***
Он бы рассказал и о Фернандо - если бы не был с болезненной, мучающей его уверенностью убеждён, что Рио так же влип в игривую, наглую ухмылку, тёмные глаза, золотистую кожу, присыпанную веснушками. Рио слишком вскипал на поле, слишком сильно реагировал - себе Нем мог такое простить, но реакция друга сбивала с толку. Потому не обмолвился ни словом. Не знал даже - как он должен ему что-то сказать, потому что говорить было не о чем. Не было приглашений на кофе, пиво, потрахаться. Неманье казалось, что он даже ни одного слова не сказал - не могло же так быть? Просто так вышло - они стояли в пустой раздевалке “красных” и целовались. Без напора, без злости, которые Нем в равной степени ожидал и от себя, и от Фернандо. Он путался пальцами в мокрых шелковистых волосах, погружаясь всё глубже в бездну, пропадая окончательно от того, как Торрес отвечал. Как ласкал губами губы, как податливо впускал в свой рот, горячий и влажный, как скользил пальцами под липнущей к телу футболкой вдоль позвоночника. Как возбуждался - твердеющий член упирался в бедро, и издавал в поцелуй такие звуки, что в яйцах звенело, а в кончиках пальцев покалывало. - Хуёвый выбор места, - выдохнул Фернандо, отстранившись с такой явной неохотой, что Неманья почти потянул его назад, к себе, тем более, что припухшие губы напрашивались на поцелуй. Но вот это вот “хуёвый”, произнесенное с акцентом, почему-то отрезвило. Неманья опустил руки, отступил на шаг. Предложил: - Выбери получше. Торрес выбрал. Фернандо вёл, а Неманья шёл за ним в бездну, по-глупому, без оглядки и не думая ни о чём. Касался кончиками пальцев, зеркалил движения, запоминая. Раздевал, добираясь до золота кожи не с жадностью, а с трепетным восхищением. Упав на широкую постель, целовал скользнувшего сверху Нандо, понятия не имея, что должно быть, что будет дальше. Целовал, захлёбываясь от удовольствия, затопившего изнутри, от предвкушения, клокочущего в горле. Безропотно подчинялся рукам, ласково и настойчиво скользящим по внутренней стороне бёдер. Подчинялся, слыша шёпот: “смотри на меня, смотри на меня, Неманья”. Смотрел, впивался ногтями в плечо, зарывался в длинные крашенные волосы пальцами, распахивал губы в стоне, не ожидая, но получая поцелуй, убийственный в своей нежности. Он стонал бессвязно и коротко, беспорядочно шаря руками по гибкому сильному телу, а Нандо выстанывал что-то непонятное, ближе к самому пику, вжавшись лицом в изгиб шеи, протиснув руку между плотно прижатыми друг к другу телами, и обернув ладонь вокруг влажного члена. Неманья кончил бы и без этого - оргазм плескался у самой кромки его ускользающего сознания, но Нандо сделал то, что сделал - и волна обрушилась всей мощью, распластала, размазала, вышвырнула на берег обломками морских ракушек. Нандо тепло дышал в ухо, с его губ срывались короткие, тихие постанывания. Он не двигался, только потирался кончиком носа о висок, и богохульничал на испанском. Неманья даже нашёл где-то в себе силы, чтобы поднять руку и погладить Фернандо по щеке, задевая большим пальцем губы. Мягкие, влажные, кораллово-розовые, податливо разомкнувшиеся, обнявшие подушечку пальца. - Это была разовая акция? - безмятежно уточняет Нандо, когда Неманья роняет руку на постель и просто смотрит на него, впитывая тепло тела и непривычную, уязвимую нежность черт лица. - Надеюсь, нет. - В горле ни капли влаги, но где-то в номере точно должна быть бутылка с водой, хрустальный, мать его, графин, да хотя бы раковина с краном - Видич согласен на всё. Потом. Потом, когда