two queens in a king sized bed

       В комнате совсем темно. Или это темнеет у меня в глазах, когда ты в который раз ведёшь мокрым языком по моей шее. Когда касаешься холодными пальцами рёбер, пересчитывая, кусаешь где-то в ключицу.        Явно не этого я ожидала, когда ты позвонила и попросила приехать, потому что праздновать Рождество в одиночку как-то не по-человечески. Ты так мило смущалась, встречая меня и спрашивая, не было ли у меня планов. Глупая, глупая Джейн, разве ты не понимаешь, что если дело касается тебя, всё уходит на задний план.        Ты так робко наливала мне шампанское, боясь, чтобы сильно не пенилось и не разлилось на скатерть в твоей новой квартире, в которую ты переехала три дня назад. Не менее робко сидела и боялась посмотреть мне в глаза.        Неужели, ты думала, что мне не всё равно на то, что ты одета не в шикарное вечернее платье, а в потёртый домашний свитер и не менее потёртые пижамные штаны. Что на столе у тебя стоит не дорогущее вино, а шампанское из соседнего продуктового и тосты не с красной икрой, а крабовыми палочками. Дурашка Эл, разве ты не понимаешь, что это всё для меня не имеет ни малейшего значения?        Вот уж часы бьют 12 и я приглашаю тебя на шуточный танец, пытаясь унять бешеное сердце и держать дружеский настрой, когда ты кладёшь руку мне на талию. Твоя ладонь такая маленькая по сравнению с моей, такая аккуратная, с длинными пальцами, всегда вымазаннами в краске, и короткими ногтями. Я знаю, они мешают, когда ты снова держишь карандаш, выдумывая очередную вселенную, где будут жить маленькие человечки с причёсками-пончиками.        Ты мягко утыкаешься мне в шею и смеёшься так красиво, тихо. Просто потому что я снова напеваю эту глупую детскую песню про Санту, которую мы слышали в торговом центре, когда ты выбирала своей семье подарки и так по-детски кружилась в магазине игрушек с этим огромным плюшевым медведем, который завтра будет лежать у тебя на кровати. Потому что я видела, как ты на него смотришь, даже не отрицай этого, Малышка Элевен.        Ты никогда не умела скрывать что-то во взгляде. Даже сейчас ты смотришь так, что у меня подкашиваются ноги, хоть и пытаешься делать вид, что вовсе не хочешь меня поцеловать. За окном подростки уже вовсю пускают петарды, а мы танцуем лишь при свете гирлянд, которыми ты успела украсить свою новую гостиную. На фоне играет эта пресловутая, но так любимая тобой, «Last Christmas». Ты всегда её любила, каждое рождество её включала, тихо подпевая, пока наша маленькая компания веселилась. Не пытайся этого скрыть, моя скромная Джейн.        Ты так красиво краснеешь, когда я целую твои губы, и совсем не замечаешь, что у меня сейчас сердце остановится от того, насколько я боюсь. Того, что ты меня оттолкнёшь, пошлёшь куда подальше с моими замашками. Того, что удалишь номер, заблокируешь в Инстаграме и забудешь о моём существовании, ведь я всего лишь Макс Мэйфилд со своими тараканами и безграничной любовью в сердце.        Но ты снова меня удивляешь, поднимаясь на носочках и целуя в сухие губы, зарываясь пальцами правой руки в волосы, а левой прихватываешь шею, поглаживаешь и совсем не собираешься кричать. И это так волнующе, приятно, так по-твоему.        Ты аккуратно, словно спрашивая разрешения, касаешься языком моих губ, совсем ненапористо, давая шанс подумать. Ха, будто я когда-либо могла это делать в твоём присутствии. Я приоткрываю рот, давая тебе проникнуть языком, коснуться моего. Он юркий и горячий, а ещё от него чувствуется вкус шампанского, которое мы пили и ещё никогда я так не возбуждалась от обычного поцелуя.        Я медленно веду тебя к дивану, укладываю на него, начиная целовать твоё лицо. Ты никогда не наносишь макияж дома. Чаще всего из-за лени, я знаю, не стесняйся этого, Джейн, ты тоже человек. Перехожу на шею, задевая родинки и маленькую татуировку змеи на ключице.        Я помню, как ты сделала её. Ты так старалась не заплакать от неприятных ощущений, что вся покраснела и сжала губы в тонкую полоску. Ох, как же тогда хотелось забрать тебя оттуда, но ты — моя смелая девочка. Ты не сдалась и на следующий день вся светилась, идя по улице в открытом топе и завязанными волосами, пытаясь как можно лучше показать рисунок.        