Карам Тахир

      Просторная зала дохнула на него теплым затхлым воздухом. Стоило ему ступить под высокий свод пещеры, что должна была стать его последним пристанищем, как дрожь охватила его с ног до головы. Регис пошатнулся. Он кожей ощущал, как волна ненависти, исходившая от собравшихся в зале сородичей, накрывает его. О да, они все его ненавидели. Пусть воздух был тих и неподвижен, холодная злоба витала в нем.       Толпа расступилась, освобождая дорогу к плоской монолитной стене базальта, освещенной зажженными лампадами. Внезапно Регис осознал, что не может сделать ни шага. Ужас парализовал его, наконец-то вступил в свои права, взял под контроль. Пришло запоздалое понимание — это конец.       Чувствительный тычок в спину едва не сшиб его с ног, и пришлось пересилить себя, чтобы идти дальше. Именно этого они и хотят, эти падальщики. Жаждут страха, крови, слез, унижения. Насколько же они стали ему чужими… Пусть смотрят. Но унижаться перед ними он не станет. Смерти он боялся, Регис этого не отрицал. Но встретить ее полагалось достойно, а потому он нашел в себе силы расправить плечи и пойти дальше.       Проходя сквозь море ненавидящих взглядов, он заметил в толпе Лилит. Рыжая брукса, одетая в темно-бордовый плащ с капюшоном, стояла недалеко от стены, и в ее взгляде не было ни капли сочувствия. Наоборот, все, что увидел в тот краткий миг Регис, было нездоровое возбуждение, ее глаза искрились от жажды. Жажды увидеть смерть отступника.       Как же они меня ненавидят… Как рвутся увидеть мою агонию. Да будет так. Не ради них. Только ради Детлаффа. Я виновен только перед ним.       До стены осталась пара шагов. Происходящее воспринималось отрывками, как иллюстрации в книге. Он подошел к стене, развернулся лицом к толпе. Спину обожгло холодом безразличного камня. Стражи, с головы до пят укутанные в алые мантии с капюшонами, разошлись по сторонам, чтобы выполнить свой долг по первому же слову экзекутора. В их руках сверкнули длинные дальвинитовые колья.       Окруженный своим племенем, Регис чувствовал себя невероятно одиноким. Один среди бушующего потока злобы тех, кого когда-то звал братьями, сестрами, друзьями и знакомыми. И от этого становилось только хуже. Сгорать в белом пламени Вильгефорца казалось куда легче, ведь рядом были друзья.       Как выяснилось мгновением позже, свои возможности Регис все-таки переоценил, как моральные, так и физические. Тугие браслеты с него сняли, потому что они закрывали доступ к венам на запястьях. Когда он развел руки в стороны, его уже откровенно трясло, и внутри все сжималось в тугой комок. Великие боги, как же долго все это тянется…       Укол холодных кольев в ладонях. Оглушительный стук сердца в ушах. И вот стражи бьют молотками по стержням, металл яростно вгрызается в плоть, пробивая ее насквозь. Из груди вырывается непрошенный крик, потому что боль воистину нестерпима, а это еще только начало. На мгновение зала как будто озаряется вспышкой света, озаряется с каждым ударом молота. Кровь стучит в висках, кровь стекает на пол.       Когда следующие два кола вбивали ему в плечевые суставы, для того, чтобы не дать ему упасть, если он отключится, звуки пропали совершенно. Остался только тягучий гул, заглушивший яростную речь экзекутора и восторженные крики племени.       Меня нет. Меня здесь нет. Это все происходит не со мной.       От жгучего прикосновения стали ладонь сама собой дернулась и сжалась в кулак, насколько позволял пронзавший ее штырь. Экзекутор долго не церемонился. Когти вампира жестче человеческих ногтей, и чтобы их вырвать, требуется приложить усилия. Стиснутая губами щипцов ногтевая пластина все же поддалась и покинула ложе вместе с новым взрывом нестерпимой боли.       Легкие рвались на части, но вокруг все равно было тихо.       Сознание словно отделилось от тела. Вместо темной залы Регис видел перед собой залитый солнцем луг, над ним — бескрайний купол ослепительно яркого синего неба. Ему чудился медовый запах цветов и трав, и среди них всех самым ярким был запах вербены. Тепло на коже — не лучи яркого солнца. Это она, стоит сзади и обнимает за плечи. Шею щекочет ее дыхание. «Я не оставлю тебя одного», — шепчет она. — «Ты не оставил меня, и я буду рядом. До конца и после него».       Великий Демиург ждет меня, подумал он. Все это кончится, нужно лишь дождаться. А дальше — сплошная неизвестность. Великое Ничто. Темный лабиринт собственной памяти, вечная Башня, замкнутая сама на себя…       По своей воле я войду в чертог Творца и преклоню колено. По сумрачным полям боли буду идти я без страха, потому что ты рядом со мной.       Краткое забытье, давшее временную передышку, оборвалось. Регис все же пришел в себя, оглушенный болью в истерзанных руках. Бросив на левую ладонь беглый взгляд, он увидел, что все ногти были варварски вырваны, с обнаженной плоти срывались крупные капли крови, ударялись о каменный пол и разлетались на более мелкие, ложась и на базальт стены. В лаково блестящей лужице белели ногтевые пластины, похожие на лепестки цветка.       Снова пламенная речь экзекутора. Громкие слова, преисполненные ненависти. Их почти не разобрать, сознание не воспринимает.  — … сказать напоследок?       Регис поднял на него взгляд. Лицо стоявшего перед ним вампира расплывалось из-за слез. Последнее слово, догадался он. Последнее, что будет сказано за долгие четыреста пятьдесят пять лет жизни, перед тем, как экзекутор вырвет ему клыки. Как будто они что-то изменят.       И он заговорил. Это были слова, повторяемые все эти десять лет, в голове, в пьяном бреду, наедине с самим собой. Слова, которые не значат ровным счетом ничего, которые не в силах что-то изменить. Но таков был Кодекс.       Под натиском стали ломались зубы. На языке гнездился вкус собственной крови, казавшийся ему до невозможности тошнотворным.       Рано или поздно этому наступит конец. Это всего лишь физическая боль. То, что ждет меня там, будет намного хуже.  — Я обращаюсь к тебе в последний раз, Эмиель Регис Рогеллек Терзиефф-Годфрой, — вновь заговорил Алонсо Брадеваар, встав прямо напротив. — Совершив убийство Детлаффа ван дер Эретайна, ты нарушил священный Кодекс нашего народа. Мы, племя Гхарасхам, отвергаем тебя и более не признаем членом стаи. Твое имя будет вычеркнуто из анналов нашей истории и навсегда всеми забыто.       Дальвинитовые штыри в плечах надежно удерживали его на месте. Если бы их не было, он бы давно повис на стене, как неудачно прибитая к стене шкура зверя. Садистский прагматизм, выработанный долгими веками.       Из толпы вышли трое, мужчина и две женщины. Он знал их всех — Лилит, с лицом светлым и прекрасным, как у высеченной из мрамора статуи; рядом шла Ориана, как всегда поддерживавшая подругу; третьим знакомым ему вампиром был тот, кого Регис не видел уже много лет. И обстоятельства, при которых им пришлось вновь встретиться, ранили еще сильнее.  — Проншес? — имя прозвучало невнятно из-за развороченных десен. — И ты?       Моложавый темноволосый вампир, выглядевший по человеческим меркам лет на тридцать, был все так же худ и высок. Ореховые глаза смотрели с убийственным упреком.  — Он был одним из нас, — негромко произнес Проншес. — Отмороженным, но одним из нас.  — Ты же ничего не знаешь…  — А мне плевать.       Своды пещеры содрогнулись от сотни грянувших голосов. Вампиры восторженно орали, рычали, вопили, скандировали, подбадривая избранных вершить правосудие. Проншес, его некогда лучший друг, учтивым жестом пригласил Ориану быть первой. Рыжеволосая брукса с едва скрываемым удовольствием шагнула вперед.  — Ничего личного, — шепнула она, лукаво сверкнув глазами.       