целая вселенная, границы которой не заходят дальше этой комнаты и ночных разговоров

Машина, хрустя шинами, плавно едет на окраину. Огни города, даже оставшись позади напоминают, что ночная жизнь здесь в самом разгаре. Водитель оборачивается на миг, глядя на парня, сидящего на пассажирском сидении. — Не против, если включу песню? — Нет, — Чонгук легко и с охотой соглашается, всё ещё глядя на дорогу, потому что в машине стоит тишина, к которой парень не привык. Женщина впереди включила одну из песен Адель, и казалось, подпевала одними губами, проговаривая только некоторые строчки. «You look like a movie You sound like a song», — доносился еле слышимый голос водителя, теряясь в контральто Адель. На третьем повторе песни Чонгук наблюдал за женщиной через водительское зеркало. На вид около тридцати, очевидно, любящая песни Адель, брюнетка, тяжелых морщин на лице не было. Нос, рот, губы, которые всё немо повторяли за певицей и глаза, которых не видно. Когда песня начинается заново, парень подаёт голос: — Вам она не надоедает? Водитель снижает громкость и отрицательно мотает головой, отчего на лицо падает прядь длинных волос, которые она тут же смахивает. — Могу другую поставить. Что хочешь послушать? Нам ещё час ехать. — Всё нормально. Мне просто интересно, почему «when we were young»? — Гук знает эту песню: она ведь довольно популярная. Текст оставлял после себя горькое послевкусие, как это бывает, когда в песню заложена история с концом, которая тебе не нравится. Она не плохая, скорее даже логичная, правильная. Ему просто интересно, из тех ли эта женщина, кто поступил правильно, оставшись жить с этим горьким послевкусием. Женщина улыбается, одним уголком губ, и Чонгук видит грусть в этой улыбке. — А ты любопытный, — в этот раз в зеркале поднимаются оба уголка губ. Парень молча соглашается, и та всё отвечает. — С этой песней связан один из этапов моей жизни, история, которая была похожа на фильм, — повторяет одновременно с песней. — Поэтому мне нравится время от времени вспоминать каково это было. Не часто, просто сегодня такой день выдался: долгая дорога всегда кидает меня в ностальгию. — Грустная история, так ведь? — Чонгук не знает почему вообще спрашивает, отчего в душе поднимается зудящий конечности интерес, но всё продолжает наблюдать за женщиной в зеркале. Возможно, так влияет на него долгий путь и вся атмосфера. Ждёт, что та ответит. — Не хеппи енд, но пережить можно, — хмыкает она. — Люди, которые зажигают в тебе огонь, не всегда оказываются теми, с кем мы проведём дальнейшую жизнь. Чонгук чувствует легкий вкус разочарования на кончике языка и свойственно его внутреннему скептику, который просыпается время от времени, поднимает одну бровь. Это не было … открытием? Женщина видит его выражение лица, когда кидает быстрый взгляд на зеркало и легко смеётся. Возникает молчание, которую разрушает приглушенное «Let me photograph you in this light». — Это не так ясно, когда тебе семнадцать и ты по уши влюблён, — говорит женщина, будто вспоминая что-то параллельно. Чонгуку не понятно, потому что люди всегда приходят и уходят. Так ведь? Он всегда это понимал. И подростковая влюбленность разве может как-то повлиять на его суждения? Нет. Потому что Чонгуку двадцать два и он давно не подросток. Двое едут молча, только вот теперь песни сменяют друг друга; Адель больше не играет. Водитель, видимо, решил, что ностальгий на сегодня хватит. Всё выглядит так, будто этого разговора и не было. *** Дверь поздно ночью открывает Намджун, который выглядит смешно и мило в розовой домашней футболке. Чонгук думает, что она скорее принадлежит Сокджину. — Ты ужасно поздно, чувак. Голос Намджуна ото сна хрипловат, а он сам ещё не открыл второй глаз. И, видимо, не