— Все сгорело дотла... Но, по счастью, вишневый цвет Уже облетел в саду.
Тишина. Такая умиротворяющая тишина. Везде. Вокруг неё. В ней самой. Мэй впервые удалось поймать момент и побыть наедине с собой; с языками пламени, которые так красиво переливались теплыми цветами, отдавая все свое тепло окружающему миру. И девушка определенно его чувствовала. Ощущала каждой клеточкой своего тела. Словно она одна из тех самых искорок, которые отлетают от потрескивающих дощечек. Осторожно ведет рукой чуть в сторону, пристально глядя на огонь, заставляя его подчиниться. Ничего не происходит. — Упрямый, — еле слышно прошептала Мэй и сделала глубокий вдох, вновь поведя рукой, только уже вверх. Центром её вселенной сейчас был он — огонь. Языки пламени слегка поколебались, но неохотно потянулись к её раскрытой ладони, и Мэй слегка дернулась, чуть не убрав руку. Не нужно бояться. Огонь — не только разрушение. Это еще и жизнь. — Ты боишься? — поинтересовался Такао, пристально вглядываясь в глаза кицунэ. Мэй слегка смутилась, но сохранила невозмутимое выражение лица, не отводя взгляда. Может быть, она и боялась этого. Раньше. Но не сейчас. — Нет. — Это правильно. Еле заметно улыбается и прикрывает глаза, ощущая всю его мощь. Достаточно. Еще один вздох. В воздухе витает приятный аромат недавно заваренного чая, который дожидался своего звездного часа. Мэй взглянула на часы и заметила стрелку, которая указывала на запад, а значит, что прошло уже больше получаса с ухода Масамунэ. Куда держал путь — девушке неизвестно. Ронин предпочел не посвящать её в свои ночные похождения, молча переступив за порог. Она и не расспрашивала, лишь проводила его слегка расстроенным взглядом и почувствовала мимолетный холодок на губах, после того как захлопнулась дверь и обдала её резким порывом зимнего воздуха. Он явно был недоволен тем, что приходится полагаться на помощь ниндзя, но в то же время прекрасно осознавал, что другого выхода у них нет. Хочет или нет — сотрудничать придется. Кадзу же ушел еще раньше, бросив напоследок лишь одно слово: «Ненадолго». Прошло два часа. Ну, этому девушка же совершенно была не удивлена. Мужчина всегда был немногословен и резок. Свыклась. Вытянуть из него что-то, как летом печь и как зимой веер. Иными словами — бесполезно. — И много у тебя тайников заготовлено? — А ты всегда так много вопросов задаешь или только когда нервничаешь? Оба словно растворились. Оставили Мэй наедине с оглушающими, внушающими страх мыслями, которые беспощадно и неприятно гудели в голове, и разбивались о стену нарастающего волнения за этих двоих, словно хрусталь. Ниндзя и Ронин. Одни. Где-то там, в темноте. — Так странно, — тихо прошептала кицунэ, выныривая из своего нескончаемого потока мыслей. Видимо, из-за нехватки воздуха. И правда. Душно. Мэй поднимается с места и подходит к маленькому деревянному окошку, открывая его настежь. Темнота и холод. Тишина и снег. Несколько снежинок попадает на волосы девушки, образуя новый своеобразный узор. Прикладывает ладошку к груди, чувствуя размеренный стук сердца. Все в порядке? Прикрывает глаза, чтобы не видеть эту пугающую темноту, но понимает, что внутри неё сейчас еще темнее. Кицунэ. Охота. Ёкаи. «Плакучая ива никогда не ломается под тяжестью снега» — поучение госпожи Сумико. Не забывай. Не смей. Она умерла из-за неё. И Мэй неимоверно это гложет, что позволила этому случиться; что не защитила; что предала родного человека, вырастившего её. Госпожа Сумико строго глядит на веселящуюся маленькую девочку, которая вприпрыжку бегает от дерева к дереву, прячась за ними. Радуется весне. — Мэй, — девочка неуверенно выглянула из-за дерева, встретившись с недовольным взглядом наставницы. Долгожданная весна. Хочется упасть где-то под деревом сакуры прямо на зеленую мягкую траву, и разглядывать пастельно-розовые цветочки. Не сегодня. — Да, госпожа Сумико, — опечалено, обижено свесив голову, она поплелась в сторону женщины. Когда-нибудь её маленькая мечта сбудется.Глупости.