Не в силах двинуться с места, Регис мог только стоять и чувствовать, как сородичи разрывают его душу на части. Когда боль остановила бег сердца в его груди, угасающее сознание все еще улавливало радостное урчание голодного зверя — толпы, бившейся в исступлении, в восторженном припадке. Тусклый свет лампад начал разгораться все ярче, и в нем тонула гнетущая мгла подземелья. Мельчайшая пыль оседала на его широко раскрытых глазах, но он уже этого не чувствовал, переставая быть частью огромного, поросшего мхом и тленом мира, дремавшего где-то сверху. Мира, который не заметит его ухода и никак не изменится.       Я иду искать Великое Ничто.       Потом что-то сильно дернуло его вверх, освободив, наконец, от оков изможденного тела, и Регис перестал существовать.       В пещеру Детлафф проник в виде тумана. Проследовав за шедшими гостями, он занял место у дальней стены залы, никем не узнанный. Большинство пришедших вампиров были одеты в длинные тканевые плащи с капюшонами, отчего попросту не замечали ничего вокруг себя. Что делать и как быть черноволосый вампир не знал, впрочем, не слишком и задумывался. Он так и не принял окончательного решения.       За свое спасение Детлафф был благодарен красноглазой ведьме, однако в своем обещании он слукавил. Найти Региса он действительно поможет, но спасать… Последние минуты своей жизни были слишком свежи в его памяти.       Погруженный в сомнения, он не заметил, как пролетело время, и процесс начался. Очнулся Детлафф уже тогда, когда мимо прошел экзекутор, а за ним шагал осужденный в сопровождении конвоиров в красном. И, казалось бы, вот он, самый подходящий момент выйти, провозгласить себя живым, остановить еще не начавшуюся казнь. Внутри встрепенулось желание сделать шаг вслед за ними. Встрепенулось и тут же угасло. Детлафф так и остался стоять на месте, провожая взглядом процессию.       Его охватила лютая злость. Пронеслась безудержным потоком адреналина по венам, залегла горечью на языке. Кулаки сжались сами собой. — «Безмозглый дурак!» — подумал он, глядя на то, как Региса подводят к базальтовой стене. — «Вот куда завела тебя твоя жалость к людям! Вот что они заставляют нас делать!»       Он не отвел глаз, когда стражи начали вбивать колья в руки бывшего приятеля. Ему казалось, что вид его мучений снимет груз с души, принесет удовольствие, но злость стала только сильнее.  — Тысячу лет назад волею Великого Демиурга, — звучно заговорил оратор, обращаясь к притихшей толпе. — Сопряжение Сфер вырвало наших предков из родного мира. Мы были рождены скитальцами, ими и пребудем до следующего открытия Врат. Этот мир — наш враг, и мы — враги этому миру.       Именно. Они враги и все враги им. Детлафф стиснул зубы, чтобы не присоединиться к общему реву толпы и слиться в общем озлобленном рыке.  — «Я спас тебе жизнь, вернул из пустоты, в которую тебя ввергли люди, в том числе, и твой так называемый друг Геральт», — думал Детлафф. — «Наивный ты дурак… Ты заслужил свою участь».  — И не осталось ничего, кроме нас, — продолжал экзекутор. — Мы — одна семья. Мы — Гхарасхам, стражи Врат. Мы первыми вернемся домой. Но этого не произойдет, если среди нас будут жить такие, как он, отступники, предавшие собственный народ. Нильфгаардский вампир указал перстом на прибитого к стене Эмиеля.  — Предатели не имеют права идти среди нас! Вернемся мы лишь в том случае, если будем верны Кодексу. Тысячу лет назад наши предки поклялись оберегать друг друга, ибо жизнь вампира превыше всего. Жизнь высшего вампира — бесценна. Никто не вправе отнимать ее.       Кипевшая внутри ярость превращала мысли в рой обезумевших пчел. Он по-прежнему не двигался с места.  — «Я любил тебя как родного брата», — не умолкал в голове собственный голос. — «Я не прошел мимо, хотя мог. А ты? Ты плюнул мне в лицо, спутался с этим скотом! Такова твоя благодарность? Верить тебе было ошибкой. Смотри, куда нас это все завело, твоя наивность, твоя слепая доверчивость! Что с нами стало, Регис? Почему все так?»       Вампирский клан с жадностью внимал словам экзекутора. Справа от себя Детлафф заметил едва заметное мерцание — из пустоты возник огромный старый катакан. Воскресший из мертвых вампир поспешил отвернуться в сторону и сделать шаг назад. Но примитивный собрат не обратил на него внимания, поглощенный действием.  — Поднимая руку на вампира, предатель отнимает не одну жизнь. Он убивает двоих. Ибо мы не можем позволить ему и дальше творить зло и лишать жизни остальных! Отступники возлагают на наши плечи тяжкое бремя. Таких должно истреблять, вырезать, как зараженную плоть, чтобы наше общество оставалось чистым.       Чем дальше говорил оратор, тем больше Детлафф погружался в воспоминания. Ему вспомнился тот переломный момент, когда забавы ровесников перестали его забавлять. Все эти попойки, бесконтрольные сношения с бруксами и альпами, которые были готовы на все ради внимания элиты — высших вампиров… Неуемная жажда крови и охота на людей привлекали столько ненужного внимания. Тогда и лопнуло его терпение. Им нужно было оставаться незамеченными, а не бахвалиться собственным превосходством. За свои резкие высказывания на этот счет Детлафф тогда едва не поплатился. Нет, убивать бы его не стали, но могли сильно опозорить. Так и было бы, если бы не встрял Регис. Несмотря на свою популярность, он всегда обладал довольно мягким нравом, а потому вступился за нелюдимого юнца.  — «Странно, что ты так резко изменил свои взгляды», — думал вампир. — «Пытался строить мосты между нами и людьми. Хотел не отчуждения, но мира. Твое любопытство дорого тебе обошлось. И я… Я помню, что ты никогда не желал мне зла. Ты на него не способен. Когда ты нашел меня здесь, твоя кровь не лгала. Наша кровь… Ты ведь в самом деле хотел мне помочь, иначе бы не сунулся в эти жернова, еще будучи слабым.»  — Убийцам не место среди нас. Мы должны нести этот закон нашим детям, а они свои детям и далее в поколения. Кодекс запрещает нам убивать своих, но сейчас мы делаем это во благо. Да свершится правосудие! Карам Тахир! Изгнание и Смерть!  — Карам Тахир! — взвыла толпа. — Смерть предателю!       Оратор поднял руку, в которой блеснуло что-то металлическое, с красноватым отливом. Самые простые хирургические щипцы, изобретение этого мира.       Сердце пропустило удар и зашлось в бешеном беге. Изгнание означало лишение даров, данных их сверхъестественной природой — когтей и клыков. Без них вампир не мог считать идеальным хищником и опускался до уровня добычи, слабой и немощной. А таких стая не терпит.  — «Ты же сам во всем виноват!» — в отчаянии подумал Детлафф. — «Я помню твои клыки в своей шее. Но ты колебался… Ты мог вонзить в меня когти, мог позволить ведьмаку отрубить мне голову. Ты не хотел драки. Я помню…       Пронзительный вопль осужденного прорезал затхлый воздух залы, хлестнул по нервам, как удар кнута — экзекутор начал вырывать его когти. Детлафф пошатнулся и отступил к стене, чтобы не упасть. Злость стремительно таяла, оставляя смятение. Хотелось убежать, убежать подальше, лишь бы не видеть и не слышать всего этого. Даже из самого конца пещеры было видно брызги крови на стене. Сознание металось в черепе диким зверем. Он не знал, что делать. Этой казни не должно было быть!  — «Он заслужил это!» — твердил голос в голове.  — «Я помню каждое слово его благодарности», — возражал второй.  — «Он убил меня! Обрек на десять лет кошмара!»  — «Регис всегда опекал меня в этом полном грязи и ненависти мире, учил понимать людей… Я сам захотел узнать их ближе. Я знал, что ассимиляция неизбежна. Де ла Круа ведь не был подонком, хотя бы ко мне. А я убил его…»       Детлафф заметил в толпе Лилит. Она стояла совсем близко к стене и держалась за руки с Орианой. Две верные подружки, вечно себе на уме. Отчего-то не было никаких сомнений, что глядя на творившийся кошмар, они обе улыбались.       Это была не твоя война. Но ты проиграл всем.  — Прежде, чем ты покинешь эту юдоль печали, — оратор обратился к Регису, уже практически не стоявшему на ногах. — Мы оказываем тебе последнюю милость. Скажешь что-нибудь напоследок?       Нильфгаардец взмахнул рукой, приказывая племени замолчать. В зале снова воцарилась тишина, такая мертвая, что можно было услышать стук собственного сердца. Единственным звуком, нарушавшим молчание, было тяжелое дыхание Эмиеля, перемежавшееся со сдерживаемыми всхлипами. Несколько секунд у него ушло на то, чтобы собраться с силами, а после он все же заговорил.  — Я сделал то, что должен был! — это был крик отчаяния. — Но я… Мне жаль, что так вышло. Я все это время сожалел о том, что сделал, и не перестану жалеть. Детлафф был и мне собратом тоже, несмотря ни на что! Я ценил его жертву, когда он отдавал мне свою кровь. У меня не было выбора…       Очевидно, сказанное не слишком понравилось вампиру, одетому в черное и белое. Он подошел к своей жертве, чуть склонился и процедил:  — Выбор есть всегда.       Заслышав хруст ломаемых клыков, Детлафф зажал руками уши. Его всего трясло, на лбу выступил холодный пот. Регис заслужил это? В самом деле заслужил? Или же этого можно было избежать, если бы он, Детлафф, вовремя внял гласу рассудка и словам более мудрого товарища?       Вперед вышли трое, те, кому выдалась честь стать палачами. Как правило, это становились близкие осужденного, как наиболее достойные.       Детлафф задыхался. Это конец. Сейчас или никогда. Месть или прощение? Жизнь или смерть? И тогда он осознал — это было еще одно испытание демиургов. Не на выносливость, не на ловкость, не на способность терпеть боль — на прощение. Испытание, где он был своим собственным монстром. И оно оказалось куда страшнее, чем любая самая изощренная пытка, придуманная демонами, потому что только он мог ее остановить.  — «Неужели я этого хочу?» — спросил он сам себя. — «Неужели я в самом деле хочу ему того же, что сам вынес в Башне? Быть может, эта Трина не лжет и действительно хочет его вернуть… Она ждет, надеется на лучшее, а я приду к ней с уже остывшим телом? Я ведь отомщу не только ему, но и ей, так отплачу за спасение. Нет. Лгать — это удел людей. А я не человек. Я прощаю тебя».       Ориана первой всадила клыки в шею смертника, и только тогда Детлафф смог сбросить с себя оцепенение.  — Я прощаю его, — вслух сказал он. — Я прощаю его!       Вид наступающей смерти Региса привел его в чувство, но слишком поздно. Детлафф рванулся с места, на бегу выкрикивая одну и ту же фразу:  — Я прощаю его! Прочь, стервятники! Я его прощаю!       Как близко, и в то же время так далеко. Он несся сквозь обескураженных гостей, обратился в туман и в мгновение ока оказался у стены. За плечи отшвырнул высокого вампира, и тот повалился на пол, вляпавшись рукой в натекшую лужу крови. Оттолкнул Ориану и Лилит, злобно зашипевших в ответ. Послышались яростные выкрики, призывавшие покарать незваного защитника, и тогда Детлафф, ощерившись и выпустив когти, обернулся к толпе. Выкрики мгновенно утихли.  — Детлафф ван дер Эретайн? — экзекутор даже отступил на шаг. — Ты… живой?  — Живой! И оторву голову каждому, кто подойдет еще хоть на шаг! Убийцы… Трупоеды!  — Как это понимать?! — раздраженно спросил оратор. — Он же… Я ничего не понимаю!  — Снимайте его! — рявкнул Детлафф, обращаясь к стражам. Фигуры в красных одеяниях переглянулись, а после, как по команде, воззрились на своего начальника. Тот мгновение поколебался и кратко кивнул. Стражи принялись за дело.  — Снимайте, снимайте, ну! А ты… — он обратился к нильфгаардцу. — Верни ему имя.  — Но он уже мертв!  — Сейчас ты тоже будешь мертв.  — А, проклятье!       Экзекутор нервно потер лоб испачканной кровью ладонью, раздраженно выдохнул, а после обернулся к толпе. — Властью, данной мне племенем Гхарасхам, я, Алонсо Брадеваар, возвращаю имя осужденному. И признаю Эмиеля Региса Рогеллека Терзиефф-Годфроя членом стаи.       Никто не смел подходить близко. Гости стали постепенно отдаляться от стены, двигаясь к выходу. Казнь в мгновение ока потеряла свой смысл, и жаждавшие мести чудовища спешили сбежать, чтобы не чувствовать себя причастными к убийству. Экзекутор смотрел то на толпу, то на воскресшего из мертвых вампира, и молчал. Когда зала опустела, он опустил в карман руку и что-то вытащил из него, а после швырнул на пол.  — Забери, — бросил он, удаляясь из залы. — Это принадлежало ему.       В неверном свете лампад на полу тускло сверкнул аметистовый амулет. Детлафф поднял вещицу и опустил в карман.       Стражам все же удалось, хоть и не без усилий вырвать дальвинитовые колья из тела травника. Грубо оттолкнув слуг, вампир шагнул к стене и подхватил безвольное тело.  — Регис! Ты слышишь меня? — он осторожно приподнял поникшую голову Региса. — Проклятье… Вы что сделали, падальщики?!       Придерживая тело травника, Детлафф осторожно опустил его на пол. Он чувствовал, как холод разливался по его рукам. Каким-то неведомым чудом Регис все еще был жив. Висел на волоске, но слух все еще улавливал еле слышное дыхание, в котором уже отчетливо чувствовалась смерть. Возможно, казнь была прервана за секунду до того, как связь между сущностью и телом разорвалась  — Прости меня, — почти простонал он, заворачивая друга в свой плащ. — Я снова ошибся…       Быть может, еще есть шанс? Магия. Помочь могла только магия, но и она не была гарантом, что все можно исправить. Если бы он только остановил все это раньше…  — Я заберу тебя отсюда, — бормотал он, пытаясь нащупать в кармане амулет ведьмы. — Она ждет тебя. Твоя колдунья вернулась сюда ради тебя, слышишь?       Трина ждала его, ждала их обоих. А он стоял перед рокочущим порталом на кладбище, держа на руках обмякшее тело, искалеченное, залитое собственной кровью. Отмщение свершилось, то, которого он так жаждал. Ему не стало легче ни на толику.       Назойливо чирикал сверчок, прятавшийся где-то между надгробий. Геральт не выдержал, поднял с земли крючковатую палку и швырнул в то место, откуда шел звук. Не помогло — сверчок замолчал лишь на секунду, а после снова принялся выводить свою монотонную надоедливую песню. Геральт раздраженно вздохнул, а потом подумал, что раньше никогда не обращал внимания на сверчков. Он нервничал, крутил в руках кинжал, которым от безделья затачивал тонкую веточку, покусывал клинок за кончик. Время тянулось до омерзения долго. Между покосившихся могильных плит и саркофагов стелилась бледная влажная дымка, делавшая кожу липкой и холодной.       Сидя в одиночестве, Геральт отчаянно цеплялся за крохотную надежду, что когда рокот портала разорвет сонную негу некрополя, то явятся оба вампира. Регис будет в своей вычурной манере объясняться с Детлаффом, а тот — отвечать хмуро и кратко. Но они вернутся оба. Пусть даже Боклерская Бестия — далеко не та персона, которой ведьмак был искренне рад. Здравый смысл давил эту хрупкую возможность своей неподъемной тушей, ибо Геральт знал, что кровососущая диаспора не знает жалости. Чем больше надеешься, тем больнее разочарование от неоправданных ожиданий. Не самый оптимистичный настрой, но реальность была жестока одинаково ко всем — к оптимистам, пессимистам и реалистам.       В темноте послышались шаги. В ночной дымке возникла темная фигура. Одна. Ведьмак стиснул зубы, чтобы не дать вздохну разочарования сорваться с губ. Когда же Детлафф приблизился, то внутри все и вовсе оборвалось и рухнуло бездонную пропасть — на руках вампир нес тело, закутанное в плащ.  — Детлафф! — окликнул его ведьмак, тут же сорвался с места и пошел навстречу. — Как…       Вопроса он не окончил. Это было не нужно, потому как взгляд Детлаффа, направленный на неподвижное тело, был весьма красноречив.  — Блядь… — не удержался Геральт и отвел взгляд. — Вот же блядь!  — Идем, ведьмак, — вдруг поторопил вампир, обходя его и направляясь к склепу. — Мы теряем время.  — Время? Для чего?  — Он еще жив.       Вероятно, Трину разбудил стук распахнувшейся двери. Когда ведьмак вошел, женщина стояла на балкончике, опиравшись обеими руками на ограждение. Лицо ее было слегка бледным и одутловатым после недолгого зыбкого сна и подернутым поволокой тревоги.  — Они вернулись? — сразу же спросила она, и голос ее прозвучал натянуто, словно струна.       Геральт осознал свой промах. Сидя на кладбище в одиночестве, занятый лелеянием своей надежды, он так и не придумал подходящих слов на тот случай, если поход воскрешенного вампира окажется неудачным.  — Трина, послушай, — он начал подниматься по разбитым каменным ступенькам. — Ты же понимаешь, что…  — Не тяни кота за хвостик! — резко оборвала его ведьма. — Где Регис, ведьмак? Он жив?       Геральт обреченно вздохнул. Собравшись с силами, посмотрел в злое, перекошенное гримасой нетерпения лицо Трины, и тихо, но твердо произнес:  — Не совсем.       От необходимости изъясняться дальше его избавил вошедший Детлафф. Он решительно поднялся по ступенькам, прошел мимо ведьмака и колдуньи и опустил истерзанное тело на лежанку в углу. Бегло окинув взглядом стол Региса, заваленный разнообразными записями, колбами, пучками трав и прочим скарбом, выудил откуда-то несколько мотков бинтов и принялся накладывать повязки.       Трина наблюдала за всем этим также молча, слегка приоткрыв рот. Ее лицо приобрело цвет первого снега, не совсем белый, скорее, серо-землистый. Пошатнувшись, она припала спиной к влажной стене и медленно осела на пол. Рвущийся наружу стон женщина тщетно пыталась сдержать прижатой ко рту ладонью, но вышло плохо. Геральт преодолел нахлынувшее оцепенение и опустился рядом, чтобы прижать ведьму к себе. Плечи Трины начали мелко вздрагивать. На броню упали капли горячей соленой влаги.       Ему тоже хотелось плакать. Хотелось, но Геральт не мог. Он не чувствовал внутри ничего, кроме сосущего ощущения пустоты, словно все нутро выгорело. Как скверна Гнилой Невесты опалила земли Туссента, так и осознание собственной беспомощности опустошало изнутри. И можно было бы обвинить во всем ведьмачьи мутации, как он привык, но сейчас это оправдание казалось до тошноты кощунственным.       Геральт бросил взгляд на Детлаффа, что стоял на коленях перед лежанкой. Лицо вампира дергалось, губы были стиснуты, как от сильной боли. Он выглядел виноватым. Именно, он казнил себя, словно бы сам был повинен в нынешнем состоянии Региса. И что-то подсказывало Геральту, что спасение их общего товарища пошло не совсем по плану.  — Ты можешь ему помочь? — тихо спросил ведьмак, поглаживая ведьму по спине. — Можешь регенерировать?  — Не знаю, — ответ был тоже тихим, но резким. — Если бы вопрос стоял только в теле, то да. Но Карам Тахир — уничтожение сущности, разрыв ее связи с жизнью. Я опоздал… Но он все еще здесь, они не успели разорвать связь окончательно. А значит, еще может быть шанс. Мне нужна магия, очень много магии.       Ведьма, чьи рыдания уже перешли в тяжелое дыхание, оторвалась от плеча Геральта, резко встала. Выглядела она жутко — черный уголек, которым она подводила глаза, растекся по лицу неровными полосами, а в глубине зрачков мерцали рубиновые огоньки. Оцепенение спало с нее, уступив место отчаянной решительности.  — Будет тебе магия, Детлафф, — хрипло произнесла она. — Давай, за дело. Я поддержу его и попытаюсь восстановить эту связь. А ты…       Геральт тоже поднялся. Он настороженно смотрел на то, как Трина медленно подходит к вампиру. Пусть лица ее не было видно, но отчего-то не было сомнений в том, что глаза ее разгорались все ярче.  — А ты уж не облажайся, как в пещере, пока ему когти рвали, — холодно и зло закончила ведьма, наставив палец на Детлаффа. — Надеюсь, ты доволен своей местью. Именно такой благодарности от тебя я ожидала, драть твою вампирью мать.       Нетрудно было догадаться, что она озвучила прочитанные мысли вампира. Геральт шагнул в его сторону, но в последний момент сдержал почти непреодолимое желание двинуть тому в челюсть. Драка не изменила бы ничего, а время все текло и текло, отщелкивая секунды, как песчинки в часах.  — Thaanali angar lirah! — рявкнула Трина, чуть сжав пальцы левой руки.       Меж пальцев ее родился дрожащий шар оранжевого пламени, от которого отделилась плотная лента. Эта лента зависла над едва дышавшим травником и распалась на множество мелких нитей, опутавших его.       Детлафф на слова ведьмы возразить не посмел. Без лишних слов отрастил когти и полоснул себя по правому предплечью. Темная струйка крови упала на грудь Региса и растеклась корявыми разводами, порождая зловещее красноватое свечение. Геральт же, осознавая собственную досадную бесполезность, отступил назад, чтобы не мешать. Не вовремя пришла в голову мысль, что ему никогда не доводилось видеть процесс регенерации одного вампира другим. И он бы порадовался столь уникальной возможности, если бы обстоятельства не были столь печальны. Махать мечом, драться на кулаках, выискивать следы чудовищ — безусловно полезные качества. Но было одно чудовище, которому не мог противостоять как Геральт, так и любой маг на всем свете. И это была Смерть.  — Не выходит, — едва слышно пробормотал Детлафф и снова полоснул себя по руке. — Если бы вышло, то раны бы начали затягиваться.  — Заткнись! — прошипела Трина. — Продолжай!       Она раз за разом повторяла заклинание, и каждый раз сопровождался незнакомым Геральту звуком, похожим на удар далекого колокола. Напряжение росло. Трина скалила зубы, с губ ее срывался глухой рык. В воздухе родился запах озона, крепчавший с каждой минутой.  — Что происходит? — вслух спросил Геральт, оглядываясь по сторонам. На ответ он не рассчитывал, но не мог оставить без внимания то, что скорбная обитель усопших начала наполняться каким-то странным светом, рождавшимся как будто ниоткуда. Огоньки свечей стали ярче, их пламя из желтого стало белым. Медальон мелко и надоедливо вибрировал, резонируя с нараставшей вибрацией в склепе. Повернув голову, ведьмак увидел, что ведьма словно бы тоже светилась изнутри. Огоньки глаз из красных становились лимонными, а затем, постепенно, белыми. В густом гуле ее голос звучал все глуше, пока и вовсе не потонул в очередном раскате невидимого колокола.       Место было ему незнакомо. За всю свою невероятно долгую жизнь Регис не видел ничего подобного, не мог дать ему названия, но продолжал неспешно идти вперед. Зачем он идет, почему — ответа не находилось. Быть может, все дело было в голосах, в их прекрасном пении, влекшем все дальше и дальше. Слов их песни Регис разобрать не мог, возможно, их и не было вовсе. Они все тянули торжественно-печальную мелодию, и то было приветствие мира, скрытого по ту сторону пустоты, которую ему не удалось преодолеть в прошлый раз.       Каменные стены грязно-бежевого цвета увешивали тяжелые алые портьеры, собранные в аккуратные складки, перевязанные толстыми золотыми шнурами с внушительными кистями на концах. Шаги глушила плотная ткань махрового ковра, такого же бордового цвета, что и портьеры, казавшегося бесконечным, как и сам коридор. Свет, исходивший от свечей золоченых тяжелых канделябров, был неживым, как и все, что его окружало. Регис шел дальше, проходя мимо огромных картин на стенах, и изображенные на них сюжеты казались смутно знакомыми, словно забытые давным-давно сны. Когда-то все это было с ним. Когда-то давным-давно, когда он был молод и беспечен.       