А сейчас ты лежишь подо мной, точно так же сжимая губы в тонкую полоску, силясь не застонать от того, как я прикусываю чувствительную кожу под той самой ключицей, зализываю укус и перехожу ниже, повторяя это снова и снова.        Ты вздрагиваешь, когда я приподнимаю ткань твоего свитера, чтобы дотронуться до нежной кожи под ним. Она бархатная и мягкая, а под ребром маленький шрам из детства. Ты получила его, когда, играя со своим сводным братом, напоролась на штырь. Я помню, как ты рассказывала мне это, переодеваясь у меня в комнате после ночи сериалов. И, чёрт знает, каких усилий мне стоило то, что я не коснулась этой белой полоски на коже. Но сейчас я без лишних слов аккуратно целую это место, трогаю языком и ты совсем не против.        И ты совсем не против того, что я забираю его повыше, вовсе стягивая и открывая твою грудь. Ты редко носишь нижнее бельё. Ты говорила, что оно мешает, и сейчас я совсем не против этой привычки. Я вижу, как ты борешься с желанием прикрыться руками, поэтому приподнимаюсь, целуя тебя, давая шанс всё прекратить, но ты только ближе прижимаешься, отдаваясь в мои руки.        Я медленно опускаюсь, веду дорожку языком от шеи до груди, провожу по ареоле, касаюсь соска, чувствуя твою дрожь. Вбираю его в рот, прикусываю, облизываю, получая неимоверный кайф от того, как ты не сдерживаешь свои стоны, шепчешь моё имя. Как зарываешься пальцами в мои волосы, оттягиваешь, сжимаешь, сразу разжимая, опасаясь сделать больно.        И наряду с этим довольно неожиданно было осознать то, что теперь ты нависаешь надо мной. Полуголая, с горящими глазами, такая желанная, целуешь мои губы, переходя на шею. Так мягко и одновременно властно, вырывая стон за стоном.        В комнате совсем темно. Или это темнеет у меня в глазах, когда ты в который раз широко проводишь языком по моей шее. Когда касаешься холодными пальцами рёбер, пересчитывая, кусаешь где-то в ключицу.        И это так несхоже с твоей мягкостью, нежностью и невинностью, что от этого натурально сносит крышу, заставляя отдаваться без остатка. Я расплетаю твои завязанные в пучок волосы, позволяя им красиво упасть на лицо, ты знала, что ты ёбаная эстетика? зарываюсь пальцами в мягкие кудри. Ты легко откидываешь их назад, продолжая губами свой незамысловатый путь по моему животу вниз, заставлешь дрожать от желания. Расстёгиваешь пуговицу на моих узких джинсах, которые терпеть не можешь, стягивая вниз, оставляя в одном нижнем белье. Проводишь рукой по внутренней стороне бедра, явно собираясь помучить. Но я, уже не в силах терпеть, сучу ногами. Ты, естественно, как же может быть иначе, понимаешь меня, поднимаясь выше, целуешь родинку под пупком и оттягиваешь резинку моих трусов, проводя кончиками пальцев по гладкой коже лобка, стягивая их до щиколоток. Широко ведёшь языком по выпирающей тазовой косточке, вызывая волну наслаждения. Оглаживаешь ладонями бёдра, успокаивая, хотя даже сама не знаешь кого больше, раздвигаешь.        И в этот момент что-то, где-то на подкорке кричит о страхах, но желание окончательно душит его, когда половых губ касаются смоченные слюной пальцы. Ты неуверенно начинаешь двигать ими, раздвигая и водя вверх и вниз, ускоряя и замедляя темп. Я, не успевая опомниться, оказываюсь на тебе, провожу языком по мокрому клитору.        Ты дышишь часто-часто, когда я ввожу один палец. Давая привыкнуть, ввожу второй, начиная двигать. Ты шепчешь что-то ругательно-трогательное, насаживаясь, разочарованно стонешь, когда я их убираю, впиваясь в твои губы жадным поцелуем. Ты не менее жарко отвечаешь, кусая мою нижнюю губу, оттягивая её и вновь целуя.        Лёжа на моём плече и тихо шепча какие-то неразборчивые признания мне на ухо, мягко целуешь туда, куда можешь дотянуться и вырубаешься. А я лежу и смотрю в окно, откуда луна своим призрачным светом смотрит на нас сквозь облака. На улице идёт снег, никто уже не пускает хлопушки. Иногда проедет машина с рождественской песней, но в общем и целом и снаружи, и внутри тихо и спокойно. На фоне тихо проигрывает свои мелодии старое радио, под ухом дышит любимый человек, а на стенах висят гирлянды, медленно мерцающие и убаюкивающие меня и эту чудесную ночь.