Горячо-холодно

      Рома думал, это крутая возможность.       А ещё Рома думал, это охуенный летний языковой лагерь. В лагере он жил бы в небольшом домике, делил бы комнату с другим таким же везунчиком. На смену они могли бы стать лучшими друзьями, даже общаться друг с другом после конца смены, поздравлять с разными праздниками, может, если он разделяет его любовь и страсть к Доте, то сыграют пару каточек вместе. Если не разочаруется в его скилле, то больше. А потом будут общаться всё меньше, и меньше, и меньше. И меньше.       С Критом — это не об общении.       Рома приехал ночью, его встретил сонный менеджер и отправил в ту самую комнату. Крит спал. В тусклом свете, исходящем от экрана айфона, он видел его светлые волосы. И максимально тихо прошёл к кровати, еле как поставил чемодан так, чтобы он никому из них не мешал. Разделся, залез под одеяло, вытащил из портфеля влажные салфетки, протёр лицо, скомкал использованную и бросил её в тёмную глубь, полную вещей, решив, что со всем этим он разберётся с утра до тренировки.       Не, Рома знал, что Крит не самый разговорчивый парень в мире. Он видел пару его интервью, тот особо не болтал, отвечал на вопросы и всё, причём так спокойно, безразлично, почти лениво. Без всяких эмоций. Будто у него их вообще нет.       Но об этом позже.       В общем, когда он проснулся, Крита не было в комнате. Уже проснулся. Может, даже позавтракал.       Рома сам лениво встаёт, потягивается. Зевает, широко так, от души. Переодевается. И спускается вниз, на кухню, откуда доносились голоса.       Сперва ему даже показалось, что он слышит голоса Лёхи и Вовы. И Вовы. — Роман!       Они произносят его имя с ударением на «о». Непривычно, но он их не исправляет. Не знает, как. С утра, прямо после сна его хватает только на: — Гуд морнин', гайз.       Абед, Флай, Бульба, Артизи смотрят на него и улыбаются. Крит на него тоже смотрит. Его идеально спокойные губы нарушает скромная улыбка.       Днём его волосы ещё светлее.       Днём же он занимает компьютер. Он достаёт мышку, клавиатуру, коврик. Он не думает, что когда-то этот стол занимал кто-то другой. Ему похуй. Сейчас здесь он. Другие тут быть не смогли или не захотели.       Здесь именно он.       К нему аппетит к социализации пришёл во время «еды» (игры). Он говорил с ними, они говорили с ним. И понимали его.       Но Крит, похоже, в этом плане был вообще не голоден. Никогда не голоден.       Рома думает, всё не так уж плохо. Всё не так уж страшно. Потому что он здесь не единственный, для кого английский язык не родной. Для менеджеров, разве что. Остальные воюют со своими акцентами и грамматикой.       Рома усмехается: его школьная учительница английского уже давно бы нахуй с ума сошла.       Вечером они собираются смотреть фильм. Что-то там выбирают, спорят. Он стоит в стороне, медленно ест попкорн из глубокой тарелки.       Когда выбор сделан, он садится на диван рядом с Артуром. Смотрит украдкой на Крита, тот смотрит на большой экран.       Рома тоже переводит взгляд на экран. Его в этой ситуации спасает то, что он этот фильм уже смотрел. Ему всё понятно.       Чем больше он смотрит на Крита, тем чаще вспоминает Роджера.       Какие же они разные, а ведь оба четвёрки. Хотя, только поэтому они не обязаны быть похожи. Они и не были. Начиная с разницы в цвете волос, заканчивая… Рома не думает об аурах. Или прочей абстрактной херне.       Но от Крита холодом буквально веяло.       Не, в такую жару, это было идеально, но… Но ощущения комфорта рядом с ним не было.       Рома смотрит на старые фотографии с Вовой. И скучает по нему.       Когда они побеждают, выражение его лица не меняется. Когда их побеждают, выражение его лица не меняется.       Холодный датский принц. Или просто подросший ребёнок, которого когда-то похитила Снежная королева. Вот он вырос и теперь разваливает всем лица на Тини или Фее. Странно, что не Аппарате. Хотя, ЦМ и Виверна в его исполнении были неплохи.       Кажется, у него нет эмоций. Совсем. Он их обменял на. На такую светлую кожу? На светлые волосы, на которые бы идеально легла любая краска ярких цветов? А ему вот приходилось осветляться каждый раз. На скилл? На стабильность?       И не похоже, что он об этом жалел. Он выглядел вполне себе полноценным. А Рома недавно как раз в Детройт бекам хьюман играл, ему кажется, у тамошних андроидов было больше чувств.       