собирается. Гук, забавляясь такой картиной, проходит в дом, когда друг отходит в сторону, пропуская того внутрь. — Знаю, дела были. — Чонгук кидает быстрый взгляд, осматривая изменилось ли что-нибудь с его последнего пребывания в этом загородном домике Сокджина с прошлого лета. Он делает это каждое лето и каждый раз убеждается, что ничего не меняется. Это факт, которым парень очень дорожит, воспринимает домик как нечто совершенно огороженное от всей суматохи города. — В этот раз мы спим в одной комнате наверху. — Намджун наносит еле ощутимую трещину «никогда не изменяющемуся» факту. — Сходи в душ сначала. — Почему? Я всегда спал на первом этаже, — недоумевает и неожиданная новизна приносить с собой вкус некого разочарования, однако речь зевающего Намджуна ничего дельного не даёт. — Там занято, ты опоздал. Намджун хочет спать и вникать в проблему с комнатой Гука до следующего утра не собирается, поэтому исчезает с поля зрения, возмущённого парня, пытаясь не уснуть на ходу. Беловолосого незнакомца с угрюмым выражением лица, несмотря на третий час ночи, Чонгук встречает в ванной комнате первого этажа сквозь щель приоткрытой двери. Крайне уставшее и в какой-то степени отрешенное от реальности отражение глаз были видны в зеркале. Та самая трещина. Парень лениво чистил зубы и, случайно увидев сквозь ту же щель Чонгука, поторопился. Через несколько секунд златоглазка, Чонгук считает, что это прозвище ему очень даже подходит, отпирает дверь и тихо с хрипотцой произносит: — Свободно. Гук замечает, что тот мило шепелявит, но не замечает, как завис, вглядываясь в платиновый блонд, в лисьи глазки, в вздернутый маленький носик и вслушиваясь в голос напротив стоящего. — Можешь заходить, — повторяет Юнги, уже выходя, еле ощутимо касаясь того плечом. Мин делает шаг в сторону комнаты, которую ребята любезно выделили на ближайший месяц, но тормозит. — Мин Юнги, — представляется, поворачиваясь к Гуку снова. Вообще, если бы Хосок с Намджуном не любезно притащили его сюда пожить, пока у Мина проблемы с семьей и он не должен был бы проявлять хоть какое-то уважение их друзьям, то Юнги, не развернувшись, ушёл бы спать, открыто того игнорируя, потому что устал. Устал настолько, что лишний раз прилагать усилия для выражения своих мыслей не хотелось. — Чон Чонгук, — только закончив рассматривать бледную кожу Юнги, протягивает руку в ответ. Белая кожа лица, не здоровая такая, немного розоватые уши и кончик носа, видимо в ванной душно. На одном ухе висит длинная серьга. — Спокойной ночи, — кивает Юнги и уходит в сторону комнаты, в которой до него каждое лето жил Гук. — Да что со мной такое? — шепчет Чонгук, требуя объяснений от себя же столь не свойственного ему поведения, глядя в зеркало. «Сбой», мысленно комментирует Чонгук хихикающим тоном Чимина, когда тот подкалывает того же зависшего в своих мыслях или что-то в очередной раз ломающего всё Намджуна. Хотя Чонгук говорит, что во втором случае сбой — это когда хён ничего не рушит. Внутренний скептик молчит, и словечка не замолвит ближайшее время. Даже тогда, когда это будет необходимо. *** — Принеси мясо и овощей. Они на кухне, на столе, — кричит Хосок, который готовит гриль-барбекю. Юнги молча кивает и идёт внутрь. Мин всё ещё немного сонный, с опухшими глазами проснулся полчаса назад, удачно пропустил завтрак и сейчас с урчанием в животе ждёт, когда будет готов обед. На кухне встречает его не менее опухший ото сна, с лохматой шевелюрой на голове Чонгук, который пил воду из стакана, подтягиваясь одновременно в спине, зажмурив глаза, отчего Мина заметил не сразу. Вчера Юнги было не до Гука, но сейчас, рассмотрев его, приходит к выводу, что тот довольно милый. С какой-то стороны забавно, что он находит