vedettariat.

— володь, — светлые стены кухни проглотили в себя рваное звучание голоса светловолосого. кухня была до неприличности светлая для такой хмурой московской многоэтажки. небольшая, с бежевыми поцелуями в углах и истёртыми вкраплениями на столе. с вольными порезами на столешницах и с красивыми, узорчатыми полотенцами. серёжа сидел в свитере маяковского, из которого не вылезал с их вечерней прогулки. [— харе, серж, ты уже давно согрелся. не страдай ерундой, — слышалось от футуриста, который разглядывал, одуревшие от тепла, красные щеки есенина спустя час после прогулки. — сам ты ерунда, володь. мне холодно, не лезь, — отвечал есенин.] в прочем, у маяковского мало что дельного получилось. т.к. спустя время есенин всё так же сидел перед ним в его же свитере и, обнимая кружку руками, позвал его по имени после долгого молчания. — что? — я думаю, тем звёздочкам сейчас очень грустно. — что? — владимир свёл брови к переносице и наклонился ближе к золотоволосому. — помнишь, мы сегодня считали звёздочки от хлопушки? — те, что на траве валились? ну. помню. — я ещё тогда подумал: им, наверное, очень грустно. они сиять созданы, а лежат там, в траве. они хотят домой. на небо. понимаешь? — имажинист поднял запутанный взгляд на маяковского и чуть поддался вперёд. — серёжа, ну ты чего опять? — владимир мягко провёл пальцем по чужой щеке, — их там 27 штук, им точно не одиноко. чужая, прогретая горячей кружкой, рука легка поверх иступленных, грубых рук поэта. — володь.

вот так всегда. «володь» да «володь». эти «володь» бывают у имажиниста разными. и только тихими, растягивающимися ноткам в голосе есенина и его хитрому прищуру, маяковский, со временем, научился различать, что его может ожидать в ближайший «увлекательный» час.

— пойдём их заберём. — чего? — глаза, цвета кипящей патоки, распахнулись шире и стали выражать недоумевание, — есенин, ты время видел? 23:47. никуда мы не пойдём! — отрезал футурист, прекрасно понимая, сколько вылезло неадекватных алкоголиков и дегенератов в это «романтичное ночное время». маяковский медленно, с рваностью жестов, убрал руку от щеки серёжи и встал. — но володь! — есенин не отрывал от него печального взгляда. кажется, для него это было важно... — без «володь» мне тут, — футурист замахал рукой от себя в сторону, явно заканчивая эту тему. он пошёл в спальню.  — идём спать, — добавил он. за спиной послышался грохот табуретки и тяжелый удар ногой по столу. маяковский дёргано обернулся. — послушайте! ведь, если звезды зажигают — значит — это кому-нибудь нужно? значит — кто-то хочет, чтобы они были? значит — кто-то называет эти плево́чки жемчужиной? есенин залез на стол и, прижимая кулак к груди, громко читал стихотворение володи. синие глаза смотрели на футуриста прямо и уперто. не прошло секунды, как на лице маяковского расползлась улыбка, а в мыслях пролетело: вот же гадство, есенин. есенин умел делать с ним то, чего не умел никто и никогда, а есенин это прекрасно знал. знал и делал. потому что сам никогда и ни с кем не испытывал ничего подобного. — хулиган, — выдавил из себя поэт, — ну? чего встал? слезай с проклятого стола. бери фонарь и обувайся! — он с наигранной раздражительностью взмахнул рукой, ладонью хлопнув о собранное бедро. он знал, что есенин там щеки рвёт от довольной, победной улыбки. нервно и быстро ищет фонарик с озорными глазами. покусывает от волнения губы, когда не получается зашнуровать кеды с первого раза. знает, что ничего ценнее у него в жизни не было никогда. знает и дорожит каждым мгновением. — — — — — — — — — — — — — — — последний месяц лета — август. самое начало, но этого хватило, чтобы ночи стали холодней и ветреней. владимир поправил на себе летнюю куртку. и ещё раз с недовольством оглядел траву, пьяниц вдалеке и есенина. — мы, что, все 27 будем собирать? — а представляешь, если найдём больше? — у серёжи с лица не сходила счастливая улыбка. золотые кудри переливом засверкали при включении фонарика. маяковский на мгновение застыл, понимая, что здесь только одна настоящая звезда. __ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __ _ звёзд оказалось больше 27. 124. 124 звёзды неравномерно распределились в руках футуриста и имажиниста. 124 звёздочки нашли свой дом и тихо уснули на руках влюблённых поэтов. — володь. — доволен? — володь. — ну чего? — я тебя очень-очень люблю. — ещё бы. я себя теперь тоже люблю. хоть алкаши не спросили, под чем мы. серёжа тихо засмеялся и положил голову на плечо маяковского. — спасибо, володь. владимир рвано выдохнул и набрал побольше воздуха. это «спасибо». да зачем оно ему? чужая рука приобняла имажиниста и плотно прижала к себе. — принцесса не замёрзла? — немного, — серёжа поднял голову, счастливо поглядел на футуриста. — идём тогда домой, а со звёздами что? на небо мы их никак не отправим. — а сделаем в спальне наше небо? думаю, звёздочкам понравится там светить. — наше небо? звучит по-эгоистичному, мне нравится, — маяковский улыбнулся. — володь, — раздалось от есенина после минуты молчания. — м? — володя заглянул в сонные глаза. — ты замечательный.