метагерой

Темно, холодно, странно. Или это просто опущены веки? — Думаешь, сможем открыть? — Конечно, сможем, Арс, ты дебил? Открывай и всё. — Ой, не пускает. — Ну постарайся получше. Голоса ему снятся? — Скажи волшебное слово. Ну, Дим, чего молчишь? Волшебное слово! — Как ты заебал, Попов, пожалуйста. — О! Слово было. — Бля, наконец-то. Антон пытается открыть глаза, уверенный, что ничего у него не получится, ведь так же в кошмарах обычно бывает? Лежишь, двинуться толком не можешь, холодно, голоса чужие — болтают что-то о том, как вломиться к тебе через наверняка запертую дверь. Антон пытается — и открывает. Это было несложно. Их двое. — Проснись и пой! — дружелюбно и нараспев советует тот, что повыше, их двое; Антон старается проморгаться побыстрее и, ну, не поёт, но сна уже ни в одном глазу. Смотрит — во все глаза. Тот, что повыше — красивый — смотрит точно так же в ответ. Глаза у него, которыми смотрит, синие и безумные; странно — Антон никогда особо не различал в других цвет волос или глаз, никогда не различал безумства. Другие люди не слишком его волнуют — может, потому, что он сам не слишком волнует их чаще всего. — А чё за хуйня? — Дим, — жалуется красивый тоном настоящей сучки, Антон аж забывает, что ещё адекватного мог бы в неадекватной ситуации спросить, — он не готов. — Бля, никто не готов, если с утра вламываться, но тебе ж, сука, неймётся. Здарова, — невысокий коренастый очкарик со смутно знакомым лицом приближается к кровати; о, он же правда лежит на кровати. Это сон — или уже проснулся? — Я Дима, это Арсений. Как ощущения? — Чё за хуйня? — повторяет Антон, потому что пластинка, заедая, выдаёт последнее воспроизведённое, конечно. Наверное, он спит всё-таки ещё. Ведь отлично помнит, как ложился спать; выпил перед этим воды… Или чай? Или пиво? Или, блядь, а во сколько он лёг? — Дим, ну он либо не готов, либо тупой. Чё за хуйня, чё за хуйня, заладил. Антон, к тебе гости пришли, а где же манеры? — Арс, хорош. — Вы охуели? — Антон всё ещё заторможен, как после сна, наркоза или аварии. Хотя откуда ему знать? В авариях он никогда не был, даже в мелкие ДТП не попадал, обошлось как-то. В наркоз — только сам себя вводил, но это не тот случай. Не тот? Мог он обдолбаться и забыть? Не мог? — Вы у меня дома, какого хрена! Хочется подскочить на ноги, выгнать их; он не может. Арсений продолжает пялиться, руками выделывает что-то странное, так обычно всякие псевдо-экстрасенсы изображают, что типа колдуют, Антон сезонов пять «Битвы» в своё время пересмотрел от нехуй делать. Ну, он не очнулся трупом в тачке на съёмочной площадке тупого шоу, уже хорошо. Блядь. Что хорошего?! Антон не может встать. — Что вы со мной сделали? — Хотели познакомиться первые. — Бля, — Антон шумно выдыхает через нос; в бессилии кидает в Арсения подушкой, и тот ловко отскакивает, заливаясь внезапным смехом. Смех у него певучий, мелодичный, местами безумный, как и глаза; Антону несвойственно замечать такое, но сейчас он почему-то видит многое. Как будто сверхширокоуголку вдруг врубил в камере айфона — случайно двинул пальцами, и обзор стал лучше. И немного под углом. Как будто всё слегка сдвинулось, но сразу и не уловишь, в чём дело. Антон видит: он в своей квартире, на своей кровати, не может пошевелить ногами. Антон видит: в его квартиру запросто вломились два парня, один похож на ебанутого, а другой — на врача, но тоже, наверное, ебанутого. Антон видит: у того, что повыше, глаза ярко-синие, а у невысокого в очках — стекла без диоптрий. Антон видит: солнце светит из окна, но не с той стороны, что обычно; на стене — голяк вместо подаренных Ирой навороченных огромных часов. — Тут нет Иры, — подмечает вдруг Дима, типа подсказывает; Антон вскидывается: — Чего?! Чувствует себя идиотом. Как себя в таких ситуациях ведут люди поумнее? Покруче? Супергерои из Марвела, Том-миссия-невыполнима-Круз, бухой Макар и все остальные люди без башки и страха — как? Что делать, какие вопросы задавать, бля, как не быть