парня выше и крупнее него миленьким, но так оно и есть. — Как спалось? — Юнги сейчас, в отличии от вчерашнего, не прочь и поболтать, потому что у него отличное настроение: вот-вот он будет кушать. Вернее не не прочь, а до изнеможения необходимо отвлечься на всю рутину этой компании от сожалении, которая не отпускала, вонзив свои иглы, ровно до того, как Юнги не принял решение бросить всё к чертям на время и не уехать. А на Чон Чонгука, парня с большими оленьими глазами, в которых то и дело жизнь всей своей умиротворённостью поблёскивает, особенно хочется отвлечься. Чонгук отвечает честно, наблюдая как златоглазка берёт в руки керамическую посуду со стола: — Так себе. Намджун храпит, как трактор. — Я знаю, — Юнги смеётся, — поэтому, не согласился спать с ним в одной комнате. Чонгук смотрит на его улыбку и непроизвольно улыбается в ответ: — Слушай, ты занял мою комнату без моего разрешения. — Мне сказали выбрать любую кроме той, что Джина, — пожимает плечами. — Всё равно, если я ворвусь к тебе ночью из-за этого храпа, то ты не можешь меня выгнать, — тычет пальцем, хитро подняв уголки губ. — Как скажешь, спишь на диване. — Эй! Это же моя кровать, — возмущается Чонгук, но Юнги уже убежал, потому что Хосок не мог больше ждать и во всю звал обратно. *** Парни сидят за столом в саду, кушают самгепсаль, Хосок во всю болтает с Юнги, который старательно накладывает на лист салата мясо и всё что есть, чтобы было вкуснее; Чимин с Тэхёном в сотый раз подкалывают Намджуна, потому что тот надел футболку с крабом отчего другие закатывают глаза; Чонгук наливает всем по кружке пива с Джином, который одновременно пускает дедовские шутки, с которых ржут остальные, в особенности он сам. — Все хватит, — Чимин уже весь красный со смеху, сгибается пополам, — Я не могу. Джин повторяет за Паком на английском, которому вторит Чонгук, и старший просит повторить по буквам, что и делает Гук. Stop it. Ситуация тупая, и от этой тупости становится ещё смешнее. Гулкий хохот разносится по всему заднему двору, в котором отчетливо различается «стеклоочистительный», как говорят парни смех. Улыбка Юнги, которая обнажает маленькие ровные зубы, настолько притягивает, что кажется сама вселенная кружится вокруг него. Кажется, что его силуэт обвивает тепло, которое щекочет кончики пальцев, еле касаясь кожи. Чонгук не знает, что это такое с ним творится. Потому что Юнги вроде забавный, со своими тараканами в голове, он как бы нравится Гуку, но это понятие всё скользит на грани между «нравится как чувак, с которым круто провести время» и «парень, от которого воздухом давишься, потому что в груди становится так приятно и в то же время так игриво от бабочек щекочущих крыльями стенки легких». И вот парадокс: эта черта настолько толстая и ровная в его понятии, что находится между ними невозможно. Либо здесь, либо там. Но Мин чертов Юнги каким-то образом умудряется оставаться в серединке, временами мимолётно, забегая в каждую из сторон, что приводит Гука в замешательство и заставляет ещё больше заострять своё внимание на златоглазке, дабы определиться. Что он там говорил, «далеко не подросток»? Но сейчас он себя чувствует именно таковым, потому что с какого-то момента даже начал считать время проведенное с Мином. Чонгук всё думает. Думает, разглядывает полоску света на лице спящего Юнги от приоткрытой двери, и думает. Прошли три недели, как те познакомились в ванной и младший начал залипать на хёна, всё теряясь в своих мыслях. Они спят в одной комнате уже пятнадцатый раз, и четырнадцатую ночь подряд Чонгук, после двухчасовой а-то и больше болтовни, притворяется спящим, ждёт пока Юнги не уснёт и слушает его размеренное сопение, редкие бормотания, только потом засыпает. Диван