Нандо поднимется с него - торопить его Неманья точно не будет. - Меня устраивает, - на долю секунды во взгляде Нандо взметается буря из дразнящихся дьяволят, но затихает в момент, а потом и вовсе прячется за взмахом длинных ресниц. Неманье не приходится ждать следующего матча с Ливерпулем, чтобы уже смелее вжать пальцы в крепкие бёдра, втягивая Нандо в свои объятия. Это было бы слишком долго, но не удивительно. “Адреналиновая нежность”, которую Видич выдумал себе в объяснение, оказывается вовсе не адреналиновой - Нандо такой же, несмотря на то, что это тихий размеренный вечер спокойной английской среды, не примечательный ничем, кроме того, что Нандо, блеснув дьяволятами из-под ресниц, опускается на колени, запрокинув голову, и посмотрев на остановившегося Неманью так, что тот вспыхивает до кончиков ушей. Румянцем, возбуждением, таким отчаянным желанием, что губам Нандо недолго приходится скользить по тяжёлому, болезненно-твёрдому члену. Неманья едва успевает прихватить ладонью светловолосый затылок, насладиться тугой и жаркой пульсацие горла вокруг возбужденной плоти, как бездна гостеприимно распахивает знакомые врата. Колени подгибаются - потому что это Нандо Торрес послушно принимает всё до капли и сглатывает, облизывает натруженные губы. Неманья возвращает всё сполна, следуя за своими едва оформившимися желаниями. Губы, касаясь теплой кожи, ещё хранящей, кажется, золото испанского солнца, прослеживают все изгибы, все рельефы от длинной шеи, до доверчиво раскинутых бёдер. Нандо помогает, подсказывает, направляет, отзывчиво-сладко реагируя на верные прикосновения, и, когда Нем смыкает губы на аккуратной, розовой головке, глянув на Нандо в кратком приступе неуверенности, так запрокидывает голову, и так сладостно вздыхает, что от неуверенности не остается и следа.***
Торрес падает на газон с изяществом попавшей под бронепоезд балерины. А навалявшись вдоволь с несчастным видом, притянув к себе внимание всего стадиона, смотрит на Видича огромными глазами, взмахивая ресницами, как эталонная блядина, коей его и кличут с трибун. Рио слишком далеко, чтобы подойти и встряхнуть эту испанскую заразу за холку, как паршивого кошака, ставя на ноги. Рио смотрит, как Видич в очередной раз получает красную, как уходит с поля. Растерянный, злой - всё так же, как и раньше. Словно ничего не изменилось. “Разве ты, бля, не получил, чего хотел?” - не спрашивает Рио ни разу. Не нужен ему этот ёбаный ответ, он совсем не хочет знать, почему Неманья иногда дебиловато ухмыляется, читая пришедшее сообщение. Вернее, он и так знает, догадывается, но подтверждение? Нет, оно ему не сдалось. Но надежды на то, что что-то изменится на поле, когда дьяволы выходят против мерсисайдцев, тают. Ну разве не охуенно, когда личная жизнь никак не влияет на профессиональную? Но хуже всего было даже не это всё. Хуже всего было то, что Рио вел себя как мудила, и сам это чувствовал и понимал, и нихуя не мог с собой поделать. Это не Неманья козлился и молчал, это он сам пытался найти слова, в которых не сквозила бы отчаянная, горькая ревность и болезненное, пугающее его самого, беспокойство. Доходило до того, что Рио всерьез опасался открыть рот и ляпнуть какую-нибудь хуету вроде: “Ты, бля, не видишь, что ли - он же тебе всю душу выпотрошит, сука?”