Не знаю, смогу ли полюбить тебя...

Что им двигало? Император так не должен поступать. Не должен, оставив позади свою столицу и двор, уезжать в далекую провинцию, прикрывшись ненужной никому инспекцией. Но что-то им все же двигало. Солнце раз за разом катилось вдоль горизонта, отсчитывая весенние дни. Дорожная пыль оседала в легких и на волосах, забиралась глубоко под кожу, но Эмгыр лишь крепче сжимал поводья, ускоряя лошадь. Императорскую чету с почетом принимали в каждом городе, что раскинулся вдоль широкой Альбы. И какие бы смешанные чувства не одолевали Белое Пламя, он не забывал чем эти его поездка должна была быть для подданных. О да, он не отказал себе в удовольствии явиться с проверкой в присутственные места и снять нескольких нерадивых чинуш с нагретых необъятными задами должностей. Как бы там ни было, его репутации беспощадного императора это пошло только на пользу. Его же императрица с не меньшим рвением посещала маленькие школы и больницы, подолгу разговаривая с их обитателями. Эмгыр очень гордился тем, что первые несколько раз искренне попытался составить жене достойную компанию. Впрочем, попытки успехом не увенчались, и он поклялся себе, что впредь даже не станет пытаться. Ради своего же душевного спокойствия. И ради того, чтобы девушка прекратила над ним смеяться. — Ты смотрел на мальчика так, будто он собрался тебе руку откусить! — Ничего подобного! Я смотрел на него… обычно. — Как скажешь, мой великий император. Императрица смеялась, а ее муж хмурился, сложив руки за спиной, усердно пытаясь принять свой самый грозный вид. Не помогало. Оглянувшись по сторонам и не обнаружив никого, кто мог бы увидеть их, императрица поднялась на носочки, и легко поцеловала Эмгыра в щеку. Он стыдливо дернулся, озираясь, словно мальчишка, которого вот-вот поймают на горячем. — Не делай так. — Его голос был строг, а брови сурово сведены на переносице. — Никто ведь не видел. — Все равно не делай. Не забывай, кто я. Девушка немного поникла. Она знала, он не злится на нее, лишь в который раз напоминает. Но нужно ли ей напоминать? Ведь она помнит, каждый час и каждую минуту своей жизни она помнит, кто ее муж. И кто она сама. Только есть ведь мгновения, когда можно хоть на секундочку об этом забыть. Как сейчас, когда вокруг только прекрасный лес, и среди деревьев путаются последние лучи солнца. Где-то недалеко шумят слуги, устанавливающие для них шатер… — Я снова тебя обидел. — Нет, это я забылась. Эмгыр тяжело вздохнул. Он любил это ее «забылась». — Я не против. — Он крепко сжал ее ладонь, закрыв спиной этот простой жест. — Только не здесь. Девушка ему улыбнулась. Мягко высвободила руку, и незаметно указала самими глазами за спину Эмгыру. Его лицо не дрогнуло. — Все готово, Ваше Величество. Слуга низко поклонился, и император удостоил его коротким кивком, протягивая жене согнутую в локте руку. — Поможешь мне сегодня. Вопрос прозвучал больше как утверждение, но императрица давно привыкла, как и все приближенные. — С чем именно? Она бережно сложила дорожный плащ и теперь присела у походной буржуйки, умело разводя в ней огонь. Этот процесс приносил удивительное успокоение, как и заваривания чая позже. Простые вещи, которых она лишена во дворце. — Нужно проверить правильно ли дошли до казны налоги. — Разве это не работа министра финансов? Эмгыр не ответил. Поднял голову, встретившись с женой взглядом, и протянул ей стопку бумаг. Ее теплые пальцы показались холодными, когда коснулись его горячей ладони, а на лбу залегла глубокая складка. — Думаешь, это именно он? — Я редко ошибаюсь в подобном. Девушка села напротив, уткнувшись