жёсткий, лежать на нем неудобно, но спит Гук, как младенец. Первую ночь они провели за разговорами, не смыкая глаз. Конкретной темы не было. О Marvel, о Panic! at the disco, об Адель, о том какие краски лучше, о соседском мальчике, который много лет назад угнал велик Чонгука, чтобы привлечь его внимание, ради своей сестрёнки и который сейчас, наверняка, обсуждает с Намджуном новый бит и который самый солнечный из всех, — обо всём на свете и ни о чем в то же время. Для Чонгука этот загородный домик — совершенно другой мир, где он свободен от своих проблем. Теперь этот мир обрёл в себе целую вселенную, границы которой не заходят дальше этой комнаты и ночных разговоров. Чонгук вот-вот это поймёт. *** Юнги полностью доволен своим решением приехать сюда. Мин так считает: он впервые так свободно дышит, в груди ничего не ноет, ничего, что сковывает движения. Однако невозможно полностью погрузиться в новую рутину без мыслей тяготеющих душу, поэтому когда Мин остаётся один, он всё прокручивает в голове последний день в Сеуле: чёрный смокинг, свадебное платье, обручальные кольца. Пышной свадьбы не было — молодожены хотели провести всё в узком семейном кругу. Юнги хотел, а Хёна поддержала, пыталась не портить итак не самые лучшие отношения между ними. Парень глубоко вздыхает. Осталась одна единственная неделя свободы, после Мин Юнги вернётся в город, к жене и станет примерным мужем. Почему же хочется кричать, срывая голос, махать кулаками, крушить всё, что в глаза бросается? Почему хочется проявить слабость, дать волю инфантильности, забиться в угол и выть от безысходности и собственной глупости? Разве Юнги не должно стать лучше, не должен ли он приехать к Хёне с полными силами и стать хорошим супругом? Он ведь обещал, что ему нужно время и Юнги со всем справится. Однако всё стало только хуже и парень хочет пригвоздить себя к этой кровати и никуда, никуда не уезжать. Хочет всегда кушать самгепсаль с пивом за столом с парнями, играть в глупую бутылочку на желания, писать музыку с Намджуном в паре, до потери голоса говорить, говорить и говорить обо всём на свете глубокой ночью в их совместной комнате с парнем, у которого оленьи глазки, кроличий зубки и по весеннему красивый голос, в котором утонуть только в радость. Юнги сначала отрицает, что всё вышеперечисленное вмиг меркнет, когда речь заходит о Чонгуке, но долго себе врать не получается, да и не хочется. «Лучше бы не приезжал», — на мгновение думает парень, — «жилось бы куда легче». Самое худшее во всей ситуации — это то, что Чонгук смотрит на хёна влюблёнными глазами. Впервые заметив это, Юнги думает, что сбрендил совсем со своими мыслями или понял не так, но во влюблённости парня со временем начали убеждаться и остальные. Хосок наблюдает за младшим с жалостью, Намджун понимает Юнги: тот женился по договорённости, но просит взять ответственность, всё разъяснить Чонгуку и косо смотрит на кольцо Мина, которое тот носит как подвеску и с самого начала прятал под одеждой. С Чонгуком надо поговорить, он думает, что его поведение никто не замечает, но Юнги всё видит, понимает, но принять его чувства не может. *** Парни сидят на полу в гостиной и снова играют в бутылочку на желание, на котором очень сильно настаивал Чимин, потому что желал отомстить Чонгуку за тошноту из-за «коктейля» непонятной смеси всего, что есть в холодильнике. Пак хочет, чтобы тот со стыда и неловкости во всю кровью налился, замешкался. А ещё как верный друг дать тому пинка под зад, чтобы решился на первый шаг. Чимину всё никак не везёт — Чонгук не попадается, а прошёл почти час, второй ликует. Намджун до сих пор кривит лицо из-за вкуса лимона с солью, Тэхён в муке, Юнги влил в себя два шота с текилой, которая со смесью соджу