threads

      Джисону завидуют.       В его двадцать восемь он достиг того, чего не каждый бы смог. У него превосходная карьера, счёт в банке, дом в пригороде, машина в гараже. У него есть друзья вообще-то (познакомились в одном гольф-клубе), да и с личной жизнью в порядке – скоро свадьба, которую он предвкушает, ведь после будет незабываемый медовый месяц на островах. Парень откидывает осветлëнную чëлку назад, краем глаза замечая своё отражение в зеркале, и думает: а осталось ли в мистере Хане, облачëнном в дорогой костюм, хоть немного Джисона?       Найти (случайно абсолютно) объявление именно с этой квартирой было удачей. Какой-то неправильной, исковерканной удачей, которая больно ударила в самую душу, когда он зашёл сюда. Всё изменилось с течением времени, теперь тут другие обои, мебель неродная, да и вообще, что он ожидал увидеть? Что спустя девять лет его комнату не переделают под детскую, а в ванной будет всё та же чугунная ванна с протекающим смесителем?       – Посмотрели? Заинтересованы в том, чтобы снимать эту квартиру? – человек, выставивший её в аренду, улыбается, хотя прекрасно знает ответ, поэтому и не разочаровывается, слыша отказ.       Джисон выходит во двор некогда родного дома полностью разбитый и не понимает, отчего душа так ноет глубоко внутри. Наверное, возвращаться сюда было глупой идеей, потому что вокруг никого знакомого, только улица, которая чëтко отпечаталась в голове своими опавшими листьями и моросящим дождём. Хан упорно зажигает сигарету, уже очень мокрую для того, чтобы тлеть, а потом психует и бросает её под ноги. Мнëт ботинком и проходит мимо своей машины – погода слишком хороша, чтобы так быстро возвращаться в отель.       Сеул блистает, отражается в лужах под ногами, ярко искрится своими вывесками – а лет девять назад такого не было, местные магазинчики ограничивались яркими надписями. Взгляд цепляется за тусклые буквы на одном из зданий, и губы трогает улыбка. Да, вот в этом продуктовом он постоянно покупал сырки – обожал их в детстве, не мог остановиться в том, чтобы съесть парочку после уроков. Хан улыбается витрине, за которой висит выцветшее объявление "сдаётся в аренду" и пыль сантиметровым налëтом лежит на прилавке.       Ему душно в своём костюме и пальто, он расслабляет галстук и расстегивает рубашку.       Есть ли в нём хоть капля Джисона?       Он замирает, когда замечает тот переулок меж двух кирпичных домов. Воспоминания окатывают его холодной водой, вместе с дождем проникая за шиворот.       Да, точно, это тот переулок, где он впервые поцеловался. О чëрт, а ведь он впервые поцеловался со своим лучшим другом!       “Ты уверен?”       “Один раз не пи…”       “Я понял”, – Джисон вздыхает, неловко мнëтся и понимает, что глупая игра затянулась. Вообще-то целоваться он не умеет, это Хëнджин перецеловал каждую девчонку в школе, а Джисон… так. Нет, ему предлагали встречаться, только почему-то ему ни одна не нравилась. Стыдно. Ещё и Хван будет неделю его стебать – их дружба напоминает клубок змей, где стоит только повернуться спиной, дать слабину, как тебя укусят колким замечанием. Токсично, Джисон знает, но с Хëнджином нельзя просто так рассориться. Они как будто сшиты между собой нитями судьбы, думает тогда ещё Джисон-старшеклассник.       “Так и знал, ты не умеешь, лох”.       “Да умею я, – взрывается Хан, – я тебе точно говорю, мы с той второгодкой целовались”.       “Она говорила одной своей подруге, с которой знакома одна моя подруга, что ты врёшь, – фыркает Хван. – Говорю же, зассал”.       Джисону неочевидно, почему его лучший друг так отчаянно на слабо берëт – просит на своём примере продемонстрировать опыт, которого, кстати, действительно не существует. Как будто это нормально: прятаться в закоулке и ждать поцелуя от другого парня. Хану вдруг плохо от мысли, что они могут поцеловаться вот так запросто, а Хвану видимо плохо, что кое-кто слишком тупой.       