в исписанные цифрами листы, но легкой дрожи в руках скрыть не смогла. — Чем ты расстроена? — Это совсем не важно. Не бери в голову. За плотной тканью раздался голос слуги, принесшего императрице горячую воду. Эмгыр молча следил за тем, как девушка приняла горячий котелок, ловко ухватившись за плотную ткань на ручке, и, поблагодарив слугу, принялась заваривать сушеные травы, которые ей подарили в одном из сел, что они проезжали. Императрица казалась вполне спокойной, даже умиротворенной, как всегда, в минуты когда что-то делала руками. Но тень тревоги легла складками на челе, и Эмгыра это волновало. — Почему моя просьба так тебя встревожила? — Дело вовсе не в этом. — А в чем тогда? — Это глупости, не хочу, чтобы ты об этом волновался. — Ну, а я хочу. — Эмгыр… — Говори. Не заставляй приказывать. Императрица сдвинула плечами, и поставила на стол дымящуюся чашку. Вздохнула, поправляя темные волосы мужа, упавшие ему на глаза. — Я не хочу, чтобы тебе пришлось снова казнить кого-то. — С чего ты взяла, что я буду его казнить? — Ведь я знаю законы империи. И знаю твои принципы. — Говоришь так, будто я лично стану его убивать. — Но ведь ты станешь смотреть. Эмгыр поднял на жену глаза. Было в его взгляде что-то страшное, до дрожи пугающее. — Это делает меня в твоих глазах монстром? Чудовищем? Да? — Нет… Девушка, не обратив внимание на то, как сильно он сжал ее руку, медленно наклонилась, поцеловав мужа в лоб. — Но мне всегда больно оттого, что тебе приходится это делать. Как бы я хотела чтобы рядом с тобой были такие же как ты сам. Кто жил бы ради империи, примеряя все дела к великой цели… — И зачем бы тогда нужен был я? — Чтобы править равными себе. Эмгыр тихо рассмеялся, перебирая пальцами уже распущенные локоны. — Мой маленький наивный мотылек… Все в мире меняется, но только не люди. Они были алчными и жестокими сто лет назад и будут алчными и жестокими через сто лет. — Но ведь будут и другие. — Конечно будут. Такие как ты. Слова вырвались сами, как всегда вырывается самая очевидная правда. Та, которая создает основу мира, если не общего, то личного, самого глубокого. Эмгыр этой правды не смутился. Но смутилась девушка. Такие как она?.. — Добрые. Настоящие люди, которые сделают этот мир лучше. Вот ради них я с головой в кровь окунусь, и полную чашу этой крови выпью. — Император почти до хруста сжал тонкие девияьи запястья, всю душу вкладывая в до боли важный вопрос: — Ты понимаешь? — Понимаю. — Вот почему я должен быть монстром. Никем другим я не имею права быть. — Ты не монстр. Ты самый благородный из всех, кого я знаю. — Ты мало знаешь, девушка. Императрица отстранилась, держась за руку мужа только кончиками пальцев. Ей бы хотелось поцеловать его, но ждала работа. Она лишь отрицательно кивнула, прежде чем сесть за бумаги, и совсем тихо сказала: — Не мало. Эмгыр не стал спорить. Разве они пришли бы к согласию? Со всей своей внутренней силой и врожденным благородством, жена виделась ему крайне предубежденной касательно него. Эмгыр, конечно, знал почему. Как бы он хотел отплатить ей тем же. Как бы он хотел… На походном столе всю ночь горела свеча. Воск стекал вниз, по стальному подсвечнику, собирался у его подножия лужицей, которая непременно оставит на дереве пятно. Пламя трепетало, как трепещет все, перед великим Императором Нильфгаарда. Но трепет был с подвохом. С скрытой издевкой. Пламя танцевало от порывов ветра, то и дело бросая блики на изумрудный перстень на мизинце. Пламя играло на гранях изумруда, высветляя его, делая таким похожим на… Эмгыр не спал. Что-то в груди давило. Ты самый благородный из