***
В следующий раз Тьюксбери видит её не где-нибудь, а на свадьбе своей троюродной сестры — Леди Грей — и влиятельного барона Синелэр. Этот союз стал главным светским событием сезона, и мать настояла на его присутствии. И неважно, что Садоводство Челси и Шоу Цветов проходят по всему городу. Он тайно надеялся улизнуть, чтобы посмотреть на цветение диких английских роз, но, как говорит его мама — «долг зовёт». И правда, долг зовёт, думает Тьюксбери, стоя перед бубнящим виконтом Феррингтоном и его болтливой женой на послесвадебном приёме. Они подробно рассказывают ему о своих дочерях подросткового возраста («очень талантливых и невероятно красивых», о чём не устаёт приговаривать виконтесса). Мать, естественно, представила их друг другу и тут же исчезла. Тьюксбери не глупый. Он знает в какую игру она играет. Он притворяется, что слушает и отпивает шампанское, борясь с желанием скривиться от вкуса. После достаточно долгого периода времени он всё же удаляется, вежливо намекая на то, что ему нужно посетить туалет. Он огибает край зала, наблюдая как молодожёны пожимают руки гостям, и думает, что этот вечер будет длиться вечность. В этот момент он чувствует руку на своём локте и тут же оказывается внутри большого гардероба. — Что-? — начинает он, но закончить не успевает. Потому что перед ним стоит Энола. Прямо перед ним. В этот раз в костюме лакея. — Второе блюдо свадебной трапезы отравлено, — говорит она вместо приветствия. Они стоят практически нос к носу. Она стоит к нему так близко в этом тесном пространстве, что он может разглядеть веснушки, разбросанные по её лицу. Смотря в её горящие глаза, он вдыхает её запах: гардении и чернила. А затем заставляет себя сфокусироваться. — Отравлено? Что? — он крепче прижимает к груди бокал с шампанским. — Отравлено, да. Не отставай, пожалуйста, — говорит она раздражённо, словно денёк у неё был не из лёгких. Мозг Тьюксбери пытается осознать то, что она говорит. — Я подслушала, как су-шеф говорил о том, чтобы добавить мышьяк в капустный суп. Барон и баронесса в опасности. Тьюксбери ничего не может с собой поделать. — Какая неожиданная встреча, Мисс Холмс. Рад вас видеть, Мисс Холмс. Как поживает ваша семья, Мисс Холмс? — Тьюксбери, не испытывай моё терпение, — говорит она. Её губы сжаты в тонкую линию. — Ты прекрасно знаешь, что сейчас не время для шуток. — она права, но он всё равно улыбается. — Прекрасно знаю. Чем я могу быть полезен? Оказывается, он может быть очень даже полезен. Он всех отвлекает, пока она пробирается на кухню, а потом он же запирает важного члена парламента в кладовой галантереи, и в конце помогает эвакуировать членов высшего общества из зала, когда среди занавесок вспыхивает маленький огонёк. Приём испорчен, конечно же, но никого не отравили, так что эти двое решают на этом оставить дела и отдохнуть, лёжа под звёздами на покрытом травой холме за зданием. После того, как виконт заверяет мать, что пройтись до дома пешком будет ему «полезно для нервов», Тьюксбери вытягивается на траве рядом с Энолой, пытаясь отвлечься от событий вечера. Энола кусает яблоко, которое она где-то отыскала. Она вытирает рот рукавом своего пиджака, прежде чем предложить его Тьюксбери. Он яблоко принимает, кусает и думает, что не пробовал ничего слаще. — Что ж, Лестрейду точно понравится разбираться с этим всем, — отмечает Энола, откидывая голову назад. Её светло-каштановые волосы выбились из тщательно собранной причёски. Они льются каскадом по её плечу, и Тьюксбери хочется их потрогать. — Он уже несколько недель бегает не за тем джентльменом. Это должно привести его в чувство. — следует пауза, а затем она добавлет. — Но