попугайчиком, сука, волнистым со своим «чё» и «чего»? — Не понял пока, что за Ира, но вряд ли она тут есть. — У Иры ночная в кофейне, — зачем-то говорит Антон; видит он другое. Одинокую напольную вешалку вместо их по-ублюдски огромного шкафа-купе, вот что он видит. Холодно, голова раскалывается. — В какой кофейне? — ласково спрашивает Арсений; от его тона Антон немного успокаивается, от собственной реакции его тошнит. — Тебе какое дело? — Да никакого, ушастый, — Антон бросает в него ещё одну подушку, в этот раз Арсений не отскакивает, а подпрыгивает, подушка пролетает под его ногами и приземляется в углу, и Арсений смеётся; Антон не чувствует угрозы. Он не может встать с кровати, в его квартире два незнакомца, и он всё это время не чувствовал угрозы, и больше не темно, и не так уж и холодно. Странно. — Так, интересно. Девушки твоей вообще дома не было, пока ты себя калечил насмерть, или она видела, как начинаешь, и сбежала работать? Трусливо, но по-честному. Что он несёт? — Ты чё несёшь? — Ну не злись, — вздыхает Арсений; Дима скрещивает руки на груди, качает головой, у Антона фантомные ассоциации с несуществующим старшим братом. — Мало информации, вообще опереться не на что. А ждать, пока ты вспомнишь, крыша поедет, от скуки сдохну. — У тебя уже чё-то поехало, клоун, — огрызается Антон, бессмысленно пытается дёрнуть ногой; не то что угрозы, он и страха в себе не чувствует. Хотя стоило бы. Он теперь тоже отбитый? Стоило бы бояться, он, блядь, что, не сможет теперь ходить? — Сможешь, это Арс хернёй страдает. — В смысле. — Он эмпат. Антон попугайчиком поёт: — Чё? — Управляю эмоциями, — Арсений разводит руками, жест широкий, красивый, Антону всё ещё не страшно, он выбирает воспринять информацию, а потом уже орать, потому что — какой у него выбор? Это всё слишком похоже всё-таки на сон, а если так, то хули париться? — Наше знакомство точно приятнее пройдёт, если у тебя не будет порыва свалить, или наброситься на нас, или помереть от страха, смекаешь, Джек Воробей? — он запрыгивает на кровать к Антону, усаживается в изножье в позе лотоса; смеётся на нахмуренные брови Антона. — Ну вон у тебя колец сколько, дреды ещё и подводку… М-м-м… — Арс. — Да, Дим, да. Антон, эмпатия — управление эмоциями. — Типа, мне страшно, а ты это сейчас подавляешь? — Много чего делаю, — довольно улыбается Арсений. — А ноги? Это конечности, а не эмоции, — Антон доходит до той стадии, где обращается аж к логике, сам от себя в ахуе, а Арсений только заливается смехом, как будто самую удачную в мире шутку услышал: — Психосоматика! От страха отнимаются ноги, слышал такое? Ну, приходится одновременно и распалять страх до такой дикой точки, и блочить, чтобы ты и не сбежал, и не парился на эту тему. Такой я мастер. На все руки. И на все ноги. — Ну точно клоун, — бормочет Антон; замечает усмешку Димы, как будто одобрительную. — Шут гороховый, бля. — А ты знаешь, — оживляется Арсений, — что у шутов погремушки раньше были реально с горохом? А горох насыпали в бычий пузырь. Фу. У меня такого нет, если что. — Бычьего пузыря? — И даже шапки с бубенчиками. — А как будто есть, — вздыхает Дима; он кажется Антону очень уставшим. Антон и сам устал, ему холодно и хочется спать. Может во сне человек хотеть спать? — Короче, Антон, нам вообще пора. Ты скоро заснёшь, потом проснёшься, и надо, чтобы ты нас запомнил. Поэтому мы пришли сейчас. Нет, — перебивает он раньше, чем Антон открывает рот, — объяснений пока нет, один хер без толку пока что. Просто запомни нас. Я Дима, это Арсений. Найди нас, если сами не придём. — Но мы придём. — Если сами не придём вовремя. — Но мы придём, — настаивает Арсений. — Что нам, Марк опять время не подскажет? Дима что-то отвечает ему, но Антон уже не слышит; проваливается — спиной назад, на единственную оставшуюся на кровати подушку, — и обратно в сон. Темно, холодно, странно. Сирены воют где-то рядом, кто-то шепчется и кто-то кричит, руль давит Антону в грудь, и он не может пошевелиться. Или открыть глаза.