Антонин Долохов и вся его родня

            Я давно тебя жду, дитя Алого Дракона.        Застывшее мгновение ненависти, не желающее признать, что твоей ярости даано пора осыпаться пылью, как все, что видело, как ты умираешь. Деревянная мебель давно сгнила, книги покрылись плесенью и рассыпались, даже от когда-то белой башни не осталось ничего, кроме скрытых под землей и покрытых травой камней. Сейчас здесь только заросшее поле, взглянув на которое никто не подумает, что когда-то на этой земле звенело оружие и гремели заклинания, а в небе парили жуткие полупрозрачные ящеры, сейчас считающиеся легендой. Этот день, окутанный теориями и мифами, остался в истории, и многие говорят, что порой прошлое здесь просыпается: если заночевать тут в определенное время, то можно услышать крики умирающих, треск заклинаний и звон оружия, но это всего лишь байки. Живые любят сказки и великое их счастье, что небылицы остаются таковыми.       Немногие знают, что давняя битва оставила другие последствия. Естественные и безобидные для живых, если бы не призрачная аномалия, ставшая таковой задолго до того, как неизвестный воин пронзил мечом одну из защищавших эту башню магичек.       Знала ли твоя госпожа, как удачен будет ее эксперимент? Наверняка. Не могу сказать, что я знал твою госпожу, Акане, но однажды я ее видел: в те времена, когда она была еще жива. Я сказал ей несколько слов и едва смог убежать - мне потребовалось разорвать ткань миров, чтобы скрыться в ином, хотя я уже был Высоким духом, а она - смертной ведьмой. Вернее, так казалось, и это впечатление было насколько же обманчивым, насколько правдивым. Твоя госпожа действительно была одной из множества колдунов, исследующих развалины старого замка, но, в отличии от своих коллег, она точно знала, что ищет. Передо мной была не ведьма, а брошенный чьей-то рукой нож - равнодушный ко всему: полету, своему хозяину и возможным промахам, жаждущий лишь цели. Я рассказал ей о ее цели, потому что был злораден, молод, и, со свойственной этому возрасту самоуверенностью, полагал, что смогу справиться с ведьмой, как бы она ни среагировала. Однако моих умений хватило лишь чтобы убежать.       Говорят, мертвые не видят снов, но это неправда: взгляд, полный спокойной, отрешенной целеустремленности долго мерещился мне в кошмарах. Я знал, что ведьме не попасть в царство мертвых, но всегда чувствовал беспокойство: я владел информацией, а значит, тоже был целью. Неважно, какое расстояние нас разделяет, для живущего в этой голове безумия оно не имело совершенно никакого значения. Мне часто мерещилось, что ведьма бродит там, за гранью - совсем близко, ищет вход, пробует различные методы нарушения границ, и однажды сумеет пройти. Назови меня трусом, дитя Алого, если желаешь. Но если бы ты встретила свою госпожу в моих обстоятельствах, уже умея видеть, как знать: не преследовал бы тебя в кошмарах блеск ножа, не знающего и не желающего знать ничего, кроме попадания в цель?       Ты ищешь причину этого безумия и много лет назад - когда ты была чистым дыханием Дракона, я мог бы тебе о ней рассказать. Сейчас я говорю со старыми камнями, ночным холодом и мелкими белыми цветами на водной глади. Это место безмолвно и спокойно. Пролитая здесь кровь давно оплачена другой кровью, зачем будить то, что обрело покой? Только создание Алого, не признающее своей сущности, потерявшее контроль над яростью из-за желания иного пути, может дойти до такой идеи. Дети этого Дракона нередко теряют рассудок от жажды мести, даже если она уже свершилась, в таком случае их следует образумить или остановить. Ты - одна из моих учеников, Акане, я знаю тебя, и потому приходится признать, что вразумить тебя не выйдет.       Попытка - пустая трата времени.       Я слышу стрекот кузнечиков и чувствую запах сухих, нагретых солнцем камней. Они появляются раньше, чем сам дух, каждого сопровождают свои признаки, порой каждый раз разные. Эти - признаки приближения искры Золотого, но, если быть внимательнее, то в стрекоте можно различить жадный треск пламени и услышать в нем куда больше, чем хотела бы поведать миру госпожа Акане.       