свадьбу, конечно, немного жалко. Хотя я не вижу в ней особого смысла. — Смысла? — переспрашивает Тьюксбери. — В женитьбе, — прямо говорит Энола. Это заставляет его привстать. — Ты не веришь в брак? — спрашивает он, на что она хмурит брови, словно никто никогда её об этом не спрашивал. — Я… не знаю на самом деле. Это кажется архаичным, разве нет? Женщина обещает себя мужчине. Обещает чтить его и подчиняться. Я никак не могу представить себя связанной такими обязательствами. Я ценю мою свободу и независимость. Муж заставлял бы меня ходить на балы, следить за домом и заботиться о детях. Для меня это сродни клетке. Я бы никогда не смогла заниматься моей детективной работой, если бы приняла на себя роли жены и матери. Тьюксбери никогда не думал об этом в таком ключе. У него в горле встаёт неприятный комок. — А… что если, — начинает он, зная, что ему не следует этого делать. Но он всё равно спрашивает. — Что если был бы мужчина, который не имел бы о тебе подобных ожиданий? Кто-то, кто просто захотел бы жениться на тебе ради тебя? Энола переводит взгляд на него и задерживает его. Тишина оглушает. Но Тьюксбери не отводит взгляд первым. Отводит Энола. — Не знаю, — говорит она, когда тишина уже растягивается на бесконечность. Её взгляд возвращается на звёзды. А затем она продолжает, тише прежнего, — Возможно. Тьюксбери старается не надеяться. В конце концов «Возможно» — это не «нет».***
Следующей осенью он прогуливается по саду Уайтхолл во время дневного перерыва в Палате лордов, когда находит её. Записку в кармане собственного пальто. Тележка с пионами, гласит она. Два часа. Он оглядывает лужайку, но никто не обращает внимания. Хотя такое сообщение мог ему оставить только один человек, так что он быстро проверяет карманные часы, прежде чем поспешить к рынку Ковент-Гарден. По прибытии он находит Энолу, прислонившуюся к одной из колонн с газетой в руках и плоской кепкой, низко надвинутой на лицо. Маскировка не имеет на него никакого эффекта. Он узнал бы её где угодно. Он подумывает о том, чтобы сорвать маргаритку — в подарок — из близжайшей тележки, но передумывает. Может, она никогда не поймёт его любовь к цветам, но она понимает его. И это важнее всего. Вместо этого он подходит с подколкой. — И что же такой прекрасный молодой человек делает здесь в такой жаркий день? Вместо ответа она пихает газету ему в грудь. — Джон Ватсон пропал. Он в замешательстве. По понятным причинам. Но с годами он научился скрывать свои реакции. Он опускает взгляд на мятые страницы и задаёт вопрос, который, она знает, уже вертится на кончике его языка. — Кто такой Джон Ватсон? — Ватсон, — говорит она более твёрдо. Её карие глаза встречаются с его, когда она поднимает голову. Как и всегда, что-то тёплое и неопределимое просачивается сквозь него. Её загорелое лицо усыпано ещё большим количеством веснушек. Он вспоминает недавнее письмо с подробным описанием длительной слежки, из-за которой она провела на улице почти две недели. — Шерлоков Ватсон? — добавляет она. — Его напарник по детективной работе? А. Это кое-что проясняет. — Ох, — говорит Тьюксбери, не имея настоящего ответа. Эноле он и не нужен. — Поэтому мне нужна некоторая помощь в установке ловушки послезавтра. Сможешь достать несколько золотых слитков и рыболовную сеть к этому времени? Она просит об этих предметах так, словно это просто покупки на рынке. В её мире это просьба о десятке яиц и пачке чая. — Рыболовную сеть? — спрашивает Тьюксбери, выгибая бровь. — Да, — фыркает она. — Рыболовную сеть. Хотя большой мешок, наверное, тоже подойдёт… — задумчиво продолжает она, прежде чем снова взглянуть на него. — Ты стал выше. Это