. Было бы дохуя неуместно. Поэтому рот раскрывал пореже, поэтому сливался с попоек едва только пивной хмель доходил до речевого центра. С этим надо было кончать, хоть как - хоть разговором по душам (сложно представить, но у них обоих есть рты и уши, можно попробовать), хоть засовыванием своего мнения себе в жопу. И в конце концов Рио решает, что он готов. Если не к разговору, то к засовыванию своего мнения в задницу - точно готов. Они проебались на родном стадионе, рожа у Неманьи выглядела так, словно его пинали сапогами, а Рио за последние недели как-то незаметно слил традицию сглаживать такие проёбы несколькими пинтами пива у кого-то из них дома. Поэтому вечером он хватает упаковку лагера, и, так и не дозвонившись до Видича, едет к нему домой. Отключенный телефон Рио не слишком удивил - вполне вероятно настроение у Неманьи такое же хуёвое, как у него самого, так что можно было попробовать. Посидеть, как обычно в зале, молча пялясь в телек, всасывая бутылку за бутылкой. Может, Неманья даже не поленился бы и достал стаканы. Может, после второй бутылки кто-нибудь из них даже откроет рот и скажет что-нибудь, что вернет всё на круги своя - Рио надеется, что это будет он и у него действительно получится. Видич долго не открывает. Рио стоит перед дверью, скучающе пиная её носком кроссовка и раздумывает - какого хуя? По некоторым признакам - а Рио бывал здесь так часто, что умел их различать, - было очевидно, что Неманья дома. Он даже почти что решает вернуться в машину, когда дверь наконец-то распахивается. Рио изумлённо смаргивает, приглядываясь пристальнее: рассечёная бровь почти не кровит, хотя и выглядит впечатляюще, гематома темнеет под глазом, вычурно притягивая взгляд - это Рио видел, выходя рядом с Неманьей из раздевалки. Припухшие розовые губы, невольно растянувшиеся в удивлённую улыбку - такого Рио ещё не видел. Он вообще никогда не позволял себе представлять, как это - целовать его. Как Неманья будет выглядеть зацелованный, дурной от удовольствия. Он будет выглядеть красивым, несмотря на разбитую физиономию, растрёпанным, будет часто моргать, футболка на нём будет надета швами наружу, а мягкие домашние брюки совершенно не будут скрывать крепкий стояк. Теперь Рио знал. - Бля, тебе и с таким еблетом кто-то даёт, - хмыкает Рио, надеясь скрыть смущение за подколками. Он протягивает Неманье упаковку пива - не тащить же его домой - собираясь выдать ещё что-нибудь напутственно-пошлое, но Нем неожиданно хватает его за запястье и, улыбнувшись коротко и нервно, тянет за собой. Рио не спрашивает - какого хуя, потому что, в общем-то, если Нем снял шлюху и решил вдруг поделиться с Рио - Фердинанд не против. То есть, раньше такого не случалось, но раньше они и не отдалялись друг от друга настолько, что не могли нормально поговорить несколько недель. В общем, да - Рио думает, что согласен, в принципе, на всё. Торрес, сидящий на краю кровати, вытянув длинные голые ноги - на нем только трусы и обтягивающая майка, - поднимает голову, переводя взгляд с остановившегося Неманьи на Рио. “Какого, ебать вас, хуя?” Дома? Трахаться дома? Как, блядь, типа нормальные люди, семейная пара, да просто, блядь, пара? У Рио в голове не укладывается ничто из происходящего. Он охотно верил в то, что подкидывала ему фантазия - встречи полуукрадкой в дорогих номерах отелей или на съемной квартире. Короткие, ни к чему не обязывающе потрахушки. Но, блядь, трахаться дома? Торрес зарывается пятернёй в волосы, чуть откидывая голову назад и переводя взгляд обратно на Неманью. Рио чувствует, как за ребрами вскипает знакомая смесь из бешеной злости и отчаянной ревности. Та же, что бурлит на поле, когда Торрес выёбывается. - Всё-таки предупреждай, если в следующий раз захочешь привести