Некоторое время Хëнджин пялится, думая, стоит ли, а потом склоняется и касается губ парня. Видеть испуг в его глазах одно удовольствие, думает он, только сердце больно кольнуло, как и у Джисона, который понимает, что своим хвастовством довёл ситуацию до этого. Неправильно всё это, но губы Хвана мягкие и приятные (может быть у той второгодки тоже, только Хан сбежал со свидания в самый ответственный момент).       Долгую минуту Хëнджин пытается выбить из него что-то нормальное и похожее на поцелуй, а потом отстраняется и хихикает.       “Говорю же, не умеешь”.       “Не умею”, – признаётся тихо Джисон.       Джисон вздыхает с улыбкой: "И ведь научил потом". Он стоит посреди улицы, смотрит на этот переулок, будто вот-вот оттуда со смехом выбегут шестнадцатилетние Джисон и Хёнджин, красные все до ушей, потому что сердце вдруг гулко стучит о рёбра, потому что, чёрт возьми, хочется повторить, раз за разом припадая к губам друга. Правда, вряд ли их дружеский статус оставался всё таким дружеским. Всё стало очевидно и для Джисона в тот день.       Хану потребовался один взгляд тогда, чтобы понять, чего он не понимал долгое время: с Хëнджином целоваться куда приятнее, хоть и опыта, чтобы сравнивать, нет. А Хвану потребовался ещё один поцелуй, чтобы убедиться до конца, что точно влюблён в друга и поцелуй выпрашивал не для того, чтобы унизить. Тогда они вроде так и не поговорили нормально, и Хëнджин некоторое время избегал его, потому что боялся, что испортил дружбу.       Джисон снова останавливается, на этот раз у скамейки. Еë перекрашивали, наверное, раза три с того времени, ремонтировали, меняли доски. Она вроде как уже и не выглядит так, как в тот вечер, когда они сели поговорить, потому что оба понимали, что что-то в их чувствах не так. Может быть их и тянет друг к другу, но вдруг не то? Вдруг они ошиблись с выбором, просто перепутали привязанность с влюблëнностью. Тогда было так страшно услышать что-нибудь про ошибку, маленький Джисон запутался и хотел просто вернуться к тому периоду, когда с Хëнджином было всё просто. А взрослый Хан смотрит на это и смеётся. Глупый ребёнок, чего ты боялся?       Боялся свиданий – тайком и ночью, потому что всё ещё было стыдно, что кто-то узнает. Боялся, наверное, своих чувств, которые вдруг становились с каждым годом запутаннее, а Хану – уже сейчас – грустно безгранично, что время, которое можно было потратить на то, чтобы провести вдвоём в беззаботной юности, они тратили на недомолвки и страх. Джисону – всё ещё сейчас – печально смотреть на здание школы и понимать, что ни черта не изменилось. Всё ещё в окнах, где школьники допоздна засиживаются на дополнительных, горит свет, и где-то там как будто потерялся семнадцатилетний Хан, которому разбили сердце в первый раз.       “Расстаться?”       “Джисон, я не говорил этого, я просто сказал, что возможно нам надо отдохнуть друг от друга”, – Хёнджин говорит сбивчиво, и по синякам под глазами ясно, что думал он об этом всю ночь. В последнее время отношения не клеились, то времени мало, то с той одноклассницей общался дольше обычного. Хан честно высказал свои подозрения, что, возможно, Хёнджин может пойти нахер со своей ревностью, а сегодня уже жалел о своих словах. Это “давай отдохнём” звучало как битые осколки чего-то внутри, потому что Джисону казалось, что отдых может затянуться.       “Я не хочу, Хёнджин, постой…”       “Зато я хочу”.       