***
Ноги по щиколотки утонули в снегу, а Мэй по горло утонула в воспоминаниях. Если и вспоминать, то что-то хорошее. Хватит с неё плохого. Она глянула наверх, и в её карих глазах отразились все звездочки, которые были на темном-темном небе. Невероятная красота. Кицунэ была не очень сильна в астрологии, но, кажется, смогла разглядеть созвездие змеи. Холодно. Коленки уже начинают подрагивать, но хорошие воспоминания отдаются теплотой где-то в районе груди, передаваясь каждой клеточке в теле. Кончики пальцев слегка покалывает, словно небольшой заряд электрического тока. Итак, хорошие воспоминания. Танец? Дебют гейши. Зябко поежившись, она медленно кивает своим мыслям и окунается в воображаемый мир своего представления. Словно на ней тот самый традиционный макияж; словно находится в «Золотом Лесу» — самом дорогом заведении города; словно на неё смотрим госпожа Сумико. Под ногами сейчас, конечно, не совсем «ровный пол», но ничего страшного. Мэй осторожно приподнимает ладошку, резко направляет в сторону и разрезает ею воздух. Словно ощущает веер в своих руках, осторожно перебирая пальчиками, и невольно улыбается, представляя в своей голове звенящие ноты такой родной мелодии. Сямисэн. Бывшая Майко вскинула руку вверх, подкидывая воображаемый веер, представляя, как он кружась приближается к звездам. Аккуратный и резкий поворот, но снег под ногами — явно не то, что нужно для исполнения танца. Поэтому, Мэй свалилась в сугроб, тяжело при этом дыша. Воображаемый веер искусно свалился рядом. Хорошие мысли и их тепло ушли также быстро, как явились. Темнота поглощает свет. Не остановить. Глупая попытка создать иллюзию того, что все у неё хорошо. Сырость. Осталась одна против безумного мира. Не осталось тех людей, кому она может доверить свою искалеченную душу. Свое сердце, которое сплошь покрыто рубцами. Пытается сделать вид, что и без этого обходится. Остается только исповедаться звездному небу и хлопьям снега. На ресницах свисали маленькие капли, и Мэй поспешила их сморгнуть. Красные щеки уже сводило от мороза, а одежда уже насквозь промокла. Встать совершенно нет сил. А хочется ли? Редкие прохожие странно поглядывали на девушку, обходя её стороной. А ведь они даже не знают, что она еще и кицунэ. Наверное, если бы знали, обходили не за метр, а за пять. Это её учесть? Скрываться за человеческой маской; скрывать глубоко в душе свою золотистую лисицу с красными сверкающими глазами. Многие и вовсе считают, что это обычная легенда, сказка, но не реальность. Нет. Ошибаются. Лицо превратилось в одну большую лужу, размазав почти весь макияж. Горло першит, а нос шмыгает. Стоит вернуться и выпить горячего чаю. А сколько она здесь пролежала? Он, наверное, уже даже не теплый. — Замерзла, — не вопрос, а явное утверждение послышалось где-то в стороне. Голос был размеренный и спокойный. Повернуть голову не было сил, чтобы узнать, кто нашел её полумертвое тело. А оно и не было нужно, — Мэй, вставай. — Вам показалось, — соврала, ежась от пронизывающего холода. — По-моему, мы договаривались, — укоризненно окинул взглядом её бывший самурай, наконец-то появившись в её поле зрения. Совсем забыла об этом. — Тебе, — поспешила исправиться и попыталась подпереть рукой снег, чтобы встать на ноги, но они совершенно её не слушались. Масамунэ беззлобно усмехнулся и осторожно схватил Мэй подмышки, поставив её перед собой. Только после того как убедился, что она стоит на ногах — отпустил. Неимоверно неловко и глупо. Щечки кицунэ зардели еще больше, только теперь виноват в этом был точно не зимний мороз. — Я не стану спрашивать, что ты делала на улице в столь поздний час. Притом, что ёкаи все еще ходят по этой земле, — учащённый пульс в запястьях от обжигающей ладони. Его ладони. «Ты тоже не особо посвящаешь меня в свои планы» — справедливо. Стоило бы сказать. Не сказала. — Я не планировал приходить так поздно. Погода не особо считалась с моими планами, — мужчина потянул её к входу в дом, чувствуя то, как она дрожит. Стоять здесь как истукан, пока Мэй превращается в сегацу-сана — не вариант. — Извини. — Давно ты наблюдал за мной? Тепло. Наконец-то? — Достаточно, чтобы заметить твой ритуал саморазрушения. Слишком громко думаешь. В ответ молчание. Масамунэ и не ждал. Усадил её возле огня и подал чашку чая. «Разогрел его. Значит, я лежала там довольно долго» — делает глоток и горло обжигает. Глаза слезятся от пристального взгляда на огонь, а руки трясутся и только с Божьей помощью продолжают удерживать чашку. — Снова думаешь. Хотелось бы ответить, только вместо слов вырываются еле слышные хрипы, горло словно раздирает когтями. — Поделишься. Позже, — уголки его губ слегка приподнялись, — грейся и пей чай. Закончится — протяни чашку, наполню снова. Поделится. Стоп, поделится? Собственными мыслями... Ко лбу липнут мокрые прядки, а в голове снова рой мыслей. Ни о чем раннем. Новые. Они... согревают? Его улыбка... согревает? А он? Он поделится? «А он и так всем поделился» — несправедливо. — Лисица Мэй, я должен сказать тебе спасибо. Ты не только не испугалась опасности, но и стала верным союзником в бою.Тот самый? Доверится? Доверится.
Твоя жизнь Наполнилась суетой Подумай о главном...