Регис шел дальше. Хор все пел свою печальную песнь, зазывая к себе, не то оплакивая его судьбу, не то предрекая будущий кошмар. Картины сменились безмолвными фигурами, стоявшими по обе стены коридора. Среди них были мужчины и женщины, все юные, с натянутыми широкими улыбками, демонстрировавшими длинные клыки. Глаза каждого были накрепко зашиты, скреплены мелкими золотыми скобами. Их лица тоже были смутно знакомы.       Юность слепа. Тогда я не думал о жизни, как не думал и о том, что насколько длинной она будет. Мы жили одним днем, от одного глотка крови до другого, и казалось, весь мир, где мы родились, принадлежал нам. Чувства были обострены до предела, все выглядело таким ярким, опьяняющим… Позолота, бархат, краски, костюмы, вечеринки с лживыми улыбками — бесконечный праздник.       В хор ворвался еще один голос, выбивавшийся из общего строя, и он показался вампиру смутно знакомым. Не пытавшийся подстроиться под мелодию, голос кричал, где-то очень далеко позади, яростно и требовательно. На мгновение Регис замер, попытался прислушаться, но эхо затерялось, как будто портьеры цвета крови поглотили его своим душным бархатом. Он так и не обернулся.       Убегавший вдаль коридор окончился большой залой, залитой светом тысяч факелов и свечей. По обе стороны ковровой дорожки Регис заметил расставленные ровными рядами стулья, ожидавшие гостей. Балконы, так же украшенные богатой лепниной, портьерами и гобеленами, тоже были пусты. Все замерло в торжественном ожидании, но чего?       Дорожка кончалась у большой сцены, на которую вели несколько истертых золоченых ступеней. На сцене громоздилась высокая гора чего-то ярко-красного, перемежавшегося вкраплениями белого, желтого и черного. Лишь подойдя ближе Регис разглядел — это была необъятная куча разорванной плоти, сердец, влажно блестевших внутренностей и раздробленных костей. На ней восседал некто, с головы до ног облаченный в красный балахон.       Лишь подойдя к ступеням сцены Регис ощутил, как его охватывает омерзение. Сочетание фальшивой изысканности места и блестящей от крови горы плоти наконец-то вызвало какую-то горечь, чувство стыда и сожаления. Хотелось бежать, бежать подальше, но развернуться и уйти назад почему-то не получалось. Он должен был идти вперед, он знал это.       Поднявшись на сцену, Эмиель ненадолго замер перед тошнотворной горой, что заменяла фигуре в красном трон. Восседавший на ней человек, если он таковым являлся, внезапно встал. Его рука с широкими треугольными ногтями нырнула в складки просторного балахона в районе груди. Послышался неприятный хруст, влажное чмоканье, и человек выбросил руку обратно в победоносном жесте. В черных от крови пальцах было зажато еще бьющееся сердце. Более фигура не шевелилась, замерев наподобие статуи.       В задней части сцены, под тяжелыми алыми шторами скрывалась широкая двустворчатая дверь, окованная золотом. Регис толкнул ее, и створки без единого скрипа распахнулись, являя за собой продолжение коридора, но выглядевшего немного иначе. Стремясь скорее покинуть безумный театр, вампир без сожаления шагнул дальше. Сомкнувшиеся за спиной двери отрезали от него уже слышанный им отдаленный крик.       Путь казался бесконечным, как когда-то казалась жизнь. Вопреки ожиданиям, за скрывавшимися за сценой дверями коридор продолжился, однако его внешний вид теперь резко контрастировал с притворным шиком, оставленным позади. Галерея превратилась в готическую аркаду. Колонны взметались ввысь и сходились в стрельчатые перекрестья, отчего сооружение казалось истлевшим скелетом огромного змея. Достаточно было лишь одного взгляда в огромные проемы между колоннами, чтобы понять — место не могло существовать в действительности в силу своей простой невозможности. Аркада висела в пространстве, клубящемся буйстве серо-зеленых красок, блеклых и землистых, как пучки сушеных трав. Единственным источником света было висевшее в отдалении тусклое умирающее светило, которое Регис с трудом мог назвать солнцем. Все это место полнилось столь привычной ему аскетичностью, серой тоской, но, как ни странно, в нем он чувствовал себя умиротворенно, словно пронес в себе это ощущение не одну сотню лет.       Смирение. Я сам стянул свою душу ремнями, вырезанными из собственной кожи, когда понял, что впереди нет ничего, кроме падения и разочарования. Ощущения теряли яркость, и приходилось искать новые. Я смог выжить, только лишив себя свободы.       Хор манил, убаюкивал, плакал и сожалел. Чьи это голоса? Почему их песнь так печальна, но при том торжественна?       Эхо снова донесло до его слуха отдаленный крик. Кричала женщина. И снова голос показался ему знакомым. Регис мог поклясться, что уже слышал его, но совсем другим — спокойным, мягким и теплым. Нахлынувшее воспоминание принесло с собой запах вербены. Теперь вампир смог разобрать слово, что этот голос повторял снова и снова. Он говорил…  — Вернись! — задыхаясь, крикнула Трина. Она сотворила в воздухе знак, усиливая поток энергии. — Вернись, прошу!       Сильно пахло озоном. Геральт заметил, что из носа женщины побежала тонкая струйка крови. Нехорошо, подумал он. Ведь именно так и было с Йен, как рассказала Трисс, во время отчаянных попыток спасти его от смертельных ран, нанесенных во время погрома в Ривии. Слишком много магии, а после — обморок и смерть.       Прикосновение к плечу ведьмы произвело неожиданный эффект. Послышался громкий сухой щелчок, и ведьмака отбросило с такой силой, что он не смог удержаться на ногах и рухнул на усыпанный землей и мелкими камушками пол.  — Давай, давай же! — сквозь зубы повторяла Трина.       Лес был похож на священную рощу друидов. На своем веку Регису уже доводилось бывать в лесах, охваченных пожарами, помогать тем, кого этот кошмарный катаклизм лишил дома и здоровья. Эта чаща уже сгорела, превратившись в кладбище обугленных остовов. Искореженные стволы деревьев уже не были объяты пламенем, но все еще тлели, переливаясь цветами от лимонно-желтого до кроваво-красного. Пушистый пепел мягко шелестел под ногами, падал с темных небес и неслышно оседал на плечах. Единственное, что сбивало с толку, — запах. Регис замер, потянул носом. Пахло не гарью. Горечью.       Прикоснувшись к тлеющему стволу сосны, он с удивленным возгласом отдернул руку и взглянул на обожженные пальцы. Было больно.  — Что это за место? — спросил он вслух. И неожиданно получил ответ.  — Леса разные бывают, — женский голос был ему знаком, и парадокс заключался в том, что звучать он уже никак не мог. Потому что его обладательница была уже много лет мертва.  — Что, вомпер, удивлен? А я-то думала, ты уже ничему не удивляешься.       Откуда-то из красной мглы возникла молодая женщина со светлыми волосами, неровно обрезанными у самой шеи. На губах ее играла невеселая усмешка, глаза орехового цвета, как всегда пронзительные, были слегка прищурены.  — Мильва! — его удивлению не было предела. — Не ожидал тебя здесь увидеть. Если бы я еще знал, где мы.  — Эк тебя шарахнуло, раз ты еще ничего не понял. Но так со всеми бывает. Все сначала долго въезжают, сидят, мозгой скрипят, а потом раз! — и доходит. Надо же, у тебя тоже вот лес… Мда, видать, и у тебя душонка-то дремучая.       Казалось, брокилонскую лучницу ничуть не удивляло происходящее вокруг.  — Что ты здесь делаешь? — осторожно спросил вампир. — Прости, не могу все взять в толк. Остальные тоже здесь? Кагыр и Ангулема?  — Нет, — она качнула головой. — Их здесь нет. Они видели иначе. Ангулеме все приют чудился, а Кагыру — темница. Ну, тут уж кто как видит. У нас с тобой — лес.       Светловолосая лучница провела пальцами по пунцовому стволу дерева, не то сгоревшей березы, не то яблони.  — Видишь эти переливы? — с любовью промолвила она. — Оголенные нервы, тлеющие. Твой лес больше не горит, Регис. Он уже сгорел и тлеет. А ты просто научился строить маски. Смотри, как они мерцают…  — Вомпер, не разочаровывай меня, а? — не дождавшись ответа, Мильва отбросила патетический тон. — Вильгефорц тебе совсем мозги расплавил?       Регис закрыл лицо ладонями. Тлеющий лес. Ожоги, приносящие боль. Память, только память могла так жечь. Лес собственных ошибок, горящий в пламени воспоминаний. Непроходимая чаща собственных мыслей, в которой нет ни тропинок, ни просветов. — Ты не та, за кого себя выдаешь, — мягко проговорил Регис, делая шаг назад. — Мильва умерла первой из нас. И никак не могла знать, что со мной сделал Вильгефорц. Но тогда остается вопрос кем являешься ты. И почему именно Мильва.       Лучница расплылась в снисходительной улыбке, едва слышно хмыкнула.  — Ну вот, а я уже начала думать, что тебе этот псих башку окончательно поплавил. Само собой, я не Мильва. Хотелось как-то плавно тебя подвести к основному действию, а то многие уж слишком сильно пугаются и вообще ничего не соображают. С ними говорить, что с колодой. А влезать в шкуру Кагыра или Ангулемы было как-то странно. Мильве ты все-таки жизнь спас, когда ее эта беда с выкидышем настигла.  — Ты все еще не понял, где находишься? — спокойно спросила она в ответ на его настороженный взгляд. — Не понял, кто я?       Увидеть эту уникальную связь, что представляла собой так называемую «жизнь» высшего вампира, можно было только в состоянии особого транса. Сознание как бы разделялось, раздваивалось — часть оставалась в физическом теле, другая поднималась до этериала, уровня высших материй, в том числе и магии.       Предполагалось, что связь с миром живым и миром снов у любого вампира выглядела как сплетение бесчисленных тончайших потоков магии. Но Регис, прошедший через ритуал Карам Тахир, этой связи практически лишился. Трина видела, что из некогда плотного массива потоков осталось не больше пяти, и те стремительно истончались и исчезали. И, несмотря на все усилия ведьмы, продолжали истончаться. Удавалось соединить один — распадался другой, свяжешь его, как пропадал третий. Энергия Онейроса шла сквозь тело как ток, ее едва удавалось держать под контролем, однако и этого было недостаточно, чтобы создать плотное сплетение магических нитей. И когда разорвалась последняя, Трина упала на пол, на мгновение потеряв возможность видеть. Ведьмак тронул ее за плечо и одним решительным, но деликатным движением поставил на ноги.  — Ты как?       Голова кружилась. В ушах стоял отвратительный тонкий писк, а в носу гнездился запах собственной крови.  — Ты сделала все, что могла, — где-то сбоку заговорил Детлафф.  — Неправда, — она мотнула головой.  — Хватит, Трина. Ты так себя убьешь.       Она проглотила все едкие ругательства, которыми хотелось обругать ведьмака. Перед глазами все дергалось и плыло, как после изрядной дозы алкоголя. Нельзя останавливаться. Время чертовски коротко.       Ей вспомнилось — однажды привилегии демона позволили ей спасти человека. Трина знала, что нарушала правила Башни, но тогда поступить иначе было просто нельзя. И она сделала это — совершенно бесчеловечную привязку на собственной крови. Спасенный превратился в марионетку, зависимую от ее воли, но он был жив. А та, что так молила ее о помощи, — в какой-то степени счастлива.  — Я могу сделать иначе, — пробормотала женщина, бросаясь к столу. Не найдя никакого режущего инструмента, она схватила колбу с высоким горлышком и крепко двинула ей об стену.  — Однажды я уже так делала, — Трина, скорее обращалась к самой себе, чем к присутствовавшим мужчинам. — Я все еще демиург, во мне их кровь, их магия. Я связала человека с собой кровью, чтобы он жил ровно столько, сколько я. Это может сработать. Это должно сработать!       Полоснуть руку осколком стекла она не успела — Детлафф перехватил ее запястье и вырвал горлышко колбы из пальцев. Он уже давно оставил попытки регенерации, но, как и ведьмак, не мог дотронуться до ведьмы во время колдовства.  — Все, хватит, — твердо проговорил он.  — Ты с ума сошел?! — не веря своим ушам, ахнула Трина. — Я могу все исправить, пусти! Я могу забрать его! Магия еще действует…  — Не можешь. Все кончено. Мне очень жаль.       Эти слова подействовали на нее, как красная тряпка на быка. Глаза ей застала белая пелена, и горло заболело от яростного крика.  — Жаль? Тебе, сука, жаль?! Это ты дал им убить Региса! Это ты втравил его в это! Ты и твоя конченая стерва Сианна! А теперь тебе жаль!       Страшно не было. По крайней мере, стоящего перед ней высшего вампира она точно не боялась. Он мог сколько угодно скалить перед ней зубы и сверкать глазами, ей было все равно.  — Ты можешь говорить все, что хочешь. Он…  — Не смей говорить это.  — Регис умер, Трина.  — Заткнись!       В долю секунды его пальцы сомкнулись на ее плечах, Детлафф развернул ее лицом к неподвижному телу на постели и крепко встряхнул. Уголком глаза ведьма заметила, как Геральт схватил его за плечо, чтобы одернуть, но замер, очевидно, увидев выразительный взгляд вампира.  — Посмотри на него! Смирись, ведьма, Регис умер! Ты ничего не можешь поделать.       Вырваться из его стальных объятий было невозможно, но Трина чуть позже осознала, что таким образом Детлафф уберег ее от необдуманных поступков. Хотелось рвать и метать, хотелось сжигать все, что попадалось на глаза, хотелось нанести себе такое увечье, боль от которого была способна заглушить эту чертову действительность. Но она могла только кричать. И она кричала. До боли в связках, до разрывающей череп мигрени. И лишь обмякнув от бессилия, Трина вновь обрела свободу и рухнула на колени. В левой руке все еще трепыхался магический огонек, похожий на большого мотылька.  — Теперь я знаю, насколько тяжело принимать очевидное, — снова заговорил Детлафф, словно втолковывая ребенку очевидную вещь. — Я знаю, потому что не хотел слышать, когда эти двое говорили мне об обмане Сианны. Посмотри на него, Трина. Ты поддерживаешь жизнь в пустой оболочке. Регис тебя не слышит. Не понимает, что ты здесь. И чувствует только боль.  — Отпусти его, — снова подал голос ведьмак. Говорил он сухо и сдержанно, но глаза его странно блестели. — Это же не жизнь.       Отпустить. Невинное слово, сулящее вереницу бессмысленных дней, полных осознания бесполезности всех пережитых событий и собственной беспомощности. Нежелание отпустить Петера обернулось бесконечным кошмаром, иллюзиями и разверстыми ранами на душе. Она ведь даже не знала, хотел бы он этого или нет.       Иногда нужно просто разжать ладонь.       Ведьма вцепилась в свои волосы, сжала пальцы так сильно, что казалось, кожа на голове вот-вот лопнет от натяжения. И ведь Абиссер больше не ответит, не услышит ее мольбы. Хиссен Райи всегда получала то, чего хотела. И в этот раз она хотела Региса.       Все монстры должны вернуться в Абиссер.  — А я говорила, что тебе нужно было всего-то остаться дома! — зло крикнула она, обращаясь к тому, кто уже не мог ее слышать. — Говорила, что нельзя со мной связываться! А ты… А ты не испугался. Даже тогда, когда узнал, что тебя ждет. Ты упрямая летучая мышь!       «Плачь, ведьма, плачь. Это все, что тебе осталось».  — Ты — лучшее, что со мной случалось, — Трина уже не боролась с душившими слезами. — Прости меня, что не смогла тебя спасти. Я думала, что смогу. Прости меня, Эмиель.       Она не заметила, что осталась в склепе одна — ведьмак просто встал и вышел прочь. Вслед за ним ушел и Детлафф, обернувшийся красным туманом. Трина их не винила, даже была благодарна. Любое прикосновение, слово утешения, все было бы неуместным.       Вдох. Выдох. Снова вдох. Медленно разжала пальцы левой руки. Магический сгусток принялся бледнеть и рассеиваться. Огненный мотылек истаял, словно утренняя дымка. Ведьма склонилась над телом вампира, прижалась щекой к измазанной кровью груди и закрыла глаза, считая последние удары его сердца. Их было всего семь.       С ударом далекого невидимого колокола Регис словно очнулся ото сна. Еще секунду назад он видел, как тлеющий лес растворился в густеющей тьме, на фоне которой оставался ярким лишь образ лже-Мильвы. Пропало томительное забытье, охватившее его на время шествия по коридору собственных воспоминаний, исчезло, подобно легкому шлейфу. Глухой раскат грома окончательно привел его в чувство, и Регис обернулся по сторонам.  — Великие Боги… — невольно вырвалось у него.       Онейрос, кошмарный мир снов, точка пересечения всех возможных и невозможных миров, встречал его во всем своем ужасающем великолепии. Всполохи черных молний то и дело разрывали кровоточащие небеса, бурлившие наподобие бурного потока реки. В лицо ледяными когтями бил ветер, и в его завывании слышались тысячи преисполненных страданий голосов. Горизонт изгибался кверху, искажал и без того искаженное пространство, не поддававшееся никаким законам логики.       Впереди высилась невообразимая громада исполинской черной башни, усеянная порослью многочисленных надстроенных витых переходов и лестниц, маленьких башенок и бойниц. Ни вершины, ни основания твердыни видно не было — Башня казалась бесконечной. Низкий, пробирающий до костей гул, издаваемый самой Башней, служил жутким аккомпанементом какофонии стенавших голосов.       Регис обнаружил себя стоящим на небольшой платформе, выполненной из грубо отесанного кирпича, что парила в пространстве, и по углам которой трепыхалось пламя четырех масляных светильников. От платформы к башне убегала узкая дорожка без какой-либо ограды, что могла бы уберечь от падения в пылающий водоворот.       У самого начала тропинки, ведшей в Абиссер (а у Региса не было ни единого сомнения, что это был именно он), стояла лже-Мильва. Впрочем, называть ее так уже не было смысла, поскольку существо приняло свой истинный облик, от которого внутренности сворачивались в тугой ком.       Белоснежное вытянутое лицо, как будто слегка припудренное, не имело ни малейшего намека на эмоции. Красные, как рубины, глаза взирали сонно и почти безразлично. Потоки воздуха доносили ее запах, запах тлена и ванили. Во плоти Хиссен Райи оказалась немного выше, чем помнил Регис, но все такой же болезненно, неестественно худой.  — Эмиель Регис Рогеллек Терзиефф-Годфрой, — лишенным интонации голосом произнесла демон. — Мы снова встретились.       Каждый дюйм тела был скован ледяным ужасом, но он все же заставил себя опуститься на одно колено, протянуть к ней руку в приветственном жесте и сказать слова, которым его научила ведьма.  — Avatu mea, Hissen Raii.  — Не нужно этого. Встань.       Регис подчинился. Вот он, конец одного пути и начало иного, что замкнется в кольцо. И останутся только сожаления о том, что совершено, и о том, что только могло свершиться. О том, что казалось так близко, но ускользнуло, как мельчайший песок сквозь пальцы. Но здесь его место. Чудовищу место в Башне. Регис с этим уже смирился.  — Я готов, Великий Демиург, — голос предательски дрогнул, кроша маску спокойствия.  — Готов? — переспросила та. — К чему?       Охватившее его недоумение даже слегка притупило страх.  — К своей каре… игре, — неуверенно произнес Регис. — Я — убийца несправедливо обвиненного. Я нарушил баланс, привел в свой мир монстра, а потому должен понести за это наказание.  — Верно, — немного помолчав, отозвалась Хиссен Райи. — Однако у нас есть немного времени, чтобы поговорить. Ты пришел сюда добровольно. Ты знал, что вампиры тебя убьют?  — Знал.       Алые глаза прищурились.  — Удивительно, — впрочем, ни тени удивления в ее голосе не промелькнуло. — Впервые я вижу чудовище, пришедшее сюда по своей воле. Нельзя такое оставить без внимания, и посему позволю тебе задать вопрос, который так и рвется у тебя с языка.  — Ох… — он растерялся, но поспешил взять себя в руки. — Да, Великий Демиург. Уже много лет… по человеческим меркам много, меня мучает один вопрос, ответить на который можешь только ты.  — Спрашивай, вампир.       На секунду Регис задумался. Подойдя вплотную к желанному знанию, он внезапно усомнился в том, что действительно хочет им обладать. А после вспомнил, что однажды взбрыкнувшая робость уже сыграла с ним злую шутку.  — Ответь мне, Творец, правильно ли я поступил, убив Детлаффа? Был ли иной путь решения той дилеммы? Был ли хоть малейший шанс мирного исхода?       На кукольном лице демона промелькнуло едва заметное неудовольствие. Кожа на том месте, где должны были быть брови, слегка сдвинулась.  — Ты мудрое существо, — ее голос, глубокий альт, стал чуть жестче. — Но задаешь такой глупый вопрос. Мне казалось, ты уже осознал, что в прошлом нет правды, так зачем тебе это знать? Неужели думаешь, что ответ облегчит твои муки совести? Все твоя жизнь теперь позади, Регис. Теперь тебя ждут лишь последствия принятых решений.       Да, вопрос казался неразумным даже ему. Да, это ничего не изменило бы, возможно, даже усугубит и без того трагичное положение вещей. Но теперь, после всего свалившегося на голову, разве не имел он права на ответ? Разве не заслужил этого ценой собственной чести и жизни?  — Прости мне мою дерзость, госпожа, — едва сдерживая клокочущую внутри злость, проговорил вампир. — Но иного вопроса не имею. Какой вопрос бы тебя устроил? О смысле жизни? О природе вещей? Сколько капель в Великом Море или сколько песчинок в пустыне Корат? Я прожил немало, но чем больше получал ответов, тем больше становилось вопросов. Прости за выражение, я охереть как устал. Я измучен всей этой философской патетикой, Великий Демиург! Порой мне так хотелось заткнуть уши и не слышать собственных мыслей, перестать думать, остановиться! У меня была целая вечность на выяснение никому ненужных пространных вещей, а потому я хочу знать лишь одно — правильно ли я поступил.       Низкий гул, испускаемый Башней, на мгновение заглушил адскую песнь своих пленников. Налетевший порыв холодного ветра всколыхнул волосы Региса. Гипнотический взгляд Хиссен Райи пронзал его до самых костей.  — Я выполняю свои обещания, — наконец, промолвила она. — Ты хочешь знать, как бы иначе могли пойти события той ночи, когда ты убил Детлаффа? Я назвала твой вопрос глупым не потому, что он мне таковым кажется, а потому что ты давно себе на него ответил. Ты ведь уже знаешь, что ничего бы не изменилось. Будь ты на стороне Детлаффа или же займи нейтральную позицию, ты бы мучился тем же самым вопросом. Ты ничего не мог изменить, и в любом случае погиб бы твой друг. Ты убил Детлаффа, тем спас Геральта, но если бы ты позволил убить ведьмака, то не смог бы себе этого простить. Все было в руках как раз твоих друзей. Ты, Регис, оказался между молотом и наковальней. И потому мне так трудно было избрать тебе игру.       Он не нашелся что ответить. С губ сорвался тяжелый вздох.  — Не знаю, есть ли здесь закон о последнем желании, но я хотел бы увидеть кое-кого, — попросил он, взглянув в глаза демона. — Трину. Перед тем, как… Я ведь так и не успел попрощаться с ней. Я знаю, что прошу больше, чем заслуживаю, но пусть это будет моей последней волей.  — Это невозможно, — не моргнув глазом, ответила та.  — Она же твое тело. Всего минуту, госпожа. Прошу, будь милосердна.       Но Хиссен Райи оставалась непреклонной.  — Я не могу этого сделать по одной простой причине. Ни моего тела, ни Детлаффа здесь нет. Я отпустила их обоих.       Ему показалось, что платформа начала крениться вбок, но оказалось, что это повело его самого. Вовремя восстановив равновесие, Регис сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, чтобы собраться с мыслями.  — Значит, они оба живы?  — Да.  — Это… Это…  — Ты не этого ожидал, верно?       Регис не знал, что и думать. Сладко-горькое известие, на которое он не рассчитывал. Он был искренне рад, что незаслуженно убитый друг освобожден от мучений, и что его любимая женщина тоже жива и здорова, к тому же вернулась домой. И все же досада выжала из него непрошенные слезы, ведь никого из них он увидеть уже не сможет.  — Подойди ближе, Регис, — хлестнул по ушам колючий голос демона.       Он подчинился и сделал к ней несколько шагов. Замер с поникшей головой.  — Ближе, — снова приказала демиург.       Регис снова сделал несколько шагов. До затянутого в бордовую кожу демона оставалось не больше локтя. Отчетливо чувствовался чуждый, горький запах, исходивший от Творца. Не без содрогания вампир смотрел на красно-черные, тонкие, как иглы дикобраза, когти Хиссен Райи. Он прекрасно помнил, какую кошмарную боль они умеют причинять. И в любую секунду ожидал их прикосновения.       Но того, что произошло далее, Регис объяснить не сумел. Хиссен Райи сама шагнула ему навстречу, разведя тонкие, как плети, руки, и заключила в объятия. Неловкий, немного неуклюжий и угловатый жест, казалось, доставлял неудобство своей исполнительнице. Невольно Регис обнял ее в ответ, коснувшись бархатистой ткани демоновой мантии. Хиссен Райи была совсем холодной, как лед, как труп, и этот необъяснимый жест заботы выглядел некой насмешкой. Однако чуть позже он понял, что ошибся.  — Нет нужды скрываться от меня. Теперь ты можешь себя отпустить.       Запах ванили, смешивавшийся с душащим запахом тлена ничуть не напоминал тонкий аромат вербены. Холодные, жесткие объятия демона, от которых замирало сердце, не могли сравниться с трепетным прикосновением красноглазой колдуньи, в котором можно было утонуть. И все же он дал себе волю, чтобы выпустить из себя накопившуюся скорбь, обиду на свалившуюся несправедливость, жалость к самому себе. В конце концов, перед кем ему было стыдиться, если все, чье мнение ему было небезразлично, остались на целую жизнь позади.  — Не чувствую, — проговорила демон. — Все равно я ничего не чувствую. Хотела бы я сказать, что жалею тебя, жалею Трину, но тогда солгу. А лгать я не могу. Когда я объединилась с ней, я узнала, что такое жалость. Что такое ревность, горечь, тоска и одержимость, что так легко перепутать с любовью. Когда появился ты, пришли совсем иные чувства. И тогда я стала понимать еще лучше, почему Абиссер создал меня такой.  — Теперь я точно готов, — Регис глубоко вздохнул и отер выступившие слезы, отстраняясь от демиурга.       Однако демон все еще не спешила ввергать его в пучины пыток.  — Ответь мне, Регис. Ты знаешь, кто я?  — Ты — Великий Демиург. Ты — Творец, Судья, Страж и Палач.  — Прежде всего, я — Воля. Воля Абиссера. Он создал меня, чтобы я несла его слово в иные миры. Но впервые я пойду против него. В Башню я тебя не впущу. Тебе там делать нечего. По крайней мере, сейчас.       Она сделала несколько шагов в одну сторону, затем в другую.  — В нашу первую встречу я сказала, что с тобой будет непросто. Что же мне с тобой делать, вампир? Ты — чудовище, но человечности в тебе больше, чем в любом из созданных мной людей. Ты — убийца несправедливо обвиненного, но убийство ты совершил ради спасения того, кто слабее тебя. Ты убил немало людей, но спас ничуть не меньше. Помог одолеть Гнилую Невесту, зная, что тебя это ничуть не касается. И, — ее алые губы сложились в неприятную усмешку, — ты украл мое тело. Ты снял проклятье.  — Снова прошу простить мне мою дерзость, — рискнул возразить Регис. — Никакого проклятья не было, Хиссен Райи.       Усмешка демона переросла в полноценную улыбку. Жуткую, обнажавшую ряд острых зубов, но улыбку.  — Все верно. Ты меня раскусил. Ее я обманула, сказав об этом. Но ты снял иное проклятье. То, что она наложила на себя сама. Одержимость, доведенную до абсурда. И я благодарна тебе за это. Она достаточно вынесла. А потому возьми эту вещь. Она мне больше не нужна.       Хиссен Райи протянула ему зажатый в пальцах свиток, перевязанный золотым шнуром. Боязливо приняв его, Регис снял перевязь и расправил кусок тонкой выделанной кожи неизвестного существа. Пробежался глазами по строчкам, задержав взгляд на последней.  — Так это…  — Это знак того, что наш с ней контракт разорван. Мое тело служила мне верно, с полной отдачей, пока не явился ты. Она получит от меня кое-какой дар, в качестве благодарности.  — И что это за дар?  — Ничего такого, чего бы стоило опасаться. Она узнает немного позже.       Регис в нерешительности переступил с ноги на ногу. Он понимал, что разговор уже подходит к концу, однако никак не мог взять в толк, что же могло ждать его дальше, раз демон отказалась впускать его в Башню.  — Я немного не понимаю, Великий Демиург, — робко спросил он. — Ты сказала, что мне не место в Башне. Получается, ты… меня прощаешь?  — Прощаю? — ее голос слегка изменился. — О, нет, Регис. На твоих руках немало крови невинных, которых по молодости ты воспринимал не более, чем сосуды с кровью. Простить тебя я не могу, это было бы несправедливо. И что-то мне подсказывает, что не моего прощения ты жаждешь. Однако ты искренне раскаялся в своих поступках и, как я уже сказала, спас множество жизней. Твоя игра будет немного иной. Но запомни — если ты снова попадешь сюда, в Онейрос, я осужу тебя и отправлю в Абиссер. Вот мой приговор.       Ее когти с легким свистом рассекли воздух. Справа от себя Регис заметил открывшийся портал — овальной формы проход, ведший в черную неизвестность. Сколько бы Регис ни вглядывался, разобрать ничего не получалось.  — И что меня там ждет? — спросил он.  — Одна из самых сложных игр. Там ты будешь своим собственным монстром.       Отступать было некуда, и он решительно шагнул навстречу неизвестности.  — Мой тебе совет, Регис, — снова обратилась к нему демон. — На твоем месте я бы сюда больше не возвращалась.       Приникнув щекой к остывающей груди вампира, Трина лежала с закрытыми глазами, тщетно пытаясь убедить себя в том, что все это лишь дурной сон. Что продолжается та дождливая ночь в заброшенном домике где-то глубоко в лесу. Что не было ни Гнилой Невесты, ни суккубов, ни взбалмошной княгини — ничего.       Она не видела, как над ними плыли крошечные огоньки, похожие на светлячков, опускавшиеся на кровавые бинты, что скрывали под собой сквозные проколы в плечах и ладонях Региса, на распухшие окровавленные пальцы. Не видела, как начали расти новые ногтевые пластины, как затягивались раны на шее.       Это все лишь сон. Долгий и плохой. И ничего на самом деле не было. И Регис здесь же, рядом, как обещал. Как будто даже слышится слабый стук его сердца, словно бы он и не угасал вовсе. И грудь едва вздымается.       Слабое прикосновение к плечу. Почти невесомое, едва-едва теплое. Трина замерла, жадно ловя каждый тихий удар сердца, но не в своей груди — в его. — Мирра… Траум, — последовал слабый шепот, почти лишенный голоса. — Тебя зовут… Мирра Траум.