Хану пройти на территорию школы не получается, только наблюдать со стороны, как гаснут где-то в классах свет. Время близилось к восьми, дождь уже промочил одежду насквозь, и пальто будет сохнуть минимум день. Завтра предстоит важная встреча с сеульскими клиентами, только уставшими глазами Джисон наблюдает, как ребята идут со школы под зонтами. И ведь улыбки их яркие настолько, что кажется, слепит его вовсе не уличный фонарь. Где-то внутри сердце колет тонкими иголками зависти – всё у них впереди, впереди куча дорог и открытий. Не то чтобы его жизнь закончена, но стоять в промокшем пальто под дождём абсолютно одному обидно и больно. Взять бы Хёнджина сейчас к себе под зонт и шагать со школы к себе домой.       Вообще-то тогда с Хёнджином они помирились – каждый раз мирились, потому что не могли быть друг без друга, каждый раз возвращаясь. Какая бы ни была ссора.       “Любишь меня, Джисони? – Мягкими поцелуями Хан спускается к шее, на что его щеки зажимают и голову поднимают. – Эй, твои родители дома”.       “Только это тебя останавливает?” – улыбается Джисон широкой улыбкой, и Хёнджин смеётся очень громко, потому что его парень невыносимый идиот. На поцелуй он отвечает с той же улыбкой, обхватывает шею и прижимает к себе, почти теряя последние разумные мысли, пока миссис Хан не стучит в комнату. Тогда Джисон и оказывается с грохотом на полу, а Хван на чужой кровати делает вид, что весь помятый такой, потому что они делали уроки.       “Ужинать будете?” – мама Джисона поистине святая, усмехается понимающе, но не говорит ничего, чтобы не смущать и без того пристыженных школьников.       Сеул пропитан воспоминаниями, он весь как будто один большой фотоальбом, куда смотришь и понимаешь, как много за твоей спиной. Джисону кажется, что он замёрз насмерть, потому что дождь кончился, и к ночи поднялся ветер. Но он пялится на опавшую листву во дворе своего старого дома и думает, что всё бы отдал, чтобы вернуться сюда, этак лет на девять раньше, и возможно никуда не уезжать. Хан не знает, что бы тогда с ним сталось, может быть, не закончив экономический в Европе, он бы был сейчас обычным сеульским парнем, работал бы в однотипном офисе, пил бы отвратный корейский кофе и пялился бы вечерами в телевизор.       Вся эта командировка как будто последние его опоры подорвала и перевернула для него весь мир. Остался ли в нём Джисон хоть на капельку или может быть он уже не тот девятнадцатилетний парень, который объяснял Хёнджину, что отношения на расстоянии не так страшны, что люди и спустя года встречаются и остаются вместе.       Хану больно думать о том, что тогда он оставил Хвана позади. Сначала переезд, потом учёба и адаптация, которые разъели нити судьбы. Разрушили всё то, что теплилось между ними.       “Так продолжаться больше не может, Джисони”, – страшно услышать эти слова, ещё страшнее их произносить, и это прекрасно слышно по телефону.       “Хёнджин, обещаю следующим летом я приеду на каникулы. Просто мы...”       “Не в этом дело, – голос дрожит. – У нас разные жизни, ты понимаешь? Нас больше ведь ничего и не связывает”.       Все нити судьбы разъедены, кроме одной. Маленькой тонкой ниточки, которая до сих пор болезненно тянется, и Джисон не понимает, как спустя года пронёс эти чувства до сегодняшнего дня. Рукой смахивает слёзы, выступившие на глазах, он поднимает телефон и думает, стоит ли ему это сделать.       Он набирает номер. Задерживает дыхание, пока звучат гудки, и выдыхает с облегчением, когда слышит знакомый голос.       – Алло?       – Привет, – немного охрипшим голосом говорит Джисон, сглатывает и снова начинает: – Как ты?       – О боже, серьёзно? – Воображение вырисовывает, как Хван закатывает глаза. – Нормально. Ты как?       – Я просто тут… – Хан всхлипывает.       – Стой, Джисон, – голос Хёнджина становится серьёзным. – Ты что, плачешь? Что случилось?       – Я просто вспомнил всё, ну и стало вдруг как-то гадко. – Хану уже и бессмысленно скрывать, что он ревёт, как ребёнок, на улице, посреди двора своего старого дома. – Мне так больно, я просто понял, как я тебя люблю. Я скучаю.       Хёнджин молчит. Делает глубокий вздох.       – Джисон, тебе уже почти тридцать, – его голос какой-то раздражённый, – а у меня между прочим рабочий день в разгаре, и я не то чтобы зол, что ты мне звонишь и говоришь это, просто мой начальник мне башку оторвёт, что я не с клиентами, а болтаю с тобой.       – Прости…       – Я тоже тебя люблю, – шепчет сокровенное Хван и вздыхает на новую волну всхлипов. – Милый, если ты будешь реветь, то я не возьму тебя замуж через месяц, потому что нытики в 30 мне не нужны. Ты улетел буквально сегодня, Джисон. Даже суток не прошло.       – Просто я увидел вновь свой старый дом, да и школу нашу, и мне вдруг стало грустно, – говорит Хан и идёт к машине, потому что руки горят от холода. – Я так виноват перед тобой…       – О боже, пока.       – Постой, – вдруг говорит Джисон, – как ты думаешь… Осталось ли во мне что-то от прошлого меня? Просто я так изменился, столько времени прошло с того момента, как я уехал отсюда. Мне уже почти тридцать, и я вдруг понял…       – Что ты постарел? – хмыкает Хван. – Милый мой, ты только что ревел, как дитя. Ты всегда – даже через десять и двадцать лет – будешь маленьким Джисони. Ты будешь тем, кого я полюбил ещё в школе, просто да, постаревшим возможно, не таким глупым иногда, да и более опытным. Но всё ещё моим маленьким Джисони.       – Да, именно это я и хотел услышать, – судорожно кивает Джисон, размазывая слёзы по лицу рукой. Убирая в карман телефон, он вдруг думает, что как же ему хватило одной этой нити, чтобы пронести через все года свою любовь, чтобы в один миг, спустя много лет вновь встретиться и научиться любить друг друга заново. Глупо, так глупо они потратили столько драгоценных секунд (миллионы? сотни миллионов?) в разлуке, но впереди у них ещё больше       “То есть, – Хёнджин поднимает взгляд, – ты правда считаешь, что можешь просто подсесть ко мне за столик и сказать, что очень скучал?”       “Это Париж, разве не судьба, что мы снова встретились тут? – Джисон заказывает себе кофе – между прочим, отвратительно дорогой, чтобы быть таким отвратительно горьким. – Мы не виделись… где-то лет пять?”       “Где-то так”, – соглашается Хван.       “Я не знал, что ты собираешься переехать сюда”.       “Я и не собираюсь, я приехал отдыхать, – фыркает Хёнджин. – Отпуск, знаешь ли. Хотел повидать Париж. Просто кое-кто обещал мне его показать, но не свезло”.       “Тогда... я могу показать сейчас?”       Хван смотрит внимательно.       “Можешь”.       “Вообще-то, – думает Джисон, наконец-то закуривая свою сигарету, сидя в тепле арендованной машины, – прошлое должно оставаться в прошлом, бывшие – бывшими. Но Хёнджин всегда возвращается ко мне, а я к нему”.       Сигарета дотлевает в его руках, когда он смеётся искренне, потому что понимает вдруг, что весь вечер таскался по улицам, как глупый ребёнок, и действительно ревел прямо во дворе. Возможно упущенные года уже не вернуть: позади их школьная пора, которую они с Хваном разделили, как клубничное мороженое однажды – было больно иногда, но больше смешно и сладко. Позади годы разлуки, когда они вроде как твëрдо решили оставить друг друга в прошлом. Позади неожиданная встреча и вновь вспыхнувшие чувства. Позади неловкое предложение Джисона с кольцом из серебра. Позади множество воспоминаний, которые и горестно, и сладостно прокручивать в голове. Только впереди ещë больше таких моментов, и ему поскорее уже хочется домой к Хëнджину, к друзьям из гольф-клуба и к подготовке к свадьбе. К нежным поцелуям по утрам, ссорам по мелочам и уже подорожавшим билетам на острова.