Семейные тайны

Николай умел держать себя в руках. Вид посолиднее, взгляд построже – и никто не догадается, какие бури лютуют на душе и какие скелеты прячутся в шкафах. Император Александр Первый умер, но воспоминания о нём не могли умереть. Слишком много места занимал он в жизни младшего брата, которому скорее в отцы годился. Только новый отец Николаю был не нужен, папенька Павел был единственным и неповторимым. Так что воспитателя из Александра не вышло, а вышел товарищ сначала по детским играм, потом по юношеским забавам, а вот потом… В этот момент Николай обычно вздрагивал и захлопывал семейный альбом воспоминаний. Потом всё было ужасно неправильно и никуда не годилось. Он с самого начала это понимал, но остановить не мог (оправдывая себя тем, что императору не отказывают), а на самом деле и не хотел. Вот он сидит на подлокотнике императорского дивана и демонстративно, к неудовольствию Александра, пьет вино из горла. Хочется его дразнить. Потому что можно, потому что позволяет – ему и только ему. Ну и еще Мишелю, но гораздо реже. Парижский воздух кружит голову. Александр пытается отобрать у него бутылку, но Николай сдается, только когда она уже пуста. С видом победителя облокачивается на спинку дивана, но не удерживается на ней и падает на колени к брату. – Возмутительно, – искренне смеется Александр. – Возмутительно, – соглашается Николай, выпрямляется и игриво касается его носа своим. А затем Александр его целует. Совсем не по-братски. И будь он хорошим мальчиком, он бы нашел, как свести всё в шутку. Но он великий князь, и его всё устраивает. С каждым мгновением всё больше и больше. Да, он не знает, что делает. Но Александр прекрасно знает с высоты своего жизненного опыта. Может, Николаю и удалось бы вытеснить из памяти этот эпизод, наврать самому себе про дурное влияние Франции, но ведь этот раз был не единственным. Через некоторое время в России всё повторилось. Николай, как мог, держался от брата подальше, но однажды вечером Александр сам к нему пришел. – Еще не спишь? – император присаживается на край кровати. Хочется соврать, чтобы не заводить разговор, чтобы не рисковать лишний раз. Обычно Николай успешно притворяется, но тут слишком долго изводил себя мыслями о совершенной ошибке. – Нет, Ваше Величество, – он нехотя высовывает голову из-под шинели, заменяющей одеяло. – Я соскучился по нашим посиделкам, – Александр задерживает ладонь у него на плече и поглаживает по руке, когда понимает, что брат не отстраняется. – Я тоже, – Николай тяжело вздыхает, будто признаваясь в чем-то постыдном. Хотя так оно и есть. Не только по задушевным братским разговорам он соскучился. Растрепанный, в одной сорочке, он садится на кровати и с тоской смотрит на брата. Неужели теперь их отношения безнадежно испорчены? Эту мысль перебивает ласковое прикосновение к шее. А затем Александр чешет его за ушком, как котенка. – Не надо, я же не остановлюсь, – сжимает губы Николай. Александр даже не удостаивает его ответом. Сразу целует так, что сердце делает кульбит в груди. Николай помнил всё. Со временем буря эмоций поутихла, да и встречались они реже и реже, оба загруженные правительственными делами. Он думал, что успокоился и что этого больше не повторится. Но ошибался. Теперь императором стал он, и впервые с того «триумфального» возвращения из Парижа после первого секса с братом, он не знал, как себя вести и что предпринять. Благо, нашлись верные подданные, на чей опыт можно было положиться, не опасаясь удара в спину. Но и с ними надо было держать лицо. Правитель не мог позволить себе слабость. Только в обществе Бенкендорфа Николай позволял себе снять маску. Они допоздна засиживались в кабинете над следственными делами, Бенкендорф по сути с нуля обучал его полицейскому делу. И Николаю впервые за долгое время нравилось учиться, он ловил каждое слово опытного наставника. И упустил тот момент, когда восхищение героем войны и умным человеком перешло в почти юношескую влюбленность. Словно Николай снова не в силах совладать с собой. Но вольности он позволял себе с братом, теперь ситуация в корне изменилась. Императору бы следить за своим поведением. Но с другой стороны, разве императору не позволено больше, чем его подданным? Николай хотел было выпить, чтобы успокоиться, но быстро и твердо отказал себе в этом. Помнил, с чего всё началось. И не собирался повторять ошибок юности. Он уже давно не мальчик. Правда, всё так же влюблялся в мужчин старше себя. Нравилось чувствовать поддержку в сложные времена. Николай же не выбирал быть императором, его с самого детства готовили к тому, чтобы у действующего императора под ногами не путался, и всё. Хорошо, что теперь он мог положиться на Бенкендорфа. Разговоры между ними всё чаще заходили не только о работе. Николай чувствовал, что может доверять ему во всём. Во всём, пожалуй, кроме секрета их с братом отношений. Когда они в очередной раз просидели до утра над бумагами, Николай сам не заметил, как задремал на кушетке. Казалось бы, только читал очередные показания, и вот уже глаза закрылись, а мысли рассредоточились. В полусне он почувствовал накинутый на плечи плед, улыбнулся и произнес: – Спасибо, Александр, – словно когда-то в детстве. Брата, конечно, здесь быть не могло, но в голову это Николаю не пришло, даже когда его осторожно погладили по голове. Он поймал ласкающую руку и поцеловал ее, окончательно засыпая.