гостей, - тянет Торрес с незнакомой, непонятной Рио интонацией. Там есть насмешливость, есть растерянность, есть что-то ещё. - Ты что, наденешь блестящие трусы ради такого случая? - незло, без вызова ухмыляется Видич, в три шага преодолевая расстояние, отделяющее его от испанца. - Это у тебя дурной вкус, а не у меня, - в тон ему фыркает Торрес, почти успев облапать широкими ладонями оказавшуюся в пределах досягаемости задницу. Неманья опускается на колени. Рио с громким стуком ставит упаковку пива на первую попавшуюся поверхность. Торрес не успевает скрыть своего удивления - и только поэтому Рио не разворачивается и не уходит. Этот хрен испанский точно не ожидал его увидеть. А Рио, не двигаясь с места, смотрит, как молочно-белые пальцы скользят по бронзово-золотому бедру, неумолимо подбираясь к кромке белья. Торрес, переставший обращать на Рио внимание, внимательно глядящий на мужчину у своих ног, прикрывает глаза, разомкнув губы и тихо выдохнув, когда Неманья склоняется над его пахом, ладонями жадно скользнув к ягодицам. Злость не затихает, но ошалело сдвигается в сторонку, давая место мешанине из противоречивых эмоций. Неманья размеренно, глубоко двигает головой, собственнически-сладко лапая испанца за задницу, подлезая ладонями под майку, не стесняясь ни Рио, ни позы, ни пошлых, влажных звуков, растекающихся приторным сиропом. Торрес… Фернандо, Нандо?.. Торрес лишь раз поднимает взгляд на Рио, и взгляд мигом выцепляет лихорадочный розовый румянец, дрожащие длинные ресницы, совершенно поплывший взгляд. Его длинные пальцы скользят по затылку Неманьи, лаская, не давя и не направляя, ероша короткий ёжик волос. Вторая рука то находит пальцы Видича, сжимающие бедро, то касается виска, щеки, плеча, шеи - беспорядочно, хаотично. Торрес издает какой-то звук, что-то среднее между стоном и вздохом, и, скоординировав движения рук, обнимает лицо Неманьи, наклоняясь к нему, когда тот снимается с члена, подняв голову. Рио делает шаг, другой, вперед, словно его магнитом тянет к этому зрелищу. Они целуются с тягучей, изматывающей нежностью, закрыв глаза, не то что не следя за ним, а вовсе не отвлекаясь на окружающий мир. Рио не уверен, но Неманья, кажется, отстраняется первым: скользит ладонью по груди Торреса и снова опускает голову, заставляя испанца сладко, рвано выдохнуть. Рио не позволял себе представлять - каково это, целовать Неманью. Но не мог запретить себе иногда украдкой думать, что, как происходит между ним и Торресом. Что это должно быть, если Неманью не отпускает уже которую неделю. Рио точно не такое представлял: Торрес не был холодной надменной сукой - он был чувственным и отзывчивым. Неманья… он был каким-то совсем другим, незнакомо-знакомым. Дело было даже не в том, что он стоял на коленях и сосал член - всё-таки, к этому Рио хоть как-то был готов, подразумевая в своей головой какие-то перепихоны между ним и Торресом. Но, блядь, эти поцелуи, когда Неманья поднимает голову, обнимая Торреса за шею… Это выбивает из колеи. Рио рывком стаскивает с себя майку - кожа горит, кажется даже блестит от выступившей испарины. Ему жарко, словно он на пляже, на грёбанном испанском пляже под грёбанным испанским солнцем. Торрес запрокидывает голову, закусив нижнюю губу и опасно качнувшись назад. Рио почти ловит его, сев позади, скользит руками по дугам рёбер, изучающе и напряженно, глядя только на пальцы Торреса на затылке Неманьи. Он плохо понимает, что там бормочет испанец, хотя звучит красиво, сладко, и явно нравится Неманье. Может