С годовщиной

Ун молча смотрит на одинокие часы, стоящие на одной стрелке уже ровно год. Холодильник справа от них спокойно жужжит, даже не задумываясь, что может помешать чьему-то сну. Справа ходит Донхён, нервно грызущий карандаш, и иногда поглядывает на те же часы. Только у него они еще живые, бегающие быстро от секунд к минутам. Ким подбегает к окну и радостно кому-то машет, а после развеивается дымкой. Сзади слышится их общий смех, перерастающий в безудержный хохот, наполненный счастьем и беззаботой. -Хён, ты мухлюешь, прекращай! — кричит младший, пока щекочет своего извивающегося парня. -Ай… Сам прекращай! — фыркает на очередные шаловливые пальчики по  бокам, но все же достает карты из рукавов. Тотчас же его притягивают к себе, не давая отдышаться, и затягивают в что-то нежное и легкое. Ун не видит. Он помнит каждое мгновенье, которое было наполнено их общим счастьем. Оно с каждым днем разгоралось, становилось пышнее, язычки этого пламени обжигали с расстояния вытянутой руки. В голове вспыхивают фрагменты с покупкой новой мебели, как ссорились над цветами для полосочек на обратной стороне ковра; как вместе подкидывали подушки, чтобы понять какая лучше и удобнее; как нечаянно облили только купленный диван и паниковали, пока Дэхви им не помог найти нужную службу. Картинка замирает на секунды, будто теряет сигнал с внешним миром, но только Ун стряхивает бесполезные слезы с острого подбородка, как пластинка играет по старой и накатанной дорожке. Справа кто-то издает странные звуки, и Чон узнает в них свои попытки поиграть в консоль, пока надоедливый парень соблазняет тонкими пальцами. -Ч-черт, Хён-а, ты чего? — шепчет неразборчиво из гостиной старший, пытаясь стряхнуть Донхёна, как надоедливую муху. Однако его не слушают и просто залезают, под футболку с большим наслаждением издеваясь. Та ночь была одной из тех воспоминаний, которые ему и стыдно, и приятно одновременно представлять перед глазами. Жаркий шепот, дыхание на каждом уголке тела, стоны через касание и долгие поцелуи. Хочется повторить иногда, но что-то уже не получается. Нога чешется, поэтому Ун наклоняется к ней, но замечает маленькую продавленность на полу. Это соседи люстру так профессионально повесили, отчего-то когда никого не было дома, но результат все равно под вечер все заметили. -Хён-и, у меня галлюцинации или у нас реально просело там? — указывает пальцем, что почти скрыт за чужой толстовкой. Донхён узнает в ней ту, которую искал все утро для похода в университет. -Они… Решили сами повесить ту чехарду, что называют люстрой? -Реально, — растерянность струится во взгляде каждого, но вырвавшийся смешок у одного подхватывается другим. Рука начинает дрожать, вторая слеза прерывает сеанс кино, поэтому и её быстро утирают. Он не помнит уже сколько сидит здесь, но солнце давно зашло. Еще год назад. -Зачем? — кричит Ун в сердцах, когда видит угрюмое лицо в ответ. Все рушится под ногами, летит в пропасть, а Донхён беспомощно молчит. Крик переходит в жалкий шепот — Прошу, оставь меня. -Унни, давай все обговорим… — но прерывается вскриком Хватит, и не выдерживает — Да ты сам пожалеешь, слабак чертов. -Уходи. И он уходит. Навсегда. Чон глотает таблетки, осознавая, что проблема была, как и все остальное, на двоих. Только в этот раз он испугался, побоялся ее решать и скинул на родные плечи, которые он больше не увидел. Все тело исхудало и ослабло от затяжной депрессии, что каждый день вкалывает завышенную дозу самобичевания и одиночества. Друзья пытались остановить. Но Ун по-настоящему оказался слабаком, который уже был не в силах жить без него. Ночами напролет думал, зачем живет, если все и так катится в темноту кладбищенской ночи. Скорее всего… Ждет? До сих пор ждет, что Донхён забудет те глупые два слова и вернется. Постучится, задолбит ногой, чтоб услышали наверняка, закричит, что не уйдет, пока не откроют. И Чон сначала постоит, посмотрит с неверием, а потом обнимет и никогда не отпустит. Да только его силы кончаются также быстро, как песчинки улетают в пучины сосуда внизу. Ладони уже давно внизу, на уровне худых бедер. Взгляд пустой, как галерея в телефоне. Донхён наверное его уже не любит, спокойно живет и даже не думает об Уне. И старший рад, ведь тогда его бывшая половинка должна быть впереди всех печалей и раздоров. Если так, то Чон не зря закрывает каждый раз глаза, моргая с сухой болью. Он пожалел. Таблетки забавно шебуршат в баночке от антидепрессантов. Это вызывает улыбку от еще одних воспоминаний. Горсть легко выпадает гурьбой на ладонь, удобно размещаясь во рту. Тиканье часов тотчас возобновляется, и Ун видит наконец Донхёна. Запыхавшегося, испуганного, который стоит и держит руки на косяке для равновесия. Неверяще передвигает ногу шаг за шагом, приближается к стулу, на котором сидит Ун. -С возвращением. — улыбка теряется во всепоглощающей темноте и чужом крике. Чон утопает медленно. Где-то далеко, слабо чувствуется тепло на щеках, но это наверное последние слезы, что текут без остановки. На руках легкие прикосновения. С годовщиной.