Но любой огонь обречен погаснуть и любые камни рано или поздно осыплются песком. Конечность всего - один из лучших инструментов искр Синего.       Пора продолжить твое путешествие в ином виде, чем сейчас. Путь далек и тебе пора на него ступить.       Рев урагана и треск разбитого молнией дерева на мгновение перебивают мою безмолвную песню, но я продолжаю ее с момента обрыва. Вырвавшиеся из земли лианы опадают насквозь промерзшими плетями, не успев меня коснуться. Ахицилусы. Хорошая попытка, их яд способен свести с ума даже мертвого, за считаные мгновения. Ненадолго, но Акане хватило бы этого времени с лихвой.       Нечто большее чем огонь клубится в воздухе, извивается черной стеной с редким золотым проблеском. Ярость - вся, что у нее есть, пожирающая неизбежность с той же алчной жестокостью, как и все, до чего способна достать. Чудовищная, удушливая и испепеляющая, я чувствую ее даже сквозь свои снежные доспехи, но - конечная. В отличии от неизбежности.       "Не сейчас".       Тогда покажу тебе само мгновение завершения конечного пути. Ты хорошо его помнишь.       Возвращайся в момент своей смерти.       Но без сожалений и страданий - они только придадут тебе сил для сопротивления. Ты - сорвавшийся с дерева осенний лист, унесенный холодным течением реки, не иное. Оставь другое, оно более не твое.       Чернота поблекла и стала полупрозрачной, показав за стеной огня темный силуэт. Не хочет исчезать, но не может отразить.       Упавший лист засыхает или сгнивает, теряя остатки жизни. Иначе не будет. Я зацепил тебя и тебе пора исчезнуть.       Не держи зла, сестра. Я понимаю тебя, настолько, насколько искра Синего может понять создание Алого, но твои идеи опасны для нашего общества.       Тает вместе с главной своей составляющей - трескучим, злым огнем, так отчаянно желавшим невозможного.       Последний, ярко-алый всполох и облачко искр, угасших прежде, чем достигли земли.       Исчезните с миром, госпожа Акане. Я не допущу, чтобы кто-либо злорадствовал над вашим поражением, как однажды не допустил злорадства над падением.       - Почему вы смогли?       Призрак, совсем свежий. Очевидно, тот самый - несостоявшаяся жертва эксперимента госпожи Мэй, который так желала повторить моя ученица. Не боится, но насторожен и готов броситься бежать. Акане готовила его к трансформации, значит, наверняка объяснила основы нашего существования и девочка должна знать, что я не враг мертвым. Даже тем, кто при жизни был далек от добродетели: я проводник, скорбящий по прервавшемуся, не судья. Ни ей, ни кому-либо.       - Я намного старше и опытнее. Прости, дитя, но тебе придется покинуть это место, даже если ты желаешь оставаться призраком. Если хочешь, я верну тебя в родной мир, но прежде позволю себе совет: мертвое остается мертвым, как бы сильно мы ни хотели иного, и тебе лучше уйти со мной.       - Госпожа сказала, шо там, куда я могу попасть, мне будут рады как зарплате, а вот я - не очень.       У нее тихий голос, но очень уверенный. Он звенит от боли, и я понимаю, что допустил ошибку.       Акане, как верящая в путь Золотого Дракона, вполне могла дать себя убить - позволить погасить огонь, чтобы намного позже отлетевший в сторону уголёк смог зажечь его снова. Тот уголёк, который зажал в кулаке призрак, изо всех сил пытающийся справиться с дикой болью от ожога.       Такой же, как от вонзившихся в мои виски раскаленных когтей. Возникшая за спиной чернота обжигает и душит, пахнет кровью. Это крик жертвы и смех убийцы, торчащая из-под корней рука, тень драконьего крыла, способная накрыть целый город.       Искре не обязательно взывать к зажегшему ее Дракону, если он ей благоволит.       А против испепеляющей воли Дракона у меня нет шансов. Осколок льда может погасить одну-единственную искру даже растаяв сам, но что будет, если бросить его в пылающую бездну?       - Люди говорят, - донесся издалека звенящий голос Акане, полный яда и злорадства, - что порой возраст приходит один.       Пусть так. Я - сорвавшийся с дерева лист, бесконечно долго круживший в холодном дыхании осени. Пора оставить иное, оно более не мое.