быть, он даже знает, что именно мурлыкает ему Торрес между короткими постанываниями. Они трахаются дома, обмениваются дебильными шуточками… может, бля, даже ужинают вместе. Рио сам не замечает, как одна его рука добирается до вожделенного горла Торреса. Это почти нежное прикосновение, самое нежное, на которое способен Рио сейчас. Пальцы сжимаются на шее - а Торрес откидывает голову ему на плечо, рвано вздыхает, гладит Неманью по затылку и смотрит прямо на Рио пьяными, сумасшедшими глазами. Второй рукой Рио касается твердых маленьких сосков, сжимает, покрутив, чуть сильнее вжав пальцы в дрогнувшее горло, продолжая зачарованно смотреть в тёмные, притягательные омуты чужих глаз. - Если ты сделаешь ему больно, - тихо-тихо шепчет Рио самое сокровенное, что есть у него на уме, прижимаясь губами к уху испанца, - я сверну тебе шею и сломаю хребет. Рио даже не угрожает, навряд ли можно угрожать, когда возбуждён, особенно тому, кто бьётся на грани оргазма. Рио констатирует факт, предупреждает, невольно сжав пальцы чуть сильнее, а Торрес, чувственно, хоть и сипло, застонав, кончает, практически рухнув Рио на грудь. Рио сразу разжимает пальцы, убирает ладонь с шеи, чувствуя бешеное биение пульса, опускает взгляд вниз, туда, куда почти невольно избегал смотреть. Максимум - на затылок Неманьи. Точно не на его губы, медленно и мягко скользящие по ещё твёрдому члену. - Я надеялся, что ты поймёшь, - говорит Неманья, облизнув губы и, качнувшись, сев на пятки. Он смотрит на Рио доброжелательно-мягко, без вызова или нервозности. Рио понимает, что Неманья не понял ровным счетом нихуя. Точнее понял - но не так. Торрес тянется к Видичу, легонько оттолкнувшись плечом от груди Рио, сплетает пальцы на его затылке, тянет за собой, откидываясь на постель. Рио сдвигается, благо широкая кровать это позволяет, сжимает твёрдый член сквозь мешающие джинсы, жадно глотая картинку за картинкой. Неманья сильным, ласковым зверем опускается сверху, вжимая испанца в постель, мягко прихватывает за затылок, целует, недвусмысленно-возбужденно двигая бёдрами. Торрес тянет с него штаны, впечатываясь длинными пальцами в белизну ягодиц, нетерпеливо дергает футболку, сжимая коленями крепкие бёдра. Рио не хватает этого - возможности прикоснуться, не только учуять и увидеть чужое возбуждение, но и впитать его кончиками пальцев, помять, сжать, попробовать на вкус. Его взгляд мечется от Видича к Торресу, пока ладонь мнёт болезненно-твёрдый член, не унимая горячечного, ядовитого возбуждения. Неманья бросает один взгляд прямо на него, когда поднимается, чтобы снять майку, но Рио совершенно не может прочитать его эмоции, не может различить, что там таится под пьяным, жарким вожделением. И он не знает, что там плещется в глазах Торреса, и смотрит ли он на него вообще. Но именно он тянет руку к Рио, он обнимает его за шею, неудобно вывернув запястье, и Рио, словно зачарованный - не им, а Неманьей, следящим из-под светлых коротких ресниц, - наклоняется над испанцем, пробуя на вкус его губы. Сладкий. И кусается. Игриво, не больно, скорее дико, ненормально возбуждающе. Ухмыляется в поцелуй с каким-то вызовом, ответ на который хочется вколотить ему в глотку. Не кулаком на этот раз, а совершенно точно членом. Рио срывается на хриплый стон, исцарапав пальцы об ремень и ширинку, но всё-таки сжав ладонью ствол, уже влажный от обилия смазки. Он отстраняется глотнуть воздуха, ошалело посмотреть на Торреса, перевести взгляд на Неманью, успевая заметить, как тот мягко толкается вперёд, вжимаясь