Нет-нет, Крит умел улыбаться, смеяться, хмуриться. Когда был повод. Будто не только у скиллов есть кд. Но и у его эмоций.       Пофиг. Рома привык. Как привык и к тому, что его называют Роман. Всё с тем же ударением не на ту букву. Пофиг.       Да, у него есть имя. Но по именам они редко называли друг друга. И не по никам. Напрямую.       Но Крит для него всегда был и будет Критом. Рома бы тоже с удовольствием делал ударение не на ту букву, если бы в дурацком английском были спряжения. Но их не было. Крит для него всегда был и будет Критом: в практис руме, на кухне, в комнате.       А Роджер был Роджем в практис руме, в трениках и фирменной футболке, сидящий на стуле, подтянув обе ноги к груди. Роджер был Владимиром Никогосяном на промо команды на международных турнирах. Роджер был Уроджером по приколу. Роджер был Вовой, когда они лежали на одной кровати, улыбаясь в камеру чьего-то телефона. Он не помнил, чьего, правда.       А ещё он честно-честно никогда не читал «Лолиту».       На зимнем турнире в Москве они делят номер отеля. Крит частенько стоит у окна и смотрит не вверх, на небо, а вниз. Живут они на девятом этаже. Рома не знал, хотел ли его товарищ по команде сделать паунс, но он просто смотрел вниз.       Вверх он смотрел только тогда, когда шёл снег. — Напоминает мне Данию.       Рома понимающе кивнул, хотя в Дании никогда не был. Может, однажды поедет. — Снег, холод. Рано темнеет.       Лично у Ромы это вызывает только сезонную тоску и печаль. Но он кивает, потому что не знает, что ответить. Или как. Ему всё ещё немного неловко и стыдно говорить. — И у вас здесь вкусный хлеб.       Рома кивает в этот раз, потому что он полностью согласен. Хлеб в России точно вкуснее, чем в Америке.       Рамзес и Крит обычно вместе стоят на линии в ёрли гейме.       Рамзес и Крит делят комнату на буткемпе.       Рамзес и Крит делят номера в отелях по всему миру.       Иногда они сидят рядом в игровых кабинках на чемпионатах.       Иногда они сидят рядом в бусах, пока едут от отеля до стадиона или наоборот.       Иногда они даже рядом сидят за столом во время завтраков, обедов и ужинов.       Иногда они играют в пати.       Но ближе они не становятся.       Рома не знает, надо ли.       У европейцев такое не осуждается. Он, конечно, может сказать, что ему хочется обнимать его на фотографиях, делать с ним дурацкие селфи (Артур и Таль в этом плане оказались более сговорчивыми). Спать рядом. Забивать с ним кальянчик. Беситься. Быть ребёнком — Крит ведь не слишком старше него.       Крит — ровесник Вовы. Почти.       Крит — из тех людей, которых не раздражает слышать русский язык. Он даже не находит его смешным или глупым. Ему, оказывается, нравится узнавать что-то новое, особенно о языках, сейчас он пытается учить испанский.       Рома думает, что ж, уже не он один тут в языковом лагере.       Если бы Рома не знал, никогда бы не знал, Андреаса Франка Нильсена, он бы никогда не подумал, что Крит, греческий остров, будет у него ассоциироваться у него не с чем-то жарким, не с отдыхом, а с тяжёлыми тренировками и с холодом.       Он смотрит на Крита, но Крит не смотрит на него.       Рома хочет поговорить с ним. Плевать, о чём. Хочет, но постоянно начинает сомневаться.       Рома смотрит на Крита и учится молчать.       Забавно, что они ведь пожимали друг другу руки и до того, как оказались в одной команде, но Рома не помнил эти ощущения. Это всего лишь руки соперников, ты пожимаешь их, потому что так принято. Ты не запоминаешь их, потому что голова в этот момент забита другим.       Как только он столкнулся с Критом, тот ещё, кажется, был в ОГ, Крит, хоть пишется не так, как слышится, об отдыхе он сразу забыл.       Крит — не остров, Крит — человек, который едва ли отдыхал, ибо так, как играл он, невозможно было играть, если ты тупо чиллишь. Это мастерство, это прогулянная школа и бессонные ночи, ну, по крайней мере, у него так было.       Крит — не об отдыхе.       Не о жаре. Хотя…       Крит выглядит очень холодным, отчуждённым, незаинтересованым. Ключевое слово — холодный. Его кожа выглядит очень холодной и хрупкой, моментально сгорающей на солнце.       Но каждый раз, когда его рука оказывается на плече Ромы, некрепко его сжимая, Рома каждый раз почти вздрагивает — он так и не может привыкнуть, что руки Крита могут оказаться горячими.