всех, кого я знаю. Эмгыр не спал. Болело сердце. Как же, черт возьми, оно мешало. С ним он снова казался себе жалким. Жена спала рядом. Такая спокойная и безмятежная. Подложила под голову руку с измазанными чернилами пальцами. Эмгыр встал, не потревожив ее. Весенний ветер холодил кожу, пока император мерил шагами шатер, в надежде нагнать на себя хоть бы тень усталости. Все тщетно. Прошлая весна принесла ему эту девушку, и вскружила голову. Эта… Ведь через несколько дней Беллетейн, а он столько лет заставлял себя забывать, что это за день. Тьма окутывала императора, как всегда окутывает пламя. Ведь он же пламя! Пламя, пляшущее на курганах врагов! — Старик. Голос у Эмгыра слабый, неслышный, но полный презрения к самому себе. В этот раз весна принесла ему терзания, которых прежде не было. До чего же теперь хотелось чтобы жена проснулась. Спросила, почему он не спит, и в который раз повторила все те добрые слова о нем, в которые, несомненно, верит. Это бы расправило его плечи. Заставило бы снова чувствовать себя всемогущим императором. Ее руки на его плечах наверняка прогнали бы эту навязчивую мысль, что все, что Эмгыр делает теперь — лишь запоздалая попытка исправить сотворенное собой же. Так пусть же она проснется. Пусть положит свои маленькие руки на его сильные плечи. Девушка спит, подпирая голову пальцами, измазанными в чернилах. Эмгыр стоит над ней безмолвной тенью, незаметной среди тьмы шатра. — Если бы только знала, сколько у тебя власти… Девушка хмурится. Супит брови, морщит лоб. Узнать бы, что ей снится. Ведь скоро Бэллетейн, и сны в такие ночи — вещие. Жаль, что ему самому сны давно не снятся. Он изгнал их давным-давно, избавившись разом и от кошмаров детства, где он — изуродованное колдовством чудище, и от снов, приносящих надежду, размягчающих сердце. Сон для него стал не более чем коротким временем отдыха. Способом обновить мысли. Но его жена сны видела. Иногда тихо говорила что-то несвязное. Иногда улыбалась. Иногда вздрагивала от кошмаров, просыпаясь среди ночи. Но теперь просто хмурилась. Император отвел взгляд. Она слишком часто просыпалась, когда он смотрел. Он зачесал пальцами волосы. Накинул тяжелую куртку. Обулся. — Сиди, — небрежно кинул дозорному у костра. — Я пройдусь. Глаз с шатра не спускай. Мужчина четко кивнул, не смея ослушаться. А Эмгыр пошел в лес. Ему казалось, что среди деревьев бродят тени, но он их не боялся, как не боялся ни своего прошлого, ни будущего. К чему страх? Боятся те, кто неуверен. Он же со своим злом примирился. Впрочем, как и с добром. Звезд над головой было не видно, а императору безумно хотелось именно сейчас посмотреть на звездное небо. Он бы смотрел на широкую звездную дорогу, в который раз пытаясь понять, куда она ведет. Он бы смотрел на эту бесконечную дорогу, как тогда, много лет назад, когда рядом с ним была другая… та, у которой глаза, как изумруд, озаренный светом свечи… Он вернулся в лагерь сам не свой. Вскочил на коня, бросился прочь. По дороге, только вперед, под тучами, скрывающими звезды. Где-то тучи кончатся. Где-то они отступят, обнажая небо, пропуская звёздный свет. Сердце императора, которое он давно обратил в камень, кричит ему, что там, где отступают тучи, он снова увидит те глаза. И он скачет, безжалостно пришпоривая лошадь. Приходит в себя, лишь когда управляющий чужого замка, берет коня под уздцы, что-то у него расспрашивая. В груди горит, как горело тогда, много лет назад, когда случилось предназначение. В груди горит, потому что с другого конца двора, стоя рядом с помилованным им рыцарем, на него смотрит княжна Цирилла Фиона Элен Рианнон.