пахом между доверчиво раскинутых бёдер, и Торрес выгибается навстречу, сладко охнув, и одной рукой потянувшись к Видичу. Неманья ныряет под его ладонь, давая привычно, видимо, устроиться на затылке, и склоняется так близко, что между ними не остается ни дюйма воздуха. Вплавляется, скользя руками вдоль гибкого тела, принимающего каждое его движение. Находит губами губы, и, Рио готов поклясться, что в этих поцелуях нет никаких укусов, только нежность, причудливо мешающаяся со страстью. Не то чтобы он был против. Губы приятно ноют, зрелище перед глазами подталкивает всё ближе к краю быстрее любого порно, да ещё Торрес, каким-то чудом оторвав одну руку от Неманьи, дотягивается до Рио. Дотягивается вслепую, задевая ногтями, лапая бесцеремонно, нагло и горячо: бока, живот, лезет по футболку, кажется, удовлетворенно заурчав, когда Рио, сдавшись, сдвигается выше, толкаясь членом в понятливо сжавшуюся ладонь. Рио бы с удовольствием засунул член и в этот большой, болтливый, мягкий рот, но лишать Неманью поцелуев попросту жестоко, Рио ведет до сладкой дрожи от того, как он ласкается с Торресом, придерживая его за бёдра и толкаясь вперед всё быстрее и глубже. Он даже кончая не отрывается от его губ, и все те хриплые, сладкие звуки, которые он издаёт, тонут в чувственных, сладких, как Рио уже выяснил, губах. И Рио даже не может винить Торреса, за то, что он обеими руками тянется к Неманье, вжимая его в себя, обхватывая длинными ногами за пояс. Рио всё равно спускает за два движения ладони, просто глянув в очередной раз на литые светлые бёдра, последними толчками, выбивающие остатки удовольствия для обоих. - Бля, - говорит Рио. “Бля” - недостаточно. Он чувствует возбуждение, жаркое и отравляющее до сих пор, несмотря на то, что только что кончил, у него слов не хватает, чтобы это выразить. Торрес, глянув на него, корчит рожу - видимо, старая добрая английская матершина в постели его не заводила. В принципе, приходит в голову мысль, Рио может трахать его и не в постели. Неманья скатывается с Торреса почти неохотно, ведет ладонью по твёрдому, влажному от спермы животу испанца, и осоловело-довольно смотрит на Рио. Торрес смотрит в потолок, прикрыв глаза ресницами - длинными, пушистыми, девчонка девчонкой, - находит пальцы Неманьи на своем животе, легонько гладит, прежде чем плавным, гибким движением сесть на постели, и сообщить, что он идёт в душ. Видич отпускает его с той же дурацкой улыбкой, которая появляется, когда он читает сообщения. - Надо было пиво в холодильник поставить, - рассеянно замечает Неманья, скользнув взглядом по Рио. Рио думает, что лично ему - стоило стянуть-таки джинсы, потому что странно лежать на пропахшей страстной еблей постели одетым, вытирая сперму с ладони о мокрую от пота простынь. Странно. И пиво его в данной ситуации волнует меньше всего, хотя, если бы предложили - глотнул с удовольствием. - Хотя у меня должно быть в холодильнике, - так же рассеянно бормочет Видич, приподнявшись на локте и наконец-то взглянув прямо на Рио, лежащего перед ним. - Как ты? - Пива бы выпил, - признается Рио, чтобы не признаваться во всём остальном. - Нормально. Торрес возвращается из ванной, когда Неманья, прихватив упаковку пива, уходит на кухню. Подсушивает волосы полотенцем, лукаво глядя на Рио из-под темных от воды прядей. - Мог бы и раздеться, а то как-то не вписываешься, - фыркает он, откинув волосы с лица одним резким движением. Рио не то чтобы пялится, но рассматривает его с вполне определенным интересом. - Мог бы и