и пивом, делает из него немного (много) пьяного, сам Чимин станцевал стриптиз с дверью, выпил и кучу всего ещё, но цель его не достигнута, поэтому Пак с надеждой смотрит, как бутылка со рвением крутится, с каждой секундой снижая скорость. Горлышко прямо указывает на Чонгука, на лице которого возникает опасение и по спине пробегают мурашки в то время, как Чимин тянет хитрую, победную улыбку. — Чонгукии, — тянет приторно-слащаво Чимин, предвкушая, как младший покраснеет, услышав желание, — ты должен поцеловать Юнги-хёна. Поцеловать, — повторяет Пак, — не просто касание губ. Я не засчитаю. Чонгук вопреки ожиданиям Чимина не краснеет вовсе, почему-то сидит и пялится на лицо Пака, вспоминает его поведение и медленно приходит к пониманию причины такого желания. Обводит окружающих взглядом: Хосок вмиг напрягся, Намджун бросает недовольный взгляд на Чимина с Юнги, Тэхён с Джином в предвкушений, Мин в шоке, и даже своими пьяными извилинами понимает, что к хорошему это не приведёт. У всех на лице с разным подтекстом написано, что они в курсе, что творится внутри Гука. Это же как так получается, что пока Чонгук метался туда-сюда, пытаясь разобраться мысленно, совершенно не контролировал собственное поведение, сдав себя с потрохами? Что там он говорил, «далеко не подросток?» Кажется, он и есть подросток, возомнивший себя взрослым. Или это на него так Юнги действует? — Чего ты медлишь? — поторапливает недовольный реакцией Чимин. Между Юнги с Чонгуком сидит Тэхён, который двигается назад, чтобы тем было удобнее. Юнги должен отказаться, не давать им обоим повода для чего-то большего, однако он до одури пьян не только алкоголем, но и чонгуковыми губами, даже не пробуя их на вкус, потому что тот нервничает, кусает их, приближается немного, и граничащее от неуверенного до нетерпеливого «Можно, хён?». Нельзя. Но, господи, так хочется, поэтому Мин сваливает вину на текилу и кивает. Хосок с Намджуном неодобрительно качают головой. Мину бы их рациональность. Младший приближается почти вплотную, Юнги поднимает к нему голову, они касаются друг друга губами. Сколько каждый из них представлял этот момент, но никто не думал, что это произойдёт у всех на глазах. Никто не думал, что это вообще произойдёт. Темп набирают медленно, пытаются привыкнуть к вихрю эмоции, который их уносит в собственные грёзы. Не получается. С каждой секундой поцелуй обретает новые глубины: Юнги кусает его теплые губы, одновременно чувствуя, как от неспешных и напористых действий Чонгука языком биение сердца гулко отзывалось в ушах, громко стуча по барабанным перепонкам. Чон, казалось, достиг апогея своей влюблённости, потому что тонкие губы Мина приносят такое блаженство, что тот уже раскрепощенно прижимает хёна к себе, обхватив руками. Ладони на своей талии дают Юнги понять, что они переходят границы, поэтому он чонгуковы горящие огнём руки с огромной неохотой отталкивает и отстраняется. На парня смотреть вовсе не хочется: Гука с пунцовыми устами так и свербит поцеловать ещё раз. Тоже самое думает и Чон. После этого случая неловкость веяла и в остальных партиях, одарив всех кривыми улыбками и стеклянным смехом, поэтому игра закончилась быстро. До всех дошло, что парни пересекли кое-что чрезмерно личное. *** Юнги протрезвел как только зашел в свою комнату и взглянул на чертово обручальное кольцо. Он знает, что Чонгук обязательно придёт, и морально готовиться к разговору, пытаясь подобрать слова. Это никакого результата не приносит, потому что Мин слышит стук в дверь, перед тем, как та отпирается и Гук заходит. Юнги не заметно усмехается: Чонгук никогда не стучался. — Нам надо поговорить, — Юнги старается звучать тверже, чем обычно, и Гук это замечает. Настораживается, будто на иголках