречному не отдает!) Она разделяла его боль, она чувствовала его всего всегда и в этот момент особенно, поэтому она с исступлением прижимала его к себе и гладила по синим-синим вихрам волос, пачкаясь в крови. Ее слезы белыми дорожками катились по его коже. И только что-то еле теплое лизнуло ее кожу на шее. - Он дышит! Дышит! Еле-еле... - Закричала Йоко.***
Долгие дни лечения израненного Камины продолжались: поначалу он лежал неподвижно, постанывая от боли в моменты, когда выходил из забытья. Йоко лично зашивала его раны, каждый раз снова и снова разделяя его боль. Она не спала ночами, постоянно рыдая, видя затухающего Камину. Все окружение переживало за Йоко: никто не видел ее такой надломленной. Симон постоянно приходил к ней, и она иногда позволяла ему помогать обрабатывать раны Камины. Он боялся сказать ей лишнего, а ей хотелось получить не сочувственный взгляд или слова сожаления, а такое слово, которое бы смогло зажечь внутренний огонь, который уже внутри нее постепенно затухал. Только надежда теплилась в потаенном уголке ее сердца, не давая ей опускать руки. Вера, надежда и любовь: три составляющие человеческого бытия гармонично сосуществовали в душе ее и снимали оковы хаоса. Вера словам Камины и вера в него самого, надежда на спасение и искренняя первая любовь. “Пусть он был всегда таким взрывным, импульсивным, надоедливым, вредным. Но этого мне не хватает больше всего… Пожалуйста, живи, Камина”, - часто разговаривала с собой Литтнер и молилась, когда его состояние ухудшалось. В одну из таких ночей, Йоко, сидевшая на коленях у кровати, снова тихо всхлипывала. - Не должно такой красавице проливать слезы по глупому мужчине… - рука Камины опустилась на голову девушки. Она уставилась на него и задрожала: его глаза снова засияли. Температура из-за воспалений потихоньку спадала, раны уже заживали, и ему действительно становилось лучше. - Камина… - Она взяла его руку в свои ладошки и провела ею по щеке, блаженно улыбнувшись. - Я так ждала тебя. - Я снова здесь, - сквозь худобу щек улыбался он, нежным взглядом изучая любимую. Йоко легла рядом с ним и поцеловала его в колючую щеку, лишь затем одарив поцелуями все лицо. - Я больше всего в своей жизни испугался не за себя, не из-за того, что умру, - шептал он, - а что оставлю тебя с болью на сердце. Когда встретил отца, я испугался процесса умирания и что я просто пропаду, стану горсткой праха. А тут… Я думал о тебе и нашем обещании. - Совершенная любовь изгоняет страх. Таких как ты забыть невозможно… Ты словно звезда, которая не боится лететь сквозь небесный свод. Как я счастлива сейчас, - она водила своими пальчиками по рисунку на груди юноши и улыбалась. Это был их первый разговор после того рокового дня: Камина наконец-то находился в здравом уме и наконец мог занимать Йоко речами. Ей не хотелось никого пускать в свою обитель, где сейчас царила любовь.***
На теле Камины остались шрамы, белевшие на его загорелой коже, - они были напоминанием о том, что путь к звездам тернист, а по такому пути легче идти вдвоем. Йоко стала его спасительной звездой, явившейся в вечернем тумане. Звезды же бывают не только в небесах, но и в сердцах людей. Он тихо робел перед ее величием, но показывал свое покровительство над ней, давая истинную защиту. Он был готов отдать жизнь за нее, за ее робкие поцелуи в шею и нежные касания с примесью необъяснимо умиленной чуть ли не материнской любви. - Камина, а у тебя было так, что ты хотел раствориться в человеке? - Чтобы пропасть? - он повернул голову к девушке. - Чтобы это было бесконечное слияние. - Как море? - И солнце. - Блеском любви озаряя нашу жизнь, - он держал в руках ее руку и медленно перебирал тонкие пальцы. - Всегда хочу раствориться и наполниться твоими лучами.