раздражает. — в ответ на эту реплику неожиданно для неё он смеётся. — Или, может, это ты стала ниже, — дразнит он. Она на это пихает его локтём и начинает идти по рынку, сложив газету под подмышкой. Он присоединяется к ней, скользя своей тростью по булыжникам. Пока они движутся, их руки болтаются по бокам — его левая к её правой. Их мизинчики касаются друг друга время от времени, но ни один из них не подаёт виду, что чувствует это прикосновение. — Конечно, я вырос, — говорит он, наконец-то сжалившись. — Мой восемнадцатый день рождения уже не за горами, знаешь ли. — Энола качает головой. — Я никогда не понимала, почему людей так волнует чья-то дата рождения. Возраст — это всего лишь цифра. — Ах, попробуй сказать это моей маме, — отвечает Тьюксбери. — Она собирается устроить бал в мою честь. Как будто не хватает того, что она постоянно пихает мамочек с их дочерьми в мою сторон-, — он быстро замолкает, осознавая, по какому тонкому льду они ходят. Энола останавливается. — Она посылает… к тебе женщин? — Ну, — он чувствует себя неловко. Пытается прочистить горло. Неудачно. — Как правило, молодые лорды… подходящего возраста для вступления в брак… должны… искать невест или, как минимум, ухаживать за молодыми девушками. И мать убеждена, что я должен следовать этим традициям. Начиная с моего восемнадцатого дня рождения. Энола выглядит ошеломлённой. Сбитой с толку каким-то незнакомым ей образом. Она замирает посреди рыночного прохода. И, хоть её губы двигаются, она не произносит ни слова. Её молчание помогает Тьюксбери найти в себе смелость. Он придвигается ближе, дотягиваясь рукой до полей её кепки. — Не то чтобы я собираюсь выбирать невесту по наставлениям моей матери. — смотря прямо в глаза, он пытается передать невысказанное. Вечно невысказанное. Его рука соскальзывает с кепки на кудряшку, вылезающую из-за уха. — Но, может быть, если когда-нибудь ты бы захотела— В этот момент на главной улице бибикает автомобиль и Энола приходит в себя. — Так, — проговаривает она, двигаясь к одному из выходов с рынка. Теперь она говорит слишком быстро. — Рыболовная сеть, несколько слитков золота, и, эм, твои карманные часы, если можешь их одолжить. Тьюксбери чувствует, как разочарование одолевает его. — Конечно, — говорит он. Потому что что бы не случилось, он будет рядом с ней. — Я-я отправлю сообщение с местом и временем, — бросает она, прежде чем исчезнуть в толпе.***
Утром на восемнадцатый день рождения Тьюксбери рассвет выдаётся пасмурным и хмурым. Когда виконт спускается вниз для завтрака, дом гудит от активности. Большая столовая преобразилась так, что теперь возле каждой стены располагался стол. Гостиные проветривают, а дальный зал украшен выше всяких похвал. И ни одного букета цветов в поле зрения. — Дорогой, — говорит мама, суетливо вбегая во вторую столовую, где ждут яйца-пашот и тост. Она одета в свой лучший наряд. — С Днём Рождения! Тьюксбери благодарит её. А затем глубоко вздыхает и задаёт, как он сам уже знает, довольно глупый вопрос. — Мам, были ли ещё… принятые приглашения? Леди Тьюксбери разворачивается к камину, где лежит последняя стопка писем. — Хм, — начинает она. — Лорд и Леди Фитцвильям прибудут с их дочерью Леди Мадлен. Просто отлично, саркастично думает он, очередная дочь-дебютантка. — И барон с баронессой, — заканчивает она. Её глаза возвращаются к сыну, который теперь сидит за столом. — А что такое, дорогой? Мы кому-то забыли послать приглашение? — Нет, — говорит он, опуская взгляд на свою чашку с чаем. Потому что он уже отправил приглашение Эноле, зная — глубоко внутри — что её присутствие было бы большой удачей. Хотя это не останавливает расползающееся