сидит. — Как давно ты понял? — Две недели назад. В пятницу, — Мину самому было бы смешно, если бы не так грустно. Обе помешанные, — когда мы наблюдали за звёздами из-за Чимина и его телескопа. Чонгук, ты спел мне песню. Буквально признался. — Но ведь она не закончена, и я для Намджуна писал. — «Как одинокая Луна, что вот-вот заплачет. Хочу остаться яркой звездой рядом с тобой», — тихо напевает Юнги те самые строчки, глядит Чонгуку в глаза. Он слушал всего один раз, но не соврёт, если скажет, что знает на зубок. Столько раз Мин прокручивал в голове эту песню, столько раз играл её на маленьком синтезаторе, когда никого рядом не было. — «Нарисую красивый фиолетовый закат за улыбкой на твоем лице. Если вдруг встречу тебя снова, Загляну в твои глаза и скажу, что скучал» — продолжает Мин немного фальшивя, что не заметно вовсе, и не важно, потому что он почти шепчет. Юнги всё помнит. Чонгука от этого так кроет, что он не может сдержать своих эмоции. До этого сидящий на диване младший вмиг оказывается перед причиной своего сбоя, по инерции толкнув того на спину, что Мин падает спиной на кровать, не успевая опомнится. — Молчи, умоляю тебя, я не выдержу, — судорожно шепчет Гук, собирающимся раскрытся губам Юнги, который вот-вот собирался возразить действиям парня. Однако молчит. Потому что Чонгук просит. Младший же проводит кончиком носа от шеи до щеки и замирает на несколько мгновений, чувствуя как неистово бьются их сердца, перед тем как взглянуть златоглазке в глаза, в которых почему-то отчаяние хлещет. В их последний поцелуй Чонгук, нежными касаниями губ, трепетно вкладывает надежды, а Юнги извинения. Потому что Мин Юнги сейчас целуются с парнем, который новые краски в этой близости обретает, чтобы после отобрать всё без остатка. Старший всё не отпускает Гука, тянет минуты этого наслаждения, а младшему просто нравится эта ненасытность Мина. Чонгук просто не знает, что тот пытается надышаться перед смертью. Никто не знает, сколько это длилось, но когда Чон всё же прилёг рядом, Юнги с выдыханием подал голос: — Нам надо поговорить, — повторяет и Чонгуку становится не спокойно. Юнги берёт руку Гука и водит ею по своей груди, поднимая вверх, пока тот не почувствует под тканью то, о чем никак не получается рассказать. Пусть тогда он покажет, может тогда наберется смелости произнести эти два слова. Нервно сглатывает, застрявший в горле ком, и произносит слишком громко, резко для этой атмосферы, где они тихими голосами дарили эмоции, каких каждый из них никогда прежде не испытывал. — Чонгук, я женат. Вот почему на ощупь то, что носит у себя на груди Юнги так было похоже на кольцо. А это оно и есть. Обручальное. Для Чонгука этот загородный домик — совершенно другой мир, куда он выбирается от всех своих проблем. Этот мир обрёл в себе целую вселенную, границы которой не заходят дальше этой комнаты и ночных разговоров. И не зайдут. Чонгук это понял. *** Вскоре Юнги уехал. Юнги со всем справился, через несколько лет у него счастливая семья, ребёнок, отношения между ним и Хёной строятся на уважении, возможно, любви там нет, потому что кольцо Мин подарил одной, а сердце так и осталось приколото к той кровати на первом этаже загородного домика Джина. Но есть дружба и взаимопонимание. «Он поступил правильно — твердит себе Чонгук. — Та женщина-водитель тоже поступила как нужно и осталась жить с тем послевкусием». Она привыкла и Чонгук тоже справится, ему тоже нужно сделать всё правильно. Он так и сделает, перепишет ту самую песню, окончит вуз, устроится на работу, встретит того самого человека, сыграет свадьбу. Но, как говорил Ремарк: «для чувств безразлично, кто прав», а я добавлю, что даже для чувств давно забытых, поэтому он скучает. Очень скучает.