отсосать, - бросает Рио в ответ. - Не в настроении я сегодня, - Торрес накидывает полотенце на плечи, оглядываясь в поисках своей одежды. - Может, в следующий раз? Улыбка у него блядская. Когда он на Неманью смотрел - не было этой блядушности во взгляде и изгибе губ, Рио почти уверен. А сейчас Торрес смотрит на него и одним взглядом посылает - хотя, скорее, приглашает- в пешее эротическое. Рио решает - нахуй. И идёт в душ. Если бы они с Видичем до ночи уговорили бы не только ту упаковку, которую принес Рио, но и тот запас, что наверняка болтался в его холодильнике, Рио бы наверняка остался ночевать здесь. Залёг бы привычно в гостевой спальне и продрых до рассвета, а утром потащил бы задницу варить кофе, потому что просыпаться без кофе - тот ещё мазохизм. Во всяком случае, для него. Неманья по утрам был довольно бодр и с равной вероятностью мог ограничиться стаканом воды, молока, сока или протянутой ему кружкой кофе. Почему-то, глядя на Торреса, Рио думает, что тот по утрам вместо кофе и молока предпочитает секс. Гостевая спальня, сон, утренний кофе. Торрес ловит его на первых шагах к исполнению этого плана, когда поздним вечером они разбредаются по дому, готовясь ко сну. Сообщает, что кровать широкая, а спать он предпочитает посередине. - Ну охуеть, - сообщает Рио вслух, думая, что этот паршивец наверняка почти всегда получает то, чего хочет. Торрес ночами почти что трогательно сопит. Неманья всегда спал довольно тихо, всхрапывал иногда, рывком переворачиваясь на другой бок - к звуку его сонного дыхания Рио давно привык. Торрес посапывал размеренно-тихо, но вертелся в постели, как чума. Затих только когда Неманья прижал его одной рукой, приобнимая, а Рио сделал тоже самое - не только из-за необходимости наконец-то спокойно уснуть, но и из мелочного желания сонно погладить Неманью по руке. Тот наверняка спал, не обратив внимания, но на большее рассчитывать и не приходилось. Утром, когда Рио, скорбно оглядев в очередной раз сломанную кофе-машину, старается как можно тише грохотать посудой, доставая кофейник, в кухню заглядывает Торрес. Сонно, но от того не менее пошло присвистывает - Рио роется в нижних ящиках, сверкая обтянутой трусами задницей, - и ухмыляется, когда Рио, выпрямившись, показывает ему средний палец. - Ну извини, я, например, не имел удовольствия полюбоваться тобой во всём… кхм… великолепии, - сообщает Торрес, демонстративно дёргая бровями. Он добирается до холодильника, открывает и, повиснув одной рукой на дверце, с любопытством рассматривает содержимое. - О, йогурт. - Какая же ты баба, Торрес, - не выдерживает Рио. Наверное, если бы он уже выпил кофе и позавтракал, у него достало бы сил держать язык за зубами, но сейчас он просто не успевает сдержаться. Испанец скалится, демонстративно-медленно отрывая фольговую крышку и облизывая обратную сторону так откровенно пошло, что Рио чувствует, как тяжелеет в паху. - А ты пиздец грубый без кофе, старикан. - Бля, иди на хуй, - отмахивается Рио, почти решившись не реагировать на всю эту херню. Он же шёл сюда вчера с твердым решением в случае чего засунуть своё мнение поглубже. С Видичем Торрес почему-то не выёбывался, Рио понаблюдал прошлым вечером, невольно отмечая отсутствие вызывающих тихое бешенство оскалов и прочих мелочей, которыми Торрес выводил из себя окружающих. - Иди на хуй, иди на хуй, - передразнивает Торрес, отпивая йогурт прямо через край. На губах у него остаётся белая йогуртная кромка, и, конечно, Рио понимает, что этот ебучий спектакль разыгрывается