по его телу разочарование. Тьюксбери пару раз откусывает тост, прежде чем осознать, что он потерял аппетит. Сложив салфетку на коленях, он покидает столовую. — Не забудь, — кричит мать ему вслед. — Гости начнут прибывать ровно в шесть часов. К тому времени, когда на часах половина второго, Тьюксбери чувствует, что сходит с ума. Он намного охотнее сейчас бродил бы по лесу вместо того, чтобы выбирать подходящую пару лоферов для сегодняшнего вечера. Однако он не думает, что ему удастся сбежать из дома и не привлечь при этом слишком много внимания. Пока он решает, вылезти ли ему из окна или спуститься за очередной чашкой чая, раздаётся стук в дверь. — Милорд? — раздаётся голос камердинера. — Вам доставка. Она довольно… тяжёлая. Тьюксбери тут же оказывается у двери. Два лакея и камердинер стоят по другую сторону двери, держа огромный чёрный сундук. На его лице появляется улыбка. — Сюда, пожалуйста, — быстро указывает он. — Просто поставьте здесь. Лакеи ставят сундук посередине его спальни и кланяются, прежде чем развернуться, чтобы уйти. Тьюксбери закрывает за ними дверь и подносится к сундуку, быстрее, чем заканчивает произносить благодарности. Он щёлкает замок на крышке сундука и перед ним предстаёт — как он уже догадался — Энола в лавандовом платье и с длинной лентой в волосах. Он обнимает её, отгоняя мысли о том, когда они были настолько близки в последний раз, и смеётся. — Ты могла бы просто воспользоваться входной дверью. — И какое же в этом было бы удовольствие? — парирует она, обнимая его в ответ. — С Днём Рождения, виконт Тьюксбери, маркиз Бэзилвезер. — он вдыхает её запах. Снова гардении. — Подожди-ка, — он смотрит на неё сверху вниз, до сих пор не отпуская. Её волосы короче и собраны лентой с одной стороны. — Ты же здесь не по делу, верно? — она легко смеётся. — Нет, увы, не по делу. Если только тебе не нужен детектив? У вас есть пропавшие горничные? Украденные драгоценности? Тайны, стоящие того, чтобы их разгадать? Вытащив её из сундука и вместо этого поставив на пол, он качает головой. — Боюсь, нет. Хотя я могу спрятать пирожные нашего кондитера для сегодняшнего вечера, если хочешь. Она расправляет рукава своего платья и смотрит ему прямо в глаза. — Насчёт этого, — говорит она. — У меня… другие планы на сегодня. Тьюксбери знает, конечно, но это не останавливает грусть, что расползается по его внутренностям. Он отпускает её и отходит к своему письменному столу. — А. Всё в порядке, — говорит он, не глядя на неё. Не глядя никуда. — Я понимаю. — Ну, мне так не кажется. Потому что, видишь ли, — продолжает она. — У тебя тоже на сегодня другие планы. Это заставляет его развернутся. Теперь она стоит на коленях, держа в руках бархатную коробочку. Он чуть задерживает дыхание, но потом отпускает. Она слишком уж большая для того, о чём он подумал. — Энола Холмс, если бы я не знал тебя лучше, подумал бы, что ты пытаешься сделать мне предложение. — Лорд Тьюксбери, — драматично произносит она, открывая коробку. В ней лежат два маленьких кусочка бумаги. Билеты. — Согласишься ли ты… присутствовать на торжественном открытии садов во Дворце Кью со мной? Улыбка на его лице растягивается почти до ушей. В его голову забирается мысль. Он закусывает губу. — Но как же бал? — О, об этом не беспокойся, — фыркает она. — Мы не скоро вернём тебя назад. В конце концов, они вдвоём вылезают через окно.***