специально для него. - Это у тебя стандартное приглашение для тех, кого ты так рад видеть? Рио и без его выразительного взгляда знает, что член у него стоит, начиная натягивать ткань белья. Ему сложно винить себя за подростковую несдержанность: Торрес стоит напротив, опираясь задницей о кромку стола, широко расставив длинные гладкие ноги, пьёт свой бабский йогурт, постукивая кончиками пальцев свободной руки по твёрдому рельефному животу. Нарывается и приглашает, - кристально ясно понимает Рио, грохнув найденным кофейником о столешницу. Понимание никак не меняет того факта, что с этой наглой ухмылкой, провокационно-пошлой, со следами этого ебучего йогурта, хочется сделать что-нибудь… Рио впивается губами в губы, дернув испанца к себе с такой силой, что тот едва успевает поставить на стол йогурт, и влетает ему в грудь, издав сдавленный звук, шумно вздохнув, когда Рио добирается ладонью до его задницы, сжимая. Торрес в ответ кусается. Прихватывает зубами нижнюю губу, распахивает глаза, лыбится, довольно заворчав, когда Рио только ещё сильнее вжимает его в себя, врываясь в горячий влажный рот с грубостью, которую обычно не позволял себе ни с кем. - Мама, мама, мальчик девочку жрёт! Не жрёт, а целует… А нет, жрёт. - Неманья ржёт, стоя в дверях, домашне-тёплый, единственный, догадавшийся натянуть на ноги тапки, да ещё и халат - видно, был в душе, по его короткому ёжику волос нихрена не поймёшь. Рио отступает на шаг от Торреса, отмахнувшись, пробормотав что-то среднее между “доброе утро” и “идите оба в жопу”. Торрес вслед ему звонко клацает зубами и, когда Рио оборачивается, посмотрев на него вопрошающе, уточняет: - Всё ещё хочешь, чтобы я тебе отсосал? Рио обещает себе подумать над этим (хотя, конечно, хочет), и отворачивается к плите, твёрдо решив заняться кофе. Несмотря на явно давно сломанную кофеварку и равнодушие Неманьи к кофе, молотые зёрна исправно дожидались Рио в герметичной стеклянной банке, как обычно. Торрес, видимо, кофе тоже не особо жаловал - банка казалась совершенно нетронутой с тех пор, как Рио в последний раз до неё добирался, но он всё-таки решает уточнить, сколько порций делать. Картина, которую он видит, обернувшись, завораживает. Торрес сидит на кухонном столе, подпустив Неманью к себе вплотную, обнимает ногами его бёдра и, сосредоточенно прищурившись, мажет чем-то из смутно знакомого Рио тюбика разбитую бровь Видича. Неманья при этом рассеяно-ласково гладит его по ногам, тихо что-то мурлыкая. Рио прислушивается. - Да само пройдёт, на мне как на собаке заживает. - Торрес в ответ дёргает бровью, прихватывает Неманью за подбородок и, судя по всему, принимается мазать и синяк под глазом. - Ну серьезно, - неубедительно ворчит Видич. - Главное, что глаз цел. - Да, было бы жалко, - то ли вполне серьезно, то ли полушутя вздыхает испанец. - У тебя красивые глаза. Рио не видит, но буквально чувствует, как Неманья улыбается - немного смущённо, растерянно и очень красиво. Он изредка видел у него такую улыбку, но никогда не думал, что её может вызвать замечание про красивые глаза. Хотя, тут явно дело в том, кто и как это говорит. - И губы, - продолжает мурлыкать Торрес, закручивая тюбик и обнимая Неманью за шею, качнувшись вперед. - И улыбка. Рио давит в себе мелочное желание прервать этот поцелуй вопросом, ради которого обернулся, и просто любуется зрелищем, расслабившись, тем более, что утреннее солнце, вызолотившее кожу обоих разными оттенками, придает картине если не изысканности, то, определенно, притягательности.