Королевские Ботанические Сады в Кью намного лучше, чем всё, о чём Тьюксбери мог только мечтать. В каждой теплице находятся растения со всего мира. Орхидеи, кустарники, даже кактусы, выстроенные в линию. Он настолько захвачен увиденным, что таскает Энолу за собой от одного растения к другому. И не замечает этого, пока она не хватает его под руку, чтобы замедлить темп. Он собирается извиниться, но она лишь смеётся. — Ты легко увлекаешься, когда дело касается растений, верно? — дразнит она. Он не отвечает. В конце концов, с этим не поспоришь. Когда они заходят в павильон водных лилий, у него перехватывает дыхание. Огромные подушечки заполняют поверхность пруда, и на каждой располагается распущенный цветок. Вода тихая, спокойная. И пока вокруг никого, Тьюксбери пользуется возможностью и опускается на колени перед цветком, вблизи рассматривая розовые и жёлтые бутоны. — Великолепно, — говорит он себе под нос через мгновение. — Совершенно потрясающе. Он бросает взгляд на стебли папируса и чувствует, как его сердце сжимается. — Вот, чего я хочу. — тихо говорит он. Почти что самому себе. — Я хочу сажать растения. Наблюдать как они растут. Я хочу быть ботаником и построить свой собственный питомник растений. Я хочу открыть новый цветок и узнать, насколько хорошо я смогу за ним ухаживать. Хочу покинуть Палату лордов и путешествовать по миру. Хочу увидеть, как из земли поднимается бамбук, как кокосы растут на деревьях. Это всё — здесь — вот, чего я хочу для своей жизни. Он чувствует руку на своём предплечье и разворачивается. Энола. — Тьюксбери, — говорит она. Её голос тихий, слегка нервный. В нём чувствуется дрожь, которая заставляет его сфокусировать взгляд. — Ты можешь всем этим заняться. — Не могу, — говорит он. В момент слабости он скользит рукой вниз по её руке. Сплетает свои пальцы с её. Притягивает её ближе, пока их лбы не соприкасаются. — Я недостаточно смелый. — Неправда. — Я недостаточно смелый, — говорит он. — Когда тебя нет рядом со мной. Энола прерывисто вздыхает. Усиливает хватку на его руках. Между ними повисает долгое молчание, а затем: — Я не хочу ходить по балам. — Что? — спрашивает он, застигнутый врасплох. Он приподнимает свой лоб от её. — Я не хочу ходить по балам, — повторяет она. — Или заниматься вышивкой. — Я не поним-, — начинает он, не понимая, откуда такие высказывания. — Я не буду, не при каких обстоятельствах, терпеть, чтобы мне указывали куда мне можно идти, а куда — нет. — Я бы не— — Я не буду жить в том огромном особняке, что ты зовёшь домом. И я продолжу браться за дела и расследовать их на моих условиях. Даже если это значит работать под прикрытием, или, или — тайком ночью выбираться из дома. Сердце Тьюксбери начинает стучать в груди. Он думает, что понимает, о чём она говорит, но не смеет надеяться. — Я не стану носить корсеты без необходимости, и я решу поженимся ли мы и когда. Это понятно? — Да, — говорит он. Прежде чем она успеет сказать что-то ещё. Прежде чем она передумает. — Энола, — говорит он, приподнимая её подбородок и заглядывая прямо ей в глаза. — Да. И тогда она целует его. Её губы тёплые и мягкие, это всё, о чём он когда-либо мечтал. Она оттягивает его нижнюю губу своими зубами, и он едва успевает понять, как их языки уже переплетаются. И всё идеально. Они отстраняются, когда становится нечем дышать. Он улыбается так широко, но не может удержать от неё своих губ. Он утыкается носом в её шею, прежде чем поцеловать её щёку, висок, ушную раковину. Он покусывает и зализывает, пока она не начинает мурлыкать, притягивая его обратно к своим губам. В отместку она царапает ногтями основание его шеи, заставляя мурашки появиться на его коже. Медленно, медленно они отстраняются друг от друга. Он не отпускает её. Даже когда она нарушает молчание. — Значит, всё ясно? — она звучит почти что сурово, но на её губах расцветает улыбка. — Предельно ясно, — произносит Тьюксбери. А затем снова её целует.